шь, что со мной?
   Конь понуро опустил голову. Именно так  он  стоял  в  церковном  саду
Кантиски, готовясь отвезти Сезару Мальвани приказ отступать и известие о
том, что Рене и Эмзар отдают себя в руки Михая Годоя.
   - Знаешь? - переспросил Рене. - Вижу, что знаешь. Тогда уходи. Я  рад
был тебя повидать.
   Гиб вскинул голову и коротко заржал,  ударив  ногой  о  землю.  Затем
заржал еще раз и шагнул вперед. Зеленый глаз сверкнул совсем рядом.
   - Уходи, ты мне не поможешь.
   Водяной Конь подогнул колени и лег на камни. Он не уходил, и  это  не
было ни упрямством, ни желанием утешить или выразить сочувствие.
   - Гиб, уходи, я... - А что он? Он и сам не знал. Его прикосновение  и
взгляд убили человека, но Гиб - не человек. Водяной  Конь  -  порождение
древней Тарры, ему виднее, что для него опасно, а что - нет.
   - Ты видел таких, как я? Да или нет?
   Короткое ржание. Опущенная и вновь поднятая голова...
   - Видел... Это очень плохо?
   Гиб медленно наклонил шею вперед, так, что черные блестящие губы чуть
не коснулись лица адмирала.  Будь  водяной  демон  обычным  конем,  Рене
ощутил бы теплое, живое дыхание, как тогда, когда подал руку несчастному
мальчишке, но порождение древней стихии не несло  в  себе  тепла.  Аррой
посмотрел в бездонные зеленые глаза, пытаясь найти в них ответ. Их  было
двое. Конь, который не был конем, и седой моряк, еще недавно  почитавший
себя человеком. Над ними неслись рваные, окровавленные  закатом  облака,
внизу в бессильном гневе громыхало и билось о  скалы  море.  "Скоро  оно
свое возьмет, - устало подумал Рене, - эти скалы уйдут под воду,  и  они
это знают. Знают, но ничего не могут изменить. Проклятый!  Откуда  такие
мысли?! Разве скалы могут думать? Разве море может надеяться?"
   - Гиб, так я тебе не опасен?
   Конь вздохнул и ткнулся носом в лоб адмиралу.
   - Тогда тряхнем стариной!
   Жеребец вскочил, радостно мотая гривой, но потом замер  и  словно  бы
простонал.
   - Что ты хочешь сказать? Я причиню тебе вред? Нет? Тогда что  же?  А,
ты боишься за меня? Но что может случиться со мной теперь?
   Гиб вновь издал странный звук, больше похожий на плач, чем на ржание,
и прикрыл глаза. Рене задумчиво коснулся висевшей  на  шее  цепи.  Эланд
будет затоплен, это так же неизбежно, как неизбежен вечер, это не хорошо
и не плохо. Это так, и с этим не  стоит  бороться.  Потому  что  пройдет
время, и придет черед моря отступить, выпуская  из  тысячелетнего  плена
серебряные скалы, на которых снова совьют гнезда альбатросы.  Но  откуда
эти мысли у него, Рене Арроя? Эти мысли и это знание? Неужели  от  Гиба?
Или он сумел расслышать в извечном грохоте прибоя  то,  чего  не  слышал
раньше? И кто же, во имя Проклятого, он теперь?

ЧАСТЬ ПЯТАЯ
EX ORIENTE LUXL


   Верность - прямо дорога без петель,
   Верность - зрелой души добродетель,
   Верность - августа слава и дым,
   Зной, его не понять молодым,
   Верность - вместе под пули ходили,
   Вместе верных друзей хоронили.
   Грусть и мужество - не расскажу.
   Верность хлебу и верность ножу,
   Верность смерти и верность обидам.
   Бреда сердца не вспомню, не выдам.
   В сердце целься! Пройдут по тебе
   Верность сердцу и верность судьбе.
   М. Цветаева

2895 год от В.И.
