я  к
хозяевам как к принцам крови... Как пуделя ни назови, волком не  станет,
так, кажется, про них говорили. Про них и про Тагэре...
   Морис остановился в ифранском посольстве. Раньше на его стенах  и  на
стенах прилегающих домов то и дело  появлялись  надписи,  сообщавшие  об
отношении  мунтских  студиозусов  и  молодых  нобилей  к  Пауку  и   его
потомству. Теперь стены были чистыми - при Тартю говорить  и  тем  более
писать  становилось  опасным,  впрочем,  ему-то  какое  дело...   Базиль
спешился, что-то кому-то сказал о морозе, отдал плащ лакею  и  прошел  в
отведенные Саррижу апартаменты.
   - Рад тебя видеть.
   - А я еще больше рад, ведь ты избавил меня от тихого семейного ужина.
Но, признаться, я несколько удивлен.
   - Тебя ищет один человек. Он не очень хочет, чтоб об этом знали, а  к
особняку Вилльо, если ему верить, незамеченным не подойти.
   - Да, это так. Но я никого не ждал, что это за сигнор?
   - О, - Морис улыбнулся, - это не сигнор. Я бы принял его за стражника
или вышибалу, но он принес кошелек с вашим гербом,  в  котором,  по  его
словам, лежит письмо. Возможно, его прислала какая-то красотка?
   -  Красотка?  Вряд  ли...  -  Граф  Мо   внимательно   посмотрел   на
собеседника. - Что  такого  сказал  этот  вышибала,  что  ты  решил  мне
написать? И почему ты вообще стал с ним разговаривать? Где он,  к  слову
сказать, к вам прицепился?
   - Здесь. Он или откуда-то узнал  тайное  слово,  или  оказался  очень
ловким,  так  как  посольства  в  Мунте  стерегут  крепко.  Видимо,  Его
Величество не хочет, чтобы арцийцы надоедали иноземным послам. Как бы то
ни было, твой пьянчуга сумел обойти все запреты, это  свидетельствует  в
его пользу. А почему я  тебя  вызвал...  Сам  не  знаю...  Этот  бражник
держался не как вымогатель или попрошайка, а  как  человек,  выполняющий
свой долг, вот я и написал. Если я  ошибся,  мы  займемся  куропаткой  в
вине, но сначала прочти письмо, а я сейчас вернусь.
   Сарриж вышел, оставив Базиля наедине  с  его  собственным  кошельком.
Граф повертел в руках вещицу, пытаясь вспомнить, кому  и  когда  мог  ее
отдать. А может, он ее потерял или у него украли  или  отобрали?  Кэрна?
Нет, Рафаэль и его  приятели  ничего  у  него  не  взяли.  В  Гваре?  Не
похоже... А, Проклятый  с  ним!  Гризье  развязал  тесемки  и  вытряхнул
письмо.
   "Сигнор, - почерк был корявым и явно незнакомым, -  вы  мне  подарили
этат кашилек, штобы я кое за кем приглядел в ваше отсутствие. Теперича я
жыву в другом мести но я должон вам коишто пиридать и расказать  сигодня
и завтра вечерам и ночйу я буду ждать сигнора в гастинице ципной пес што
на биригу луферы напротив ричнога замка пусть сигнор аденится так  штобы
иго ниузнали и закажыт баранйу  ногу  сгарохам  два  куфшына  ифранскава
белава и яблоки с жоным сахаром я падайду".
   Базиль в изумлении вглядывался в записку неведомого грамотея.  Шутка?
Нет, вряд ли... "Буду ждать сигнора в гастинице ципной пес што на биригу
луферы напротив ричнога замка..." Доротея права, надо пить поменьше! Как
он мог забыть?! Караул-декан из Речного  Замка.  Он  и  впрямь  дал  ему
кошелек, чтобы тот присматривал за Филиппом  и  Алеком.  Морис  оказался
прав, дело и впрямь важное.
