ивился Крэсси, - ее много не выпьешь.
   - Я буду вам весьма признателен за угощение.
   - Да, пожалуйста, - пожал  плечами  Люсьен,  -  наливайте  да  пейте.
Только я не припомню, чтобы вы с утра пили, тем более такую похабень.
   - А я не припомню такого похабного утра, дорогой барон,  -  попытался
изобразить улыбку Гартаж. - Я только что пытался говорить с маршалом, но
он не пожелал меня принять.
   - Вы имели в виду поход на Мунт? Надо бы поторопиться...
   - Нет, Люсьен, я имел в виду казнь...
 
2870 год от В.И. 
12-й день месяца Вепря. 
Арция. Эльта 
 
   Эдмон старался смотреть только вперед и слегка вверх, хотя мучительно
хотелось  оглянуться  и  рассмотреть  тех,  кто   сзади.   Спереди   мир
загораживала спина Старого Медведя, по бокам  шли  эскотцы  в  полосатых
плащах и глупых плоских шапочках.
   Страшно Эдмону не было, куда-то делись и боль,  и  отчаянье.  Как  ни
странно, он даже выспался. Юноше было стыдно, что он умудрился уснуть  у
тела отца, он не помнил, как это случилось,  но  он  уснул  и,  кажется,
видел во сне что-то очень хорошее. По крайней мере, он пришел в себя  со
странным ощущением покоя и уверенности в себе и в том, что он  выдержит.
Он сын Шарля Тагэре, и он покажет, что это значит. А вот о товарищах  по
несчастью он беспокоился.
   Дед и Леон едва держались на ногах, а по тому, с каким  шумом  Старый
Медведь выдыхал воздух, юноша понял, что тот на  грани  срыва.  Габладор
озирался безумными  глазами  и  трясся  всем  телом,  пытаясь  объяснить
облезлому клирику, что ни в  чем  не  виноват  и  хочет  говорить  с  Ее
Величеством. Нобили молчали, но смешной толстый мэтр Жанвье не  выдержал
и велел трусу заткнуться, пригрозив  рассказать,  что  из  всех  пленных
именно габладор больше всех кричал и о "Святом Духе",  и  об  "ифранской
дыне". Габладор перестал выть. Ору или две не происходило  ничего,  если
не  считать  принесенного  эскотцами  завтрака,  к  которому  никто   не
притронулся.  Потом  кто-то  из  сторожей,  переглянувшись   со   своими
товарищами, поставил на перевернутый бочонок флягу, барон  Валлок  выпил
прямо из горлышка и протянул мэтру Жанвье. Они молча передавали флягу по
кругу, последним был он, Эдмон, принявший ее  из  рук  Старого  Медведя.
Юноша отхлебнул пахнувшего можжевельником напитка,  у  него  перехватило
дыхание, но он все же проглотил, даже не закашлявшись,  и  вернул  флягу
владельцу, который поклонился ему и тоже выпил.
   Наверное, нужно было что-то сказать, но  тут  распахнулась  дверь,  и
вошел младший брат Жана Фарбье и с  ним  еще  один  клирик,  похожий  на
испуганного хомяка. Им предложили приготовиться к  исповеди,  но  Иданнэ
сказал, что святой Эрасти его поймет без посредников. Дед и Леон  угрюмо
кивнули, а потом Эдмон услышал свой  голос,  говоривший,  что  убитых  в
