ед собой.
   - Хвала Эрасти, я нашел вас,  монсигнор,  -  оруженосец  короля,  имя
которого Александр  запамятовал,  выглядел  не  лучшим  образом.  -  Его
Величество требует вас к себе.
   - Где он? - вздохнул младший из Тагэре.
   - За мостом, монсигнор Ларрэн доставил туда пленных.
   Александр молча кивнул, заворачивая коня. На его взгляд,  с  пленными
можно было и подождать, но раз Филипп решил все дела закончить  сегодня,
ничего не попишешь. Мальвани поехал за другом, остальные  переглянулись,
но, поскольку никаких  приказаний  не  последовало,  продолжили  путь  в
лагерь.
   Брата Сандер нашел сидящим под деревом в окружении Вилльо и  Ларрэна,
с довольным видом стоявших рядом с королем. Сандер невольно отметил, что
разлюбезные родичи куда свежее, чем его люди.
   - А, - осклабился Жоффруа, - вот и наш маленький герцог,  а  мы  тебя
тут заждались.
   - Я, как ты знаешь, занимался ранеными, -  устало  сказал  Александр.
Показное покровительство Ларрэна его давно уже не задевало, равно как  и
подколодные насмешки Вилльо.
   - Я знаю, где, кто и когда был, - король посмотрел на среднего брата,
и тот как-то сразу сжался. - Дело в том, Сандер,  что  Жоффруа  захватил
Филиппа Лумэна, а тот требует  разговора  со  всеми  нами  одновременно.
Конечно, он не в  том  положении,  чтобы  чего-то  требовать,  но  щенок
верещал так долго и громко, что воинам стало интересно, чего же он хочет
сказать.
   Александр пожал плечами и, поскольку короля окружали  Вилльо,  присел
на опору моста слегка в стороне. Мальвани встал  у  него  за  спиной,  и
отчего-то Сандер почувствовал к нему острую благодарность.
   - Ну, все, Лумэн, - голос короля был  холоден,  -  теперь  ты  можешь
поведать нам, что хотел. Мы слушаем, только короче.
   Только сейчас Александр заметил юношу примерно  одних  лет  с  собой,
высокого и нескладного, как кузнечик. Оружия у него не было, и, судя  по
все еще блестящим богатым доспехам, в сражении он не участвовал.  Судьбе
было угодно столкнуть младшего Тагэре  и  Филиппа  Лумэна  впервые  лишь
сейчас, и Александр с отрешенным интересом рассматривал  того,  на  кого
сделал ставку покойный Рауль и за которого отдал Жаклин.
   Хоть они с Лумэном и были одногодками, младшему из Тагэре сын  Агнесы
показался мальчишкой, несмотря на высокий рост и  роскошные  доспехи,  а
может быть, именно поэтому. Да и голос у Филиппа был  подходящим:  начал
он чуть ли нё баском, а потом сорвался и  пустил  хорошего  петуха,  что
сделало  произнесенную  им  напыщенную  книжную   фразу   еще   смешнее.
Александру показалось, что он ослышался, но нет.  Филипп  Лумэн  вызывал
братьев Тагэре, начиная с младшего, на  поединок  до  смерти  одного  из
противников, дабы в честном бою при свидетелях решить  спор  и  положить
конец кровопролитию. Кузнечик стащил с  руки  покрытую  богатой  золотой
насечкой латную рукавицу и бросил к ногам своего тезки.
   Король удивленно и иронично поднял бровь:
   - Поединок? Смертельный?  Что  ж,  требовать  этого  -  право  любого
рыцаря. Александр, ты у нас любитель дуэлей и турниров, что скажешь?
   - Нет!
   - Нет? В Эльте ты, помнится, вел себя иначе.
   - Я не Мулан, - отрезал Сандер, - это будет не поединок, а убийство.
   - Трус! - выдохнул Лумэн.
   - Нет, - повторил Александр, - я не буду драться.  Разве  что  Филипп
Лумэн пройдет школу у такого, как Дени Третье...
