лишь дважды. Первый раз
это  было  просто.  Жертва,  потеряв  голову  от   страха,   бежала   от
преследовательницы,  пока  не  пересекла  ту  черту,  из-за  которой  не
возвращаются. Второй раз было труднее: следовало не просто убить,  но  и
допросить, а Елена оказалась крепким орешком,  кое-чего  она  так  и  не
рассказала. Но с Александром ей говорить не о  чем.  Пусть  отправляется
прямиком на Серые Равнины. Кэрна и Трюэль без него опасны разве что  для
Рогге или Тартю, а если эти ничтожества также отбудут  к  праотцам,  она
плакать не станет.
   Анастазия оглянулась по сторонам. Олень уверенно бежал среди странных
деревьев с черными раскоряченными ветвями.  Шел  дождь,  и  одновременно
светило солнце, под копытами ломались сочные стебли, но было тихо. Здесь
листья не шепчутся, ручьи не звенят, а птицы  и  звери  немы;  здесь  не
скажешь, близко дерево, река, гора или далеко  и  там  ли  они,  где  их
видишь. Здесь трава кажется то огненной, то туманно-белой, то черной, то
лиловой, иногда она шевелится без ветра, а иногда неподвижна,  какая  бы
буря ни бушевала, здесь растения и камни могут ходить и даже  летать,  а
животные - неподвижно стоять, врастая в камень. Здесь никогда не знаешь,
что есть небо, а что - земля, здесь нет дорог, и вернуться назад  можно,
лишь идя вперед. Кто знает, каким видели этот мир другие,  но  Анастазии
он казался миражом, возжелавшим обернуться истиной, а  для  этого  нужно
убедить истинное, что его на самом деле не существует.
   Если хочешь убраться отсюда живым, нужно не смотреть на чёрные облака
и мокрые звезды под ногами, а сосредоточиться на  своей  цели.  Неважно,
что Олень выследит добычу не хуже своры гончих, думай об охоте, чтобы не
дать себя заморочить, запутать, чтобы не потерять голову, не спрыгнуть в
ставшие вдруг бледно-лиловыми  травы,  навеки  оставаясь  между  сном  и
бредом.
 
ЭСТЕЛЬ ОСКОРА 
 
   Я играла со своим найденышем, он был десятилетним мальчиком,  немного
мечтательным, но счастливым. А я была кошкой.  Маленькой  серой  кошкой,
почти котенком, серой,  с  белыми  лапками.  Я  гонялась  за  солнечными
зайчиками и рыжими бабочками, а мальчик смотрел на меня и смеялся. Я  не
знала и не хотела знать, кто он. Нельзя лезть в обнаженную  чужую  душу.
Кто знает, какую боль пережил спасенный мной рыцарь, прежде чем потерять
сознание, кого потерял, что проиграл. Он не должен об этом  помнить,  не
должен об этом думать, тогда он вернется в нашу жестокую, подлую  жизнь,
не потеряв себя и не возненавидев. Я могла увести  его  в  радость  -  и
увела.
   Не будь бедняга горбуном, я бы оставила его среди  деревьев,  которые
кажутся большими, в мире самой зеленой травы,  самого  яркого  солнца  и
самого высокого неба, но детство калеки редко бывает счастливым.  Нельзя
позволить вернуться старой боли, обидам, неуверенности в себе, и я пошла
за ним в сотворенный мною же сон. Я давно научилась гулять по призрачным
дорогам - это не так уж и трудно, а на этот раз мне было хорошо и легко.
Кем бы ни был темноволосый рыцарь, в  нем  не  было  ни  следа  зависти,
злобы, ненависти. Светлая душа, такие редко встречаются... Хорошо, что я
его  спасла.  Вернее,  почти  спасла,  потому  что  ему  еще  предстояло
пробуждение и осознание горькой правды.
