об  императорской
короне смогут перейти в разряд приятной действительности.
   Михай и его советники оказались хорошими полководцами, а империя была
застигнута  врасплох.  То  же,  что  ее   супруг,   как   и   полагается
военачальнику,  продвигался  вперед  вместе  с  войском,  не  могло   не
радовать.   В   отсутствие   Михая   жизнь   казалась   Илане    намного
привлекательнее. К сожалению, Уррик и его отряд тоже были далеко, грубые
гоблинские сапоги топтали дороги Арции, возвещая начало  новой  эпохи  и
новой династии. Ланка улыбнулась и положила ладонь на живот - она еще не
свыклась с мыслью о своей беременности. Конечно, она предлагала бы, чтоб
у ее первенца был другой отец, но рождение  наследника  в  любом  случае
укрепляло ее позиции  и  уменьшало  необходимость  в  супруге.  В  конце
концов, регентом при малолетнем наследнике может быть и кто-то другой.
   Мысль о том, что подлинным отцом ее  ребенка  является  не  господарь
Тарски, а гоблинский наемник, Ланка гнала как  недопустимую.  Сам  Уррик
когда-то с искренней горечью поведал ей, что связь  гоблина  и  человека
является бесплодной,  а  так  как  гоблины  полагают  величайшим  грехом
сожительство без продолжения рода, то их  союз  с  точки  зрения  горцев
является преступлением. Ланку такой поворот событий лишь обрадовал,  так
как теперь она могла ни о чем не беспокоиться, но внешне она  изобразила
все приметы подлинного отчаяния, которые пришли ей в голову. Уррик,  как
мог, ее утешил, и тема была исчерпана. Хотя, если говорить по  чести,  в
своем будущем сыне принцесса  хотела  бы  видеть  такое  же  бесстрашие,
гордость и силу, как в  Уррике.  Она  искренне  надеялась,  что  ребенок
удастся в Ямборов, а не в Годоев,  и  твердо  решила,  что  назовет  его
Стефан в память о погибшем брате. Женщине казалось, что  это  не  только
искупит ее вину, но и станет  залогом  того,  что  сын  будет  похож  на
погибшего таянского принца.
   Тиберий продолжал свою речь, призывая всех помолиться  о  том,  чтобы
прекратились дожди, полосующие  Фронтеру  и  Нижнюю  Арцию,  из-за  чего
продвижение благочестивого воинства замедлилось, но  Ланка  его  уже  не
слушала.  В  храме,  видимо,  было  слишком  душно.   Голова   принцессы
кружилась, к горлу подступала тошнота. Она, конечно, понимала ее причину
- опасаться было нечего, но все равно это было очень неприятно. Илана  с
ненавистью смотрела на пузатого кардинала,  считая  мгновения  до  конца
молебна...

2229 год от В. И. Утро 19-го дня месяца Иноходца.
Западные Ларги

   Рамиэрль сам не знал, зачем он шел по своим старым следам, ведь выйти
к горам можно было и иным путем. Заблудиться он не боялся  -  врожденное
чувство направления выводило его отовсюду, куда  он  забредал  во  время
своих странствий. Если Роман куда-то забирался, то выбраться  он  мог  с
закрытыми глазами. Нет, ему решительно незачем  было  снова  тащиться  к
тому месту, где он спустился в  гигантский  кратер.  На  поверхность  он
сравнительно легко выбрался совсем в другом месте, где обрыв оказался не
столь крутым и к тому же густо заросшим каким-то  ползучим  растением  с
крепкими,  как  канаты,  стеблями.  Для  эльфа   то   оказалось   вполне
достаточно. В последний раз оглянувшись на  затянутую  сероватой  дымкой
пропасть, где он пережил, самое  жестокое  из  возможных  разочарований,
Роман зашагал  было  к  горам,  но  потом  неожиданно  для  себя  самого
повернулся.
   Глупо было рассчитывать, что Криза все еще его ждет. Он сам велел  ей
уходить, но кто их разберет, этих  гоблинов.  Если  они  себе  вобьют  в
голову, что  что-то  должны,  их  с  места  не  сдвинешь.  Надо  все  же
посмотреть. Девчонки, конечно же, на месте не окажется, но зато  совесть
его будет спокойна, а потом, потом он поищет то место в горах,  где  ему
почуялся всплеск Силы. Надо знать, что же там такое. И хорошо, что Перла
и Топаз у гоблинов, в степи кони - ноги, в горах - обуза. А  вот  сейчас
лошадь ему бы не помешала. Эльф еще раз оглянулся. Странное все  же  это
место.  Ровное,  как  стол,  заросшее  высокой  травой,  лишь   кое-где,
свидетельствуя о наличии родника или озера, растут небольшие  рощицы.  И
никого.  Ни  чудовищ,  ни  людей...  Похоже,  горы  эти  на  самом  деле
Последние, за ними - пустота.  Что  ж,  соплеменникам  Уррика  и  Кризы,
случись что, будет куда отступить. Это отчего-то порадовало. О гоблинах,
хоть они и сражались сейчас на стороне Михая Годоя, Роман Ясный при всем
желании не мог думать как о врагах.