спину не исповедуют. И все равно пришлось ждать,  пока  оба  священника,
толстый и тонкий, выслушают Жарвье  и  габладора  и  прочитают  молитвы.
Эдмон не сразу понял, что их  заставили  присутствовать  на  собственной
панихиде, но отчего-то это его не испугало и даже не взволновало. Юноша,
не отрываясь, смотрел на лицо отца и словно бы слышал его голос. "Что бы
ни случилось, не опускай головы. Ты сам себе самый строгий  судья.  Если
ты себя не осуждаешь, тебя  не  осудит  никто".  Потом  наступило  время
причащаться, Эдмон получил свой глоток красного атэвского, и их  наконец
вывели на улицу.
   Отчего-то ему казалось, что все еще ночь, но уже давно рассвело, хотя
день и был серый. Заревели трубы, и ударил  барабан,  пленников  провели
через лагерь к площадке между кое-как обитым красным сукном возвышением,
где  толпились  люди  в  нарядных  плащах  и   доспехах,   и   эшафотом,
отличавшимся от почетного помоста лишь отсутствием обивки  и  плахой,  у
которой стояли два человека в масках. Габладор жалко хрюкнул,  и  Жарвье
усталым голосом вновь посоветовал ему заткнуться.  Эскотцы  отступили  к
краю площадки, и Эдмон встал в первом ряду, плечом к  плечу  с  дедом  и
Леоном. Смотреть в пол или  оглядываться  он  не  собирался,  оставалось
смотреть вперед. И Эдмон Тагэре посмотрел.
   Перед ним стоял разряженный в красное и желтое мальчик.  Малышу  было
лет восемь, он был худенький и нескладный,  как  кузнечик,  и  ему  было
очень страшно. Эдмон, сам не понимая, что делает,  ободряюще  улыбнулся,
вызвав в ответ Робкую, удивленную  улыбку.  Мальчик  даже  чуть  подался
вперед, но потом вздрогнул и оглянулся. Эдмон невольно проследил за  ним
взглядом и увидел носатую даму в красном.  Агнеса!  А  мальчишка,  стало
быть, принц Гаэльзский! Ифранка  что-то  шепнула  сыну,  тот  скривился,
собираясь  заплакать,  но  сдержался  и  только   часто-часто   захлопал
ресницами. Эдмон помнил, что сын Агнесы всего на полгода младше Сандера,
того в последний раз видели плачущим года  четыре  назад,  у  принца  же
глаза, похоже, вечно на мокром месте. Королева властно, хоть и  несильно
подтолкнула мальчика вперед. Тот послушно прошел шага три и остановился,
вытянув руки по бокам  и  набирая  в  грудь  воздуха,  словно  собираясь
прочитать сонет о Звездном Древе <Звездное Древо -  непременный  атрибут
празднования Нового года - молодое хвойное дерево, увенчанное звездой  и
украшенное специальными символами и значками. Украшается в канун  Нового
года, а следующим утром выносится вон из дома  и  вывозится  за  пределы
населенного пункта. Считается, что за ним  уходят  все  беды  и  напасти
минувшего года.>. Затем угловатым заученным жестом выставил вперед руку,
срывающимся голосом произнес "в-вы" остановился, еще раз прошептал  "вы"
и внезапно залился воющим, истеричным плачем.
 
