ичитесь  лишь  тем,
что сообщили о поражении.
   - Вы правы, - кивнул Обен, - мне очень неприятно, но...
   - Не продолжайте, - узкая ладонь накрыла руку барона.  -  Вы  хотите,
чтоб я ушел из города и увел  своих  людей  до  того,  как  сюда  войдут
наемники Агнесы. Будьте спокойны, мы уйдем этой же ночью. Я не собираюсь
превращать Мунт в поле боя  и  давать  эскотцам  и  фронтерцам  повод  к
грабежам. Если они начнут буянить, сами или с попустительства этой змеи,
мы не виноваты. Да и силы дробить нельзя. Шарль и Эдмон погибли. Что  ж,
значит, корону получит Филипп. Я иду к нему.
   - Одно удовольствие иметь с вами дело. - Аюдант наконец принес  вино,
и барон подождал, пока Анри наполнит кубки. - Что ж,  вечная  память....
Жаль, что я принес такую весть.
   - Было б много хуже, если б ее принесли Лумэны. Мне  нужно  говорить,
как я ценю вашу помощь?
   - Благодарность Мальвани стоит дорого, сигнор,  -  толстяк  церемонно
наклонил голову,  -  но  любезности  могут  и  подождать.  Я  постараюсь
сообщать вам самые свежие новости и впредь. Надеюсь, они будут не  столь
плачевны. С Филиппом  сейчас  виконт  Тарве,  которого  теперь,  видимо,
следует называть графом ре Фло?
   - Да, - наклонил голову Анри, - это счастье, что Шарль отправил их  в
Гаэльзу. Не хотел вас  спрашивать,  но  как  вышло,  что  они  попали  в
ловушку? Это ведь была ловушка, не правда ли?
   - Разумеется. - Барон сердито оттолкнул недопитый кубок, что для него
было делом немыслимым, особенно с  учетом  того,  что  в  доме  Мальвани
подавали лишь старое атэв-. ское.  -  Якобы  мародеры  напали  на  отряд
фуражиров. Разъезд, которым командовал Эдмон, погнался за ними и попал в
засаду. Шарль с Раулем, разумеется, бросились на выручку,  и  тут  им  в
спину ударили люди в  их  же  ливреях.  Маскарад  придумала  Агнеса,  но
взялись за него  дети  погибших  в  Кер-Оноре.  Затем  сообщили  Старому
Медведю, тот к ним проломился,  и  тут  Агнеса  с  Батаром  и  эскотцами
замкнули кольцо. Шарль и Рауль к этому времени были уже мертвы.
   - Можно подумать, вы при этом присутствовали.
   - Не я, другой. Но этому человеку можно верить. Увы, маршал, даже ваш
предок в таком положении и тот бы не смог ничего поделать.
   - Где сейчас Агнеса? -  Имя  Конрада  Батара  Мальвани  не  произнес,
видимо, не таким уж он был железным.
   - Пока не знаю, но узнаю. Может быть, даже этой ночью. К  вам  придет
человек. Его зовут Габриэль. Можете ему доверять так же, как  мне.  Нет,
больше! У него особый счет к Лумэнам...
   - Странно, барон... -  Мальвани  внимательно  посмотрел  в  заплывшие
глазки Обена. - Вы всегда старались остаться  в  стороне,  выжидая,  чья
возьмет. Не спорю, у вас были свои пристрастия, и нам вы  несколько  раз
очень помогли. Но вы всегда делали все,  чтобы  вас  никоим  образом  не
связывали Тагэре. А сейчас, когда мы почти  проиграли,  вы  чуть  ли  но
открыто встаете на нашу сторону. Почему?
   - Вам, маркиз, я отвечу, - вскинул голову  Обен,  -  но  умоляю  вас,
никому не передавайте мои слова, иначе моя репутация  погибла.  Я  любил
Шарля Тагэре, и, можете смеяться, я люблю Арцию, и мне  не  безразлично,
как и при ком будут жить мои внуки. Я ответил на ваш вопрос?
