ездить,  но  от  этой
плесени все еще наплачутся. Убийца, узурпатор,  ублюдок  и...  венчанный
король Арции, и, похоже,  надолго.  Базиль  не  был  в  Мунте  несколько
месяцев, но вернулся он в другой город. Новая  гвардия,  новые  порядки,
синяки, циалианки, наемники и тревога.  Рука  графа  невольно  коснулась
футляра с письмами. В руках Жоржа Мальвани они бы стали грозным оружием.
   Церемония закончилась. Нора стала  супругой  Тартю,  простите,  Пьера
Седьмого Лумэна. К потолку  поднимались  клубы  ароматного  дыма,  свечи
сгорели примерно наполовину, венценосная пара ступила на  алую  дорожку,
украшенную  изображениями  золотых  и  серебряных   нарциссов.   Потомок
лумэновского бастарда и незаконная дочь короля Тагэре. Король и королева
страны, на престоле которой не должно быть кошачьих отродий...
   Молодые прошли мимо Базиля, затем,  опираясь  на  руку  Рогге,  шурша
шелками, проследовала матушка. Граф Мо,  как  и  следовало,  подал  руку
Анжелике Фарбье-Тартю-Стэнье, а ныне - матери государя. Та улыбнулась  и
поблагодарила. Базиль сказал дежурную любезность, а ведь он мог бы убить
ее сына. Именно так должен был поступить  этот  проклятый  Леонард,  про
которого читал Филипп. А Эжьер так и поступил.
   Интересно, куда делась книжка и где похоронили мальчишек. Долг нобиля
- убить убийцу родичей, а долг арцийца - прикончить узурпатора, но разве
может "пудель" спасти отечество  и  честь?  Нет,  ему  положено  хвостом
вилять. Это Кэрна мог посреди площади напасть на Жореса и выйти сухим из
воды, а у Гризье не получится. Как бы он ни задирался с матерью, она ему
мать. Он не хочет, чтобы ее растерзала  толпа  или  чтоб  ее  бросили  в
Речной Замок. Жорес сейчас без помощи от порога до кровати не доберется,
но все равно хочет жить, и у него двое  детей  и  Доротея,  которая  тем
более ни в чем ни перед кем не виновата. Так же  как  Нора  и  Эстела  с
Раймондой.
   Они все связаны  одной  веревкой,  они  все  Вилльо-Гризье.  Если  он
прикончит Тартю вместе  с  Селестином,  семье  не  уцелеть.  Кто  бы  ни
захватил власть, головами Вилльо-Гризье откупятся от  толпы,  свалив  на
них  все  прегрешения  и  пакости,   которые   творились   в   арцийском
королевстве, а из Пьера сделают святого.
   В прямом смысле сделают. Клирики постараются, они и так из  кожи  вон
лезут, превознося его благочестие и богоугодность.  Против  клириков  не
попрешь, разве что если ты Мальвани или Тагэре, в которых в Арции  верят
не меньше, чем в Триединого. Нет, убить Пьера  он  не  может  и  сказать
правду тоже не может. Зачем? Мальчишек не  разбудишь...  Что  изменится,
если мать поймет, что, спутавшись  с  ублюдком,  прикончила  собственных
сыновей? Она сегодня счастлива и горда, пусть радуется,  последние  годы
ей было невесело. И Жоресу он ничего не скажет, ему ни до чего нет дела,
кроме  своих  горестей  и  ненависти  к  Кэрне.  На  Алека  и   Филиппа,
заявившего, что мириец был прав, жалости брата не хватит, а ссориться  с
калекой подло и пошло. Про девчонок и говорить не приходится, да и тайну
хранить они не сумеют.
   Выходит, взять завещание брата и сжечь или закопать?  Все  равно  оно
ничего не изменит,  а  изменит,  так  только  к  худшему.  Тартю  пришел
надолго, если он подохнет, клирики  и  Паучиха  найдут  кого-то  взамен.