   Рамиэрль прервал себя на полуслове. Человек  вряд  ли  что-нибудь  бы
почуял, но эльф уловил легкое дрожание  почвы  и  не  сомневался  в  его
причине. Табун! Где и водиться диким лошадям, как не в этой степи.
   Кони были еще далеко, и Роман лишь слегка прибавил шаг, направляясь к
рощице каких-то невысоких деревьев с ажурными листьями. Этот  табун  был
настоящим подарком судьбы, но для того чтоб  им  воспользоваться,  нужно
было потрудиться. Эльфы легко и быстро находят общий язык с любой  живой
тварью, но Рамиэрлю было некогда приучать к  себе  никогда  не  знавшего
узды дикаря, ему нужно было, чтобы  конь  подчинился  ему  немедленно  и
полностью. А потом так же быстро бы позабыл своего мимолетного наездника
и вернулся к своим.
   Рамиэрль не так  давно  проделал  нечто  подобное,  когда  подыскивал
защитника   для   Стефана,   но   теперь   эльфу   предстояло    выбрать
одного-единственного скакуна из множества ему подобных.  Конечно,  можно
было бы взять любого, не велика разница,  но  Рамиэрля  грызла  гордыня,
присущая всем прирожденным наездникам. Брать - так лучшего! Глядя  из-за
сбившихся в кучу деревьев на приближающихся  красавцев,  Роман  невольно
залюбовался  зрелищем  одновременно  прекрасным  и  страшным.  Это  были
великолепные жеребцы, все больше гнедой масти с серебристыми  и  черными
гривами и хвостами. Хоть они и держались вместе, мирным их  бег  назвать
было никак нельзя. То и дело  возникали  яростные  схватки,  когда  кони
взлетали на дыбы, хватая друг друга зубами и норовя  поразить  соперника
копытом. Дикая первобытная  ярость,  исходящая  от  дерущихся  жеребцов,
пьянила, как хорошее вино, однако Роман не  позволил  себе  залюбоваться
великолепным зрелищем.
   Кстати, эльф готов был  поклясться,  что  кони  эти  не  всегда  были
дикими. Их предки наверняка ходили под седлом  у  знатных  сигноров.  Но
люди исчезли или ушли, а лошади остались и стали полноправными хозяевами
этих степей. Впрочем, сейчас это было не важно. Роман заметил  огромного
коня  темно-гнедой  масти,  со  светлой   гривой   и   хвостом,   бешено
атаковавшего темно-серого, с белой левой передней бабкой. Годится!  Эльф
сосредоточился, бросая магический аркан. Конь остановился как вкопанный,
затем, закричав, подался назад.
   Рамиэрль с трудом удержал вольное создание,  неистово  боровшееся  за
свою свободу. Увы! Силы были неравны. Каким бы могучим ни был гнедой, не
ему было спорить с одним из сильнейших магов  Тарры.  Еще  два  или  три
яростных прыжка, и  присмиревший  конь,  тяжело  поводя  боками,  легким
галопом помчался к рощице, все  дальше  и  дальше  уходя  от  товарищей.
Однако Роман, видимо, не рассчитал силы своего заклятья. За  гнедым  как
пришитый бежал его бывший соперник,  связанный  отныне  с  ним  незримой
нитью. Такое бывало, пока действует магия, эти кони  составляют  как  бы
единое целое. Куда пойдет гнедой, хоть бы и в огонь, пойдет и серый. Что
ж, запасной конь ему не  помешает,  особенно  если  Криза  его  все-таки
дожидается. А может, дело как раз в этом? Он сам себе не  признавался  в
том, что надеется встретить орку там же, где оставил.  Потому  и  вторая
лошадь...

