в
галерею ввалилось десятка полтора преследователей. Шандер вжался в стену
и, держа в каждой руке по пистолю, стал ждать.
   Он был спокоен так, как бывает спокоен человек, сделавший все, что от
него зависело. Сташек не подведет, Шани был  в  этом  абсолютно  уверен.
Возможно, потому, что иначе его, Шандера, смерть была бы  бессмысленной,
а граф не мог допустить подобной мысли. Еще утром он на что-то надеялся,
думал о маленькой колдунье с Лисьей улицы, о том, как они будут  бродить
среди серебряных скал  Эланда,  любуясь  заливом  Чаек.  Что  ж,  судьба
бросила кости, и ему выпала смерть. Но умирает он с чистой совестью и  с
оружием в руках.
   Два выстрела, сделанные почти в  упор,  свалили  гоблина  и  высокого
русого сигуранта Годоя,  полгода  назад  купившего  у  Шандера  медвежью
гончую. Воспользовавшись  мгновенным  преимуществом,  граф  выскочил  из
своего укрытия и, поразив кинжалом еще одного нападавшего, скрестил свою
шпагу с тарскийской. В узком, плохо освещенном каменном мешке  дерущиеся
лишались  возможности  стрелять.  Навязав  им  рукопашный  бой,  Гардани
выигрывал еще несколько драгоценных мгновений.
   К счастью  для  графа,  его  спина  была  прикрыта  старой  решеткой.
Задыхаясь, периодически оскальзываясь на окровавленных камнях пола, Шани
дрался в зловещей тишине,  нарушаемой  лишь  звоном  металла  о  металл,
тяжелым дыханием  и  топотом  ног.  Четверо  нападавших  уже  лежало  на
каменном полу.  От  людей  обороняться  было  привычнее,  а  вот  нелюди
орудовали кривыми ятаганами. Гардани пришлось бы плохо,  не  покажи  ему
загостившийся в Таяне Рене,  как  надо  биться  с  уроженцами  Эр-Атэва,
предпочитавшими это странное оружие шпагам и  рапирам.  В  Тисовой  пади
Шани проверил теорию практикой. Если б не это, Гардани давно бы  лишился
как шпаги, так и руки, ее державшей. Клинок  графа  исступленно  звенел,
парируя чужие удары. Скорость и еще раз скорость... Гоблины массивнее  и
поэтому медлительнее людей... только  это  и  могло  сейчас  -  нет,  не
спасти, но хотя бы сделать  его  смерть  не  напрасной.  Гардани  держал
дыхание из последних сил - иначе ему не вынести убийственной скорости, и
так почти невозможной... мышцы сковывала предательская тяжесть, в ушах и
в горле требовательно стучал  пульс,  перед  глазами  расплывались  алые
круги... Граф не знал, была ли это кровь,  или  просто  усталость  брала
свое... Не знал он и того, сколько  времени  идет  бой  у  арки,  -  ему
казалось, что прошли годы, но наделе эти годы могли обернуться одной или
двумя десятинками.
   Вновь зазвучала труба, зазвучала, когда в голове Шани  не  оставалось
ни одной сторонней мысли. Чистый, веселый звук  разносился  по  Высокому
Замку, возвещая всем, что ?Серебряные? выступают в поход. Но  не  успели
смолкнуть звуки ?похода?, как трубач - Гардани словно бы  воочию  увидел
коренастого смуглого Воцека с жесткими торчащими усами и петушиным пером
на шлеме - протрубил прощальный сигнал. ?Не плачьте об уходящих в  бой!?
Гвардия прощалась со  своим  капитанам  и  клялась  отомстить.  С  этого
мгновенья Шандер Гардани  почувствовал  себя  свободным.  Ребята  успели
уйти, Ланка свободна и в надежных руках. Сташек сделал все,  что  нужно;
теперь остается  подороже  продать  свою  жизнь.  Или?  Или  попробовать
прорваться к Михаю, появление  которого  он  заметил,  несмотря  на  всю
горячку боя! Это было безумием, но безумцы иногда выигрывают.
   Шандер  прикинул  на   глазок   расстояние.   Тарскийский   господарь
предусмотрительно прятался за тремя или  четырьмя  рядами  гоблинов,  но
если атака будет неожиданной... Да, именно так -  удар,  валящий  с  ног
крайнего слева,  прыжок  на  уступ,  где  крепился  подъемный  механизм,
стремительный выпад... и вот он шанс дорваться до Годоя.
   Неожиданно горцы отступили. Воспользовавшись этой краткой передышкой,
чтобы стереть с лица пот и кровь, граф тем  не  менее  увидел,  что  они
недовольны, более того, возмущены. Один из  них,  в  украшенном  орлиной
лапой шлеме, что-то  принялся  втолковывать  Михаю  на  своем  гортанном
наречии, которого Гардани не мог знать. Но настоящие воины понимают друг
друга и без языка. Видимо, вожак гоблинов пытался объяснить тарскийскому
выродку, что бой должен быть  честным.  Эти  неукротимые  мрачные  бойцы
ценили мужество противника, Михаю же эти понятия были чужды.  Он  махнул
рукой, и горцы нехотя отошли еще немного,  а  в  образовавшемся  проходе
появились тарскиец  и  гоблин  -  пращник  и  лучник.  Шани  едва  успел
удивиться столь странному дуэту, как свистнул первый камень. Граф  успел
уклониться, но это было лишь начало. Левая  нога  вдруг  подогнулась,  и
Шандер упал на колено - черная  стрела  пробила  навылет  ногу.  ?Да,  а
лучник-то оказался кстати?, - промелькнула запоздалая мысль.  Увернуться
от второго камня он не смог и ткнулся лицом в  залитый  кровью  пол.  На
мгновенье он увидел испуганные женские глаза, зеленые в золотистую,  как
камень листвечник, крапинку. Затем исчезли и они, и наступила тьма.  Бой
был окончен.