Арции лучше не будет, а Вилльо вряд ли выплывут. Он не Леонард Аррой, он
Базиль Гризье, он будет вилять хвостом и жрать из королевской  миски.  И
вообще скоро он вернется в Авиру.
   - Я возвращаюсь в Авиру, моя сигнора.  -  Базиль  вежливо  смотрел  в
глаза Анжелике Фарбье, соображая,  какого  они  цвета.  А  брови  старая
грымза чернит, и выглядит это  отвратительно.  Да  и  красные  пятна  на
материнских щеках выглядят не лучше.  Когда  пожилые  женщины,  наконец,
поймут, что краски и яркие тряпки не добавляют им красоты, а пожирают ее
остатки...
   - Вам удивительно идут  эти  серьги.  Простите,  я  не  очень  хорошо
разбираюсь в камнях. Что это?
   - Эллские изумруды, они обладают двойным блеском.
   - Изумруды? Но, моя сигнора, я всегда полагал, что изумруды зеленые.
   - Базиль, - Анжелика игриво сжала его руку, и  граф  поймал  себя  на
том, что его тошнит, - подождите, пока мы выйдем на улицу...
   До выхода надо еще дойти,  а  святые  и  угодники  смотрят  на  стадо
негодяев, расположившееся  в  их  доме,  и  молчат.  Или  обедают,  если
согласиться с казненным за  ересь  Альбином  Авирским,  полагавшим,  что
нимбоносная братия питается молитвами  и  светом  от  свечей  и  лампад.
Сегодня небесную свору накормили досыта, сейчас придет  очередь  земной.
Пьер скуп, как дарнийский ростовщик, но он играет в Анхеля. Столы  будут
ломиться от жратвы и выпивки, а завтра король придумает, как  и  с  кого
содрать очередную шкуру. И Проклятый с ним!
   Базиль Гризье уедет вместе с Морисом, и пусть  делают  что  хотят!  А
Леонард на его месте все-таки прикончил бы Тартю... Или нет? Безупречный
герцог  сломался  на  сыне,  а  тут  мать,  брат-калека,   три   сестры,
племянники, и все хотят жить.
   - А теперь, Базиль, смотрите!
   - Святая Циала! Что это?!  Они  и  впрямь  зеленые,  хоть  и  светлее
изумрудов.
   - Это не простые изумруды, а эллские, при свечах они  красные,  а  на
солнце - зеленые.
   - Моя сигнора, вы меня потрясли.
   - Прекратите меня так называть, вы брат Норы, она  теперь  мне  дочь,
значит, вы почти что сын. Или, - Анжелика улыбнулась, - племянник.
   - В самом деле? Вы рискуете, я не слишком хороший человек.
   - Вы - несносный мальчишка...
   Проклятый,  когда  же  конец?  От  Анжелики   его   избавил   Стэнье,
подхвативший супругу под иссохшую лапку, но Базиль попал из  огня  да  в
полымя. Мать сияла  и  была  полна  надежд,  граф  Мо  слушал  ее  сытое
мурлыканье, а перед глазами стояла комната  в  Речном  Замке  со  старым
оружием на стенах, радостная улыбка Алека, недоверчивый взгляд  Филиппа.
"Я сожгу твои письма, брат. Прости меня, я не могу иначе".
   Пир и впрямь был роскошным, по крайней мере для Тартю. Молодая  сияла
красотой, король значительно и серьезно целовал  жену,  касался  тонкими
губами бокала и ставил его на стол под крики гостей. Раймонда  и  Эстела
были   окружены   поклонниками,   мать    восседала    рядом    с    Его
Высокопреосвященством, почтившим  пир  своим  присутствием.  Правда,  до
буйного веселья было далеко.  Гости  чинно  обменивались  замечаниями  о
красоте Элеоноры-младшей и государственном уме Пьера, а также о том, что
наконец-то золотые и серебряные нарциссы воссоединились во славу  Арции.
После  кардинала  говорил   маршал,   затем   пришла   очередь   послов,
преподносивших венценосной чете подарки.
   На специально поставленном столе росла  гора  драгоценных  предметов.