   Это будет больно, и, чтобы он пережил  эту  боль  и  не  сломался,  я
обливала его душу радостью, не забывая и о себе. Нам было  хорошо  среди
высоких зрелых трав, в которых алели красные ягоды. Здесь не  оставалось
места сомнениям, грусти, плачам  по  несбывшемуся,  как  в  саду  Адены,
несмотря на всю его красоту. Я правильно  сделала,  что  привела  своего
нового друга на Поляну. Не знаю, откуда и  как  я  узнала  дорогу,  ведь
неизбывная радость  этого  места  принадлежала  какой-то  другой  жизни,
бесконечно далекой и от Тарры, и от прочих  миров,  которых  я  повидала
немало. Возможно, я была родом именно отсюда, но было это так давно, что
забылось все, кроме счастья. Если так, то это была тень  моего  детства,
радостного и беззаботного. Или не моего? Какая разница, если моему гостю
здесь было хорошо.
   Желтый  мотылек  пролетел  над  малиновыми   шишечками   клевера,   я
подскочила высоко вверх, пытаясь его поймать, но не поймала, хотя  могла
бы, а, перекувыркнувшись в воздухе, свалилась на спину, дрыгая лапами  и
ловя свой собственный, не так чтобы роскошный полосатый  хвост.  Мальчик
весело рассмеялся, блестя серыми глазами, которые я уже где-то видела...
Видела? Не сметь вспоминать! Память -  это  тревога,  тоска,  сожаление,
забудь о них. Моя память, если проснется раньше времени, разбудит и  его
боль.
   Пока мы здесь носимся за  бабочками,  в  домишке  посредине  Гразских
топей спит раненый рыцарь. И чем лучше нам здесь, тем  быстрее  заживают
раны. Придет время, и я его разбужу, а пока пусть валяется  на  траве  и
смеется над моими проделками. Здесь нет боли и беды, а  только  радость,
только солнце, только тепло... Тепло?  А  это  еще  откуда?!  Я  ощутила
холодную струйку, не просто холодную, но словно бы затхлую. Как будто  я
в раскаленный летний день спустилась в темный, сырой подвал. Вроде бы  и
прохладно, но не свежо, а тяжко... Случайность? Нет!
   Я повернулась к моему спутнику.  Худенькое  лицо  стало  серьезным  и
напряженным, он зябко поежился. Ему было холодно, и объяснение было лишь
одно. За ним шла  охота!  Разбудить?  Это  просто,  но  он  проснется  с
ощущением кошмара, сны для него станут пыткой,  а  мне  придется  сидеть
рядом и держать его за руку,  и  все  равно  рано  или  поздно  до  него
доберутся. Охотники знали, что делали. Проигравший сражение, раненый,  в
снах и бреду не менее уязвим, чем в настоящей жизни. Там его убил  бы  и
ребенок, здесь... Здесь это сложнее, хоть и возможно, но эти  умники  не
приняли в расчет меня!
   Мальчик  вздохнул,  решительно  запахнул  темную  куртку,   пригладил
волосы, проверил кинжал в кожаных ножнах и двинулся вперед, в зеленеющие
заросли. Не испугался - или испугался, но решил проверить. Рене говорил,
что лучший способ справиться со страхом - пойти и заглянуть ему в глаза.
Похоже, мой новый друг крепче, чем кажется, а мое место в  любом  случае
рядом с ним. Мы быстро шли по узкой  тропинке,  не  глядя  на  радостных
стрекоз и пахучие метелки трав, которые никогда не росли в Тарре. Вот  и
Берег. Там, за медленной черной водой раскинулся мир  Обмана,  зыбкий  и
переменчивый, в котором можно встретить все, кроме истины. Я ходила  его
тропами, и не раз, иногда это пьянило, чаще  отталкивало.  Там  не  было
ничего и было все, и за нами, вернее,  за  моим  рыцарем  пришли  именно
оттуда. Что поделать, сон всегда смыкается с Обманом, поэтому спящие так
уязвимы.
