думаете, он удрал?
   - Кто ?он?? Михай? Я счастлив был бы, будь это так.  Боюсь,  что  нас
ждет новая смерть. Но кто? Король? Герика? Или все же Стефан?!
   - Но ведь там Преданный и Красная Стража!
   - Если они выманили из Замка нас, они могли выманить Стефана  из  его
покоев. Душу Проклятому бы отдал за то, чтоб ошибиться, но лгать себе не
выход.
   - Но, может быть, мы считаем их умнее, чем они есть  на  самом  деле.
Вдруг они просто хотят освободить Михая?
   - Для этого совсем не нужно было посылать ему Герику. В  таком  деле,
чем больше тайны, тем  лучше.  Нет,  известие  предназначалось  Стефану,
непревзойденному знатоку эрмета. И действовать  они  будут  этой  ночью.
Поэтому я и говорю, что мы уже  опоздали.  Если  несчастье  должно  было
случиться, оно уже случилось или случится в ближайшую  ору,  а  нам  еще
ехать и ехать. Даже загони мы коней, и то не  успеть.  И  ведь  я  знал,
чувствовал, что должен скакать в Гелань, если б не Ланка... Никогда себе
не прощу...
   - А что делали эти, на  дороге?  -  цепляясь  за  последнюю  надежду,
спросил Шандер. - Разве засада не доказывает, что охота идет за вами?
   - Отнюдь нет, - покачал седой головой герцог. - Что могли сделать два
гоблина против целого отряда? А то, что нас будет только двое,  никто  и
подумать не мог! Их поставили снимать гонцов,  буде  из  Высокого  Замка
кого-нибудь пошлют за  нами.  Существовала  ничтожная  возможность,  что
Стефан все же догадается, в чем дело.
   Ответить Шандер не успел. Ночь разорвал стук копыт.  Кто-то  неистово
гнал коня  навстречу.  Вырвавшийся  из  темноты  всадник  чуть  было  не
пронесся мимо, но Шандер  властно  окликнул  его.  Это  был  додекан  из
?Золотых?. Гонец еще не успел открыть рта, а Гардани понял, что Рене  не
ошибся.  С  губ  капитана   ?Серебряных?   сорвалось   одно-единственное
слово: ?Кто??
   - Стефан, - глухо ответил ?Золотой?, - и Зенон.

***

   ...Все произошло именно так, как думал Рене,  что,  впрочем,  его  не
могло обрадовать. Марко вернулся в Высокий Замок поздно вечером, зашел к
сыну, у которого встретил собственную жену, но ничего не сказал - прошел
к себе. Прискакали гонцы из Ресска, но король уже отдыхал, и его  решили
до  утра  не  тревожить.  Около  полуночи  Замок  облетела  не  терпящая
отлагательства новость. Принц Зенон был при смерти, но, умирая, пришел в
себя и хотел видеть отца и брата.
   И король сделал то, чего обещал не делать, - поспешил к сыну.  Зенон,
действительно, умирал - на сей  счет  никаких  сомнений  у  поднятого  с
постели дворцового медикуса не было. И Марко еще  раз  сделал  то,  чего
клялся не делать, - послал за  Стефаном.  И  Стефан  поступил  так,  как
следует поступать брату, но не принцу, - он бросился к Зенону,  забыв  о
данном Рене обещании не покидать своих комнат без надежной охраны.  Зато
он  позаботился  о  Герике  -  опасаясь  приспешников  Михая,   приказал
Преданному остаться с королевой.
   Как в руки Зенона попал кинжал, никто не знает.  Пронес  ли  безумный
его каким-то непостижимым образом с собой, оказался ли он там  случайно,
а принц лишь нашел его и спрятал, или же  кто-то  СУМЕЛ  подбросить  его
больному, сути дела не меняет. Когда  Стефан  склонился  над  умирающим,
черты того, исказила чудовищная злоба, и он на глазах отца ударил  брата
в сердце. Стефан умер на месте, а Зенон со смехом  всадил  окровавленное
лезвие в собственную грудь. Он умирал дольше - около десятинки. Но и это
не все. Уже умирая,  принц  попытался  задушить  отца,  но  это  ему  не
удалось. Марко почти не пострадал, но случившееся так  потрясло  короля,
что он словно бы повредился  рассудком.  Королева,  узнав  о  несчастье,
впала в полную прострацию, так что в Замке сейчас распоряжается  Лукиан,
который и счел необходимым известить принцессу и герцога Рене.
