шийся обязательным  атрибутом  императорской
власти.
   Илана, как того требовалось, преклонила колени и подняла лицо к тому,
кто и без короны и меча всегда был ее императором. Слова присяги  так  и
не  вспомнились,  пауза  затягивалась.  Рене  ждал,  и  она,  борясь   с
наплывающей тошнотой, просто сказала:
   - Ваше Величество! Я отказываюсь от всех прав на  Тарску  и  Таяну  и
клянусь в верности вам и вашим наследникам! Пусть все те, кто еще  любят
меня и верят мне, знают, что, служа вам, они делают счастливой меня...
   Что о такой вопиющей вольности подумал брат Фиделиус  она  так  и  не
узнала, потому что огромная  круглая  люстра,  несущая  несколько  сотен
свечей, вдруг превратилась в стремительно вращающееся  огненное  колесо,
затем мир сжался в  одну  светящуюся  точку,  взорвавшуюся  со  страшным
блеском, и все исчезло...

Эстель Оскора

   Наверное, я должна была  быть  в  этот  день  на  седьмом  небе.  Все
осталось позади - война, смерти,  сплетни,  страх.  Мой  возлюбленный  -
император Арции, король Таянский и Эландский, а я  герцогиня  Тарская  и
его невеста. Годой уничтожен, Белый Олень исчез, и можно надеяться,  что
навсегда. Мерзавцы наказаны, мертвые  оплаканы  и  похоронены,  а  живые
сидят и пьют. Я видела их всех здесь и сейчас за праздничным столом.  Уж
не знаю, как отнесся бы великомученик Эрасти к пирушке, которую  устроил
Архипастырь в старинной зале под его храмом (я сильно  подозревала,  что
когда-то, когда Церкви еще не было и в помине, она  служила  именно  для
пиров), но это было единственным местом, где мы могли быть сами собой  и
могли быть вместе. И, наверное, это было в последний  раз.  Скоро  эльфы
вернутся в свои леса, а гоблины уйдут  в  Последние  горы,  уезжавший  в
Гелань Шандер скорее всего отправится  с  ними,  мне  и  Рене  предстоит
обживаться в Мунте, а маринерам любоваться, как  зимнее  море  бьется  о
скалы бухты Чаек... Здесь же останутся  только  Иоахиммиус  с  Феликсом,
которому придется забыть о том, что он был воином, и вновь стать  главой
Церкви Единой и Единственной.
   Бездымное  белое  пламя  эльфийских  факелов,  которые  зажег  Эмзар,
тянулось к расписанному цветами и  странными  птицами  потолку.  Звенели
кубки и высокие стаканы из алого и лилового драгоценного  стекла,  рекой
лились старинные  вина,  но  никто  не  пьянел...  Так  вот  какая  она,
победа... Неудивительно, что сказки кончаются свадьбами да  коронациями,
потому что за ними идет пустота. Мы вычерпали себя до дна в этой борьбе.
И дело даже не в том, что я сожгла свою Силу, я не жалела о ней.  Совсем
не жалела, больше всего я хотела оказаться  вместе  с  Рене  в  Идаконе,
слушать, как стучится в окно ледяной осенний дождь, смотреть на огонь  в
камине и не думать ни о чем, но это счастье было  сейчас  от  меня  куда
дальше, чем тогда, когда мы висели между победой и небытием.
   Рене тихонько сжал мне руку, мне показалось, что мы думали об одном и
том же. Он сменил свой роскошный коронационный наряд на привычный черный
колет, на эту ночь став таким, каким я его увидела  в  комнате  больного
Шани. И Феликс был не  в  бело-зеленом  архипастырском  облаченье,  а  в
платье военного покроя, и он был заметно пьян, так же,  как  и  красавец
Мальвани, сыну которого так и не смогли помочь ни эльфы, ни  клирики....