   - А я буду, - хмыкнул Жоффруа, - последнее желание нужно исполнять.
   - Жоффруа, - Александр вскочил, - ты не сделаешь этого!
   - Еще как сделаю, малыш, - засмеялся герцог Ларрэн.
   - Что-то в Эльте ты вел себя иначе, - Александр даже не заметил,  что
повторил слова Филиппа.
   - Отца и Эдмона обезглавили, а этому, - Жоффруа  презрительно  махнул
рукой в сторону Лумэна, - мы еще честь оказываем...
   - Вряд ли отец с тобой бы согласился...
   - Александр! - Голос короля хлестанул,  как  кнут.  -  Ты  не  принял
вызов, это твое дело, но в чужой поединок не вмешивайся.
   - Ты хочешь сказать, что ты тоже принимаешь вызов?
   - Если до этого дойдет. Вы хотели драться, что ж, начинайте.
   - Ваше Величество!
   - Спасибо, герцог Эстре. - Если бы юноша не был таким смешным, это бы
прозвучало величаво. - Ты - человек чести, и я прошу  прощения  за  свою
несдержанность. Но если мне суждено погибнуть, я хочу умереть со  шпагой
в руке.
   - Филипп!
   - Я все сказал, Александр. Если  хочешь,  можешь  уйти,  я  вижу,  ты
устал.
   Но Александр не ушел. Он в каком-то  тяжелом  полусне  наблюдал,  как
противники освободились  от  доспехов,  оставшись  в  одних  рубашках  и
заправленных в сапоги штанах. Оруженосец принес шпаги и кинжалы.  Филипп
Лумэн, на взгляд Сандера, взял слишком тяжелый для себя клинок, а  когда
он сделал первый выпад, Александр Эстре с трудом удержал стон. Ларрэн по
праву считался неплохим фехтовальщиком (хотя заметно уступал  братьям  и
тому же Малве), а Филипп Лумэн держал шпагу до того  неумело,  что  было
очевидно:  он  обречен.  Судя  по  всему,  ифранка  так   тряслась   над
единственным сыном, что ему до сего  дня  оружия  вовсе  не  давали,  во
всяком случае, глядя на бестолковые прыжки и тычки принца, Сандер ощущал
чуть ли не тошноту. Лумэн наверняка прочел чертову уйму книжек,  но  вот
Дени Третье судьба ему не послала. Равно как и голубоглазого незнакомца.
Бой был абсолютно безнадежен.
   Задним числом Александр понял, что нужно было принять вызов.  Принять
и ранить дурака в руку или в ногу, чтобы вывести из строя на месяц, а то
и на два, за которые можно что-нибудь  придумать.  Почему  только  умные
мысли всегда приходят поздно?
   Жоффруа фехтовал с гонором глухаря на токовище, он уже несколько  раз
мог обезоружить или убить  своего  жалкого  противника,  но  предпочитал
мучить. Обе щеки юноши были располосованы, и кровь ручейками стекала  по
цыплячьей шее на белую рубаху. Принц  держался  изо  всех  сил,  но  его
нелепые  дерганья  ничего  не  значили.  Александр  перевел  взгляд   на
брата-короля.   Филипп   смотрел    на    происходящее    с    тем    же
невозмутимо-спокойным видом, с каким выслушивал упреки Рауля  и  матери.
Он выглядел так всегда, когда знал, что поступил или поступает не лучшим
образом, и все-таки поступал.
   Братец королевы, унаследовавший от папаши титул графа Реви, с громким
смехом комментировал поединок, отпуская шуточки в адрес Лумэнов в  целом
и "этого недоноска" в  частности.  Александру  казалось,  что  он  видит
кошмарный сон, но все это было правдой - и кровь,  сочащаяся  из  теперь
уже четырех порезов, и смешки и  подначки  окружавших  трон  нобилей,  и
нарочитое  равнодушие  брата,  и  бледные  от  ужаса  и  бессилия   лица
пленников-лумэновцев, один из которых был настоящим великаном...