   - Что ж, выполняйте приказ, - бросил герцог,  -  принцесса  сейчас  в
Ресске. На обратном пути проследите, чтоб в зарослях у  речки  (кажется,
она называется Ройца) подобрали пленника. Отправляйтесь и, - голос  Рене
потеплел, - вы сделали все, что могли.
   Когда стук копыт затих, герцог тронул коня:
   - Вот и все, Шандер, мы могли оставаться  в  Ресске,  это  ничего  не
меняло. Великие  Братья!  Если  бы  я  только  уехал  сразу  же...  Хотя
никаких ?если? нет и быть не может. Произошло то, что произошло,  и  нам
теперь с этим жить.
   Шандер промолчал - что тут скажешь...
   - Из поражения можно и нужно выковать победу. Сильные характеры  лишь
закаляются в несчастии, - подвел итог расстроенный Жан-Флорентин.

2228 год от В. И. Ночь с 20-го на 21-й день месяца Лебедя.
Северный край Пантаны.

   Костерок весело потрескивал, искры  снопами  взлетали  вверх,  словно
возомнив себя падучими звездами,  которыми  столь  богат  месяц  Лебедя.
Ветки  столетних  елей  тянулись  к  огню  -  в  промозглой  даже  летом
болотистой земле тепло было на вес золота. Над костерком висел  видавший
виды котелок, в  котором  варилась  какая-то  дичина.  Сидевший  у  огня
немолодой уже человек, по виду бывший вояка, не таился. Брать  у  такого
нечего, а связываться для куражу - себе  дороже.  Такие  вот  бирюки,  с
какой стороны  ни  взгляни,  куда  как  опасны,  лучше  уж  обходить  их
стороной. И обходили. Не зная, что миновали первого, что бы там ни  мнил
о себе Примеро, мага Арции.
   Уанн  никогда  не  кичился  своим  мастерством,  не  пытался  завести
учеников или слуг, не стремился добиться власти, золота  или  признания.
Верный однажды  данной  присяге,  он  хранил  доверенную  землю,  хранил
вопреки ее глупости, неблагодарности, доверчивости...
   Прихотливая судьба выткала для  Леона  Валлентайна  че  Земке  особый
узор. Младший сын одного из захолустнейших баронов средней Фронтеры,  он
в юности объявил себя либром и подался в Мунт обучаться воинским наукам.
Бойцом Леон стал неплохим, но что  до  научной  премудрости  и  изящного
обхождения - уж извините. Особых высот Валлентайн не  достиг,  да  он  к
этому и не  стремился.  Походная  жизнь,  приграничные  стычки,  простые
развлечения его вполне удовлетворяли. Годам к шестидесяти он намеревался
(если  святой  Эрасти  поможет  дожить  до  такого   возраста)   скопить
достаточно денег, чтоб жениться и открыть  добрую  корчму.  Далее  мечты
бравого вояки не простирались. Пока в  горах  у  истоков  Майды  человек
тридцать  имперских   всадников,   гоняя   вконец   обнаглевшую   банду,
сколоченную  мелким   дворянчиком   из   местных,   не   наткнулись   на
развалившийся храм, вовсе не похожий на те, что строили во имя Творца  и
чтящих его святых. Там и заночевали.
   Приятели Леона мирно уснули,  бедняга,  которому  выпало  маяться  на
часах, поплевывал в огонь да таращился в темноту, а самого Леона  словно
что-то потащило в развалины. Там он забрался в потайной  ход,  приведший
его в пещеру, где и нашел  новехонькую,  изукрашенную  дорогими  камнями
шпагу с клеймом известного мастера  на  клинке.  Кто  и  зачем  ее  туда
принес, оставалось загадкой, но будущий  Уанн  понял,  что  клинок  этот
предназначен ему, и только ему. Забрав драгоценную добычу,  он  выбрался
наружу и обнаружил, что наступила поздняя осень, а его товарищей и  след
простыл.
   Кто другой на месте Леона просто сошел бы с ума,  но  ветеран  решил,
что на это нет времени. Надо было выбираться из ловушки,  пока  снег  не
завалит перевалы. Однако ноги его понесли в  сторону  от  людских  троп.
Никогда не  забывавший  дороги,  по  которой  он  однажды  пришел,  Леон
заблудился и вышел к пещерам, в которых обитал не кто иной, как  тролль,
оказавшийся отнюдь не чудовищем из сказок, а самым что ни на есть  живым
существом.
   К Уанну страшила отнеслась вполне радушно, и он решил  задержаться  в
этом краю до весны. Днем, не покладая рук,  трудился,  обустраивая  свой
неприхотливый быт, а по ночам ему снились странные сны.