После иноземцев за дело взялись арцийские нобили, и их подношения  иначе
чем взятками назвать было нельзя. Крылья носа  жениха  трепетали,  груда
подарков его возбуждала  сильнее,  чем  красота  сидевшей  рядом  с  ним
девственницы, которая скоро станет его. Наконец  подношения  иссякли,  и
внесли  свадебный  пирог.  Огромный,  политый  чоколатой  и   обсыпанный
орехами, украшенный живыми цветами и  бумажными  фигурками.  Сейчас  Его
Величество его разрежет, и оттуда вылетят голубь и голубка,  после  чего
все выпьют стоя и до дна,  и  мать  и  свекровь  уведут  невесту,  чтобы
подготовить  к  брачной  ночи.  Вслед  за  ними  зал  покинут   дамы   и
духовенство, и оставшиеся мужчины начнут веселиться в свое удовольствие.
   Пьер Тартю встал, гофмейстер подал ему нож с белой  костяной  ручкой,
инкрустированной перламутром. Нож и блюдо для свадебного  пирога  делают
лучшие ювелиры, потом эти вещи хранятся в доме "на счастье". Пьер вонзил
нож, умело вскрывая творение главного повара. Верх был отделен и  поднят
под приветственные крики.
   - Какая прелесть, - захлопала в ладоши  какая-то  дура.  Белые  птицы
взмыли вверх, покружили под потолком и пристроились на карнизе. Жаль, не
над Пьером. Голуби умеют гадить, как никто...
   Пьер поцеловал Элеонору, она отпила из его бокала, а он осушил  бокал
невесты и разбил об пол. Базиль не сомневался, что сердце нового  родича
разрывалось на части. Разбить хаонгский хрусталь  -  это  страшно,  куда
проще убить двоих мальчишек. Алек умер во  сне,  а  Филипп  в  бою.  Так
думает Сашни. А он, их единоутробный брат, утром отдал  Нору  убийце,  а
ночью сожжет завещание, и все будет кончено. Навсегда.
   И зачем этот дурак Сашни  приперся  к  нему?!  Отдал  бы  все  своему
Пикоку, как сначала собирался, так ведь нет! И Филипп хорош, нашел  кому
доверять - пьянице-стражнику. Но  пьяница-то  доверие  оправдал  и  даже
денег не взял... Знал бы он, что все зря. Филипп  просил  передать,  что
любит брата. Всю жизнь ненавидел, а перед смертью полюбил. Проклятый! Их
и впрямь больше нет. Обоих. Почему он все время забывает про Алека?!
   Анжелика в своих  мерзких  серьгах,  которые  вновь  стали  красными,
подошла к Норе, та мило улыбнулась и поднялась. К ним  присоединилась  и
матушка.  Опять  что-то  говорил  Стэнье,  а  потом  какой-то  вельможа,
которого Базиль не знал. Ушла невеста с сопровождающими.  Ушел  кардинал
со своей  оравой.  Ушли  дамы,  а  мужчины  перемешались.  Около  Базиля
оказался раскрасневшийся Морис в роскошном платье цвета павлиньего пера.
Стэнье-Рогге что-то громко рассказывал и смеялся,  король  величественно
восседал на своем месте, время от  времени  приподнимая  кубок,  за  его
спиной стояли новые гвардейцы. В храме Пьера еще можно было убить, здесь
не получится.
   Морис о чем-то рассуждал, кажется, о  том,  что  Раймонда  будет  еще
красивее, чем Нора. Странно, о чем бы он ни  заводил  речь,  получается,
что говорит об Антуанетте... Эллский посол опрокинул  на  себя  соусник,
барон Эж пытался что-то объяснить новоиспеченному графу  Пуйару.  Подали
мясо. Эта власть надолго, Базиль Гризье. Пьер знает, чего хочет, его  не
обмануть, мать ошиблась... Еще  бы  она  не  ошибалась!  Как  бы  ей  ни
хотелось вернуться во дворец, она бы не стала жертвовать сыновьями. Нет,
он ничего никому не скажет, Пьер уже убил всех, кого хотел,  по  крайней
мере в их семье. Если он займется другими, какое дело до этого одному из
"пуделей", это Тагэре для Арции... Филипп не хотел быть Вилльо, вот  его
и убили, как Тагэре.