2228 год от В. И. 22-й день месяца Лебедя.
Таяна. Высокий Замок.

   Габор ждал долго, очень долго. В  приемной  принцессы  все  было  как
всегда, и лейтенант не находил себе  места,  ожидая,  что  вот-вот  сюда
вломятся воины Михая. Мучила и неизвестность - Ласли не  знал  ни  того,
что сталось с Шандером и  Сташеком,  ни  того,  что  творится  в  родной
Гелани. Слушая щебетание придворных девиц  и  шмелиное  гудение  дуэний,
Габор чувствовал, что потихоньку  сходит  с  ума.  Наконец  затянутая  в
лиловое костлявая дама пригласила его к принцессе. Илана была  не  одна.
Рядом, отвернувшись к окну,  стоял  сменивший  Лукиана  высокий  бледный
нобиль.
   Рука Габора сама собой легла на эфес шпаги, но обнажать оружие ему не
пришлось. Принцесса в защите не нуждалась. ?Серебряный? никогда  еще  не
видел ее такой красивой. Илана  переоделась  в  розовое  платье,  поверх
которого был наброшен плащ цвета поспевающей вишни.  На  обнаженной  шее
принцессы переливались  немыслимые  красные  камни,  в  ушах  колыхались
серьги, а гордую головку венчала диадема.  Лицо  девушки  разрумянилось,
глаза светились, словно она была охвачена экстазом.
   Ланка улыбнулась лейтенанту и поманила его рукой. Тот подошел, ничего
не понимая. Туалет принцессы годился для  Большого  приема,  но  не  для
длительной скачки.
   - Дан  Ласли,  -  принцесса  говорила  решительно,  но  больше  всего
лейтенанта  убедил  восторженный  свет  в  ее  глазах.  Человека   можно
заставить произнести нужные слова, заставить его  радоваться  нельзя.  -
Так уж вышло, что я не  еду.  Перед  Шани  я  извинюсь,  и,  можешь  мне
поверить, вас никто не осудит за то, что вы бросились мне на помощь.  Во
всем виновата я. Не выслушав, что мне  хотел  сказать  отец,  я  подняла
настоящий переполох.
   "Серебряный?,  недоумевая,  смотрел  на  девушку,  а  та  хитро   ему
улыбнулась и сказала:
   - Одним словом, я не еду, но вот ты... Я прошу тебя отвезти письмо  и
подарок няньке моей матери. Я за всеми  этими  делами  совсем  забыла  о
старухе. Дан Бо уже распорядился, чтоб  тебе  дали  лучшего  коня  и  не
задерживали в пути.
   Отчаявшись что-то понять, но несколько успокоившись на предмет своего
командира, Ласли щелкнул каблуками и вышел. Дан Бо лично проследил, чтоб
его не задерживали. На  конюшне  лейтенанта  ждал  полностью  оседланный
конь, не были забыты даже фляга с вином  и  седельные  сумки,  заботливо
заполненные всякой годящейся для похода снедью. Так и не  перемолвившись
словечком с Шандером, Габор Ласли погнал коня вперед, утешаясь тем,  что
к вечеру завтрашнего дня будет дома.

Глава 33

2228 год от В, И. Вечер 23-го дня месяца Лебедя.
Таяна. Олений Замок.