   Среди зимы к его обиталищу вышли трое разбойников, вконец оголодавших
и утративших сходство с людьми. Странно, но он не хотел их убивать, хоть
и понимал, что другого выхода нет. В живых останутся или эти  трое,  или
он. Леон вышел навстречу со шпагой в руке, все еще думая, что  не  хочет
забирать их жизни. И поднявшийся снежный  вихрь  погнал  разбойников  от
пристанища Леона. Старый воин так и не узнал, как  оборвался  их  земной
путь. Да он и не думал о них. Потрясенный тем, что по своей воле  вызвал
смерч, он вспомнил, что многое из  того,  что  он  творил  этой  осенью,
раньше было ему, прежнему, не под силу. А за этим пришло понимание того,
что теперь он - хранитель шпаги. И Леон Валлентайн стал постигать магию.
Сам. Без посторонней  помощи,  если  не  считать,  конечно,  магического
оружия, по всему наделенного собственной волей и памятью.
   Через несколько десятков лет он спустился с гор уже Уанном.  Это  имя
ему дал сосед-тролль, чья пасть не могла произнести  ?Леон  Валлентайн?.
Уанн был сильным магом и твердо знал, для чего живет. Он  должен  отдать
шпагу в нужное время в руки нужного человека. И еще он должен искать то,
не знаю что, что грозит самому существованию этого мира.
   Поджарый пожилой человек  снял  с  огня  котелок  и  попробовал  свое
варево. Получилось вполне сносно. Путник стряхнул первую ложку в  Огонь,
почтив неизвестного ему бога, и принялся есть.
   Это была последняя спокойная ночь.  Завтра  он  вступает  в  области,
прозреть которые обретенным пару сотен лет назад волшебных зрением  было
невозможно. Мирные земли северной  Таяны,  казалось,  тонули  в  белесом
неопрятном тумане.  А  это  значило,  что  впереди  творится  сильнейшая
волшба.  Или  же  хранится  нечто,  обладающее  силой  не  меньшей,  чем
доставшаяся ему шпага. Шпага эта,  кстати  сказать,  менялась  вместе  с
изменчивым миром. Она и теперь выглядела  как  первосортное  оружие,  но
откованное позапрошлым летом известным умельцем,  бежавшим  в  Арцию  из
Эр-Атэва. Как выглядел клинок на  самом  деле,  Уанн  не  знал.  Видимо,
оружие откроет свое истинное лицо лишь тому, кому оно предназначено.

Глава 30

   2228 год от В. И. 19-й день месяца Лебедя.
   Таяна. Высокий Замок.

   "...ибо пришли мы из праха и в прах возвращаемся. И  юдоль  земная  -
лишь пристанище временное, и всем предначертано покинуть ее. И нет греха
тяжеле, нежели скорбеть по ушедшим, ибо все случается по воле Творца - и
рождение, и смерть...?  -  Илана  почти  не  слышала  Тиверия,  епископа
Коатского и Никрийского, ведущего похоронную службу; - легат Архипастыря
деликатно отказался напутствовать в иную жизнь погибших принцев. Его  не
уговаривали - толстенький, низенький брат Парамон был не  из  тех,  кого
воспринимают  всерьез,  а  сильные  мира  сего,  даже  мертвые,   должны
представать перед народом в подобающем окружении.
   Кафедральный собор Таяны был переполнен - погибших  любили,  особенно
Стефана. Многие плакали. По мере удаления  от  алтаря  траурные  лиловые
одеяния знати  сменялись  серыми  накидками  таянцев  и  белыми  плащами
эландцев, деливших с ?Золотыми? и ?Серебряными? ответственность за жизнь
уцелевших.
   Илана вошла в соборный храм как во  сне  и  собралась  было  привычно
отойти к первой из белых, вызолоченных сверху колонн, у  которой  всегда
стояла. Рене Аррой мягко, но решительно  вывел  девушку  вперед.  Король
ничего не выражающими глазами следил за  осанистым  басовитым  Тиверием,
рядом застыла Герика - королева казалась не более живой, чем  лежащий  в
открытом гробу Стефан. По правую руку короля,  чуть  сбоку,  стал  Рене,
согласно законам Таяны и Арции становящийся  отныне  наследником  Марко.
Илана не могла оторвать взгляда от чеканного профиля, герцог,  казалось,
глубоко задумался, и мысли его бродили  в  мирах,  далеких  от  чинного,
благостного рая, о котором распинался Тиверий.