Глава 10

Эстель Оскора

   Преданный насторожился, я это почувствовала сразу.  За  месяцы  наших
скитаний я научилась понимать своего единственного друга лучше, чем себя
самое. И теперь, глядя на  прижатые  уши  и  медленно  поднимающуюся  на
загривке шерсть, я поняла, что случилось что-то куда  более  неприятное,
чем волчья свадьба или проходящий по  пересеченному  нами  ранним  утром
тракту обоз с конвоем.  Преданный  уже  не  сидел,  он  стоял,  нехорошо
оскалившись, готовый к бою, но я видела, что ему страшно, - бой  казался
рыси безнадежным. Тоска сжала и мое  сердце  -  стоило  пройти  половину
Арции, чтобы пропасть, так и не узнав, кто же ты на самом  деле  -  Зло,
Спасение или просто тварь с горячей кровью, которую  Творец  по  прихоти
своей научил мыслить и чувствовать. Моя рука  потянулась  к  эльфийскому
кинжалу и застыла в воздухе - оружие было ни к чему. Сердце мое забилось
бешеными толчками, утренние краски стали еще более яркими и сочными... Я
ощутила, как во мне плещется  Сила  и  что  на  сей  раз  Сила  эта  мне
подвластна.
   Наверное, было бы куда более разумно обойти десятой дорогой это место
Тревоги, которое  почуял  Преданный  и  которое  пробудило  во  мне  мои
дьявольские таланты, но любопытство свойственно человечьей природе, а я,
видимо, все еще оставалась человеком. Без колебаний оставив  серебристый
валун, сидя на котором  я  любовалась  весенним  небом,  я  повернула  в
светлый березовый лес. Идти было легко, подлеска почти  не  было,  белые
стволы словно бы светились под лучами яркого предвесеннего солнца, место
было чистое и доброе, и тем нелепей и  страшнее  казался  чужой  кошмар,
заполонивший светлую рощу. Ужас тек расползавшейся стру„й,  так  бывает,
когда в не очень быстрый ручей выливают ведро краски, она долго держится
темным  облаком,  постепенно  спускаясь  по  течению...   Так   и   этот
выплеснутый в ясный березовый лес  предсмертный  ужас  тихо  стекал  нам
навстречу. Преданный несколько  раз  судорожно  дернул  головой,  словно
пытаясь проглотить что-то застрявшее в глотке, но пошел вперед.
   Магия Романа, некогда связавшая зверя с  принцем  Стефаном,  наделила
его почти человеческими чертами, обычная  рысь,  пусть  даже  и  ручная,
наверняка уже бросилась бы наутек. Преданный  же  крался  впереди  меня,
указывая дорогу, хотя я в этом и не нуждалась. Отзвук  чужих  страданий,
разлитый в самом  воздухе,  мог  не  заметить  разве  кто-то  совсем  уж
бездушный. Мы молча пробирались  вперед,  дорога  шла  в  гору,  деревья
редели, а подлесок исчез совсем. В конце концов нас  вывело  к  довольно
крутому холму. Снег тут  частично  сошел,  и  среди  грязно-белых  пятен
виднелись  проталины,  поросшие  сухой  серо-золотистой  травой,   среди
которой кое-где проглядывали низкие желтые цветочки, бывшие в этих краях
первыми вестниками весны.  На  холме,  увенчанном  несколькими  соснами,
никого не было, но они ушли отсюда совсем недавно.
   Я услышала тихое  ржанье  и,  обернувшись,  увидела  рабочую  лошадь,
поводья которой запутались в кустах на опушке леса. Рыжеватая  кобыла  с
белой звездочкой на лбу взглянула мне в глаза, и я сама  удивилась,  как
сжалось мое сердце. Это была первая лошадь, которую я увидела с тех пор,
как покинула Убежище. И эти трогательные  весенние  цветочки  тоже  были
первыми. На секунду я даже забыла, что привело меня сюда. Но тут  бедная
коняга  закричала  от  ужаса  и   пуще   прежнего   забилась,   стараясь
освободиться. Еще бы! Преданный ей наверняка казался чем-то  ужасным,  а
объяснить,  что  он  не  собирается  нападать,  мой  кот  не  мог.  Рыси
по-лошадиному не разговаривают. Оставив свою гнедую находку на  потом  -
если мне не удастся примирить ее с Преданным, я ее хотя бы отпущу, чтобы
до нее не добрались оголодавшие весенние волки, я поднялась на  вершину.
Я не ошиблась. Там действительно был  разбит  большой  лагерь.  Даже  не
лагерь, стройка. Похоже, здесь собирались соорудить то ли  крепость,  то
ли большой торговый склад с помещениями для купцов.  Последнее  казалось
вполне осмысленным: я выбралась на берег очень большой реки,  в  которую
впадала речка поменьше. Очень хорошее место для господ негоциантов.