   - Да, - просто сказал Мальвани, - я так и думал. У меня будет  к  вам
просьба, барон.  Раньше  я  с  ней  обращался  к  Шарло  или  Раулю,  но
теперь.... Если я не вернусь, если мы проиграем, приглядите за  Мирандой
и Сезаром. На ЭТУ войну ему еще рано.
   - Благодарю за доверие, - Обен сглотнул и, деланно  хохотнув,  взялся
за свой кубок, -  можете  быть  спокойны.  Обещаю,  что  меня  они,  как
минимум, переживут. Но не злоупотребляйте моим терпением, видеть ифранку
и ее свору в Мунте мне не хочется, так что  вам  следует  поспешить.  И,
если позволите, один совет... Их убили предательски, так  что  с  этими,
как бы выразились наши атэвские друзья, детьми  шакала  церемониться  не
стоит. Против них все средства хороши.
   - Не спорю, - кивнул Сезар, - судя по всему, какое-то средство у  вас
есть?
   - Да, - веско сказал Обен, - если вы возьмете грех на душу.
   - Возьму.
 
2870 год от В. И. 
Вечер 29-го дня месяца Вепря. 
Фей-Вэйя 
 
   Ее Иносенсия молча сидела в малом кабинете Виргинии. У  нее  не  было
сил ни раздеться, ни лечь, ни даже налить себе воды, но дикая  усталость
не притупила боли, напротив. Уж лучше бы Шарль умер в ее объятьях, а она
бы ушла вслед за ним, чем эта ужасная смерть... Она не  видела,  еще  не
видела насажанных на  пики  голов,  но  проклятое  воображение  рисовало
грязные воды Льюферы, вопящих торговцев на мосту,  ободранных  городских
ворон.... Если бы она тогда дождалась, Шарль был бы жив, а  их  первенцу
шел бы восьмой год, а теперь даже месть и та будет запоздалой.
   Тонкие пальцы Солы бездумно шарили по мозаичному орнаменту на  крышке
бюро, повторяя очертания прихотливых растений,  и  птиц.  Один  лепесток
оказался чуть вдавленным, наверное, перламутровая раковина,  из  которой
он был сделан, оказалась тоньше других. Сола равнодушно провела  пальцем
по выбоинке  и  вздрогнула  от  неожиданности,  когда  панель,  щелкнув,
отскочила в сторону, открыв потайной ящичек, в котором оказались изящный
флакончик и оправленная в сиреневый сафьян  тетрадка.  Видимо,  когда-то
эти вещи принадлежали Виргинии. Что ж, хороший тайник.  Жаль,  у  Соланж
Ноар нет ни писем, ни медальонов с портретами, ни пряди  волос,  которые
она могла бы иногда  вынимать  из  укрытия  и  рассматривать,  оплакивая
прошлое. От ее любви не осталось ничего, кроме памяти и боли, но  память
и боль не запрешь в потайной ящик, они всегда с тобой...
   Сола вздохнула. Что же делать с  этим  наследством?  Сжечь?  Виргиния
своим безумием давным-давно искупила былые грехи, сколько бы их у нее ни
было. Лучше смерть, какой бы страшной она  ни  была,  чем  такая  жизнь.
Наверное,  не  стоит  тревожить  покойную,  вдруг  там  ее  дневник,  ее
сокровенные мысли и чувства, которыми она не могла ни с кем  поделиться,
но которые  требовалось  выплеснуть?  И  что  в  этом  изящном  флаконе?
Благовония? Лекарство? Яд? Если яд, то он может пригодиться  и  Соле....
Когда она сделает то, что должна, лучше принять смерть от Агва Закта или
лицерриниума  <Лицерриниум  -  сильный  наркотик,  добываемый   из   так
называемого  "плешивого  гриба"   (лицеррии).   В   значительных   дозах
смертелен.>. Может быть, Виргиния что-то об этом пишет,  а  заснуть  она
все равно не заснет...