19-й день месяца Сирены
ТАЯНСКАЯ ФРОНТЕРА

   Болото сменилось лесом, а затем расступился и он. Александр  и  Ликия
были в Таяне. Впереди расстилалась волнистая, сверкающая  равнина,  лишь
вдалеке  маячили  высоченные  тополя,  которыми   здесь   испокон   веку
обсаживали дороги и села. Солнце стояло еще высоко, и от снежного блеска
болели глаза.  Садан  одобрительно  фыркнул,  выйдя  после  бесконечного
блуждания по лесам на открытое пространство, достойное его внимания,  да
и Александр смотрел на таянские степи с восторженным  ожиданием.  Ликия,
сидевшая в седле перед Александром, обернулась, щеки ее пылали.
   - Это Таянская Фронтера, Сандер.
   - Остается убедиться, что  нам  тут  рады,  -  усмехнулся  Тагэре,  -
постараемся кого-то отыскать.
   Это оказалось нетрудно, их заметили почти сразу же.  Десятка  полтора
всадников в  белых,  подбитых  мехом  плащах  и  высоких  рысьих  шапках
возникли из ломящей глаза белизны и с удивлением уставились  на  чужаков
на белом, черногривом жеребце. Александр соскочил с Садана, снял Ликию с
седла и встал с ней рядом. Видно было, как таянцы  совещались,  усиленно
размахивая  руками,  наконец  от  группы  отделились  двое  -   плотный,
широкоплечий воин с орлиным пером на шапке,  видимо,  начальник,  и  еще
молодой нобиль, темноволосый и темноглазый.
   Таянцы так же, как и фронтерцы, носили усы,  и  Сандер  едва  удержал
метнувшуюся к мечу руку. Не все усатые - предатели, и не все предатели -
усачи. Старший осадил коня и властно поднял руку. Голос у него  был  под
стать внешности - низкий и сильный.
   - День добрый, данове , кто  вы  и  по
какому делу?
   Александр ответить не успел, так как заговорила Ликия:
   - Мы идем в город, который раньше звали  Геланью,  нам  нужно  многое
рассказать. Если можешь, ответь, стоит ли еще в Таяне дом Гардани?
   - А как  же,  -  вожак  рассмотрел  Ликию  и  с  явным  удовольствием
подкрутил усы, - вот уже двадцать восемь  лет,  как  погиб  круль  Ласло
Гардани со старшими сынами. Тогда гомона   и
прокричала "виват" ясновельможному Анджею, его последнему сыну.
   - Ваш король Анджей Гардани?
   - Точно, данна. А что вам до него?
   - Долго рассказывать, данове. Мы пришли из Арции через Тахену.
   - Как то? - глаза воина от удивления полезли на лоб, а вслед за ними,
казалось, устремились и остальные части лица, включая усы, - то ж  через
Тахену человеку пройти никак нельзя.
   - Тахена пропустила нас, - твердо сказала Ликия.
   - Такое обдумать надо, - изрек таянец, -  то,  проше  дана  и  данну,
езжайте с нами.  Коня  мы  еще  одного  вам  дадим,  вечер  уже  близко.
Поужинаем, переночуем да подумаем. Если вас Тахена пропустила, а  похоже
на то: снега третий день нет,  а  следы  мы  каждый  день  смотрим,  то,
видать, предсказанные времена настают... Как вас называть, гости наши? Я
- Стах Тонда, знаменний , но чаще меня Барсуком кличут, а то молодой Золтан Гери с
Лайтаны.
   Сандер протянул руку:
   - Я - Александр Тагэре, а мою спутницу зовут Ликия.
   - Ну вот и познакомились. Жеребец у вас хорош, - приосанился  Барсук,
- но и у нас неплохи. - И заорал:
   - Стефко! Коня прекрасной данне. Белого!

2895 год от В.И.
19-й день месяца Сирены
АРЦИЯ. МУНТ

   Единственное, в чем дочь  не  разочаровала  Элеонору,  была  красота.