Совершенно трезвый Шандер смотрел куда-то вдаль, его  темные  глаза  под
соболиными бровями казались еще грустнее, чем обычно, и я знала почему -
Прашинко не относился к тем существам, которые имеют свои тайны и  умеют
хранить чужие.
   Каюсь, я испытывала облегченье от того, что с нами не было Ланки.  Ей
стало плохо в храме, и она  не  пришла,  хотя  Рене  и  посылал  за  ней
Шандера. Нет, я не ненавидела бывшую соперницу, я даже ей сочувствовала,
но от знания того, что принцесса где-то рядом, что она  потеряла  все  и
что я заняла ее место в жизни Рене и на Таянском и тарскийском престоле,
мне становилось не по себе.
   Рыгор Зимный, огромный, как сытый осенний медведь, поднялся с  полным
кубком и провозгласил здравицу в честь присутствующих дам -  где  только
научился. Дамы - то есть я, Гвенда и  Криза,  старательно  кутающаяся  в
роскошную атэвскую шаль, - пригубили свое вино, в то время как  мужчины,
встав, выпили до дна. А затем Роман взял гитару.
   Я не слышала, как он играет, целую вечность.  С  того  самого  дня  в
Убежище, когда он отправился вместе  с  Примере  на  поиски  Проклятого.
Пошел за одним, а нашел другое. Если б не северные гоблины,  в  Кантиске
сейчас мог бы сидеть мой покойный родитель с Миттой, которая наконец-то,
похоже, обрела то, что  ей  всю  жизнь  не  хватало,  в  лице  атэвского
посла...
   Впрочем, все мои мысли, как умные, так и не очень,  враз  испарились,
стоило только Роману взять первый аккорд. То, что  он  играл,  столь  же
отличалось  от  его  прежних  мелодий,  изысканных  и  четких,  как   мы
теперешние от тех, кем мы были до тех пор, пока Война Оленя не разорвала
нашу жизнь напополам. Не знаю, где он научился этому, за  Последними  ли
горами или же у своих друзей-орков, но эта музыка не имела ничего общего
ни с человеческой, ни с эльфийской.
   Странные, тревожные аккорды били по нервам, рвали  сердце  на  куски,
уводили, уносили вдаль, завораживая и  подчиняя  рваному,  пульсирующему
ритму. Музыка билась, как бьется на земле подстреленная птица.  А  потом
Рамиэрль запел на чужом  языке,  гортанном  и  звонком.  В  этой  песне,
казалось, не было гармонии, это были скорее крики, так  кричат  ястребы,
вьющиеся над вечерней степью, так ревет пламя пожара, так шумит по ночам
ветер в кронах промокших деревьев. Голос и руки, казалось,  существовали
сами по себе, вели свои мелодии, которые  и  мелодиями-то  назвать  было
трудно, но сумасшедший бой гитары и протяжные  горловые  крики  странным
образом дополняли друг друга и околдовывали. Я поймала себя на том, что,
подчиняясь немыслимому ритму, бью в ладоши. И не только  я,  но  и  Рене
Феликс, Рыгор, даже Шандер...
   Роман требовательно тряхнул  золотой  головой,  и  Криза  вскочила  с
места, отбросив свою шаль. Такой я ее еще никогда не  видела.  Нет,  она
оставалась оркой, но все присущее ей, и только ей,  было  подчеркнуто  с
эльфийской  утонченностью.  Девушка  рывком   распустила   иссиня-черные
волосы, окутавшие ее грозовым облаком, и, заломив точеные руки, вышла на
середину зала. На мгновение ее глаза встретились  с  глазами  Романа,  в
глубине которых вспыхнули сапфировые молнии, и орка начала танец.