   Охотников было двое. Женщина, от которой  веяло  холодом  небытия,  и
огромный белый олень. Не Ройгу, это я поняла сразу.  Не  Ройгу,  но  его
двойник, полный силы, злобы и коварства. Они глядели на нас, а мы  -  на
них. Десятилетний мальчик и серая кошка на берегу, заросшем  золотистыми
ирисами, и женщина с оленем  среди  бледно-лиловой  извивающейся  травы,
мертвой и чужой. Между нами  была  темная  река,  и  преграда  эта  была
непреодолимой. Мы не боялись, мы были сильнее и смелее, мы любили  жизнь
и хотели жить... В темных глубинах  вспыхнула  синяя  искра,  погасла  и
вновь вспыхнула. Мальчик  не  отрывал  взгляда  от  гнусной  парочки  на
дальнем берегу, а я смотрела в воду, которая становилась все  темнее,  и
все ярче были прорезавшие ее синие сполохи. Черное и Синее,  две  верные
мне силы, Непокорство и Любовь, ветер и облако, отражение звезд в ночном
море, отражение моря в небесах...
   Желтые ирисы по-прежнему кивали головками,  но  милая,  мирная  речка
превратилась в застывший обсидиановый поток, охваченный пламенем.  Синий
огонь и черный камень. Первый раз я поставила такой Барьер в...  Где  же
это было? Тогда я спасала каких-то влюбленных, все получилось  случайно,
но я запомнила.
   Я могла пройти сквозь зажженный мной костер. Я могла,  наши  враги  -
нет. Злоба старит, бессилие  убивает,  всадница  на  олене  стремительно
обретала сходство с тем пугалом, которое малюют во всех  мирах,  называя
Смертью, хотя истинная Смерть - отнюдь не  старуха  с  косой  верхом  на
понуром четвероногом скелете.
   Как же мне хотелось свернуть голову этим мерзким тварям, но мое время
еще не пришло. Сейчас я должна защитить своего рыцаря. Ох,  не  случайно
пересеклись наши пути! Я не знала, какими  нас  видят  враги,  это  дело
воображения, но немного вранья не помешает. Силу не скрыть, но  пусть  с
того берега главной опасностью кажусь не я, а мой товарищ.
   Я посмотрела на напряженную стройную фигурку у пылающей воды. Мальчик
не видел, не мог видеть ту бучу, которую я  подняла,  защищая  его.  Для
него  река  оставалась  просто  рекой.  Мой  найденыш  проводил  глазами
исчезнувшую в лиловой чаще наездницу и повернулся ко мне. Его лицо  было
бледным и очень серьезным.
   - Кошка, нам пора возвращаться. Мы нужны дома.
   Он решил вернуться, и я не стала его удерживать,  тем  более  он  был
прав. Его раны заживают хорошо, а душа... Он выдержит, он все  выдержит,
в этом я теперь не сомневалась.
 
2895 год от В.И. 
20-й день месяца Собаки 
ГРАЗСКИЕ БОЛОТА 
 
   Что-то мягкое и пушистое коснулось щеки, и Александр проснулся. А  он
и не думал, что спит, ему казалось, что он умирает. На всякий случай - а
вдруг он в плену? - король не стал открывать  глаз.  Сквозь  ресницы  он
видел свет - значит, на улице день.  Ноздри  щекотал  горьковатый  запах
вянущей травы, под ухом что-то умиротворяюще  урчало.  Кошка!  Вряд  ли,
окажись он в руках Тартю, его бы оставили  в  тишине,  которую  нарушает
лишь кошачье мурлыканье. Выходит, он у друзей? Но где и с кем?
   Последнее,  что  он  помнил,  был  воин  в  желтом  и  резкая   боль,
взорвавшаяся снопом белых, нестерпимо  сияющих  искр.  Тогда  он  был  в
доспехах и верхом, а рядом дрался прорвавшийся к нему Рито. Он и вытащил
его из самой гущи проигранного (в этом  Александр  не  сомневался)  боя,
снял изломанные доспехи, перевязал, спрятал в каком-то укромном  уголке.
