ак
мало уступавший кошачьему, напряженно ловил ночные шорохи. Ему казалось,
что поднимающиеся (а они поднимались, потому что все  три  веревки  были
натянуты) шумят, как пьяные матросы. На всякий случай  Рафаэль  встал  в
проеме, прижавшись к стене и прислушиваясь, не идут ли  стражники.  Если
ифранцы что-то заподозрят, нужно отправить их  к  праотцам  раньше,  чем
поднимется тревога.  Но  убивать  было  некого,  воины  Саброна  ночными
обходами не злоупотребляли. Наконец в  бойнице  что-то  шевельнулось,  и
первый из поднявшихся ловко скользнул внутрь башни, еле слышно свистнув.
Сандер! Рито ответил, и герцог  поднялся  к  нему.  Сколько  они  ждали?
Полдесятинки или вечность? Братцы Трюэли поднялись одновременно.
   - Ты слушай, а мы поднимем доспехи, - Александр исчез  внутри  башни.
Рафаэлю казалось, что его друзья громыхают пустыми ведрами и  колотят  в
барабаны, но или у страха были велики не только глаза,  но  и  уши,  или
защитники Кер-Септима были на редкость самоуверенны и  беспечны.  Дважды
мимо проходили караульные, и дважды они и  ухом  не  повели,  Двенадцать
воинов и доспехи благополучно совершили свой путь наверх. Облачались  на
ощупь, помогая друг другу затягивать ремни. Кто-то уронил на  пол  шлем,
все замерли, но  опять  пронесло.  В  эту  ночь  на  стенах  можно  было
устраивать оргию.
 
2886 год от В.И. 
Ночь с 22-го на 23-й день месяца Лебедя. 
Ифрана. Кер-Септим. 
 
   Штефан-Альбрехт Игельберг  получал  деньги,  и  немалые  за  то,  что
подчинялся приказам, но приказы  Александра  Эстре  дарниец  исполнял  с
удовольствием. Смешно сказать, капитан наемников умудрился привязаться к
молодому горбуну. Если бы  их  постигла  неудача  в  схватке  с  Раулем,
господин Игельберг, не задумываясь, принял бы Александра Тагэре  в  свой
отряд с расчетом, что лет через  пятнадцать  тот  станет  капитаном.  Но
Тагэре победили, и наемник с удовольствием принял  предложение  молодого
вице-маршала остаться в Арции.
   Господин Игельберг не был горазд на выдумки, но чужие мысли схватывал
на лету и с огромным уважением относился к  тем,  кто  обладал  воинской
сметкой и хитростью. Дарнийский капитан первым  понял,  что  младший  из
Тагэре видит дальше и глубже остальных, и гордился молодым  полководцем,
как своим открытием. Ведь  это  он,  сын  старого  Хайнца-Фредерика,  на
военном совете поддержал план молодого герцога, а потом захватил  лагерь
Агнесы. Он и  сейчас  сделает,  что  велено.  Раз  приказано  штурмовать
наружные  укрепления,  поднимая  при  этом  большой  шум,  он  будет  их
штурмовать, каким бы глупым это ни казалось.
   Капитан наемников поднялся задолго до  рассвета.  Он  был  совершенно
спокоен, когда совершал утреннюю молитву на родном языке, завтракал и  с
помощью племянника надевал доспехи. В  панцире  из  вороненой  стали,  с
огромным мечом на боку Игельберг выглядел весьма внушительно и знал это.
   Юный Хайнц-Отто-Мария Крайе, застегнув  последнюю  пряжку,  осмелился
спросить,   надеется   ли   дядя    захватить    наружные    укрепления.
Штефан-Альбрехт с отеческой улыбкой  потрепал  юношу  по  гладкой  щеке.
Обычно он даже со своими людьми говорил на языке нанимателя,  но  вопрос
племянника требовал обстоятельного и понятного ответа, и ветеран перешел
на дарнийский.
   - Я выполняю приказ.  В  нашем  деле  главное  -  выполнять  приказы.
Запомни это, и ты будешь достойным воином и со временем скопишь  хорошие
деньги.
   - Но нас слишком мало для победы.
   - Нас хватит, если мы исполним  то,  что  задумал  герцог  Эстре.  Ты
будешь рассказывать своим  внукам,  что  твоим  первым  нанимателем  был
последний из Тагэре. Он еще молод это так, но он разумнее  и  догадливей
тех, кто годится ему в отцы. И запомни  еще  одно.  Никогда  не  следует
менять хозяина если он отважней и умнее тебя. Лучше  проиграть  битву  с
великим полководцем, чем одержать победу под командой дурака.  Вижу,  ты
хочешь меня о чем-то спросить. Разрешаю у нас еще есть время.