   Сола открыла тетрадь. Слава святой Циале, это не дневник, по  крайней
мере в том смысле, в каком она боялась. Это было  что-то  вроде  рабочих
записей, возможно, именно их так долго искала и не нашла Агриппина. И то
сказать, пальцы наставницы были слишком грубыми и толстыми,  чтобы  даже
случайно обнаружить тайник.
   Почерк у Виргинии  был  разборчивый,  и  Соланж  быстро  пролистывала
страницу  за  страницей.  Безусловно,   там   попадались   любопытнейшие
наблюдения и заклятия, но Сола не собиралась ни  заниматься  магией,  ни
разбираться со старинными артефактами.  Ей  нужно  было  лишь  узнать  о
содержимом флакончика, иначе  придется  подвергнуть  опасности  одну  из
бесчисленных монастырских кошек, вертящихся около кухни.
   Женщина пропустила пару  заметок,  в  которых  шла  речь  о  какой-то
утраченной Вещи, а потом ее  глаза  резанули  знакомые  слова.  Заклятие
Нежизни! То самое! Да, Виргиния его знала. Агриппина как-то  рассказала,
что Ее Иносенсия  когда-то  согрешила  и  замела  следы  таким  страшным
образом... Сола, сама не зная почему, стала слово  за  словом  разбирать
записи Виргинии, словно разговаривая с подругой по несчастью.
   Сначала Предстоятельница подробно описала известный Соланж обряд,  но
затем.... Зря Сола решила, что ее больше ничего не может потрясти. 26-го
дня месяца Лебедя 2859 года Предстоятельница писала:
   "...похоже,  это  единственный  способ  для  женщины,  не  обладающей
изначальным магическим даром, обрести его  подобие  или  же  многократно
увеличить уже имеющийся. Причем каждое новое подобное  заклятие  заметно
усиливает предыдущее. Лучше всего его применять, когда плоду около  пяти
месяцев. Думаю, женщине одаренной достаточно одного раза, но я  лишь  на
четвертый смогла  добиться  нужного  результата.  Вызывает  удивление  и
побочный эффект продления молодости. Я до конца не поняла,  в  чем  суть
этого феномена, но, похоже, он сказывается на обоих партнерах. Во всяком
случае, мой неподражаемый Лионель  тому  живое  доказательство,  он  уже
сейчас выглядит моложе своего младшего брата... Впрочем, я не  намерена,
подобно Диане, делать нашу связь достоянием всех и каждого.  К  счастью,
Агриппине можно доверять, хотя  она  не  одобряет  того,  что  я  делаю.
Впрочем, с ее внешностью довольно трудно вообразить себя на моем  месте,
не прельщать  же  рыцарей  обещанием  вечной  молодости,  для  этого  им
пришлось бы слишком много рассказать..."
   Буквы прыгали и расплывались перед глазами, Соле  казалось,  что  они
кривляются и корчат рожи, словно  маленькие  зловредные  демоны.  Святая
Циала! Как же так?!  За  что?!  Сотворенное  ею  в  склепе  заклятие  не
превращало ее в ядовитое чудовище! Напротив, оно продлевало ее молодость
и  продлило  бы  молодость  Шарля.  Виргиния  четырежды  убивала   своих
нерожденных детей и в  пятьдесят  четыре  выглядела  тридцатилетней.  Ей
самой сейчас тридцать пять, но она выглядит младше сестры Георгии,  хотя
той всего лишь двадцать семь! Она оттолкнула Шарля, а их любовь им ничем
не грозила! И Агриппина об этом знала!  Но  почему,  почему  бланкиссима
солгала ей? Зачем она сказала, что  заклятие  превращает  решившуюся  на
него женщину в орудие смерти? Хотя  это-то  как  раз  объяснимо.  Глупая
толстуха боялась, что ее девочка может попасться с каким-нибудь  рыцарем
и погубить свою душу, и соврала, как любящая бабушка  врет  внуку,  что,
полезь он купаться в реку, его утащит водяной. А она поверила. Какая  же
она была дура, и как часто благие намерения оборачиваются бедой...