   - Кажется, я не ошибся, - ифранец уже стоял в дверях,  -  ужин  будет
подан через четверть оры.
   - Морис, могу я попросить об одолжении?
   - Разумеется, тем более я еще не отплатил тебе за берет.
   - Пустое... Мне нужно отлучиться, но так, чтобы считали,  что  я  все
еще здесь.
   - Нет ничего проще, из любого посольства можно выбраться незаметно, а
уж из ифранского... Покойный Жозеф посылал в Арцию не божьих  вестников,
а шпионов. Сейчас подадут ужин, слуги полюбуются на нас, а  потом  я  их
отошлю. Тебе нужно сменить одежду?
   - Это было бы просто замечательно. Темный плащ с  капюшоном  и,  если
найдется, парик.
   - Найдется. С удовольствием посмотрю на тебя с темными волосами.
 
2895 год от В.И. 
21-й день месяца Вепря 
АРЦИЯ. МУНТ 
 
   Свадьба  обходилась  безумно  дорого.  Король   еще   раз   перечитал
представленный список и  поморщился.  Вычеркивать  было  нечего,  он  не
должен подать повод для очередных насмешек. Анхель  не  жалел  денег  на
увеселение нобилей и простонародья, да и Филипп с  Александром  скупцами
не были; хотя горбун пиров и охот не любил, но традиции Арроев соблюдал.
Значит, и ему придется поступать так же, хотя бы первое время, но  денег
было жаль. Природная скупость Пьера, усиленная  пребыванием  в  качестве
приживальщика при дворе Паука, с воцарением не  только  не  исчезла,  но
расцвела буйным цветом.  Раньше  он  трясся  над  каждым  аргом,  теперь
страдал из-за сотен и тысяч ауров, которые приходилось выпускать из рук,
оплачивая наемников, клириков, шпионов. Раньше он мучился, когда  платил
за свечи и полотно  для  нижнего  белья,  теперь  страдания  многократно
увеличились. Но шпионы хотя бы служили  долго,  а  бумажные  гирлянды  и
цветные фонарики и нужны-то всего на несколько ор, а трат как на хороший
гарнизон. А еще туалеты, вина, мясо, фрукты, подарки... Впрочем, знатные
гости и послы подарят больше, чем выпьют  и  съедят.  Хоть  это  радует,
только б обошлось без неприятностей.
   Пьер  наморщил  лоб  и  принялся  думать  о  завтрашнем  дне.  Виконт
Эмразский с самого детства привык предполагать худшее, чтобы быть к нему
готовым и, если что,  знать,  что  делать.  Итак,  что  может  случиться
плохого? Народные волнения? Вряд ли...  Мунт  подавлен,  а  не  взбешен.
Короля простонародье еще не уважает, но уже боится. Нет,  тут  сюрпризов
не предвидится, разве что в столицу проберется Кэрна. Мириец  для  Пьера
прочно превратился в подвешенный над головой меч. Тартю  не  сомневался,
что лучший друг Александра жив. Король старался не думать о Рафаэле,  но
то и дело вздрагивал и оглядывался, ожидая появления своего врага  из-за
каждой занавески.
   Спору нет, новая гвардия, маги с  Кристаллами  и  циалианцы  казались
надежной охраной, но... Но Жорес Аганнский слеп, а след  Кэрны  потерян.
Итак, первая опасность - это байланте. С него станется  убить  прямо  на
брачном ложе.  Надо  принять  дополнительные  меры  безопасности.  Тартю
написал на бумажном огрызке "Гаэтано" и стал  думать  дальше.  Следующей
трудностью были новые родичи. Ссориться с Вилльо, пока Элеонора не родит
наследника или хотя  бы  не  забеременеет,  нельзя.  Но  и  потакать  им
незачем, он не Филипп и не намерен кормить всю свору за свой  счет.  Нет
худа без добра, проклятый Кэрна избавил его от самого  сильного,  самого
умного и самого жадного из всей шайки. Но с Реви, Элеонорой  и  особенно
Базилем ухо держать придется востро. Что им сказать, если они спросят  о
мальчишках?