Рафаэль, больше некому! Но где он и где они оба?
   Последний из Тагэре попробовал пошевелиться.  Нога,  к  которой  были
привязаны какие-то палки, не действовала. Похоже,  опять  сломана.  Тело
пронзила мучительная, ноющая боль, но Александр был воином и знал, что в
этом как раз нет ничего страшного. Ушибы и две раны, не считая ноги.  Не
смертельно. Он быстро открыл глаза. Над ним нависал  низкий  потемневший
потолок из кое-как обработанных бревен, между  которыми  белел  высохший
мох. В распахнутое оконце, на котором стоял глиняный  кувшин  с  ветками
рябины, лился яркий солнечный свет.
   Мягкий удар вызвал новый приступ боли, но, поняв его причину,  Сандер
рассмеялся. Кошке надоело лежать на подушке, она  перепрыгнула  человеку
на грудь и подползла к  самому  лицу,  сосредоточенно  обнюхивая  нового
знакомца. Кошка  (он  сразу  понял,  что  это  кошка,  а  не  кот)  была
маленькая, короткошерстная, с неожиданно роскошными  усищами.  Наверное,
она все время была с ним, оттого ему и снились  кошки.  Кошки  и  что-то
еще, очень хорошее... Правда, потом что-то произошло, но он забыл.
   Король  нерешительно  тронул  зверушку,   ты   ответила   дружелюбным
урчанием, загадочно глянула человеку в  глаза  и  спрыгнула  с  кровати.
Александр остался один, но ненадолго. Кошка вернулась,  и  с  ней  вошла
молодая светловолосая женщина в платье из грубого холста.
   - Вам лучше, сигнор?
   - Где я?
   - В Гразских болотах. У меня. А зовут меня Ликия.
   - Ликия?
   - Это имя не дают при Приятии, - женщина улыбнулась, но  серые  глаза
остались оценивающими и непроницаемыми, как и у ее кошки,  -  я  ведьма.
Лесная ведьма, и живу там, куда у святош не дотягиваются лапы.
   -  А...  -  Александр  помедлил,  но  решил  пока  не   расспрашивать
подробнее. - А как я здесь оказался? И где... мой друг?
   - Я не видела вашего  друга,  -  в  глазах  ведьмы  мелькнуло  что-то
похожее на сочувствие, - я ходила в село. Иногда я  выхожу  из  леса.  У
меня есть что предложить крестьянкам, а они взамен дают то, что здесь не
найдешь. - Ликия поправила волосы, и Александр невольно  удивился  тому,
какие у нее красивые кисти рук... Слишком красивые для лесной ведьмы, да
и говорит чисто и правильно. - На  опушке  я  увидела  коня,  а  на  нем
потерявшего сознание рыцаря. Я не знала, что мне делать, но почти  сразу
услышала голоса и поняла, что сигнора ищут, и отнюдь не друзья.  С  ними
был, - лицо женщины передернулось от отвращения, - циалианец.  Я  решила
спрятать сигнора. Назло Белым и потому, что нельзя бросить того, кто  не
может себя защитить. Я знаю тайную тропу через  топь  и  могу  заставить
слушаться самую норовистую лошадь.
   - Спасибо. Вы меня спасли...
   - Не стоит благодарности. Сигнор что-то хочет?
   - Какой сегодня день?
   - Не знаю. Я забыла и месяцы, и годы, но нашла я вас кварту назад.
   - Значит, сегодня семнадцатый или восемнадцатый день месяца Собаки...
Что со мной, Ликия?
   - О, ничего страшного. Если бы не нога, сигнор через  несколько  дней
встал бы. Вас сильно ударили  по  голове,  но  шлем  выдержал.  Раны  не
опасные, вытекло много крови, но у меня есть хорошие травы.
   - А нога?
   - Нога? Она срастется к зиме, перелом нехороший...