   - Давай, Жоффруа. Давай, браво! -  выкрикнул  Реви,  и  Александр  не
выдержал:
   - Замолчи, во имя Проклятого!
   - Что? Мой друг...
   - Не имею чести быть вашим другом, - прошипел Александр, - но если вы
произнесете еще слово...
   Судя по всему, граф Реви  решил  его  не  произносить,  Сандер  резко
повернулся к сражающимся. Будь что будет, но сейчас он это прекратит. По
закону дуэли любой нобиль может поддержать одного из дерущихся, а выбить
шпагу сначала у Жоффруа,  а  потом  у  этого  несчастного  кузнечика  не
проблема. Проклятье, какого беса он не снял доспехи, да и шпаги  у  него
нет, только меч. Ну что ж, перехватим  рукой,  будем  надеяться,  Филипп
Лумэн не ударит его сзади в незащищенную шею.
   Александр рывком вскочил и спиной почувствовал,  что  Малве  повторил
его движение.
   - Я хватаю Лумэна, - шепнул Сезар, и Александр, возблагодарив святого
Эрасти за такого друга, кивнул головой, но они опоздали. То  ли  Жоффруа
решил, что пора заканчивать, то ли Филипп неудачно  подался  вперед,  но
спасать было некого. Жоффруа изо всех сил старался вытащить застрявший в
теле клинок. Сразу не вышло, и герцог Ларрэн, придавив противника ногой,
дернул еще раз. Клинок освободился, и герцог по инерции  отлетел  назад,
врезавшись в одного из своих  людей.  Из  раны  толчками  забила  кровь,
Филипп Лумэн попробовал приподнять голову  и  упал  навзничь,  судорожно
перебирая руками сухую прошлогоднюю траву.
   Сезар подоспел к лежащему раньше друга и бросился на  землю,  положив
голову юноши себе на колени. Александр неуклюже опустился рядом.  Филипп
Лумэн еще жил и даже пытался говорить, Александр наклонился пониже  и  с
трудом разобрал:
   - Я просил... матушку... не убивать их... Эти... короны из  соломы...
наш позор...
   - Молчи, - Александру было наплевать, что скажут или подумают братья,
Вилльо, воины, - тебе вредно говорить.
   - Все равно... - Лумэн улыбнулся, - я заплатил...  за  матушку...  Ты
счастлив... ты не должен платить... за других... Мы  могли  бы  стать...
как Анхель и Эрасти... - Он дернулся и затих.
   Александр поднял голову  и  тоном,  не  терпящим  возражении,  словно
говорил не с королем, а с вассалом, сказал:
   - Мы отдадим его матери. И не так, как ре Фло...  До  него  никто  не
дотронется, кроме эрастианцев!
   - Что-то ты раскипятился, братец, - насмешливо скривился  Жоффруа,  -
кто тут король, Проклятый меня побери, ты или Филипп?
   - Эту падаль нужно показать всем, - вмешался Реви, - чтобы было ясно:
с Лумэнами покончено. Сказано же, око за око! Три головы за три  головы!
В коронах из соломы!
   - Нет, - сверкнул глазами Александр, - мы не должны мстить! Хватит!
   - Думаете? - пожал плечами Реви. - Я бы  прикончил  и  этого  ублюдка
Тартю со всеми родичами.
   - Если графу Реви угодно, - холодно произнес Сезар, - я могу обсудить
с ним это завтра утром, я видел тут небольшую поляну...
   - Хватит! - стукнул кулаком по перилам моста король.  -  Все  устали,
извольте разойтись по палаткам  и  не  покидать  их  до  моего  приказа.
Филиппа Лумэна на похоронной телеге выставят на ратушной  площади  Мунта
от рассвета  до  заката,  после  чего  отдадут  матери,  которая  сможет
похоронить его, где и как захочет,  но  не  думаю,  Александр,  что  она
скажет тебе за это спасибо.