   - Дядя, но если дурак одержал победу, значит, он не дурак?
   - Если он одержал десять побед, то да.  Но  одна  победа  может  быть
краденой  или  найденной.  Помни  об  этом.  Хороший  полководец   может
проиграть битву, но, если  останется  жив,  он  всегда  выиграет  войну.
Многие глупцы склонны менять  хозяев,  как  непотребные  женщины.  Самое
большее, на что они могут рассчитывать к концу жизни, это скопить  сотню
ауров и жениться на толстой вдове трактирщика. Ищи себе вождя, Хайнц, на
всю жизнь. Стань его капитаном, и ты заслужишь  не  только  ауры.  Слава
полководца украшает и его солдат. Я связал свое имя  с  именем  молодого
Александра Тагэре и, если Триединый сохранит меня, кончу свою  жизнь  не
меньше чем бароном. Надеюсь, ты запомнишь этот урок?
   - Да, дядя. Я благодарю тебя за наставление и готов идти в бой.
   - Это будет хорошая  работа,  юноша!  Увидишь,  ужинать  мы  будем  в
Кер-Септиме.
   Господин Игельберг  взглянул  на  светлеющее  небо  и  добропорядочно
осенил себя Знаком.
   - Да сохранят нас святой Эрасти, святой Штефан, святой Хайнц,  святой
Альбрехт и святая Циала и  ниспошлют  заслуженную  победу.  Еще  ора,  и
начнем. А сейчас, племянник, пойдем и проверим,  все  ли  готово.  Я  не
уверен в точности и исполнительности арцийцев. Они смелы, это да, но они
излишне  много  думают,  плохо  умеют  подчиняться  и  не  очень   любят
наемников. Герцог поручил это дело лично мне, и я не могу  бросить  тень
на свое имя. Я оправдаю доверие и заставлю всех делать  только  то,  что
приказано, и не делать глупых  и  смелых  поступков.  Вперед,  сын  моей
сестры, нас ждут великие дела!
 
2886 год от В.И. 
Ночь с 22-го на 23-й день месяца Лебедя. 
Ифрана. Кер-Септим. 
 
   Было темно, и Сандер не мог видеть друзей, но знал,  что  они  здесь.
Его "волчата", Рито, присоединившийся к ним после турнира, Артур  Бэррот
и двое "охотников" Сезара: тринадцать человек, которые должны  совершить
немыслимое. Хотя почему немыслимое? История войн знала  и  не  такое.  В
конце концов, он лишь слегка подправил план Анхеля,  проникшего  в  Мунт
через подземный ход. Правда, у древнего императора  было  не  двенадцать
воинов, а две или три сотни, и их целью был Пурина и никто иной, но  это
мелочи, а суть замысла та же.
   Готовые немедленно вскочить и принять бой, они молча сидели на полу у
выхода из башни. Замок, оказавшийся, к слову  сказать,  совсем  простым,
был бесшумно открыт Луи Трюэлем, обладавшим в сей необычной  для  рыцаря
области изрядными навыками. Оставалось дождаться нужного момента и выйти
наружу.
   - Постарайтесь до поры до времени ничем себя не выдать, - сказано это
было в первую очередь для Артура,  смелость  и  ловкость  которого  явно
уступали уму и особенно выдержке. Впрочем, молодой Бэррот в  отличие  от
своего лиса-папаши казался хорошим товарищем и добрым малым. Луи выразил
общее мнение, сказав, что ум - дело наживное, а совесть вряд ли.
   Сейчас Артур наверняка дрожит от нетерпения, как боевой  конь,  да  и
остальные  тоже.  Ожидание  боя  всегда  кажется  бесконечным,  но   сам
Александр переносил его спокойно. Чем-чем, а  терпением  его  Творец  не
обидел, к тому же он обладал врожденным чутьем времени. В детстве Сандер
точно знал, сколько десятинок оставалось до конца  урока,  да  и  позже,
каким бы скучным или, наоборот, захватывающим ни было дело,  которым  он
занимался, безошибочно определял, сколько на него уходит времени. Сейчас
около шести пополуночи, не больше  и  не  меньше.  Игельберг  -  человек
точный и дотошный, он начнет атаку ровно через ору. Еще около оры  уйдет
на то, чтобы все свободные от  службы  перебрались  на  восточную  стену
полюбоваться боем, а то и поучаствовать.
   - Осталось еще две оры,  не  меньше,  придется  ждать,  и  желательно
молча. Когда начнется - услышим.