   - Но что...
   - Что вы будете делать? Лежать и ждать, когда сможете  встать.  Здесь
вас никто не найдет.
   - Но я ДОЛЖЕН знать, что произошло.
   - Что ж, - Ликия не стала спорить, - послезавтра я дойду  до  деревни
и, что смогу, узнаю. А друг ваш, я уверена, жив. Поводья  коня  обрезаны
нарочно, чтобы их не могли схватить. Тот,  кто  это  сделал,  хотел  вас
спасти, но за вашим черногривым другим лошадям  не  угнаться.  Тот,  кто
отпустил коня, на это и  рассчитывал,  а  сам  скорее  всего  укрылся  в
овраге. Теперь выпейте это и постарайтесь уснуть.
   У Александра не было сил сопротивляться, когда Ликия  обняла  его  за
плечи и поднесла к губам какое-то терпкое варево. Сразу  стало  тепло  и
спокойно. Последнее, что он  заметил,  засыпая,  были  раскосые  кошачьи
глаза, всезнающие и равнодушные.
 
2895 год от В.И. 
20-й день месяца Собаки 
АРЦИЯ. ФЕЙ-ВЭЙЯ 
 
   Такого она не ожидала! Мир Оленя путает и сбивает с толку, но сильный
в нем остается сильным, а слабый - слабым. Можно обманывать  смертных  и
даже магов, но  не  этот  переменчивый  и  капризный  поток,  в  котором
купаются души, пока спит разум. Анастазия не хотела верить  самой  себе,
но не верить не могла. Она нашла  Александра,  но  не  растерянного,  не
побежденного, не слабого, а готового  к  бою.  И  он  был  не  один!  Ее
Иносенсия ощутила страх и  ярость  Оленя  при  виде  воина  в  вороненых
доспехах и синем плаще, у ног  которого  скалилась  серебристая  рысь  с
черными пятнами на шкуре и серыми женскими глазами.
   В мире Оленя Александр не был горбат, а это значит - он победил  свое
увечье и оно для него не существует. Последний из Королей уверен в себе,
он не только не сломлен, но исполнен неистовой жажды  жизни,  радости  и
любви. Ее Иносенсия рассчитывала найти раненого, быть может, умирающего,
а встретила победителя, и еще эта Рысь... Кто она? Откуда?  Что  это  за
ревущая черная вода, разделившая их, вода, через которую им не  перейти,
хотя серебряную кошку эта преграда не остановила бы.  Что  же  стоит  за
Последним из Королей? И кто он на самом деле?  Где  искать  разгадку?  В
древних рукописях, в храме Триединого, в хаонгских обсерваториях?
   Олень  уныло  плелся  по  шевелящейся  траве,  он  казался  старым  и
облезлым; Ее Иносенсия глянула на свою руку и не узнала ее.  Сморщенная,
сухая, старческая  лапка.  Проклятая  река  высосала  их  силы,  медлить
нельзя. Нужно  возвращаться  -  и  немедленно,  иначе  она  из  охотницы
превратится  в  добычу.  В  этом  мире   Тагэре   недоступен,   придется
действовать земными способами, не забывая  следить  за  всем  необычным,
которое случилось или случится. В мире Оленя горбун силен, но в жизни он
не смог одолеть Тартю - значит, он ничего не знает ни о  своей  истинной
Силе, ни о ее природе. Так же как и отец. Лучший способ борьбы с  ним  -
не магия, а сталь и предательство, а уж в этом на Рогге  и  Тартю  можно
положиться.
 
2895 год от В.И. 
20-й день месяца Собаки 
АРЦИЯ. МУНТ 
 
   Над особняком Бэрротов развевался траурный лиловый флаг. Этого еще не
хватало! Кто? Пусть это будет Антуан, хотя все равно не  вовремя.  Артур
маркизу Гаэтано нужен живым. Ему и Сандеру. Столица потеряна, это  Кэрна
понял уже на Ближней Заставе. Вилльо времени даром не теряли...