   - Твое здоровье, Базиль!
   - Благодарю, Морис... Так, значит, сразу после турнира?
   - Да, не хочу задерживаться и буду рад твоему обществу. Конечно, если
ты хочешь остаться...
   - Я поеду с тобой. А теперь твое здоровье!
   Он никому ничего не должен, ему плевать на  всех.  Пусть  делают  что
хотят, а он ни при чем. Он не слышал ни одного хорошего слова  про  себя
ни от кого. И от Филиппа не слышал. До сегодняшнего дня. Занятно, о  чем
думал Клятвопреступник, прежде чем нарушил клятву? Проклятый, как же все
нализались, а Пьер уже ушел. Интересно, сможет он сделать что-то с Норой
или нет? Сможет, если уж он с пирогом не оплошал, с женой и  подавно  не
сегодня-завтра управится. Опять наливают... Как же громко они галдят,  и
чего от него нужно барону Эжу, они никогда не были дружны, а  теперь  он
подливает и подливает...
 
ПРОКЛЯТЫЙ 
 
   Эрасти Церна поднимался по лестнице в башню,  которую  приказал  себе
выстроить Анхель. Мимо не заметивших его  стражников.  Мимо  ослепших  и
оглохших слуг. Мимо синяков с Кристаллами. Мимо рыцарей с ожерельями  из
кохалонга поверх молочно-белых туник. Его не видели и не чувствовали,  а
он мог уничтожить их всех или же кого-то одного, мог сжечь дворец Анхеля
так же, как сжег  циалианский  храм,  мог  заставить  всех  обезуметь  и
перебить друг друга. Он многое мог.
   Покои Анхеля  стояли  запертыми  с  того  самого  дня,  как  великого
императора   нашли   мертвым.   Последующие    властители    старательно
поддерживали все так, как было при Светлом.  После  коронации  и  в  дни
поминовения императоры и короли в сопровождении свиты поднимались  сюда,
чтобы выпить чашу  вина,  потом  тяжелую,  обитую  бронзой  дверь  вновь
запирали, но какие запоры могут остановить Проклятого?! Тяжелые  створки
послушно отворились, и Эрасти вошел в приемную.  На  стенах  по-прежнему
мерцало оружие, а под ногами лежали ковры из медвежьих  шкур.  Здесь  он
встретил Циалу и, не желая того, убил предавшего его друга. Он не думал,
что придет сюда еще раз почти с той же целью, что  и  полторы  с  лишним
тысячи лет назад, хотя  для  него  минуло  всего  несколько  лет.  Церна
усмехнулся, вспоминая свои благие намерения и то, к чему они привели.
   Анхель умер в кабинете, но Проклятый сначала  зашел  в  спальню,  где
Циала  ждала  своего  августейшего   любовника.   Узкая   кровать   была
целомудренно закрыта кожаным покрывалом. Любопытно,  как  Анхелю  с  Циа
хватало на ней места, а  может,  они  занимались  любовью  на  шкурах  у
камина... Эрасти задумчиво коснулся рукой резной спинки.  Пусто,  так  и
должно быть. Циала не может  вернуться,  так  как  по  незнанию  избрала
смертную участь, предпочтя земную власть  вечности.  И  хорошо,  страшно
подумать,  что  б  она  натворила,  обретя  бессмертие  и  Силу.  Что-то
мелькнуло в углу. Паук! Проклятый засмеялся и произнес  короткое  слово.
Теперь маленький ткач будет  жить  очень  долго  и  вырастет  прямо-таки
огромным, если, разумеется, им с Геро  и  Рене  удастся  отстоять  право
Тарры на существование. Именно за этим Церна сюда и  пришел.  И  еще  за
тем, чтобы окончательно избавиться от болезни, которую он  долгое  время
считал любовью.