   - Ей не за что  говорить  нам  спасибо,  -  тусклым  голосом  ответил
Александр и, не оглядываясь, пошел к себе,  все  так  же  ощущая  спиной
присутствие Сезара.
 
2885 год от В.И. 
17-й день месяца Иноходца. 
Мирия. Гвайларда. 
 
   Рафаэль провел вечер у старого Лючо и вернулся  домой  заполночь.  Не
лучшее времяпрепровождение для наследника престола, но Рито себя таковым
уже не считал. В Мирии он не останется. Не может  остаться.  Больше  ему
здесь делать нечего. Антонио,  надо  полагать,  с  удовольствием  станет
готовиться к будущему правлению, а он... Он будет свободен! Если  раньше
мысли о побеге  накатывали  под  настроение,  после  очередной  ссоры  с
матерью или братом, то после ночи в Ллуэва маркиз Гаэтано не мог  думать
ни о чем другом. Вернее, не  позволял,  чтобы  не  натворить  глупостей,
которые уже ничего не изменят.
   Он  вновь  и  вновь  переживал  ту  ору,   самую   страшную   в   его
двадцатитрехлетней жизни. Торжествующая Дафна  у  постели  Рено,  полная
отчаянной  решимости  Даро,  преклонившая  колени  перед  отвратительной
мегерой, виноватый взгляд отца. Капустница явно дала понять: в ее  руках
жизнь Ренаты, и выкуп за нее один: полное подчинение герцогской семьи  и
немедленный уход Дариоло в обитель. Рафаэль схватился за  нож,  и  вновь
его остановили, на этот раз отец. И Рено... Рено пришла в себя,  она  не
хотела умирать. Еще недавно гордая и смелая  она  тряслась  от  ужаса  и
умоляла о пощаде. Если бы у нее хватило сил отвергнуть жертву Даро,  все
могло быть иначе. Рито и сейчас не сомневался, что камбала не столь уж и
сильна и что болезнь Рено можно было вылечить кровью Дафны, но и отец, и
Рената были сломлены, а Даро... Даро поняла, чего  от  нее  ждут,  и  не
стала дожидаться, когда отец за руку отведет ее к  гнусной  ведьме.  Она
подошла сама, склонив черноволосую голову, все еще украшенную сорванными
братом цветами калларии.
   Что ж, он, Рафаэль  Кэрна,  постарается  забыть  последние  кварты  и
представить свое будущее. Схватки, опасности, друзья, любовь, как  он  и
мечтал... Все то, чего лишены сильные мира сего, но что доступно  любому
бродяге, не боящемуся жить. Рито не жалел,  что  уходит.  В  двадцать  с
небольшим редко жалеешь о прошлом, особенно если вырос то ли  в  церкви,
то ли в тюрьме. Отдаленный родич великого бунтаря и бродяги Эрасти Церны
не думал ни о спасении человечества, ни о защите слабых и угнетенных, он
просто хотел жить, жить жадно, яростно и стремительно и умереть в бою  с
мечом в руке.  Мирия  для  этого  не  годилась.  Байла  хороша,  но  для
герцогского сына она под запретом,  да  и  танцевать  с  быками  слишком
легкое занятие, чтобы заполнить им и голову, и сердце.