Бывшая королева не понимала, как от их с Филиппом союза  могла  родиться
такая безмозглая овца, но  сегодня  Нора  красивой  не  казалась.  Глаза
дочери были на мокром  месте,  губы  тряслись,  а  на  все  вопросы  она
отвечала односложно "да" или "нет". Элла и сама  в  свое  время  терпела
нелюбимых мужей, но это не мешало ей брать от жизни то,  что  она  может
дать, ведь любовь - та же  Темная  Звезда:  все  про  нее  говорят,  кто
боится, кто ждет, а ее все нет и, скорее всего, не будет.
   - Нора, вам следует держать себя в руках.
   - Да, матушка, - прошептала дочь, тиская шелковый платок.
   - Я вам уже говорила. Руки королевы должны быть спокойны.
   - Да, матушка.
   - Дочь моя, что с вами?
   - Ничего, матушка.
   - Сигнора, - вмешался стоявший у окна Пьер Тартю, -  Нора  нездорова,
но это хорошее нездоровье. Наш союз дал плоды.
   - Но это же прекрасно! Девочка моя, почему ты мне сразу не сказала?
   Это и на самом деле было прекрасно. Нора должна родить наследника,  и
чем скорее, тем лучше. Будет обидно, если  первенец  окажется  девочкой,
тогда придется терпеть Тартю еще год или два. Элеонора улыбнулась  зятю,
лет пятнадцать назад у нее была обворожительная улыбка.
   - Мы не хотели вас волновать, сигнора, - пояснил король, - мы  знаем,
как вы волнуетесь о своих детях. Как здоровье  несчастного  Жореса?  Нам
его очень не хватает.
   - Благодарю Его Величество за заботу. - Жоресу, даже слепому,  корона
пошла бы куда больше,  чем  этому  заморышу.  Все  ее  сыновья  обладали
внешностью королей, а таких, как Пьер,  следует  убивать  при  рождении,
чтоб не портили породу. - Все  так  же.  Мы  надеемся,  что  преступника
покарают.
   - Рафаэль Кэрна покинул Арцию. Доносят, что его видели в Эр-Атэве,  и
он собирался в Новый Эланд. К  сожалению,  мы  не  можем  требовать  его
выдачи, так как калиф Наджед разорвал старый союз.
   Из-за тебя и разорвал. Придрался к  тому,  что  Тартю  не  Волинг,  и
спустил с  цепи  своих  корсаров.  Теперь  Старое  море  впору  называть
Атэвским озером, как семьсот лет назад.
   - Это весьма прискорбно, Ваше Величество. Могу я  узнать  об  успехах
моих младших сыновей?
   - Вам следует их  повидать,  сигнора.  Они,  несомненно,  скучают  по
матери и старшим братьям. Вы, я вижу, опасаетесь, что Филипп будет вести
себя неразумно. Пустое, он избавился от  скверной  привычки  спорить  по
пустякам.
   - Видимо, за это следует благодарить его наставника?
   - Безусловно. Если желаете, вы можете посетить Речной  Замок  сегодня
на обратном пути. Мы распорядимся.
   - Благодарю моего государя за заботу.
   - О, заботиться о семье - наш долг. Мы можем вас порадовать, ваш сын,
граф Мо, добился ощутимых  успехов  при  Ифранском  дворе.  Ему  удалось
завязать дружбу с графом Вардо и его  племянником  герцогом  Саррижским.
Это очень влиятельные люди. Мы написали ему о том, что удовлетворены его
службой.
   Ее младший сын чего-то добился? Непостижимо! Ему никогда ни  до  чего
не было дела, или с возрастом к нему пришло  честолюбие?  Базиль  всегда
был тенью Жореса, неужели он решил играть свою  игру?  Но  домой  он  не
написал ни одного письма.
   - Вы удивлены, сигнора?
   - К сожалению, мой младший сын не утруждает себя письмами.