   Это было немыслимо! Она почти стояла на месте, только  метались,  как
тени от костра, руки и распущенные волосы, дрожали на груди  и  у  пояса
багряные цветы каделы, которые должны были бы увянуть в тот  же  момент,
как были сорваны, а ноги, обутые в изящные сапожки на каблуках, выбивали
тот же неистовый ритм, что  и  гитара  Романа.  Танец  был  продолжением
музыки, а музыка -  тенью  танца.  Девушка  то  отступала  назад,  гордо
вскинув голову, то шла вперед, навстречу нам, а потом замирала,  на  миг
склонив  голову,  после  чего  резко  отворачивалась,  а  черные   пряди
окутывали ее не хуже отброшенной шали. Это было как пожар в  степи,  как
удар молнии, как звездный дождь в месяц Зеркала...
   Когда отзвучал последний аккорд, замерла и Криза,  безвольно  опустив
руки, и наступила невероятная тишина. Все смотрели только на нее, а  вот
я, я успела заметить два взгляда - восхищенный, горящий взгляд Уррика  и
отрешенный Романа,  Рамиэрля,  ставшего  в  этот  миг  страшно,  пугающе
похожим на Астени, которого я, не успев полюбить, не забыла и не  забуду
никогда...

2230 год от В. И. Утро 23-го дня месяца Зеркала.
Святой город Кантиска

   - Не знаю, Шани... - император совсем не  царственно  примостился  на
подоконнике, оглядывая золотистый город с рвущимися  в  небо  шпилями  и
куполами, - наверное, для  кого-то  это  предел  мечтаний,  а  для  меня
пожизненное заключение.
   - Но ты мог отказаться...
   - Сам знаешь, что не мог.
   - Люди делятся на две категории,  -  вмешался  Жан-Флорентин,  -  те,
которых заставляют что-то делать другие, и те, которые  заставляют  себя
сами. Император, - жаб с видимым  удовольствием  произнес  титул  своего
друга, - принадлежит  к  тем,  кто  сам  решает,  что,  сколько  и  кому
должен...
   - Слышал? - невесело рассмеялся Рене. - Он прав, я себя приговорил  к
этой короне, к городу, из которого не видно моря, к людям, в сравнении с
которыми  даже  покойный  Годой  покажется  находкой.  Он  хотя  бы  был
настоящим врагом, а эти... клопы в постели. Таяна, Тарска, Эланд, с этим
я еще смирился, но Арция... Правильно сделал  мой  предок,  когда  удрал
отсюда.
   - Ты можешь перенести столицу в Идакону...
   - Могу, наверное, - Рене привычно отбросил со лба прядь волос,  -  но
мне жаль Эланд, куда ринется вся эта свора, а потом, стоит мне уехать из
Мунта, клопы попробуют стать  скорпионами...  Нет,  раз  уж  я  впрягся,
придется везти до конца.
   - Феликс поможет, и я, конечно...
   - Ладно уж, монсигнор герцог, - Аррой еще раз улыбнулся, на этот  раз
удивительно светло и открыто, отчего его лицо  стало  совсем  молодым  и
необыкновенно привлекательным, -  когда  мне  будет  невмоготу,  я  буду
удирать в Таяну заниматься с тобой государственными делами... А вот  что
до Феликса, - лицо адмирала посерьезнело, -  мне  не  нравится,  что  мы
стали врать во славу Церкви, да и коронация эта... И больше  всего  меня
бесит, что, по сути, я плачу им за помощь с Ольвией...
   - Но...
   - Они прекрасно знают, что я не возьму больше, чем смогу отдать. Я не
мог потерять Герику, не мог мучить ее всеми этими сплетнями, пересудами.
И я не мог бросить все и увезти ее за  море,  как  мне  хотелось  больше
всего на свете. Я должен оставаться  здесь,  потому  что  многое  только
начинается... А Максимилиан нашел выход, я в него вцепился,  а  в  итоге
император теперь по уши в долгу у Архипастыря... Пришлось  врать  насчет
помощи святого Эрасти и Вестников...
   - Ты защищал Герику.
   - И защитил, Проклятый  меня  побери!  Теперь  ее  никто  не  посмеет
назвать ведьмой...