   Рито Кэрна давно понял, что жить можно лишь на  Берегу  Бивней  среди
отчаянных морских скитальцев. Он знал, что Новый Эланд встречает чужаков
без особой радости и что сначала придется доказать свое право на морское
братство. Маркиз Гаэтано был готов к испытаниям. Последний, кто ушел  на
узком хищном корабле с белым альбатросом на синей орифламме, был Родриго
Дамец, лучший из мирийских байланте. Рито тогда едва сравнялось семь, но
он понял, что танцы с быками открывают  дорогу  на  Берег  Бивней.  Одна
беда, морские бродяги перестали заходить в  Кер-Эрасти  -  капустницы  и
антонианцы окончательно запретили любые сношения с еретиками,  и  теперь
искать их придется в Атэве. Но Рито недаром был сыном герцога. Хоть  его
и почитали сорвиголовой, но голова эта  работала  неплохо.  У  атэвов  к
хансирам  <Хансир  (атэв.)  -   презрительная   кличка   северян.>,   за
исключением маринеров и  гидалских  монахов,  особой  любви  нет.  Чтобы
добиться от детей Баадука помощи, нужно знать Их язык, понимать и  чтить
обычаи, суметь, если что, себя защитить и, разумеется,  иметь  при  себе
достаточно  золота.  Тогда  он  продержится  в  Эр-Иссаре   до   прихода
эландского корабля. Рито был уверен в себе и решил  не  откладывать.  Не
сегодня-завтра в Кер-Эрасти бросит якорь "Сын садана" с очередным грузом
благовонной смолы, без которой арцийские клирики что кошка  без  хвоста.
Рито засмеялся. Какие все же ханжи. Одна мерка для себя,  другая  -  для
всех остальных... Ну что ж, несколько дней, от силы  кварта,  и  прощай,
Гвайларда здравствуй, большая жизнь.
   С отцом он прощаться не будет. С подружками тем более им было  вместе
весело, но  не  более  того.  Смех  забывается  быстро,  вот  слезы,  те
вспоминают долго.  Впрочем,  он  оставит  Паулине  и  Теодоре  все  свои
побрякушки. Лючо отдаст, когда уляжется шум, а говорить с ними не о чем.
Вот Рено он напишет, та поймет.
   Рито не сомневался, что подруга герцога догадалась о его намерениях и
одобряет их. Рено тоже было душно в провонявшей фимиамом Мирии,  но  она
любила отца и ради него терпела.  Потом  решилась  на  открытый  бунт  и
сломалась. Ей он больше ничем не поможет, также как и Даро...  Сестренка
сделала свой выбор, и этого не исправишь. Хотя ей с ее красотой не  Богу
молиться, а мужа любить и детей рожать, но Даро с  детства  запугали,  а
теперь странная болезнь Рено, отчаянье отца...  Малявка  жертвует  собой
ради них, а от него требуют одного: не лезть, куда его не просят. Что ж,
скоро он их освободит от своего присутствия.
   - Рафаэль!
   Юноша вздрогнул. Отец, конечно, вставал  рано,  но  пятая  ора  после
полуночи слишком даже для него. Неужели он вообще не ложился? И  что  он
тут делает?
   - Рафаэль, - Энрике Янтарные Глаза положил руку на плечо сына, -  мне
нужно с тобой поговорить, но не здесь. Оседлай Оро  и  Вьенте  и  жди  у
Серой башни.
   Рито повиновался. Поведение отца его удивило, но  измученное  лицо  с
воспаленными  красными  глазами  заставило  чувствовать  себя  без  вины
виноватым. Это из-за Рено. Конечно же, из-за Рено, чью жизнь он  выкупил
свободой Даро. Нужно было все-таки убить эту бледную нечисть, но  момент
упущен. Проклятый! Почему, ну почему мы сдерживаем себя тогда, когда  не
нужно этого делать, и даем волю рукам и глотке именно тогда, когда нужно
держаться?
   Рито Кэрна управлялся с лошадьми получше любого конюха, но  отец  все
же пришел  первым.  Молча  вскочив  на  рыжего  Оро,  Энрике  выехал  из
торопливо распахнутой заспанным  караульщиком  маленькой  калитки,  куда
обычно подгоняли своих осликов поставщики  фруктов.  Отец  молчал,  Рито
тоже.  Кони  процокали  по  вымощенной  базальтовыми  плитами   площади,
свернули в Жасминную улицу, ведущую вон из города.
   Только оказавшись в холмах, отец придержал жеребца, давая понять, что
можно приблизиться. Рафаэль тронул бока Вьенте, и  атэвский  красавец  в
мгновение догнал собрата.