 
2865 год от В.И. 
1-й день месяца Сирены. 
Арция. Гаэльзский тракт 
 
   Очередной приступ кашля вывел  кардинала  Евгения  из  себя.  Как  не
вовремя! Не хватало только простудиться! Ему с  его  легкими  сейчас  не
трястись бы в возке среди пурги, а сидеть в своем дворце и пить настойку
алтеи  да  держать  ноги  над  паром.  Но  нельзя.   Кардинал   отбросил
испачканный платок,  тут  же  подобострастно  подобранный  Жаном  Тонро.
Отчего-то старик терпеть  не  мог  этого  молодого,  но  уже  полного  и
плешивого клирика со сладким лицом и умильными умными глазками.  Его  бы
воля, он бы сплавил Жана,  несмотря  на  его  очевидные  достоинства,  в
отдаленную обитель.  Таких  нельзя  принимать  в  лоно  Церкви,  хитрые,
липкие, как след улитки, они не мытьем, так катаньем  пролезают  наверх.
Им и на Творца и его святых, и на земные страдания наплевать, предадут и
продадут, и все с улыбками да  с  изречениями  из  Книги  Книг.  Евгений
ненавидел таких, но отделаться от Жана не мог  -  тот  каким-то  образом
умудрился расположить к себе Архипастыря, который,  по  мнению  Евгения,
хоть и был немногим старше его самого,  явно  обнаруживал  все  признаки
старческого слабоумия.
   В  свою  безумную  поездку   кардинал   Арцийский   взял   Тонро   по
одной-единственной причине. Уж если тебе навязали сволочь, то пусть  эта
сволочь будет на глазах. Теперь, глядя на  скукожившегося,  несмотря  на
добротную шерстяную одежду, дебелого монаха, Евгений мстительно подумал,
что так ему и надо. Пускай потрясется от холода и страха,  ему  полезно.
Но где, Проклятый их побери, эти мальчишки?! В  этой  воющей  круговерти
скорее волки найдут тебя, чем ты  отыщешь  хоть  кого-то.  И  все  равно
старик был уверен в своей правоте, даже если это его последняя  поездка.
Евгений и так ждал слишком Долго, но теперь промедление для  Арции  было
бы смерти подобно.
   Возок резко остановился. Его Высокопреосвященство успел ухватиться за
край скамьи, но Жан изо всех сил впечатался своей противной  физиономией
в ребро дорожного сундука, изрядно  порадовав  кардинальскую  душу,  тем
паче других поводов для радости не  было.  Возница  сбился  с  дороги  и
зацепился за спрятавшийся под  снегом  изрядный  пень,  окованное  медью
дерево не выдержало, и теперь нужно было или оставлять стоивший  немалых
денег и, главное,  очень  удобный  возок  в  поле,  или  попытаться  его
починить, а это требовало времени.
   Высказав недотепе вознице, а также сидевшему рядом с ним  несчастному
секретарю с покрасневшим носом все, что он думает о различных пнях,  как
древесных, так  и  двуногих,  кардинал  задумался.  Вьюга  и  не  думала
затихать, холод постепенно начинал пробирать до костей,  говорить  можно
было, только крича в ухо собеседнику. Оставаться  здесь  было  безумием,
двигаться куда-то  -  тем  более.  Положение  казалось  безвыходным,  но
Творец, которого Евгений  никогда  не  обременял  пустячными  просьбами,
полагая,  что  служение  Ему  предусматривает  умение  выпутываться   из
неприятностей собственными силами, на сей раз помог.
   Из  слегка  притихшей  метели  появились  двое  всадников.  Они  были
запорошены снегом, от лошадей валил пар, но  у  них  можно  было  узнать
дорогу. Впрочем, удачи, как и  неудачи,  не  любят  ходить  в  одиночку.