   Так называемый Охотничий Замок король Марко подарил  жене  на  второй
или третий год супружества. Раньше, когда Таяна  только-только  начинала
поднимать голову, а бароны  Фронтеры  еще  сохраняли  воинственность,  в
Оленьем лесу построили сторожевую башню.  Даже  не  башню,  а  небольшую
крепость, где разместилось до двух десятков  воинов,  приглядывавших  за
приграничьем. Затем, когда рубежи  Таяны  отодвинулись  к  Гремихинскому
перевалу, а соседи уразумели, что с молодым  королевством  ссориться  не
след, Оленью башню забросили. Так она и простояла около сотни лет,  пока
на Большой Осенней охоте не попалась на  глаза  молодой  королеве  и  не
напомнила ей об идаконской Башне Альбатроса.
   Желая  сделать  юной   супруге,   только   что   осчастливившей   его
наследником,    достойный    подарок,    Марко    приказал    переделать
полуразрушенный форт в охотничий замок, получивший название Оленьего.  С
его стен на подъезжающих смотрели небольшие, но скорострельные пушки,  а
убранство было выполнено в эландском  стиле.  Возможно,  именно  поэтому
Акме полюбила это место и частенько приезжала сюда одна  или  с  детьми.
Видя это ее пристрастие, люди прозвали замок Убежищем королевы.
   После смерти Акме за Убежищем осталась приглядывать супружеская пара,
приехавшая в Таяну вместе с  королевой.  Марко  продолжал  заботиться  о
замке и каждую осень проводил там несколько дней. Когда Стефан  женился,
король преподнес замок будущей королеве, а Митта уж переделала  там  все
согласно  своему  вкусу.  В  неприкосновенности  осталась  только  Белая
Спальня, расположенная в изящной уединенной башенке.  Эта  комната  была
так хороша, что даже притрагиваться к ее убранству казалось кощунством.
   Стены были затянуты  голубым  шелком,  таким  светлым,  что  утром  и
вечером, когда в восточное или западное окно падали окрашенные в розовое
лучи, комната окрашивалась в тона розовато-сиреневого рассветного  неба.
Между окнами висели зеркала в изящных серебряных  рамах,  перемежающиеся
серебряными  же  подсвечниками  немыслимо  тонкой  работы.  Пол  спальни
украшали ковры из меха белых северных лисиц. Попадали  в  комнату  снизу
через люк в полу, крышка которого была также обита мехом, так что, когда
она была опущена, обнаружить ее было весьма затруднительно.  Вдоль  стен
стояли низкие мягкие диваны, а посредине комнаты  -  роскошная  кровать,
застланная белым шелком.
   Когда  Стефан  заболел,  Митта,  приспособившая  замок   для   тайных
свиданий, приказала замуровать окна спальни, выходящие  на  опоясывавшую
башню балкон. Как ни странно, именно эта  предосторожность  и  послужила
причиной разоблачения любвеобильной  арцийки.  После  развода  наследник
отдал ключи от Оленьего Замка сестре, которая  разогнала  всех  Миттиных
прислужников, так что Убежище  Королевы  вновь  оказалось  на  попечении
старых Тодора и Петры, которые и знать не знали о том, что происходит  в
Гелани, пока ?Серебряный? на  взмыленной  лошади  не  привез  им  приказ
хозяйки. Привычные ко всему старые слуги немедленно принялись  выполнять
поручения.

2228 год от В. И. Ночь с 23-го на 24-й день месяца Лебедя.
Роггский тракт.