   - Она больше ничего не может?
   - Похоже, да, - Рене повертел обручальное кольцо на пальце, - и мы об
этом не жалеем... Конечно, некоторые эльфийские штучки у нее получаются,
- он неожиданно хитро взглянул на Шандера, - да и у меня  тоже!  Но  она
больше не Эстель Оскора.
   - Что же теперь будет?
   - Политика, Шани, - вздохнул Аррой, - политика. Сколько  раз  бывало,
что кто-то выигрывал войну и напрочь проигрывал мир. Нужно  договориться
с атэвами, нужно так повести себя с гоблинами, чтобы никому и  в  голову
не пришло потом, что с ними можно воевать. Да и Арция - одно слово,  что
империя, один край другой сожрать готов. Ну и ройгианцы, разумеется,  со
своей магией никуда не делись, рано или поздно вылезут. Прошлый раз  они
умудрились уничтожить неугодного им Архипастыря даже без магии...
   - Знаешь, я думаю, мне с "Серебряными" пока лучше остаться здесь!
   - Нет, Шани, - голос Рене звучал устало, видимо, они не  раз  спорили
по этому поводу и уже высказали  друг  другу  все,  что  могли,  хоть  и
остались каждый при своем, - ты Великий Герцог  Таянский,  и  ты  должен
сделать так, чтобы Таяна и Тарска не стали придатком к Империи и Церкви,
а в любой момент смогли отгородиться  от  них  и,  если  нужно,  вызвать
подмогу...
   - Из Эланда?
   - Из Эланда и... из Корбута.
   - Чего ты боишься? - прямо спросил герцог Гардани.
   - Не знаю! Потому и боюсь. Люди склонны забывать и путать, а  империя
слишком велика, чтобы долго прожить... Если же  Церковь  вообразит,  что
она может вертеть  императором...  Мы  сделали  страшную  ошибку,  когда
скрыли, чем и как именно нам помогли эльфы и Ушедшие.  Представляю,  что
об этом будут говорить через сто лет, когда ни тебя, ни меня не будет, а
Церковь останется... Ну да ладно, сам не знаю,  что  со  мной  такое,  -
никогда не думал о возможных несчастьях, а теперь из головы  не  идут...
Старость, наверное...
   - Скорее бремя власти.  Так  ты  действительно  не  хочешь,  чтобы  я
остался?
   - Очень хочу, но ты ДОЛЖЕН ехать, и как можно скорее. За Эланд  я  не
боюсь, Тарска - отрезанный ломоть, да и гоблины с нее глаз не спустят, а
вот Таяну Максимилиан попробует перевернуть по-своему... Ты обдумал  мое
предложение?
   - Да, - Шандер вздохнул, - я согласен, хотя Белка - единственное, что
у меня есть... И, - Гардани гордо вскинул голову, - поэтому  я  согласен
ее оставить. Не хочу  превращаться  в  сумасшедшего  отца,  ненавидящего
всех, кто может увести его дочь. Она должна быть свободна, и незачем  ей
видеть... видеть то, к чему может привести любовь.
   - Шандер!
   - Прости... Я рад за вас с Герикой. Честное слово рад. И за  Кризу  с
Урриком тоже, но я все еще живой, и иногда это очень больно. Не  отвечай
ничего.
   - Не отвечаю. Тебе налить?
   - Налей...
   - Царки или вина?
   - Царки.
   - Правильно, это куда лучше. Твое здоровье, Шани. Я очень хочу, чтобы
у тебя все было хорошо, и отчего-то я уверен, что так  и  будет.  А  вот
теперь ты не отвечай.
   - Не отвечаю, - Шани улыбнулся и приподнял стопку. - Ты обещаешь, что
последнее слово останется за Белкой? Если она и Ри... Если  она  выберет
кого-то другого.