2870 год от В.И. 
12-й день месяца Вепря. 
Арция. Эльта 
 
   Зачем, ну зачем она это творит! Маршал Батар с тоской глядел в  спину
королеве. Агнеса пыталась заставить воющего  сына  произнести  приговор.
Дура! Причем дура безнадежная! - Воистину, нет  ничего  хуже  короны  на
бабьей голове. Место бабы куриное. Как только начнет  смотреть  орлицей,
нужно сворачивать шею без всякой жалости, иначе  всем  худо  станет.  Он
выиграл для нее сражение, уничтожил самого главного и  самого  страшного
врага, теперь следовало развить и закрепить успех, а  она  что  удумала!
Месть - это, конечно, хорошо, но в свое время. Завтра с  ними  не  будет
половины союзников-арцийцев, а северяне, и так обожавшие своего герцога,
сделают из него второго Эрасти. Народу можно показывать лишь сломленного
врага, жалкого, мерзкого, униженного и унижающегося. Только тогда  казнь
пойдет на пользу победителям, а кто скажет, что Старый Медведь или  этот
белобрысый мальчишка сломлены?!
   И потом, потерять три дня? Да какое там три, четыре. После казни  все
налижутся и завтра раньше полудня глаз не разлепят. Он и сам  бы  дорого
дал, чтобы ничего не видеть,  а  подлая  ифранка  вытащила  его  вперед.
Теперь в глазах армии он такой же убийца и клятвопреступник, как  и  эта
волосатая баба, с которой еще придется провести ночь. Без этого  нельзя,
иначе  она  вовсе  от  рук  отобьется.  Придется  напиться,  потому  что
дотронуться до нее на трезвую голову он теперь не сможет...
   То есть выступят они не раньше послезавтрашнего утра, время  в  любом
случае будет упущено. И еще вопрос, отважится ли Жозеф зимой ударить  по
Арции. Мальвани не поехал с Шарлем, как он, Батар, на это надеялся. Удар
был хорош, но Анри и сын Леона уцелели. И  Филипп  Тагэре,  из  которого
начнут лепить короля сразу же, как узнают об эльтской резне.
   Ведь  говорил  же  он  этой,  прости  господи,  королеве,  что  нужно
немедленно идти на Мунт. Пока там пьют и празднуют и  не  ждут  подвоха.
Город нельзя защищать, его даже Анри не оборонит,  а  если  одновременно
двинутся Джакомо и Жозеф, победа обеспечена. Другое дело, что за  помощь
придется платить, но Арция все еще велика, куда больше,  чем  нужно  для
спокойной жизни. Пускай Жозеф и  фронтерцы  возятся  с  бунтовщиками  из
Эстре, а Джакомо с северянами, Лумэнихе и ее маршалу  хватит  и  Средней
Арции. Проклятый, только бы не показать, как она ему  противна  с  этими
своими  красными  тряпками!  А  мальчишка  опять  ревет...  Похоже,  это
надолго. Она еще и смешной себя выставляет.
   Что же теперь делать? Остановиться нельзя. Слабость. Продолжать?  Да,
и быстрее! Без приговоров и барабанного боя по законам военного времени,
как он и предлагал, когда понял, что отговорить жаждущую крови ведьму от
казни не удастся. Он язык сломал, убеждая ее оставить в  живых  хотя  бы
Эдмона и старика Фло. Как  заложников.  В  такой  войне  никогда  нельзя
забывать о собственной безопасности, особенно если придется схлестнуться
с Мальвани.  Джакомо  и  фронтерцы  обещали  подмогу,  если  им  удастся
задуманное. Оно удалось, хоть и не совсем. Что ж, будем искать в  плохом
хорошее. Неожиданности скорее всего не будет, но,  может  быть,  Анри  и
Рауль потеряют голову, узнав, что произошло. Когда погиб  маршал  Сезар,
его сын с пятью сотнями бросился на целую армию, если б не Тагэре,  Анри
бы уже не было. Сейчас Мальвани старше на двадцать лет, но люди с годами
меняются меньше, чем кажется. Анри  нужно  вывести  из  себя,  чтобы  он
наделал глупостей, так что эта ведьма, возможно, не так уж и не права со
своей местью. Остается утешаться этим, так как  унять  ифранскую  дурищу
невозможно.
 