   Рафаэль с растущим  беспокойством  вглядывался  в  наглухо  закрытые,
несмотря на белый день, окна и двери. Проклятый, что же там произошло? А
может, хитрый канцлер вывесил флаг, а сам подхватил сынка с невесткой  и
- вон из города? С него станется. Старый лис наверняка узнал о  Гразской
битве до того, как предатели сделали свое дело  и  здесь,  а  Антуану  с
Тартю не по пути. В любом случае торчать у запертого дома  и  привлекать
внимание незачем. Дарнийцы говорят, что месть - это не огонь, а  лед,  и
Кэрна в кои-то веки решил прислушаться к умному  совету.  Шарло  и  Кати
куда важнее поганых "пуделей". Он рассчитывал  на  Артура,  но,  видимо,
недооценил Аганна.
   Маркиз Гаэтано проехал мимо дома с лиловым  флагом  и  остановился  у
небольшого кабачка, из окон которого был виден  и  особняк  Бэрротов,  и
часть улицы. Денег он не считал - кошель Штефана был полон, да и у  него
самого имелось золотишко. Простой плащ с капюшоном  и  дорожные  доспехи
делали Рафаэля похожим на мелкопоместного  нобиля,  сорванного  с  места
войной и странными слухами. Дородный  хозяин  внимательно  посмотрел  на
гостя, но этим и ограничился. Спросил только, будет ли монсигнор ужинать
в общем зале или в своей комнате. И то и другое имело свои преимущества.
Внизу можно прислушиваться к чужим разговорам и следить за входом в дом,
наверху порасспросить того, кто  принесет  еду.  Немного  подумав,  Рито
выбрал второе. Весть о поражении по городу и  так  разнеслась,  так  что
пол-оры никого и ничего не спасут.
   Поднос с едой притащил сам хозяин. Молча поставил  на  стол  миску  с
дымящимся, вкусно пахнущим  мясом,  кувшинчик  с  подливкой,  нарезанный
толстыми ломтями хлеб, тарелочки с сыром и приправами и бутыль вина.
   - Монсигнор доволен или что-нибудь еще?
   - Все в порядке. Я давно не был в столице, ты не знаешь, - Рито решил
быть подипломатичнее, - что случилось в доме напротив? Почему там траур?
   - Ой, монсигнор, - толстяк колыхнулся всем своим внушительным  телом,
- тут такое было... Как раз в день, когда битва  была.  Старый  граф  из
окна вывалился прямехонько на копья, а виконт  с  сигнорой  в  одночасье
померли.  Видать,  отравили,  в  Бэрротах  ведь  кровь  Арроев  есть,  и
законная, без кошатины. А может, боялись, что Артур "пуделям"  помешает,
вот и порешили их, а старик увидел, что с сыном и невесткой, и  с  собой
кончил.
   - Отравили?
   - Говорят, так. Синяков было немерено, лейтенант  Паже  приезжал,  да
кого тут только не болталось.
   - Похороны были?
   - Простите, монсигнор, чьи?
   - Бэрротов.
   - Нет, - удивился трактирщик.
   Разумеется, никаких похорон не было и быть не могло, ведь не прошло и
десяти дней. Какой же он все-таки дурак, знает же арцийские обычаи. Даро
сейчас в домовом иглеции вместе с мужем и свекром. При желании он  может
ее увидеть. Мертвую.
   - Графа, того не жалко, гордый больно был и себе на уме, -  продолжал
трактирщик, - а про виконта и сигнору  слова  плохого  не  скажу.  Он  -
рыцарь лучше не придумаешь. А сестра ваша, уж  вы  простите,  монсигнор,
вроде звездочки была. Хоть и высоко, не дотянешься, а посмотришь -  душа
радуется. Так что сочувствуем мы вам...
   - Ты меня узнал?
   - Да, но я никому не  скажу.  Мне  кошачье  дерьмо  не  ну