Всадники, разузнав,  кто  перед  ними,  представились.  Это  были  гонцы
маршала Мальвани, направляющиеся в распоряжение Рауля ре Фло. Оказалось,
что до Кер-Оноре, где расположились Тагэре, не более трех вес.
   То, что случилось дальше, повергло сопровождающих Его  Преосвященство
клириков в ужас. Один из всадников, повыше ростом и со шрамом  на  щеке,
предложил взять с  собой  кого-то  из  путников,  дабы  потом  те  могли
привести подмогу,  так  как  они  сами,  к  сожалению,  будут  вынуждены
немедленно вернуться к маршалу. Это было разумное  предложение,  но  то,
что отмочил кардинал Арцийский, не  лезло  ни  в  какие  ворота.  Старик
решительно заявил, что отправляется сам, а вторым может быть кто угодно,
хоть бы и дурак возница. Воин кивнул и протянул руку.  Старый  клирик  с
неожиданной ловкостью пристроился позади всадника, обхватив его за пояс,
тот тронул поводья, и путники скрылись в ревущем буране.
   Как ни странно, дорога оказалась не столь уж и тяжелой. Конь  шел  на
удивление плавно, лицо кардинала  было  защищено  спиной  всадника,  чья
сигна - странный белый цветок в скрещении солнечных лучей - ничего  тому
не говорила, впрочем, знать всех дворян Арции Евгений не мог,  тем  паче
вряд ли представитель заметной  фамилии  станет  гонцом,  хоть  бы  и  у
маршала. Его Высокопреосвященству было тепло и уютно, много уютнее,  чем
в обитом  простеганными  атласными  одеялами  и  обогреваемом  жаровнями
возке, даже кашель отпустил. Кардинал попытался запоминать  дорогу,  но,
не видя ничего, кроме мерцающей белой стены  (то  ли  вьюга  еще  больше
освирепела, то ли кони бежали  куда  быстрее,  чем  казалось),  невольно
задумался о том, что с попущения Творца творится в Арции.
   Проклятая ифранка! Евгению никогда не доводилось  сталкиваться  ни  с
последователями Баадука, ни с таянскими,  прости  господи,  еретиками  и
сквернавцами, но жестокости Агнесы, величавшей  себя  праведной  дочерью
Церкви Единой и Единственной, хватило бы на сотню язычников.  Додуматься
отдавать  собственные  деревни  на  разграбление   наемникам.   Нет   бы
вытряхнуть из своих закромов и закромов своих драгоценных Фарбье хотя бы
часть украденного или потребовать у папы или дядюшки Жозефа оплатить  ее
долги. А те вполне бы могли раскошелиться, как-никак арцийская  королева
для  процветания  Ифраны  сделала  немало,  уж  куда  больше,  чем   для
подобравшей такое сокровище Арции. Дура так и не поняла, что могла стать
великой королевой великой страны,  и  стала  жадным  и  глупым  вассалом
коронованного ифранского неряхи. Ею же детей скоро пугать начнут.
   Евгений понимал, что Агнеса на эскотских пиках долго не усидит, а  ее
сынок, с которого она сдувает пылинки и который, похоже, до сих  пор  не
знает, с какой стороны на лошадь садятся, тем паче. Он  -  бастард.  Это
знают все, а на троне  Волингов  бастардам  не  сиживать,  так  как  это
предвещает возвращение Проклятого и  конец  света.  Люди  хорошо  помнят
пророчество времен  Циалы:  "Стены  Мунта  возопят,  когда  коснется  их
кошачья лапа, камни дворца обличат  ублюдка,  из  грязи  он  поднимется,
оставшись грязью, и скроется в грязи, оставив след кровавый и зловонный,
но по следу его пройдет Проклятый".