2870 год от В.И. 
12-й день месяца Вепря. 
Арция. Эльта 
 
   Агнеса в первый раз была довольна, что Пьер остался в Мунте.  Окажись
этот дурак здесь, он бросился бы со всеми Сниматься, а Эдмон  в  придачу
так похож на отца, да и сам герцог... Можно  было  только  догадываться,
что устроит ко. роль, увидев голову  своего  драгоценного  Шарло.  После
этого изображать, что все сделано но  приказу  и  во  имя  спасения  Его
Величества, было бы невозможно. Ей  казалось,  что  она  все  продумала.
Филипп всегда был таким послушным. Она давно  заставляла  его  заучивать
нужные слова и произносить по ее знаку. Конечно, он еще ни разу не бывал
на поле битвы и не видел убитых.  Тут  она  не  рассчитала,  сын  боялся
крови, порезав руку, он падал в обморок. И еще этот  Тагэре...  Надо  же
такому случиться! Проклятая семейка, они всех с ума сводят.
   Когда Эдмон улыбнулся Филиппу, тот чуть не бросился к нему, она  едва
успела его удержать. Как бы Филипп ни был мал, он все  же  понимал,  что
должен сказать что-то нехорошее тем людям, которые стоят перед ним. И он
не хотел этого  делать.  Агнеса  это  поняла  совершенно  четко,  и  это
повергло ее в ту самую дикую ярость, которая однажды так  испугала  Жана
Фарбье. Королева чувствовала, что еще немного, и она сорвется  при  всех
этих вооруженных мужчинах, которые должны добыть корону для ее  сына,  а
вернее, для нее.
   Чем   она   хуже   королевы   Гортензии,   к   слову   сказать,    ее
соотечественницы, избавившейся от  своего  никчемного  супруга?  Правда,
золотоволосую Тену называли не ифранской дыней, а оргондской иволгой, ей
сочувствовали, за ней шел цвет рыцарства, но не в этом суть.  Двенадцать
лет трон Арции занимала чужеземка, правящая от имени  малолетнего  сына.
Значит, сможет и она! Она не повторит прежних ошибок,  ей  не  нужны  ни
друзья,  ни  возлюбленные,  а  только  подданные.  Ей  не  нужна  армия,
набранная из арцийцев, во главе  с  очередным  Мальвани  или  Фло,  куда
удобнее наемники, а чем с ними расплатиться, найдется. После сегодняшней
казни  многие  земли  останутся  без  хозяев,  а  их  семьи,  как  семьи
изменников, по коронному праву  лишаются  наследства.  Она  подарит  эти
земли тем, кто ей верен, и эскотским вождям и, опираясь на них, приведет
страну к покорности, но сначала нужно покончить с этим.
   Святая Циала, но что же такое творится с Филиппом?!
 
2870 год от В.И. 
12-й день месяца Вепря. 
Арция. Эльта 
 
   Мальчонка продолжал реветь, несмотря на  все  угрозы  матери.  Совсем
хлюпик, не знай Старый Медведь, чей он сын, можно  было  б  согласиться,
что это Пьерово  отродье,  только  хомяка  в  кармане  недостает.  Этьен