   В  ответ  раздалось  нестройное,  быстро  смолкшее  ворчание.  Сандер
завернулся в плащ и привалился спиной к грубо оштукатуренной стене.  Как
ни странно, он умудрился  задремать,  хотя  неудобная  поза,  доспехи  и
напряжение этой ночи превратили сон в кошмар.
   Раненный, он лежал на  склоне  какого-то  холма,  поросшего  странной
седой травой. Ветер гнал редкие растрепанные облака, но  солнце  светило
нестерпимо ярко. Затем он  увидел  вереницу  пролетевших  птиц,  похожих
одновременно на лебедей и орлов, и почти тотчас раздался отвратительный,
леденящий  душу  визг,  которому  ответило  гневное  рычанье.  С  трудом
превозмогая раздирающую тело боль, он повернулся  и  замер  от  ужаса  и
удивления. В ложбине у подножия холма шла чудовищная  схватка.  Огромный
белый олень с острыми ветвистыми рогами нападал на серебристую рысь.
   В обычное время симпатии Александра оказались бы на стороне оленя, но
на сей раз перед ним  было  отнюдь  не  кроткое,  благородное  животное,
оборонявшееся от обнаглевшего хищника, а  злобное  чудовище.  Сандер  не
сомневался, что визжал олень, пытаясь достать свою соперницу  рогом  или
копытом, но рысь всякий раз оказывалась для него слишком быстрой. Острая
боль пронзила тело, напоминая о  ране,  но  Сандер  наперекор  ей  решил
подняться. Кое-как ему удалось встать на  четвереньки,  и  он  пополз  к
своему мечу, лежавшему ниже по склону. Было больно, тело  не  слушалось,
но с каждым движением он все больше обретал над ним власть. Наконец  его
пальцы сомкнулись вокруг знакомой  рукоятки,  сразу  стало  легче.  Боль
оставалась, но слабость прошла. Опираясь на меч,  он  сначала  встал  на
колени, потом умудрился подняться, и, как  оказалось,  вовремя.  Рогатое
чудовище все же сумело ударом рогов отбросить рысь в сторону. Та  быстро
вскочила на ноги, и стало видно: серебряный бок в крови.
   Что-то пискнуло  у  самых  ног  Александра,  и  он  увидел  несколько
прижавшихся друг к другу серебристых комочков.  Так  вот  кого  защищала
пятнистая кошка! Олень завизжал  снова,  готовясь  добить  соперницу,  и
Александр громко закричал, стараясь отвлечь его на себя.  Рогатая  морда
повернулась,  и  на  Сандера  уставились  пустые  белесые  глаза.  Почти
равнодушно он отметил, что из  пасти  белого  демона  торчат  отнюдь  не
оленьи клыки. Сандер поднял меч и проснулся...
   Светало. Ночь  кончилась.  Далеко-далеко  слышался  нарастающий  шум.
Господин Игельберг был точен.
   Сандер по-кошачьи потянулся, разминая затекшие мускулы,  и  пригладил
взъерошенные волосы.
   Где-то  неподалеку  запела  труба,   что-то   лязгнуло,   грохнулось,
покатилось, раздалась забористая ругань, затем топот. Проснувшийся город
осознавал случившееся и готовился к обороне. Того, что кому-то придет  в
голову  послать  стрелков  к  арбалетам,  Сандер  не  боялся.  Сейчас  и
полупроснувшихся  офицеров  занимают   дарнийцы,   штурмующие   наружные
укрепления. Стена там хоть  и  толстая,  но  не  очень  высокая,  а  три
выносные башенки, объединенные земляными насыпями в некое подобие серпа,
связаны с Кер-Септимом тремя проходами, через которые,  не  имея  ничего
лучшего, можно попробовать прорваться в город. Это не столь уж и  опасно
для осажденных, но меры принять они должны, а для этого нужно время.
   "Волчата" не сводили напряженных  глаз  со  своего  предводителя,  но
Сандер оставался невозмутимым. Три четверти оры,  чтобы  бой  разгорелся
как следует, чтобы к противоположной стене стянулось  как  можно  больше
защитников и любопытных.
 
2886 год от В.И. 
Утро 23-го дня месяца Лебедя. 
Оргонда. Ньер. 
 
   Клавдий, епископ Лагский, исполнявший в ифранском походе  обязанности
исповедника Его Величества, был  весьма  озабочен  собственным  будущим.