   Над холмами поднималось  созвездие  Медведя  -  ночь  приближалась  к
середине. Анна-Илана Тарская позволила уставшему коню  перейти  на  шаг.
Девушка до сих пор не могла поверить в  свою  удачу.  Ее  безумный  план
удался полностью. Отпросившись на четыре дня  в  циалианский  монастырь,
стоящий в излучине Рогга, юная герцогиня не пробыла в нем  и  нескольких
часов. Сравнительно легко убедив возглавлявшего эскорт бледного дана  Бо
вернуться в Таяну - негоже, когда в женском  монастыре  ночуют  светские
воины, - Илана с помощью заранее припасенной веревки легко выбралась  за
стены монастыря. Жаль, что пришлось пожертвовать волосами, но она твердо
решила путешествовать в  мужском  обличий,  по  крайней  мере,  пока  не
нагонит Рене... Впрочем,  короткая  стрижка  придала  ее  выразительному
личику своеобразное очарование.  К  такому  выводу  Илана  пришла  после
длительного  разглядывания  собственного  отражения   (добрые   монахини
старались угодить приезжавшим на богомолье знатным дамам, и  в  гостевых
комнатах были не только молитвенники, но и зеркала).
   Оставшись довольна собой, Ланка ловко соорудила из подушек  и  лишней
одежды подобие спящего человека. Написала и приладила на двери  записку,
в которой объясняла, что всю ночь провела в молитвах  и  размышлениях  и
просит ее не беспокоить.
   Самым трудным было незаметно проскользнуть мимо сестер,  бодрствующих
по ночам в приемной зале.  Однако  этого  и  не  понадобилось.  Огромный
каштан, росший под окнами, великолепно заменил не только лестницу, но  и
мостик между жилым зданием и монастырской  стеной.  Илана  оказалась  на
свободе сразу же после вечерней  молитвы.  Потом  ей  повезло  еще  раз.
Купец, которого она встретила на тракте, с удовольствием  уступил  юному
нобилю, потерявшему свою лошадь, всего за  четыре  аура  одну  из  своих
запасных лошадей. Серый  жеребчик,  без  сомнения,  уступал  статью  тем
коням,  на  которых  доводилось  ездить  Илане,  но  был  на   удивление
выносливым и резвым.
   Таянка прикинула, что, если ее  расчеты  правильны,  она  обязательно
догонит эландцев, которые, хоть и выехали  из  Гелани  днем  раньше,  но
заезжали за останками Иннокентия. Вряд ли  отряд,  отягощенный  траурной
повозкой и сопровождающими ее клириками, будет день и ночь гнать  коней.
Они наверняка остановятся  на  ночлег  недалеко  от  Роггской  излучины,
откуда рукой подать до материнского замка, на  чем,  собственно  говоря,
Илана и строила вторую часть своего отчаянного плана.
   Пока все шло удачно, ее хватятся еще не скоро. К  этому  времени  она
нагонит Рене, и даже сам Проклятый их больше не разлучит...
   Ланка вновь посмотрела на звезды. У нее в запасе есть семь,  а  то  и
восемь, ор, эландцы же по ее прикидкам находятся не более чем в трех или
четырех  весах.  Она  удовлетворенно  тряхнула  стриженой   головкой   и
заставила коня перейти на рысь.

2228 год от В. И. Ночь с 23-го на 24-й день месяца Лебедя.
Роггский тракт.