судорожно сжал кулаки за спиной. Главное, не подать виду, как ему  плохо
и,  Проклятий  побери,  страшно,  потому  что  всегда  страшно   умирать
побежденным. Зачем, ну зачем его понесло во Фло, да и  других  за  собой
потянул! Если б не его фанаберия, все бы были в Мунте и были  живы.  Он,
как медведь, ухнул с головой в выдутую для него яму  и  утянул  туда  же
самых дорогих. Оба сына, Шарло и Эдмон...
   Прости, святая Циала, но он любит второго  сына  Шарло  сильнее,  чем
старшего, потому и настоял на его поездке. А  малыш  держится  молодцом.
Сам-то он чуть в голос не взвыл, увидев Шарло и Рауля,  но  те  хотя  бы
погибли в бою, их уже не опозоришь. Проклятье, как  же  нога  болит.  Не
хватало, чтоб его, Этьена ре  Фло,  волокли  на  эшафот,  как  какого-то
кабана, а самому ему,  похоже,  не  взобраться,  да  еще  со  связанными
руками.
   Только бы Анри после всего не потерял голову, тогда он справится и  с
Батаром, и с Жозефом, и с этой сукой. Эста с  малышами  в  безопасности,
она не покинет замок, а его не возьмешь и за год, да и  нету  у  ифранки
этого года. Филипп с Раулем... Будем надеяться  на  лучшее,  у  старшего
внука голова на плечах есть, а вот у него скоро не будет. Вообще-то семь
десятков не так уж и мало, да и жизнь, в общем-то, удалась,  но  умирать
от руки этих уродов, почти добившись заветной цели...
   Проклятая нога, как бы рана не открылась. Этого  еще  не  хватало,  а
стерва-то своего хомячонка вроде успокоила.  Неужто  она  его  и  дальше
будет трясти! Увела бы, право слово,  и  так  всем  ясно,  что  он,  как
папагалло заморский, чужие слова повторяет. Да и то не по делу. Нет,  не
уводит.
   С закипающей яростью Этьен ре Фло воззрился на худенького, разодетого
в пух и прах мальчонку, в диадеме  из  золотых  нарциссов  на  тоненьких
мышиного цвета волосиках. Лицо мальчика покрывали красные пятна,  нос  и
глаза распухли, он судорожно, по-лягушачьи раскрывал рот, силясь  что-то
сказать. Это было бы смешно,  если  бы  после  его  слов  пять  десятков
человек не должны были расстаться с жизнью.
   Принц Гаэльзский наконец собрался с силами и пискнул:
   - Тагэре - это бешедые с... пс... Тагэре - это сешеддые... спы"  -  и
замолчал, озираясь, как затравленный крольчонок. И тут Старый Медведь не
выдержал и голосом, от которого по-прежнему приседали кони, рявкнул: "Не
вали свои грехи на ребенка... ифранская". На плечо старику легла  чья-то
рука. Эдмон! Выходит, он освободился?! Внук  что-то  прошептал,  похоже,
просил успокоиться, но Этьен уже не владел собой. К ним уже бежали воины
в полосатом, и Старый Медведь с ревом: "Смотрите, черти, Как умирают  ре
Фло" - рванулся вперед.
 