Последние  двенадцать  лет  судьба  насмехалась  над  толстым  и  важным
клириком, как возчик над ослом, перед носом которого болтается  морковка
Морковкой для Клавдия была кардинальская мантия. Когда его, сравнительно
молодого и подающего надежды, направили альтерусом  <Альтерус  -  клирик
достаточно  высокого  ранга,  состоящий  доверенным  лицом   при   особе
кардинала, главы ордена (кроме циалианского) или Архипастыря.  В  первом
случае назначается конклавом, во втором - собранием первых лиц ордена, в
третьем - единолично Архипастырем.> к Евгению, Клавдий был  уверен,  что
года через три, от силы пять он станет кардиналом Арцийским и окажется в
одном шаге от вожделенного  архипастырского  посоха.  Увы,  кашляющий  и
задыхающийся Евгений оказался живуч, как стая кошек.
   Несколько раз кардинал валился с ног с  жесточайшим  приступом  своей
болезни, но, пролежав две-три кварты, кряхтя, поднимался и  с  удвоенной
энергией принимался за дела. Но этого было мало! Несносный старик,  мало
того что не желал  умирать,  невзлюбил  Клавдия  всеми  фибрами  души  и
превратил его жизнь в сущий ад.  Бывший  секретарь  Евгения  Жан  Тонро,
умный и достойный человек, ныне перебравшийся в  Кантиску,  предупреждал
Клавдия о том, что его ждет, но  он  не  верил,  полагая,  что  в  Тонро
говорит обида. Если бы!
   Его Высокопреосвященство ни в грош не ставил  советы  епископа,  если
дело было спорным, он выслушивал мнение альтеруса и  поступал  наоборот.
Все  посвященные  прекрасно  знали:  если  хочешь  чего-то  добиться  от
кардинала, ни в коем случае нельзя  обращаться  к  тому  через  епископа
Клавдия. Это было досадно, так как в Кантиске будущий епископ был первым
ходатаем конклава <Ходатай конклава - клирик, который представляет к рас
смотрению конклавом дела, заслушиваемые в отсутствие  их  участников  От
того, как будет доложен вопрос, во многом зависит и решение.> и привык к
подаркам и подношениям. Евгений же не только  лишил  его  законной  доли
доходов, но и  выставил  на  посмешище.  В  довершение  всего  кардинал,
смотревший сквозь пальцы на прегрешения мирян и  большинства  собратьев,
как мог придирался к альтерусу,  вынуждая  любящего  хорошо  покушать  и
понежиться в постели  епископа  блюсти  посты  и  участвовать  в  ночных
бдениях и дежурствах. А вот к делам государственным он его и  близко  не
подпускал.
   Неудивительно, что Клавдии желал своему  патрону  поскорее  предстать
перед высшим судией и даже предпринял в этом направлении кое-какие шаги.
Но то ли Евгений приучил себя к ядам, то ли его  взяла  под  свое  крыло
удача, но четыре предпринятые альтерусом попытки ни к чему  не  привели.
Когда же во всеуслышание было объявлено, что кардинал Арции назвал своим
преемником Жоржа Мальвани, Клавдий пал духом и даже написал  в  Кантиску
слезное письмо с просьбой отозвать его в распоряжение конклава.
   Увы, возвращаться было некуда. Хлебная должность, которую он  некогда
покинул,  была  давным-давно  занята,  и  ее  нынешний   обладатель   не
намеревался с ней расставаться. Альтерус кардинала Арции считался весьма
значительным лицом, места, которые он мог бы занять, были  наперечет,  и
ни одно из них не пустовало. Клавдий остался в Арции, страстно  ненавидя
и вздорного старика, и красавца Мальвани.
   Казалось, фортуна сменила гнев на милость, когда во время реставрации
Лумэнов Евгений  приказал  доставить  герцогу  Ларрэну  послание  брата.
Мальвани, приходившийся дядей виконту Малве, последовавшему  в  изгнание
за Филиппом, находился под наблюдением, равно как сам  кардинал,  и  Его
Высокопреосвященство был вынужден обратиться к Клавдию.
   Епископ долго думал, отвезти ли  ему  письмо  по  назначению  или  же
передать Агнесе или Раулю ре Фло. По здравом рассуждении решил  отвезти.
Дыня и Король Королей при всем желании не смогли бы казнить кардинала за
измену, но они наверняка бы дали понять, что письмо в их руках.  Евгений
неминуемо бы догадался, как  оно  к  ним  попало,  и  упек  предателя  в
отдаленный дюз. Законы церкви  строги  и  немилосердны  к  клирикам,  не
исполнившим приказы вышестоящих,  и  Клавдий,  дрожа  от  страха,  отвез
послание Жоффруа.