   Гризье наверняка потребует свидания, прошлый раз он,  будучи  пьяным,
силой вломился в Речной Замок. Что будет, если  он  узнает  правду?  Что
будет, если узнает правду будущая  теща?  Реви  и  его  братца  Пьер  не
боялся, те будут молчать и...  просить  золота.  Тоже  нехорошо,  но  от
вымогателей  со  временем  можно  избавиться,  а  Базиль  непредсказуем,
особенно когда напьется, а на свадьбе  он  напьется  обязательно.  Тогда
пусть напьется до положения риз, надо  за  этим  проследить...  Было  бы
славно, если б Гризье сломал шею на какой-нибудь охоте, но он  умудрился
подружиться с герцогом Саррижем, это может пригодиться.
   Как ни странно, граф Мо оказался неплохим дипломатом  -  вернулся  из
Гвары, завел друзей в Авире... Вот  пусть  там  и  сидит,  пока  все  не
утрясется и пока не понадобится  вырываться  из  паучьих  объятий.  Дядя
Саррижа по матери женат на племяннице Жозефа, на этом можно сыграть,  но
сначала свадьба. Кроме Кэрны и Вилльо, короля беспокоили пирог,  брачная
ночь и проклятые кошки, которые в последнее время  как  в  воду  канули.
Проще всего было поверить,  что  гофмейстер  нашел  и  наказал  вредящих
королю слуг, но Тартю никогда не полагал самый простой ответ  верным.  С
преследовавшими его котами что-то было не  так,  и  их  исчезновение  не
только радовало,  но  и  тревожило.  Если  испортившие  коронацию  твари
испоганят и свадьбу, ему не поможет даже  Анастазия.  Та  клянется,  что
скоро он сможет забыть о мальчишках, хорошо бы, хоть это...
   - Ваше Величество! Пироги доставлены.
   - Несите.
   Повар  в  белом  колпаке  внес  огромное  сооружение,   разукрашенное
взбитыми сливками и засахаренными фруктами.  Точное  подобие  свадебного
пирога, который положено разрезать молодому. Корку нужно  отделить  так,
чтобы она не развалилась на куски, это обещает счастливую семейную жизнь
и многочисленное потомство.
   Сломать верх пирога - дурная примета и  свидетельство  слабосильности
жениха. Конечно, на свадьбе треклятого мирийца  или  покойного  Филиппа,
знаменитых своими любовными похождениями, над испорченным  пирогом  лишь
посмеялись бы, но Пьеру с женщинами не  везло.  Если  конфуз  с  молодой
женой, буде он произойдет, можно скрыть, то  пирог  придется  резать  на
глазах сотен приглашенных. Тут ошибки быть не должно.
   Король взял нож и всадил  в  подрумяненное  тесто.  Сначала  все  шло
хорошо, но примерно на середине корка треснула. Как  и  его  надежды  на
скорую победу. Пьеру сны снились редко, тем более - цветные, вот он чуть
было и не принял бред за действительность.  Вообразил  себя  бессмертным
властелином, которому служат сам великий Анхель и Филипп Тагэре!  А  это
был сон, такой же сон, как разгуливающий по дворцу Тагэре. Второй  пирог
тоже был безнадежно загублен, а за ним и  третий.  Пьер  отшвырнул  нож.
Случись такое на  пиру,  весь  двор  за  его  спиной  будет  хихикать  и
многозначительно переглядываться.
   - Ты, - король сжал губы так, словно пироги угробил не он, а повар, -
испеки еще два. И добавь в тесто что-то, чтоб оно не крошилось.
   - Осмелюсь доложить Его Величеству, -  рецепт  свадебного  пирога  не
менялся со времен Святого Анхеля.
   - Меня это не касается. Если корка сломается,  ты  и  твои  помощники
окажетесь в дюзе. Если проговоришься - тоже.