   - Мы напомним ему, что писать матери и сестре -  его  долг.  Мы  были
рады видеть вас, сигнора.
   Элеонора поняла намек и присела в малом придворном  реверансе.  Пьеру
нравилось, когда даже близкие не забывают, что он  король,  а  ей,  пока
Нора не родит  сына,  нужно  быть  безукоризненной.  Жаль,  что  погибла
Шарлотта, а Анастазия откровенно покровительствует Тартю.
   Спускаясь по лестнице, Элеонора  Гризье,  волею  зятя  вновь  ставшая
Элеонорой Тагэре, приподняла тяжелую юбку цвета лаванды  (когда-то  этот
цвет ей  очень  шел)  меньше,  чем  следовало,  наступила  на  оборку  и
споткнулась. Сопровождавший ее  гвардеец  поддержал  мать  королевы  под
локоть, та обернулась и поблагодарила. В  последние  годы  жизни  Филипп
стал очень суеверен, споткнувшись,  он  менял  все  намеченные  на  день
планы. Эллу это раздражало, она суеверной не была никогда.
   Когда Элеонора вышла на  крыльцо,  ей  пришло  в  голову,  что  перед
встречей   с   детьми   следует   заехать   в   циалианскую   резиденцию
возблагодарить святую за Норину беременность.  Ее  спутник,  несомненно,
доложит Пьеру, где и зачем она была. Пьер  знает,  что  она  была  тесно
связана с Шарлоттой. Надо показать, что ее ничуть не  расстроила  замена
бланкиссимы на Ее Иносенсию.
   Элеонора окликнула кучера:
   - Мы едем в обитель Святой Циалы.
   - Да, сигнора, - ответил тот, - нам сказали.

2895 год от В.И.
Ночь с 19-го на 20-й день месяца Сирены
ТАЯНА

   Разумеется, пьянка затянулась  до  глубокой  ночи.  Прекрасные  данны
удалились еще вечером, и мужчины гуляли на свободе. Царка лилась  рекой.
Александр, поняв, что пить вровень с  хозяевами  у  него  не  выйдет,  а
обижать их нельзя, придумал незаметно сливать свою  долю  в  здоровенную
миску с остатками каких-то солений.  Разоблачения  арцийский  король  не
боялся: никто из гуляк и не подумает убирать со стола, а женщинам с утра
все равно, что и как мыть. Время летело незаметно. За  последние  месяцы
Александр впервые оказался среди людей и был этому рад, хотя  ему  и  не
хватало Ликии, уведенной хозяйкой.
   В усадьбе, куда  Барсук  привез  нежданных  гостей,  их  встретили  с
распростертыми  объятиями,  правда,  Сандеру  показалось,  что   хозяин,
приходившийся  Стаху  двоюродным  братом,  рад  был  любому  поводу  для
гулянки. То, что пить и есть в Таяне любят  и  умеют,  Александр  понял,
едва лишь взглянув на обитателей поместья. Все, как на подбор,  высокие,
статные, с крепкими белыми зубами и улыбками во все лицо.
   Таянцы   разрывались   между   правилами   учтивости,    запрещавшими
расспрашивать гостей, и любопытством. То, что пришельцы говорят  правду,
подтвердили  четыре  отряда  следопытов,  несмотря  на  зиму,  неустанно
стерегшие границу. Сандер сразу понял, что здесь  идет  война,  и  их  с
Ликией безоговорочно записали в "свои", причем именно потому, что пришли
они через Тахену. Нужно будет расспросить Ликию, она явно знает о  Таяне
больше, чем рассказывала.