   - Будет, как захочет она. Неужели ты думаешь, что  твою  дочку  можно
заставить сделать то, что она не хочет? И потом, я еще не забыл  Ольвию.
Белка моя гостья, по крайней мере пока Высокий Замок  не  перевернут  до
последнего камня. Проклятый знает, какая дрянь  могла  там  остаться,  а
твоя  дочь  слишком  лакомый  кусок  для  этой  бледной  погани.  Может,
попросишь Ланку рассказать тебе поподробнее, что там у них творилось?
   -  Кстати,  Рене,  -  Шандер  слегка  смутился,  -  Ланка  хотела  бы
поговорить с тобой наедине.
   - О чем?
   - Бедная девочка, - вздохнул Шандер, -  бедная,  потому,  что  ты  не
понимаешь...
   - Ты хочешь сказать, что она до сих пор?!
   - Да, и даже сильнее, чем раньше...
   - Тогда я не буду с ней разговаривать. Обижать я ее не хочу, а помочь
ей не в моих силах.
   - Ты сам себе противоречишь,  мой  друг,  -  опять  вмешался  жаб,  -
философия учит, что чем раньше покончишь с  неприятным  разговором,  тем
меньше он  будет  иметь  печальных  последствий.  Или,  -  Жан-Флорентин
переполз по рукаву с браслета на плечо своему  патрону,  -  доверь  свои
мысли бумаге, а я готов тебе помочь...
   - Представляю, что у нас получится, -  фыркнул  маринер,  -  нет  уж,
лучше я объяснюсь с ней сам...

2230 год от В.И. Утро 23-го дня месяца Зеркала.
Святой город Кантиска

   - Сегодня?! Сейчас?! - Илана начала лихорадочно собираться.
   К Проклятому этот вдовий балахон, она наденет... Она попросит у  Шани
одежду "Серебряного", это будет просто  замечательно.  Рене  никогда  не
жаловал расфуфыренных светских красоток, так что даже хорошо, что у  нее
больше нет тарскийских рубинов. Незачем напоминать о Михае. И  краситься
она не будет, с кожей и  глазами  у  нее,  слава  святой  Циале,  все  в
порядке, а мужской наряд это только подчеркнет...
   В конце концов, не мог же он совсем ее забыть! Герика, что ж, Шани ей
рассказал все... Он благодарен ей, потом, должен же у него кто-то  быть,
а Рика, пусть не по своей воле, но и раньше была его любовницей... Потом
прошла пол-Арции, отыскала его. Разумеется, он оценил. Но вот  любит  ли
он Герику? Конечно, по династическим соображениям  она  ему  очень  даже
нужна, и она освободила его от Ольвии, но страсти это не заменит. Она же
Илана Ямбора, если так нужно, останется в тени. В конце концов, ей будет
очень хорошо в Оленьем Замке, а он будет весной  и  осенью  приезжать  в
Таяну. Только и всего, на большее она  не  рассчитывает,  а  Шани  -  он
хороший друг, он их не выдаст. Сейчас она  расскажет  Рене,  как  спасла
Гелань, а может, не только Гелань. Он поверит, потому что знает то, чего
не знают другие. Он будет благодарен ей и забудет то, что она  натворила
из-за этого господина Бо...
   Илана одернула черный с серебряным шитьем мундирчик, несколько тесный
в груди, и,  подумав,  расстегнула  верхний  крючок,  выпустив  на  волю
кружевную фронтерскую рубашку. Очень хорошо! И никаких драгоценностей не
надо, только ее удивительные  медные  локоны  и  оправленный  в  серебро
кинжал.
   - Я готова! - возвестила она, сияя глазами. Сердце Шандера сжалось от
жалости, когда он представил ее  возвращающейся,  но  герцог  ничего  не
сказал, а только учтиво придержал дверь.