   Через пророчество Лумэнихе не прыгнуть. Наследником  безумного  Пьера
все равно станет семя Тагэре или, если  Агнеса  добьется  своего  и  все
сыновья Шарля погибнут, Мальвани или Бэрроты. На  худой  конец,  королем
назовут кого-то из иностранных принцев, но не бастарда. Иначе  в  городе
вспыхнет бунт, причем самый страшный из всех возможных, где  религиозный
фанатизм смешается со страхом перед пророчеством и ненавистью к чужакам.
Это нужно предотвратить. Потому он, кардинал Евгений, в  свои  семьдесят
три трясется за спиной какого-то третьеразрядного дворянчика, разыскивая
Филиппа Тагэре.
 
2870 год от В.И. 
1-й день месяца Сирены. 
Арция. Кер-Оноре 
 
   Рауль задумчиво покрутил графское кольцо, пальцы у него были  заметно
тоньше, чем у деда, но  отдать  перстень  Старого  Медведя  в  переделку
казалось  недавнему  виконту  кощунством.  Он  так  и  не   поблагодарил
мальчишку-пажа за то, что тот каким-то чудом вызволил у  палачей  дедово
кольцо и графскую цепь Эдмона. Луи исчез, оставив спасенные им  вещи  на
пороге комнаты Рауля, и никто из воинов и слуг не видел, как он уезжал.
   Ладно, хватит сидеть и вспоминать то, что лучше до  поры  до  времени
выбросить из головы, хоть это и кажется невозможным. Граф встал, накинул
подбитый медведем плащ и вышел из уютного  эркардского  домика  прямо  в
метель. На дворе, несмотря на непогоду, было людно.  Суетились  возчики,
пробегали аюданты, а во двор  как  раз  въезжало  двое  всадников.  Нет,
приехавших было четверо. Первый легко спрыгнул  с  коня  и  помог  сойти
сидящему за ним сухонькому старику в зеленом. Ре Фло  не  поверил  своим
глазам, а старик, наскоро благословив присутствующих, мелким, но быстрым
шагом подошел к нему и вопросил, есть  ли  в  этом  доме  чем  промочить
горло.
   Больше сомнений не было. О  пристрастии  Его  Высокопреосвященства  к
подогретому вину знала вся Арция. Спутник  кардинала,  жилистый  пожилой
монах, с неодобрением глядя на Евгения,  пробормотал  что-то  о  горячей
ванне для ног, но был остановлен взглядом, от которого даже  закоренелый
еретик и тот провалился бы сквозь землю, а Его Преосвященство,  подобрав
полы одеяния, с достоинством проследовал в дом.
   Прибежал взволнованный эркард, на лице которого читалось неподдельное
облегчение. Он симпатизировал Тагэре,  но  карты  разложились  не  в  их
пользу, и добряк изрядно побаивался  за  себя,  свое  семейство  и  свое
барахлишко. Одно дело оказывать покровительство сыновьям проигравших,  и
совсем другое - первому клирику Арции.  Евгений  смерил  эркарда  цепким
колючим взглядом, но благословил, плохо скрыв усмешку, а затем сразу  же
перешел к делу.
   - Как вы  думаете,  зачем  я,  прости  святой  Эрасти,  как  очумелый
бросился в эдакие погоды за вами?
   Ре Фло промолчал. Едва увидев старика, он сразу же  принялся  гадать,
что означает его появление, но ничего путного в голову так и не  пришло.
Евгений это увидел, и в ясных глазах мелькнула озорная улыбка,  впрочем,
Тут же погасшая.
   - Я все знаю и, святой Эрасти свидетель, оплакиваю потерю  не  меньше
вас. Но сначала нужно спасти земное, а потом  предаваться  печалям.  Вы,
вижу, это понимаете. Где сын Тагэре?
   - За ним уже послали.
   - Пошлите  заодно  за  моими  монахами,  они  застряли  в  нескольких
весах...
   - Уже сделано, Ваше Преосвященство.