   Громко треснула вспыхнувшая ветка, взлетело несколько искр.
   Рене проследил взглядом гаснущие на лету звездочки и вновь  уставился
в огонь. Есть все же в пламени  нечто,  что  завораживает,  приковывает,
внушает мысль о бессмысленности  всего  сущего  в  сравнении  с  пляской
оранжевых и алых теней.
   Все в конце концов сгорает, остается лишь серая невзрачная зола, да и
ту развеет ветер. Так стоит ли бросать вызов судьбе, стоит  ли  кидаться
вперед, надеясь непонятно на что? Ведь впереди  лишь  короткая  вспышка,
обращающая тебя в пепел.
   Вверх взмыл еще один сноп искр - в  хворост  попало  несколько  сырых
веток, не желавших гореть спокойным ровным пламенем -  слишком  много  в
них оставалось жизни. Жар костра становился невыносимым, и герцог слегка
отодвинулся.
   Большинство эландцев спало. Бывшие ?Серебряные? сгрудились у дальнего
костра - этим до рассвета хватит воспоминаний и  споров.  Воины  сделали
выбор, почти не думая, и  теперь  задним  числом  искали  друг  у  друга
поддержки. Герцог был рад, что с  ним  ушло  около  трех  сотен  бойцов,
привычных к драке на твердой земле. Его эландцы, которым не было цены на
шаткой палубе, на берегу  становились  беспечными,  что  могло  обойтись
слишком  дорого.  Аррой  знал  все  достоинства   и   недостатки   своих
соотечественников, точно так же, как и сильные и слабые  стороны  самого
Эланда. Положение оставалось серьезным, и весьма.
   На Эландский полуостров никогда не нападали с суши. В старину  соседи
были слабы, а болота и чернолесье на юго-востоке полуострова были  ничем
не лучше болот и лесов внутренней Таяны и не стоили  того,  чтобы  из-за
них воевать. Эландцам же и вовсе незачем было удаляться от  берега.  Они
предпочитали ловить треску, добывать рыбий зуб и китовый ус или же,  кто
попредприимчивее, отправляться в набеги к южным берегам.
   Гнездо Альбатроса росло, но дела сухопутные  людей,  породнившихся  с
морем, не заботили. Пока в Идаконе не объявились чужаки. Мятежный  принц
Руи  Аларик  и  его  сумасшедшие  камраты   <Камрат   -   последователь,
сподвижник, товарищ> попросили убежища, и Идакона приняла их.  Арцийские
адмиралы  посмели  предъявить  вольным  маринерам  ультиматум!  Подобную
дерзость  пришлось  наказать.  Так  Империя  лишилась  половины   флота,
идаконцы обрели славу непобедимых на море, а  беглецы  -  новую  родину.
Любовь, вспыхнувшая между дочерью тогдашнего Первого Паладина и  принцем
Алариком, закончилась счастливо - в Ида-коне в те времена  женщины  были
свободны в выборе  спутника  жизни.  Аларик  оказался  смелым,  умным  и
веселым, как раз таким, каких ценили в гнезде Альбатроса.
   Южанин стал правой рукой тестя, а затем и его преемником. Идаконцы  и
не заметили, как обрели сюзерена. Его  внуки,  принявшие  титул  Великих
Герцогов, воистину были первыми среди  равныхи  пользовались  любовью  и
уважением. Начиная с тестя Аларика Арроя,  владыки  Эланда  смотрели  не
только в море, но и на сушу. Тогда же стала поднимать  голову  Таяна,  и
дружба между Альбатросом и Рысью стала находкой для обоих.
   Так родился союз  морской  державы  и  королевства  предгорий.  Союз,
крепнувший несколько столетий. Богатеющей Таяне незачем было думать ни о
вторжении с моря, ни о том, куда и как возить товары. Эланд был  спокоен
за свою спину, а потому почти не держал войск на сухопутных  границах  -
незачем было. И вот теперь....
   Герцог легко переломил толстый сук и бросил  в  костер,  бессмысленно
глядя, как на концах  обломков  расцветают  жаркие  цветы.  Внезапно  он
почувствовал, как устал от одиночества. Хотя одинок  он  был  почти  всю
жизнь.
   Рене всегда был сильным и свободным и мог то, чего не  могли  другие.
Он был нужен - сначала своим морякам, затем Эланду, семье, сотням людей,
которые вечно чего-то хотели, просили, ждали. Рене был нужен многим, ему
же - все и... никто. ?Свободен - значит, одинок?, эту нехитрую  мудрость
Рене познал давно и давно с ней смирился.
   Разумеется, были у него и друзья, и возлюбленные, и родня.  С  одними
разлучала жизнь, другие становились чужими, третьи  оставались  рядом  и
сейчас. Он успел схоронить многих - кого в морской  бездне,  кого  -  на
чужих, диких берегах или же в пышных фамильных склепах. Годы текли,  как
песок меж пальцами, герцог делал то, что должен, шел вперед, стараясь не
оглядываться. Разумеется, он знал, что когда-нибудь попадет в передрягу,
из которой не сумеет выпутаться, и относился к этому философски.  Каждый
волк рано или поздно промахнется, получит пулю или стрелу, попадает  под
копыта разъяренного лося...
   Смерть адмирала не страшила, хоть  и  не  привлекала.  Он  знал,  что
Костлявая Дама свое возьмет, и думал об этом так  же,  как  о  неизбежно
наступающей  осени.  Только  вот  в  последнее  время  герцог  все  чаще
вспоминал, как двадцать  восемь  лет  назад  нес  больного  друга  через
каменистую пустыню на западе Эр-Атэва. Рене тащил  заживо  разлагающееся
тело, несмотря на то, что мышиная чума считалась смертельной, и за  ними
шла настоящая охота - старый  калиф  строго  приказал  расстреливать  из
луков и затем сжигать как заболевших, так и тех, кто был с ними рядом.
   На тринадцатый день Этьен умер. Рене завалил посиневшее тело валунами
и оставался в пустыне еще восемь дней - столько,  сколько  нужно,  чтобы
убедиться, что зараза его не  тронула.  Счастливчик  Рене  сумел  обойти
стражу калифата, в  очередной  раз  обманул  смерть  и  на  долгие  годы
вычеркнул  из  памяти  серые  раскаленные  камни,  выгоревшее   небо   с
безжалостным кругом солнца над  головой,  ядовитых  маленьких  ящериц  с
раздвоенными  хвостами  и  хрипы  умирающего.  А  вот  сейчас  он  вновь
чувствовал себя так, словно шел через жаркий пыльный ад, пытаясь  спасти
то, что обречено, чувствуя за спиной неотвратимую погоню.
   Нет, герцог Рене Аррой не боялся. Сама мысль смириться  с  неизбежным
вызывала у него глубокое отвращение. Беда была в  другом:  он  не  видел
никакого просвет