   Александр был не прочь поговорить со своей колдуньей немедленно и  не
только о местных обычаях,  но  это  было  невозможно  -  хозяева  только
начинали  веселиться   по-настоящему.   Откуда-то   взялся   инструмент,
напоминающий гитару, но без женственного изгиба  посередине.  Немедленно
разгорелся спор: одни требовали петь одно, другие -  другое.  Тагэре  не
знал  ни  одной  из  названных  песен  и   просто   рассматривал   своих
сотрапезников, вполуха слушая изрядно выпившего Стаха,  долго  и  путано
объяснявшего, как они по осени гоняли каких-то "рогатых" и как  те  были
вынуждены убраться в какую-то Биллану. Сандер уже знал, что сам  Стах  в
юности служил под началом Стефана Завгороднего, который  был  горбат,  и
куда больше, чем дан Александр, но  был  такой  великий  воин,  что  все
против него - тьфу! Пыль и прах!
   Про дана Завгороднего Тагэре слышал уже раз двадцать, и  это  его  не
обижало, отнюдь! Похоже, горбатый  Стефан  был  местной  легендой,  а  в
таянцах угадывались прирожденные воины. Уж это-то он понял сразу. Как  и
то, что пока одни пили, другие караулили.
   В Таянской Фронтере жили, как живут рядом с войной.  Когда  за  окном
простучали копыта,  сидящие  в  мгновение  ока  оторвались  от  царки  и
жареного мяса и схватились за сабли, готовые немедля куда-то мчаться и с
кем-то драться, но приехавшие не были вестниками беды. Первым в  комнату
вошел  давешний  Золтан,  который,  едва  сбросив   заиндевевший   плащ,
потянулся к кубку, а вторым был... Луи Трюэль в таком же белом полушубке
и рысьей шапке, что и таянцы. Александру  показалось,  что  он  все-таки
напился, так как этого просто не могло быть. Луи опомнился первым и,  не
заботясь  о  том,  сколько  ног  ему  пришлось  отдавить,   бросился   к
Александру.
   - Виват! - завопил Стах. Все гости, торопливо наполнив  свои  немалые
кубки, шумно вскочили и заорали  что-то  не  совсем  понятное,  но  явно
одобрительное  и  приветственное.  Кто-то  громко  предложил  немедленно
заколоть еще одного кабана, кто-то  требовал  царки,  кто-то  загорланил
приветственную песню, с готовностью подхваченную доброй дюжиной  луженых
глоток
   - Они всегда  так,  -  улыбнулся  Луи,  но  голос  его  подозрительно
дрогнул:
   - Жабий хвост! Неужели же это ты?!
   - Жабий хвост! Я!  -  Александр  неожиданно  для  себя  самого  глупо
расхохотался, видимо, царка взяла свое. В карих глазах Трюэля  вспыхнуло
удивление, он что-то попытался сказать, а потом тоже  прыснул,  а  рядом
как в бочку громыхнул ничего не понимающий, но всегда готовый порубиться
или посмеяться дан Барсук.

2895 год от В.И.
Ночь с 19-го на 20-й день месяца Сирены
АРЦИЯ. МУНТ

   Этот обморок был первым в жизни Элеоноры Гризье, по праву гордившейся
и своим здоровьем, и своей выдержкой. Судьба ее никогда не баловала,  но
нет обстоятельств, с которыми нельзя спорить.  Вдова  заштатного  барона
поднялась на трон, и никто не знает, каких трудов  ей  это  стоило.  Все
списали на ее красоту и легкомыслие Филиппа. О, тогда она и впрямь  была
хороша, а молодой король сходил с ума от высоких блондинок,  но  вовремя
попасться ему на глаза оказалось непросто. Еще сложнее было раз за разом
говорить "нет", не оскорбляя и не отталкивая.
   Отец, мать, братья ничего  не  понимали,  требуя,  чтоб  она  отперла
Тагэре дверь спальни. Если б она это сделала, Филипп бы бросил  ее,  как
бросал всех своих любовниц. Родные не смели и помыслить,  что  безродная
Элла может стать королевой, а она ею стала, а потом удержала свою удачу,
даже когда годы стали брать свое. Филипп хотел развестись и жениться  на
Дариоло Кэрне, но она договорилась с Шарлоттой, и та выдала  мирийку  за
Артура Бэррота. Этот удар был первым из обрушившихся на нее и ее семью.