 
2895 год от В.И. 
22-й день месяца Вепря 
АРЦИЯ. МУНТ 
 
   Когда младший сын соизволил спуститься  вниз,  Элеонора  Гризье  была
готова его убить. Ночные  возлияния  с  ифранским  приятелем  не  прошли
даром, выглядел Базиль отвратительно. Бледный, под глазами темные круги,
хорошо, хоть оделся, как положено графу Мо, а не заштатному нобилю.  Как
жаль, что вести сестру к алтарю будет он, а не  Жорес.  Бывшая  королева
хотела было сделать Базилю замечание, но передумала. Начинать ТАКОЙ день
со ссоры было не  правильно.  Сынок  напился  вчера,  а  сегодня  -  это
сегодня.
   - Матушка, - похоже, он тоже понимает, что виноват, по крайней  мере,
дурака не валяет, - я готов.
   - Вы когда вернулись?
   - Не помню, но поздно... Если желаете, можно узнать у Саррижа.
   - Не желаю. Надеюсь, вы помните свои обязанности.
   - О да.
   От необходимости продолжать разговор  их  избавила  Нора.  Невеста  в
нежно-голубом платье, отделанном мирийскими кружевами и мелким жемчугом,
была  ослепительна,  и  Элеонора   почувствовала   прилив   гордости   и
удовлетворения.
   - Нора, ты все помнишь?
   - Да, матушка.
   - Ты красива, как принцесса из сказки, - заметил Базиль, -  но  туфли
лучше заменить. Не дело, если женщина выше мужчины, тем более такого...
   - Базиль, - в голосе Элеоноры зазвенел металл, - вы опять за свое?
   - Как хотите. Но я буду не я, если Тартю к весне не запретит женщинам
носить каблуки.
   - Почему? -  В  голубых  глазах  невесты  было  недоумение.  Брат  не
ответил, пожал плечами и отошел к окну. Видимо, после вчерашнего  болела
голова.
   Элеонора еще  раз  поправила  серебряную  вуаль,  украшавшую  головку
дочери, высвободив солнечный локон, якобы случайно выбившийся  на  волю.
Нора не любит Пьера, но это ерунда. Потерпит!  Главное  -  наследник,  а
дальше... Дальше Пьер может отправляться вслед за Жаклин, а регентом при
малолетнем короле станет ближайший родич королевы. Видимо, Фернан, а она
так надеялась на Жореса. У старшего сына, единственного из  всей  семьи,
ум государя, если, разумеется, не считать ее саму, но женщина  не  может
быть регентом. Или может? Надо поговорить с Ее Иносенсией.  Нора  станет
регентшей, а ее мать истинной правительницей, но пока об этом не  должен
знать никто, и особенно Базиль с его пьянками и глупыми шутками. Хорошо,
что Пьер его отослал, в Ифране он ни о чем не догадается.
   В  наблюдательности  младшего  сына  Элеонора  убедилась  после   его
возвращения из Гразы, когда Базиль прямо-таки  с  цепи  сорвался.  Порой
кажется,  что  в  глубине  души  он  сочувствует  горбуну  и  мирийскому
мерзавцу. Хорошо,  хоть  при  людях  молчит,  зато  Филипп  до  сих  пор
отказывается видеть родную мать, обвиняя ее в предательстве.
   Ничего, со временем оба поймут, что все, что она делает,  она  делает
ради семьи. Филипп рано потерял отца, вот  и  влюбился  в  своего  дядю,
вернее, в его военные подвиги. Подрастет - поумнеет,  хотя  королем  ему
уже не быть. Элеонора была почти довольна, что Филиппа держат  в  Речном
Замке, - Пьер мнителен, он мог бы вообразить, что мальчика  против  него
настраивают родичи, а этого допустить нельзя...
   -  Сигнора,  -  Доротея,  одетая  в   вишневое   платье   с   золотым
поясом-цепью, показалась на лестнице, - мы готовы. Спускаться?