   - Ты удивлен?
   - Да, отец.
   - Я узнал, что тебя нет и что ты  опять  задержался  у  байланте.  Ты
проводишь с ними все больше времени, раньше ты не забывал свой долг.
   - Я...
   - Не перебивай, ты же не знаешь, что я хочу тебе сказать.  Раньше  ты
не забывал свой долг, ты им тяготился, это правда, но исполнял. После...
После  последней  Санданги  тебя  не  узнать.  Этому  есть   лишь   одно
объяснение. Ты решил уйти.
   - Отец...
   - Да или нет?! - В голосе Энрике зазвучал металл, но Рито  медлил  не
поэтому. Ему отчего-то стало мучительно жалко отца, а  мечты  о  свободе
внезапно обрели привкус предательства.
   - Да, - голос юноши дрогнул, - но, если...
   - Если ты решил уходить, уходи, - тихо проговорил  Энрике,  -  и  чем
скорее, тем лучше. Может быть, ты и прав.
   - Отец...
   - Я ждал тебя как раз для того, чтобы  сказать:  не  приноси  себя  в
жертву там, где от этого будет лишь хуже. Ты - мой наследник,  это  так,
но герцогом стать тебе не позволят. Тебя убьют или... или сломают.  А  я
не знаю, - в золотых глазах Энрике полыхнул огонь, - что хуже!  Куда  ты
собрался? Арция? Дарнийский Союз? Или...
   - Новый Эланд, - твердо ответил сын.
   - Что ж, иного я и не ожидал. Байланте с  кровью  герцога  там  самое
место. Знал бы ты, как я тебе завидую!
   - Отец! - Рафаэль заговорил быстро, давясь словами. - Отец, мы  можем
уйти вместе: ты, я, Рено,  Даро...  Я  удеру  первым,  найду  подходящий
корабль, вернусь за вами. Мы разыграем несчастный  случай,  а  дальше  -
свобода! Дед был старше тебя, когда ты родился... А Рено с  Даро  нечего
тут делать!
   - Нет, - вспыхнувшие было глаза герцога погасли, - нам не  вырваться.
Рено может жить только здесь. Дафна мне  это  сказала,  она  знала,  что
делает. Я не брошу Рено, она пожертвовала для меня всем, а Даро... Когда
ей исполнится восемнадцать, она вступит в орден.
   - Но почему ты веришь этой ведьме?! Почему?! Она губит  все,  к  чему
прикасается. Ты позволил ей погубить мать, потом Даро, теперь Ренату  и,
наконец, всю Мирию! Люди забывают, что значит  смеяться,  любить,  жить,
наконец. И все из-за этой плоской уродины. Пусть она трижды  ведьма,  но
она не бессмертна! Проклятый! Ее нужно было прикончить сто лет назад, но
и сейчас еще не поздно!
   - Рито! Я ЗАПРЕЩАЮ тебе говорить и думать об этом.. Ты... ты с ней не
справишься. Ты же видел, что случилось с Рено.
   - Но со мной ничего не случилось...
   - Потому, что ты ей не нужен.
   - Или потому, что она обломала об  меня  свои  желтые  зубищи!  Отец,
клянусь тебе, она несколько раз пыталась до меня добраться и не  смогла.
А я до нее доберусь!
   - Ты не сделаешь этого, - Энрике опустил голову, - ее  смерть  -  это
смерть Рено. Я... Когда я умолял  ее  о  прощении,  я  подписал  приказ.
Каждый, кто злоумышляет против любой из дочерей ордена,  подлежит  казни
через повешение вне зависимости от пола, возраста и звания.  Я  вынужден
буду казнить любого, в том числе и тебя... И я вижу, что рано или поздно
ты на нее набросишься. Поэтому чем скорее ты покинешь Мирию, тем  лучше.
И не пытайся проститься с Даро и Рено, так будет легче нам всем. Ты меня
понял?
   - Понял, - бросил Рито, - повторять не надо.
   Наза