   К счастью, та моя часть, которая принадлежала тарскийской  принцессе,
довольно неплохо знала жизнеописание соседних краев.  Большой  рекой,  к
которой я могла выйти, направляясь к морю, могла быть только Адена,  так
как через Агаю я уже перебралась. А это значит, я почти в Эланде.

2229 год от В. И. 20-й день месяца Иноходца.
Северный берег Адены

   Кардинал Максимилиан был доволен -  место  для  нового  эрастианского
монастыря казалось исключительно удобным и выгодным. На  высоком  берегу
впадающей в Адену Лещицы, в половине диа  перехода  от  Лисьего  тракта,
оно, безусловно, привлечет паломников. Понравился ему  и  глава  общины,
смиренный слуга Творца Эгвант. В недавнем прошлом воин,  он  в  одиночку
брал кабана и медведя, а в его глубоко посаженных серых глазах  светился
незаурядный ум. Максимилиана очень занимала  история  Эгванта.  С  одной
стороны, кардиналу Эландскому и  Таянскому  не  пристало  сомневаться  в
словах человека, уверяющего,  что  ему  явился  святой  Эраста  и  велел
оставить службу императору земному во имя службы  Повелителю  небесному,
отправиться в  далекую  Фронтеру  и  на  берегу  Лещицы  заложить  новый
монастырь. Монастырь, который мог бы при необходимости стать  не  только
оплотом веры, но и цитаделью против земных врагов.
   То, что слышал Максимилиан от Архипастыря,  позволяло  поверить,  что
святой Эрасти вполне мог ввязаться в дела  земные,  и  вместе  с  тем...
Кардинал, всю свою жизнь проведший среди  иерархов,  очень  рано  усвоил
искусство политики, стал  прекрасным  полемистом,  даже  освоил  игру  в
эрмет, но вот зримых доказательств существования Творца  или,  на  худой
конец, святых и их интереса к делам Арции и даже  любимой  дочери  своей
Церкви Единой и Единственной клирик не  наблюдал.  До  последнего  лета.
Неудивительно, что Максимилиана одолевали сомнения. То, что он  узнал  в
Эланде, заставило его  поверить,  что  в  жизнь  человеческую  вмешались
какие-то немыслимые силы, но познать их природу пока не мог.
   Герцог Рене (клирик, несмотря на то что сам приложил руку  к  будущей
коронации, так и не смог мысленно называть  Арроя  принцем)  смотрел  на
вещи куда более просто, раз и навсегда уяснив, что может случиться  все,
что угодно, и не стоит искать ответ, пока вопрос еще  не  задан,  и  что
всемогущ Творец или же нет, но в битве с врагом лучше всего рассчитывать
на свои собственные силы.
   Максимилиан улыбнулся и покачал головой, словно продолжая разговор  с
правителем Эланда, когда Рене открыто заявил, что готов чтить  Творца  и
Церковь, ибо сейчас они союзники,  но  уверовать  в  то,  что  ожидаемое
нашествие происходит с божиего соизволения, не может и не хочет. Что  ж,
Рене верен себе - зачем лгать там, где без этого можно обойтись.
   Максимилиан придержал своего красавца-коня - ничего не  мог  с  собой
сделать, некоторые мирские пристрастия, например к  породистым  лошадям,
были сильнее требований Церкви  о  смирении  и  скромности  -  и  знаком
подозвал к себе ехавшего на Цепком карем мерине Эгванта.
   - Ваше Высокопреосвященство хотели меня видеть?
   - Да. Как я понимаю, мы почти у цели.
   - Видите четыре сосны за излучиной,  они  стоят  на  вершине  второго
холма?
   - Действительно, прекрасное место. Но не думаю, что оно  долго  будет
уединенным, реки всегда привлекают купцов...
   - Еще больше их привлекает мир, Ваше Высокопреосвященство.
   - Так  вот  в  чем  дело,  -  Максимилиан  внимательно  посмотрел  на
собеседника, - святой Эрасти посоветовал тебе построить цитадель.
   - На границе с Арцией, - ветеран с горечью покачал головой, - нет  ни
одной крепости. Даже разведчики, и те не  имеют  места,  где  преклонить
голову, да и сел и хуторов здесь почти нет... Кто хочешь пройдет.