   - В конце концов, все не так  уж  плохо,  -  вкрадчивый  голос  сзади
заставил девушку вздрогнуть. По этикету она не должна была оглядываться,
но ей мучительно захотелось  узнать,  кто  из  нобилей,  пусть  шепотом,
посмел нарушить  траурную  церемонию.  Впрочем,  раньше  Илане  и  самой
частенько доводилось перешептываться под храмовыми  сводами.  Видимо,  и
неизвестные собеседники больше думали о живых,  чем  о  мертвых.  Помимо
воли Ланка жадно вслушалась в чужой шепот.
   -  Вряд  ли  Аррой  останется  здесь,  -  хрипловатый  голос  выражал
сдержанные сомнения, - ему наши горы не нужны.
   -  Жаль,  салический  закон  не  позволяет  царствовать  женщине,   -
обладатель бархатного баритона казался искренне расстроенным.
   - Но королева еще может родить....
   - Если успеет. Вам не кажется, что здесь умирают  достаточно  быстро.
Да и потом... Ребенок тарскийской девчонки должен не только родиться, но
и вырасти. Марко немолод, и я не хочу, чтобы мной правил граф Гардани.
   - По-вашему, лучше эландцы?
   - Нет, не лучше. Но, любезный друг,  давайте  помолчим,  на  нас  уже
начинают поглядывать...
   Илана все же оглянулась, но говоривших так и не увидела. Тем не менее
их беседа направила мысли  девушки  в  непривычную  сторону.  Принцесса,
разумеется, знала правила престолонаследия, но для нее они  были  чем-то
неимоверно  далеким  и  ненужным.  Женщины  не  могли  наследовать  трон
Волингов, к тому же она даже  не  была  старшим  ребенком.  Зато  сейчас
осталась единственным. И все равно не имела права на корону!
   Если мужская  линия  пресекается,  наследником  становится  ближайший
родственник мужского пола или же его потомство, а таковым являлся Рене -
не  только  брат  покойной  королевы  и  внучатый  племянник  одного  из
знаменитейших таянских властителей Зенона Долгого, но и  Волинг.  Волинг
до мозга костей... Если бы она могла сказать то же самое про себя.
   Когда Ямборы заставили с собой считаться половину  Арции,  умники  из
Академии раскопали ?неопровержимые доказательства? их  происхождения  от
легендарного властителя древности, но Илана предпочла бы,  чтоб  сначала
появились доказательства этого родства, а потом  уж  горное  золото,  за
которое можно купить все, что  угодно.  В  том  числе  и  предков.  Быть
Волингом - значит иметь неоспоримые  права  повелевать.  Зато  тарскийка
Герика могла наследовать отцу, потому что Годои  не  были  Волингами,  и
древний родовой запрет их не касался...
   "...ибо пришли мы из праха и в прах возвращаемся. И  юдоль  земная  -
лишь пристанище временное, и всем предначертано покинуть ее. И нет греха
тяжеле, нежели скорбеть по ушедшим, ибо все случается по воле Творца - и
рождение, и смерть...? - Рене  с  трудом  сдерживал  идущее  от  чистого
сердца желание вколотить эти лживые и  неумные  слова  в  жирную  глотку
епископа Коатского и Никрийского.
   Как можно верить, что Творец всеблаг и всемогущ, если  он  допускает,
что самое лучшее и самое  чистое  гибнет,  а  подлость  и  предательство
торжествует?! Аррой готов был признать,  что  они  проиграли  хитрому  и
искушенному в интриге врагу, но соглашаться с тем, что все произошло ?по
воле Творца? и что он, Шандер, полуживая Герика, все  пришедшие  в  храм
таянцы свершают  тяжелейший  грех,  оплакивая  Стефана,  в  это  адмирал
поверить не мог. А если бы поверил, то остаток своей жизни бросил на то,
чтоб  сокрушить   Церковь,   вынуждающую   пресмыкаться   перед   силой,
запрещающей любить. Ибо что есть запрет на скорбь по  потерянным  навеки
дорогим, как не запрет любви?!
   Рене вдохнул запах траурных курений,  живо  напоминавший  ему  узкие,
белые улочки Эр-Атэва, где торговали  лучшими  благовониями,  и  черные,
хищные корабли атэвских корсаров, подстерегавшие зазевавшиеся  арцийские
суда. Скольких атэвов отправил на  дно  Счастливчик  Рене!  Сколько  раз
проскакивал между двух рифов, выходил победителем в схватках со шквалами
и стаями хищных кэргор <Кэргора - агрессивное крупное морское  животное,
обладающее природным костяным  тараном.  Крупные  стаи  К.  представляют
опасность для самых больших морских судов. Церковь утверждает,  что  эти
животные поставлены Творцом охранять Запретную черту, однако у маринеров
бытует суеверие, что в кэргор превращаются погибшие в морских сражениях,
если победители не жертвуют часть добычи Зеленому Храму>. Адмирал  видел
смерть и убивал сам, но до этого проклятого лета не испытывал ненависти.