   ... Рене сидел за  столом  в  небольшом  угловом  кабинете,  когда-то
принадлежавшем Бернару. Илана,  бойко  переступившая  порог,  неожиданно
оробела, а Рене смотрел на нее загадочными  голубыми  глазами.  Внезапно
она поняла, что произнести вслух  столько  раз  проговоренные  про  себя
слова безумно тяжело. Император, видимо, это понял и пришел на помощь.
   - Ты хотела меня видеть? Я тоже, но как-то не  получалось...  Дело  в
том, что нашлись твои рубины и я хочу их тебе вернуть, - он открыл  бюро
черного дерева и вытащил плоский ящичек. - Тиберий хотел  их  присвоить,
не удалось. Вот они.
   Ланка с  восторженным  писком,  вызванным  как  нежданным  обретением
утраченного, так и тем, что Рене вернул рубины не Герике, а ЕЙ, откинула
крышку. Темно-красные огни по-прежнему завораживали, манили  причудливой
игрой и, казалось, жили своей собственной жизнью...
   - Я почти забыла, какие они, - прошептала Илана.
   -  Изумительное  зрелище,  -  подтвердил  Рене,  -  изумительное,  но
пугающее. Я понимаю, почему Герика от них отказалась...
   - Герика? Отказалась? Ах да, она же мне их подарила в Гелани...
   - Она и сейчас отказалась, - удивленно уточнил Рене, -  когда  Шандер
нашел эти камни в тайнике у Тиберия и узнал их, он привез  их  Герике...
Хотя,  если  они  действительно  принадлежали  Циале,  Церковь  была  бы
счастлива их заполучить...
   - А Герика? - прошептала Илана.
   - Она их отчего-то боится, - неохотно пояснил Рене, - хотя  вообще-то
она не из робких...
   Илана вздрогнула не столько от его  слов,  сколько  от  интонации,  с
которой Рене произнес имя соперницы. Все было кончено, он  действительно
любил тарскийку. На всякий случай, чтобы продлить агонию, она спросила:
   - Ты ее очень любишь? Почему?
   - Не знаю, - он задумался, - но это навсегда, и ты... - закончить  он
не успел. Илана с грохотом поставила шкатулку на стол.
   -  Я  думаю,  лучше  отдать   эти   драгоценности   циалианкам.   Они
действительно имеют на них все права.  Надеюсь,  это  будет  достаточным
вкладом для вступления в их сообщество?
   - Ты хочешь уйти в монастырь? - Рене явно опешил. - Но я  так  понял,
что... Но ты слишком молода, у тебя впереди целая жизнь...
   - Ваше Величество, - голос женщины был тусклым и  невыразительным,  -
мне надо замаливать грехи. И свои, и чужие.
   - Какие грехи, да никто тебя ни в чем не винит. Ни я, ни Герика...
   Это было уже слишком!
   - Вы, может, меня и не вините, - в ее голосе послышались те же нотки,
что и тогда, в Оленьем Замке, -  но  я-то  вас  ненавижу!  Ненавижу!  Вы
отняли у меня все, а  теперь  пытаетесь  меня  купить  этими  камнями  и
всякими глупостями... Да будьте вы оба прокляты, - она  вихрем  вылетела
из комнаты, но еще успела услышать последние слова Рене:
   - Будь по-твоему. Я сегодня же отошлю камни циалианкам...

2230 год от В. И. 24-й день месяца Зеркала.
Святой город Кантиска

   - Ну, что ж, добрый путь, светлая дорога!
   Роман поставил чашу на поднос.
   - Странное чувство, обычно уходил я, а другие оставались....
   - Ты можешь не уходить. - Рене Аррой улыбнулся.  -  Я  был  бы  этому
рад... мы были бы рады...
   - Не могу, я должен побывать на могиле отца  и  вернуться  в  Убежище
вместе с  Эмзаром,  где  он  объявит  меня  главой  Дома  Розы  и  своим
наследником. Глава Дома... Глава самого себя! Больше не осталось никого,
- Роман взглянул на черное к