   Больше Максимилиан не расспрашивал - хитрость Эгванта оказалась  шита
белыми нитками, но разоблачать ее кардинал не  собирался.  Он  собирался
приручить Эланд, сделать его лояльным Церкви и, кто знает, возможно,  ее
будущим оплотом, но для этого сначала нужно было стать плотью  от  плоти
северян. И победить в войне. Эгвант придумал  просто  замечательно.  Они
будут строить монастырь на арцийском берегу. Появление  на  берегу  реки
смиренных монахов, возможно, и не обманет соглядатаев  Базилека,  но  не
даст тому повода обвинить Эланд в нарушении мира. Это  было  очень  умно
придумано, интересно, обошлось ли тут без Рене,  подобная  выходка  была
вполне в его духе. Или же Эгвант действительно все придумал сам.
   Кардинал задумался и очнулся от своих мыслей лишь тогда, когда  холм,
на котором к  осени  должна  была  вырасти  небольшая  цитадель,  закрыл
полнеба. Максимилиан направил коня к каменистой отмели, снег  с  которой
уже стаял, но иноходец  неожиданно  заартачился.  Другие  лошади  дружно
последовали его примеру, всеми доступными им средствами  показывая,  что
не желают взбираться наверх.
   - Неужели волки, тут, средь бела дня, - недоуменно проговорил Эгвант.
   Что бы это ни было, кони перепуганы не на шутку. Будь  они  в  Арции,
Максимилиан наверняка бы отвел отряд на середину реки и отправил бы трех
или четырех человек пешком посмотреть, что же происходит.  Но  в  Эланде
так не поступали. Для того чтоб тебя уважали,  ты  должен  идти  первым.
Всегда и всюду. Должности, богатство, даже древность рода  здесь  не  то
чтоб ничего не стоили, но прилагались к тому, что человек делал из  себя
сам. Все остальное было  как  ножны  для  шпаги.  Главное  -  клинок,  а
остальное приложится.
   Максимилиан уже это  понял  и,  будучи  твердо  намерен  подняться  к
заоблачным высям церковной иерархии, имея за спиной Эланд,  старался  во
всем подражать Рене. Впрочем, делал он это с удовольствием, так как  под
рясой клирика скрывался воин и политик. Кардинал легко соскочил с  коня,
бросив поводья смешному толстенькому монаху, к которому он привык еще  в
Кантиске и который скрепя сердце последовал за Его Высокопреосвященством
на край света. На фоне откровенной трусости и нелепости брата Бартоломея
смелость и ловкость кардинала заметно выигрывали. Собственно говоря, это
и было одной из причин, по которым Максимилиан  везде  таскал  за  собой
нудного толстяка, утешая его вкусными обедами и возможностью предаваться
одному из самых распространенных грехов, а именно пьянству.
   - Мы сейчас разделимся, -  коротко  бросил  кардинал,  -  именно  так
скорее всего поступил  бы  Рене  Аррой.  Шестеро  человек  из  конвоя  и
обозники возьмут лошадей и вернутся к  отмели,  а  мы  пойдем  в  лагерь
пешком и, как только выясним, что так напугало наших лошадей, пришлем за
вами.
   Полтора десятка вооруженных людей направились к протоптанной в рыхлом
снегу обитателями лагеря тропинке, ведущей к проруби во льду, снабжавшей
строителей монастыря водой.
   - Странно, что нас никто не встречает,  -  Максимилиан  с  удивлением
поднял красивые южные глаза на Эгванта, -  мне  кажется,  в  наше  время
нужно следить за рекой более внимательно.
   - Ничего не понимаю, - честно ответил будущий настоятель, - на  холме
должна стоять стража, да и день сегодня такой, что не заметить  нас  мог
только слепой. Спят они, что ли...
   Но они не спали. Или, вернее  говоря,  спали  вечным  сном.  Если  бы
Максимилиан подъехал со стороны Лещицы, он  бы  увидел  всех  обитателей
Соснового холма, лежавших прямо на нестерпимо блестящем  от  выступившей
воды весеннем льду. Было очевидно, что люди  бросились  вниз  с  крутого
обрыва и случилось это совсем  недавно.  Скорее  всего  этим  утром  или
ночью.
   - Они все одеты для дневной работы, - прошептал кто-то из воинов.
   - Значит, утром, - откликнулся второй. - Во  всяком  случае,  лисы  и
вороны не успели до них добраться.
   - Да тут и ворон никаких нет, - откликнулся еще один.
   Ворон действительно не было. Не было вообще  никакой  живности,  даже
две собачонки, взятые с собой будущими монахами, куда-то подевались.  Не
было вообще никого, кроме трупов.
   Пораженный  Максимилиан  и  его  ставшие  необыкновенно   молчал