   Филипп умер, оставив протектором  брата,  замысел  Жореса  немедленно
короновать  наследника  и  с   благословения   Церкви   стать   регентом
провалился, а наследный принц принял сторону дяди.  Королева-мать  взяла
себя в руки и помирилась с горбуном, но потом случилось самое  страшное:
ее брак был незаконным, она оказалась не матерью короля,  а  всего  лишь
постаревшей фавориткой. Впору было опустить руки, но она не  сдалась,  и
вот ее дочь на троне и ждет ребенка. Если она родит сына, Пьер будет  не
нужен, но, чтобы довести  дело  до  конца,  нужно  быть  здоровой.  Этот
обморок  -  нехороший  признак,  нужно  посоветоваться   с   несколькими
медикусами. Неприятно, что ей стало  плохо  в  храме,  Анастазия  должна
считать мать королевы здоровой.
   Предстоятельница старше на десять лет, а выглядит на двадцать моложе.
Говорят, святым сестрам ниспослана  благодать,  но  Элеонора  в  это  не
верила. Магия - и ничто другое!  В  свое  время  Элла  умоляла  Шарлотту
помочь ей сберечь красоту, но бланкиссима лишь разводила руками и делала
вид, что ничего об этом не знает. Отчего  же  все-таки  загорелся  храм?
Страшная смерть...
   Бывшая королева сделала над  собой  усилие  и  встала.  Когда  к  ней
войдут, нужно выглядеть бодро и привлекательно, а тут, как назло,  когда
она была без сознания, с нее сняли корсет. Без посторонней помощи его не
затянуть, а без корсета не надеть платье. Хорошо хоть, сестры догадались
положить  рядом  с  кроватью  белый  балахон.  Когда-то  белый  цвет  ей
изумительно шел, она всегда носила белое, сиреневое и  желтое,  а  лучше
всего выглядела в трауре по первому мужу. Строгое лиловое платье с белой
оторочкой стало первым шагом к короне.
   Элеонора накинула белое платье. К  счастью,  в  комнате  для  гостей,
обязательной для любой циалианской  обители,  имелось  зеркало.  Правда,
посеребренные стекла уже давно не радовали, а оскорбляли,  но  теща  Его
Величества постаралась распределить складки  самым  выгодным  образом  и
переплела волосы, которыми по-прежнему гордилась. Она как раз закалывала
косу, когда на пороге появилась Ее Иносенсия. Это  было  добрым  знаком,
Анастазия редко удостаивала  своим  вниманием  земных  владык,  это  они
добивались ее аудиенции.
   Элеонора Гризье преклонила колени и поцеловала сверкающий перстень.
   - Прошу простить Ее Иносенсию. Я не знаю, почему мне стало дурно.
   - Садитесь, сигнора, - произнесла Предстоятельница, подавая пример.
   - Я чувствую себя вполне здоровой.
   - Не сомневаюсь, ведь вам дали противоядие.
   - Но...
   - Вас отравили одним малоизвестным, но  надежным  ифранским  ядом.  К
счастью, вы потеряли сознание там, где могли найти помощь.
   Элеоноре показалось, что она  ослышалась.  Яд?!  Но  кто?  Сторонники
Тагэре предпочитают  действовать  мечами,  хотя  у  погибших  при  Гразе
остались матери, жены, любовницы. Яд - женское оружие.
   - Ее Иносенсия спасла мне жизнь.
   - Не думаю, что надолго. Здесь вы в безопасности,  но  только  здесь.
Мой долг и моя святая обязали спасать тех, кого можно спасти,  но,  быть
может, я поторопилась.
   - Ваша Иносенсия...
   - Элеонора Гризье, - равнодушно произнесла Анастазия, - вы  совершили
достаточно преступлений. Заговоры против  коронованных  особ  судит  суд
мирской, но святая Циала осуждает убийства и прелюбодеяния.