2870 год от В.И. 
12-й день месяца Вепря. 
Арция. Эльта 
 
   Эдмон не мог видеть лица деда, так как стоял сзади,  но  хорошо  себе
его представлял. Старый Медведь, даже связанный,  даже  безоружный,  все
равно был страшен. Когда дед злился, выдержать  его  взгляд  могли  лишь
отец и Рауль. Агнесе и Батару это явно было не дано.  Королева  опустила
глаза, Батар отвернулся. На мгновение все стихло, над  эльтской  долиной
повисла жуткая тишина. Затем ифранка сжала кулаки и провизжала  какой-то
приказ. Арцийцы замешкались, но с десяток эскотцев рванулись к  деду.  И
тут Эдмона словно бы что-то толкнуло  в  спину.  Он  прыгнул  вперед,  и
"полосатые" растерянно остановились, чуть не налетев на юношу, не  зная,
кого хватать первым. А Эдмон обернулся к  деду  и  коснулся  его  плеча:
"Прости, но право Тагэре умирать первыми!"
   Дед шумно втянул в себя воздух, и в его глазах, Эдмон мог поклясться,
сверкнула неистовая гордость и благодарность, а второй сын Шарля  Тагэре
пошел прямо на эскотцев, и те расступились, давая дорогу. Юноша так и не
понял, когда и каким образом он освободил  руки,  но  веревок  не  было.
Отступили и боль, и усталость. Его захватила и понесла какая-то странная
сила. Это было дико, невероятно, нелепо,  но  он  словно  бы  командовал
собственной казнью. С гордо поднятой  головой  Эдмон  шел  мимо  угрюмых
арцийцев и оторопелых эскотцев, даже не глядя на них, шел так, словно бы
их и вовсе не было.
   Он не заметил, как дед тяжело бухнулся на больное колено, как рыцарь,
приветствующий своего  сюзерена,  и  как  его  примеру  последовали  все
пленные, держащиеся на ногах, и даже кое-кто из лумэновцев.  Преклонение
перед кровью истинных Волингов было сильнее и вражды, и боязни. То,  что
Эдмон Тагэре, граф Рунский сейчас умрет, знали все, но никому бы  сейчас
не пришло в голову назвать его пленником или побежденным. Да и сам он об
этом не думал. Эдмон не замечал ни  палачей  в  масках,  ни  Батара,  ни
королевы, разве что ее несчастного сына, а на  высокий  эшафот  поднялся
легко и грациозно, как на крыльях, даже ни разу  не  поскользнувшись  на
узких влажных ступенях. Ему не было страшно, наоборот, все его  существо
затопили радость и уверенность в будущей  победе,  которая  вырастет  из
поражения, и в том, что смерти, собственно говоря, и нет,  а  есть  лишь
дверь в иные миры, сверкающие и великолепные. Но войти в нее можно  лишь
с чистой совестью и высоко поднятой головой. Он  не  понимал,  откуда  к
нему пришло это знание. Он просто знал, и все.
   На самом верху Эдмон Тагэре оглянулся. Ставшее вдруг небывало  острым
зрение выхватило из  череды  пленных  деда  и  дядю  Леона.  Как  же  им
объяснить то, что знает он?!
   Бледный как  полотно  клирик  забормотал  какие-то  слова  и  осекся,
пораженный восторгом, бьющим из глаз юноши, а  Эдмон  быстро  приложился
губами к Знаку служителя и обернулся к толпе.
   - Люди! Смерти нет! Если не боишься, если веришь в то,  за  чем  шел,
если на тебе нет грязи, ты свободен от Смерти! - Звонкий юношеский голос
разнесся над замолкшим белоснежным полем,  рванулся  к  низким  облакам,
полностью заполнив огромное продрогшее пространство.  Такого  просто  не
могло быть, но Эдмона Тагэре слышала замершая  Эльта,  и  в  отчаявшихся
сердцах вспыхивала  надежда,  его  слова  звенели  и  на  дальнем  конце
альбинского луга, где стонали и метались в горячке раненые, и у  окраины
Груокского леса. Все другие звуки словно бы померкли и растаяли, уступив
небо и землю сыну Шарля Тагэре. - Мы уходим туда, где нас ждут, не  надо
о нас жалеть! Жалейте Арцию! Жалейте себя! Вы ошиблись тропой и идете  в
трясину. Уходите! Уходите, пока не поздно. Тем, кто  ошибся,  не  мстят.
Агнеса и Батар лгали и лгут. На них кровь и грязь! Они не  любят  Арцию!
Они никого не  любят.  И  они  проиграют!  Зло  всегда  проигрывает.  Не
прощайте злу! Не оплакивайте добро! И  не  мстите  ради  мести!  Мы  еще
встретимся после боя великого и вечного. А сейчас у каждого своя  битва.
Арде!
   Эдмон дерзко улыбнулся вздрогнувшему палачу и шагнул к плахе.
 
2870 год от В.И. 
12-й день месяца Вепря. 
Арция. Эльта 
 
   Барон Люсьен Крэсси не хотел смотреть и все же не мог оторвать взгляд
от  сколоченного  наспех  эшафота.  Не  было  ни  радости,  ни  хотя  бы
удовлетворения. Да, он отомстил за братьев, но как и кому?! И,  главное,
кто воспользуется плодами победы?!  Странное  дело,  чем  дольше  Люсьен
смотрел, как умирали Тагэре и ре Фло, тем больше  верил,  что  тогда,  в
Кер-Оноре, произошло чудовищное недоразумение. Такие  враги  не  бьют  в
спину. А этот мальчик! Как  святой  со  старинной  иконы!  Крэсси  успел
повидать всякое, но про такое только в Книге  Книг  найти  можно!  Да  и
старик ре Фло... Люсьен представил на его месте сначала  себя,  а  потом
тех, вместе с кем он оказался. Половина, если не больше, ползали  бы  по
земле прося пощады. Но разве Тагэре кого-то казнил?  Крэсси  лихорадочно
вспоминал и не мог вспомнить ничего подобного!
   Покушения на Шарля давно перестали считать,  но  герцог  эльтский  по
обвинению в государственной измене и покушении  на  персону  регента  не
наказал никого, хотя мог бы! Никого! А  у  Тон  Ноарж  всех,  положивших
ор