   Как ни странно, Тагэре победили, и  Клавдий  стал  ждать  королевской
благодарности. Увы, Филипп был не из тех, кто поименно вспоминает  всех,
оказавших ему помощь. Да, изначально победитель благоволил к Евгению, но
старик меньше всего думал о  королевских  милостях.  Не  прошло  и  двух
месяцев, как кардинал рассорился с королем в пух и  прах  из-за  родичей
королевы и, как поговаривали, убийства безумного Пьера Лумэна. Дальше  -
хуже. Филипп собрался воевать, и с ним в качестве исповедника должен был
идти Жорж Мальвани. Жан воспрянул духом  -  воинственные  замашки  брата
маршала,  были  известны.  Никто  не  сомневался,  что  Жорж  полезет  в
сражение, и... Клавдий подумывал, не  подослать  ли  кого,  дабы  тот  с
помощью вовремя пущенной стрелы превратил возможность в неизбежность.  И
надо  же,  проклятый  Евгений  разболелся!  Кардинал  наотрез  отказался
отпускать от себя своего преемника, полагая (и справедливо),  что,  умри
он, когда Жорж будет в Оргонде, а Клавдий в Арции, последний постарается
усесться в кардинальское кресло до возвращения соперника  Исстрадавшуюся
епископскую душу грело лишь то, что смерть Евгения  отнюдь  не  означает
немедленного назначения Жоржа, однако старик опять выкрутился.
   Единственным светлым пятном в  череде  неприятностей  было  то,  что,
вырвавшись из-под надзора  Его  Высокопреосвященства,  альтерус  получал
возможность вволюшку  есть  и  спать.  Увы!  Сумасшедший  Филипп  своими
стремительными переходами и более чем скромным запасом съестного  сводил
на нет и эту возможность.  Короче,  все  было  весьма  печально,  и  Его
Преосвященство пребывал в самом дурном расположении  духа,  несмотря  на
откормленного цыпленка, добытого братом Вениамином. Однако судьба  порой
улыбается даже тем, кто впал в отчаянье. На сей раз  она  обратила  свое
благосклонное внимание на несчастного слугу Божия  и  явила  ему  своего
вестника в лице неприметного человека  в  одежде  дарнийского  наемника,
проскользнувшего к Его Преосвященству мимо бдительного брата Вениамина.
   Незнакомец молча положил среди обглоданных костей письмо. На  зеленом
воске был оттиснут  коронованный  селезень  и  поверх  него  жемчужница.
Трясущимися руками епископ вскрыл послание и не  поверил  своим  глазам:
король Ифраны предлагал ему пять тысяч ауров за помощь.  Он,  исповедник
Его Величества Филиппа, именем Церкви должен всячески склонять короля  к
миру, а также (с помощью слова  Божия  и  презренного  металла)  убедить
членов королевского совета согласиться на предложения Авиры. Мало  того,
Жозеф словно бы случайно ошибся, написав  в  одном  месте  вместо  "Ваше
Преосвященство" "Ваше Высокопреосвященство". Это был  намек.  А  епископ
Клавдий понимал намеки превосходно. Несколько  раз  перечитав  послание,
клирик повернулся к посланнику:
   - Творец страдает, глядя,  как  чада  его  истребляют  друг  друга  в
братоубийственных войнах. Я не премину сделать все  от  меня  зависящее,
дабы остановить кровопролитие. Благодарю Его Величество за пожертвование
в пользу бедных Арции.
   - Его Величество не сомневается, что золото Ифраны будет истрачено  к
вящей славе Божьей, - поклонился посланец - Когда я смогу узнать, кто из
советников и полководцев его Величества Филиппа думает о спасении  души,
а не о грехе смертоубийства, и во сколько сие обойдется?
   - Надеюсь, таких будет большинство, - Клавдий возвел к небу маленькие
глазки.
   - Его Величество полагает, что  спасение  души  намного  ценнее  благ
мирских и что Церковь слишком скромна,  претендуя  лишь  на  тринадцатую
часть доходов детей своих. Доля Церкви,  особенно  в  столь  богоугодных
делах, как достижение мира, должна быть не меньше одной пятой.
   - Передайте Его Величеству, что я буду неустанно  молиться  за  него,
как за истинного сына Церкви, и за дело мира во всех Благодатных землях.
   Посланник поклонился и исчез, а Клавдий, с трудом уняв колотящееся от
восторга  сердце,  уставился  на  оставленный  тем  внушительный  ларец.
Собравшись с  духом,  слуга  Божий  медленно,  как  лунатик,  подошел  к
сундучку, опустился пред ним на колени и благоговейно поднял крыш