Враг для него был в одной цене со  стихией  -  надо  победить,  если  уж
нельзя обойти или обмануть, но ненавидеть скалы, туман или ветер  глупо.
Теперь он ненавидел. Потому что любил. Потому что не смог защитить.
   Он никогда не забудет утро их с Шандером возвращения в Высокий Замок.
Растерянное лицо обычно уверенного во всем Лукиана, пустые глаза Герики,
отчаянные крики Преданного, с большим трудом  водворенного  в  зверинец,
затоптанные и переломанные кусты роз  у  Полуденных  ворот...  Проклятая
память, как песок воду, вбирала в себя то, что должно было  превратиться
в неизбывную, постоянную пытку. В боль, которую придется тащить на горбу
и скрывать до конца своих дней, Проклятый ведает, сколько их, этих дней,
еще осталось...
   Рене не смотрел на принцессу Таяны Анну-Илану, он о ней просто забыл,
забыл сразу же, как провел на причитающееся ей  отныне  место.  Какая-то
часть сознания герцога заставляла его делать все, что нужно,  тем  более
что Марко, внезапно став совсем больным и старым, просто не  понимал,  о
чем его  спрашивают.  Всем  занимались  они  с  Шани.  Гардани  держался
молодцом, но темные круги вокруг запавших глаз говорили о том, чего  ему
стоит это спокойствие.
   Счастье еще, что  жила  на  Лисьей  улице  маленькая  колдунья,  а  в
Закатной башне рыдала, сжавшись в комок, Белка. Шандер был из  тех,  кто
живет во имя кого-то, останься он совсем один...
   Ароматный дым тянулся вверх, исчезая в открытом над алтарем купольном
окне. Жаркая духота  храма,  надоедливый  голос  Тиберия,  вздыхающая  и
ворочающаяся  толпа.  Тиберий  -  ничтожество.  Если  бы  его  назначили
кардиналом,  он  бы  пережил  всех,  потому  что  таких  самовлюбленных,
напыщенных кабанов не убивают. Они не опасны, К счастью, Феликс - друг и
воин. Он не оставит Таяну без поддержки,  новый  кардинал  ДОЛЖЕН  стать
верным соратником, тем более что  Архипастырь  и  сам  ходит  сейчас  по
лезвию бритвы. Как и его покойный предшественник. Жаль,  они  так  и  не
увиделись  с  Филиппом,  хотя  и  хотели  этого.  Филипп  умел  выбирать
соратников - Феликс, Парамон...
   Не случайно сюда был прислан именно он,  а  не  надутый  индюк  вроде
Тиберия. Легату Архипастыря и в голову не пришло рассказать кому  бы  то
ни было о том, что случилось в Кантиске на самом  деле.  Глядя  в  глаза
королю и королеве чистым и ясным взором, толстенький монах поведал  лишь
о скоропостижной смерти Архипастыря, о том, что преемник  его  известен,
но  по  канонам  до  официального  решения  Конклава,   который   должен
состояться в двадцать третий день месяца Лебедя, он, Парамон, не  вправе
назвать имя. Новый же кардинал может быть назначен лишь с  благословения
нового Архипастыря, так что таянцам придется еще немного подождать.
   Вряд ли кто-то из присутствовавших на приеме нобилей  догадался,  что
имя Архипастыря не Амброзии, а Феликс. И незачем  им  это  знать  раньше
времени...
   Сзади что-то глухо ударилось об  пол,  раздался  приглушенный  шум  -
видимо, кому-то стало плохо. До равноапостольной Циалы в  иглециях  люди
сидели, но святая решила, что в Доме Творца должно стоять.  С  тех  пор,
особенно в  жару,  из  храмов  постоянно  кого-нибудь  выносили.  Вот  и
теперь...  Рене  непроизвольно  пожал  плечами:  вряд  ли  Творец  столь
мелочен, чтоб заставлять больных людей стоять в духоте целыми орами. Он,
Рене, хвала Великим Братьям, пока здоров и силен, но даже ему  выдержать
службу от и до... Стефан, кстати говоря, вряд ли согласился  бы  с  тем,
что из-за него мучаются люди.
   Очевидно, эта мысль - а что бы  сделал  или  сказал  Стефан  -  скоро
станет привычной. Главное же, чего хотел племянник, это защитить  Г