   - Можете, - откликнулся стоящий у окна Базиль, - кортеж  прибыл.  Нас
осчастливил самый маршальский из арцийских маршалов, он же отчим  нашего
жениха.
   - Мы с супругом сейчас будем. - Графиня Аганнская исчезла, а граф  Мо
повернулся к сестре:
   - Все, голубушка. Можешь  опускать  вуаль,  и  да  помогут  тебе  все
святые, сколько бы их ни было.
 
2895 год от В.И. 
22-й день месяца Вепря 
АРЦИЯ. МУНТ 
 
   Невеста и ее брат были потрясающе красивой парой.  Нежная  девушка  в
голубом и высокий рыцарь в черном  и  сиреневом  с  напряженным  бледным
лицом, на котором жили только глаза. Кардинал  Клавдий  понимал  короля,
отославшего графа Мо в Ифрану. Базиль был  слишком  хорош  собой,  чтобы
стоять рядом с троном Его Величества Пьера Седьмого, не говоря уж о  его
то ли глупости, то ли  дерзости.  Надо  было  додуматься!  Притащить  во
дворец мертвые головы. Нет, с таким капитаном гвардии, хоть старой, хоть
новой, далеко не уедешь.
   Клавдий не сомневался, что  в  глубине  души  Тартю  ненавидит  новых
родственничков за красоту, богатство и наглость, но терпит.  Потому  что
они ему ровня - Вилльо  такие  же  выскочки,  как  и  Тартю,  а  значит,
подходящие союзники против старых фамилий, которые хоть и были ранены  в
Гразе, но их еще добивать и добивать...
   Невидимый  хор  третий  раз   повторил   "Радуйся,   голубица",   Его
Высокопреосвященство степенно вышел вперед и возгласил:
   - Знает ли кто, видел ли, слышал ли что-то, порочащее богобоязненного
и благородного Пьера из дома Лумэнов? Что-то, что могло бы оттолкнуть от
него сердце невесты, вручающей ему свою руку и свою девичью честь?
   Знает ли кто, видел  ли,  слышал  ли  что-то,  порочащее  невинную  и
прекрасную Элеонору из дома Тагэре? Что-то, что может оттолкнуть от  нее
сердце  венценосного  жениха,  дающего  ей  свое  незапятнанное  имя   и
избравшего ее матерью своих наследников?
   Слова кардинала прозвучали громко и  отчетливо,  и  ответом  им  была
тишина. Последний (и первый) раз бракосочетание в  главном  храме  Мунта
было прервано,  когда  злополучный  Филипп  Второй  сочетался  браком  с
дочерью герцога эстрийского. Тогда влюбленный в девицу нобиль  прорвался
к Возвышению и поклялся Святым Эрасти, что жених - мужеложец. Это  знали
многие, но отчаянный поступок закончился  тем,  что  невеста  сказала  у
алтаря "Нет". Кажется, она потом вышла за наглеца, принадлежавшего  роду
Мальвани, а злополучный Филипп два года спустя женился на  золотоволосой
оргондке, которая его потом и свергла.
   О прискорбном случае забыли  почти  все,  но  не  Пьер.  На  венчание
пускали лишь надежных и  верноподданных.  Командор  городской  стражи  и
капитан новой гвардии не подкачали. В храме Святого Эрасти не  оказалось
никого, кто посмел  выступить  против  короля.  Особо  тщательно  искали
маркиза Гаэтано, который, по мнению короля, мог выбрать для своей  мести
день свадьбы, но Кэрна исчез.
   Вздохнув с облегчением (схватка могла закончиться плачевно не  только
для стражников и короля, но и для  Его  Высокопреосвященства,  панически
боявшегося пик,  мечей  и  арбалетов),  Клавдий  спустился  к  жениху  и
невесте. Пьер в алом одеянии Волингов с напряженным  лицом  стоял  между
матерью невесты и своим безгубым отчимом.
   Выждав положенное время, Клавдий поднял руку.
   - Сим свидетельствую, что нет в Арции  никого,  кто  знает  дурное  о
женихе и невесте. Приблизься же, дева.
   Хор запел "Она приближается". Элеонора Тагэре, грациозно опираясь  на
руку Базиля, пошла вперед. Рядом с ней, чуть отставая, шла мать жениха в
пышных алых шелках. Шлейф невесты несли две ее младшие сестры. Девушка и
ее спутник церемонию знали прекрасно. Они оказались у ковра, на  который
уже взошел  жених,  как  раз  вовремя:  хор  пропел  "Она  вручает  себя
любимому, и небеса любуются ее чистотой". Базиль не заступил  на  ковер,
что было бы дурной приметой, а изящно опустился на одно колено у  самого
края. Пьер шагнул навстречу  суженой  и  откинул  серебряную  вуаль.  На
какое-то время все трое замерли.  Ослепительная  златокудрая  красавица,
невзрачный человечек в красном, с  королевской  цепью  на  тощей  шее  и
коленопреклоненный рыцарь, в  лиловых  глазах  которого  промелькнула  и
погасла тяжелая, неизбывная ненависть. Его Высокопреосвященство почел за
благо решить, что все дело в освещении.
 
2895 год от В.И. 
22-й день месяца Вепря 
АРЦИЯ. МУНТ 
 
   Базиль Гризье не был пьян, и голова у него не болела, у  него  вообще
не болело ничего, кроме  души,  в  существование  которой  он,  к  слову
сказать, не верил. Когда жирный кардинал спросил,  не  знает  ли  кто-то
чего-то, порочащего жениха и препятствующего браку, Базиль чуть было  не
сказал, что знает. И промолчал, потому что это было бессмысленно. Потому
что мертвых не воскресить. Потому что он - Гризье,  а  не  Мальвани  или
Кэрна, слову которых бы поверили, а  не  слову,  так  мечу...  И  Базиль
вложил ручку сестры в вялую руку убийцы братьев. А на поясе у него висел
футляр с  предсмертными  письмами  Филиппа,  переданными  ему  пропившим
службу, но не совесть и не память бывшим караул-деканом  Речного  Замка.
Базиль отдавал ему все деньги, которые у него были, но Ив Сашни не взял.
Встал и ушел куда-то в ночь, красномордый усатый толстяк, последний, кто
видел братьев живыми, кроме убийц, разумеется.
   Сашни клялся, что  монсигнор  Рунский  приказал  ему  напиться  и  не
вмешиваться, и Базиль ему верил.  Брат  многому  научился  у  Александра
Тагэре и  Рафаэля  Кэрны.  Граф  Мо  почти  не  сомневался,  что  Филипп
прикончил своего наставника, которого с тех пор никто не видел. Утром  в
комнату свободного от дежурства  Сашни  заглянул  декан  новой  гвардии:
Чужак  явно  проверял,  не  заприметил  ли   караул-декан   чего-то   не
правильного, а потом, брезгливо скосив глаз на пустой  кувшин,  заметил,
что монсигнор  Рунский  и  монсигнор  Марцийский  вывезены  из  замка  в
провинцию, так как нуждаются в свежем воздухе, о чем не  следует  никому
говорить,  так  как  принцы  путешествуют  под  чужими  именами.   Сашни
попытался попасть в комнаты мальчиков, но они были заперты.
   "Да будет сей союз благословен многочисленным  потомством  и  многими
годами", - промычал Клавдий. Пьер надел  на  пальчик  Норы  кольцо,  хор
завыл что-то о  богоугодности  молодых.  Невеста  очаровательным  жестом
оперлась на руку короля, следом за ними с венцами встали отчим жениха  и
мать невесты, которая ничего не знает. Проклятый, как же  она  довольна.
Как же, мать королевы, думает, что на Пьере можно