   Церна кивнул так и не осознавшему своего  счастья  паучку  и  покинул
императорскую спальню. А вот кабинет изменился. Кому-то пришло в  голову
усадить в черное кожаное кресло восковую  персону  Анхеля.  Работа  была
хорошей, даже слишком, но воск - это воск, а человеческая  плоть  -  это
человеческая плоть.
   По странной случайности неведомый скульптор усадил  свое  творение  в
той самой позе, в которой Эрасти  застиг  настоящего  Анхеля.  Император
что-то писал, склонив поседевшую голову, но  сжимавшая  перо  желтоватая
рука не двигалась, и от этого и еще оттого, что свет  зажженного  Церной
шара  был  ярким  и  неподвижным,  казалось,  что  время   остановилось.
Проклятый щелкнул  пальцами,  и  шар  погас,  зато  вспыхнули  заботливо
вставленные в шандал высокие свечи. Их огонь  был  живым,  и  наваждение
растаяло. Эрасти удовлетворенно улыбнулся и устроился в обтянутом  кожей
глубоком кресле напротив  воскового  побратима.  Клепсидра  на  каминной
полке, перевернутая незваным гостем, отмеряла десятинки. Проклятый ждал.
Он будет ждать день, два, месяц, но дождется.
 
2895 год от В.И. 
Ночь с 22-го на 23-й день месяца Вепря 
АРЦИЯ. МУНТ 
 
   Граф Мо, шатаясь, спустился во двор  и  потребовал  Бретера.  Он  был
сильно навеселе и находился в самой удручающей разновидности  опьянения,
когда человек на ногах еще держится, но соображает  плохо  и  в  придачу
становится упрям, как стадо ослов.  Главный  конюх  попытался  урезонить
королевского шурина или, по крайней мере, навязать ему  провожатого,  но
Гризье схватился за  меч,  и  его  оставили  в  покое.  Сломает  шею,  и
Проклятый  с  ним.  Того  же   мнения   придерживались   и   королевские
прознатчики, наблюдавшие,  как  граф  препирался  со  слугами,  ругался,
распутывал  безупречно  лежащие  поводья  и,  роняя   какие-то   вещицы,
забирался в седло. Среди знающих людей бытовало мнение,  что  несчастный
случай с Базилем никого не огорчит, но взять на себя роль провидения без
приказа и оплаты вперед никто не спешил. На пьяного графа махнули рукой,
тот направил коня в  сторону  от  ворот,  доехал  до  стены,  выругался,
развернул жеребца и на этот раз таки выбрался на улицу  Святого  Мишеля.
Слуги и прознатчики, проводив удаляющийся силуэт взглядом,  вернулись  в
тепло.
   Гризье медленно доехал до Ратуши, пересек рыночную площадь, свернул в
какой-то переулок и остановил коня. Движения его стали четкими, быстрыми
и настороженными. Базиль ждал, но  было  тихо.  Через  пол-оры  он  снял
золотую цепь, а потом сбросил плащ,  спешился,  вытащил  нож  и  обрезал
подпругу, после чего поставил ногу в  стремя,  словно  пытаясь  сесть  в
седло. Подпруга лопнула, но ожидавший этого  Гризье  не  свалился,  а  с
коротким злым смешком спрыгнул на землю.
   - Бретер, домой! Домой, кому говорят...
   Жеребец согласно фыркнул и исчез, Базиль поднял  плащ,  вывернул  его
наизнанку и вновь надел. Проверил притороченный к поясу кошель и  быстро
пошел в сторону Льюферы. Дом  графов  Трюэлей  казался  необитаемым,  но
Гризье и не подумал стучать в парадную дверь. Обойдя особняк,  он  ловко
влез на стоящий у самой стены каштан, оттуда на стену, по которой прошел
до примыкающего к ней вплотную флигеля. Окно во втором этаже  светилось,
и до него можно было  дотянуться.  Базиль  постучал  один  раз,  другой.
Послышался скрип открываемой рамы и простуженный шепот:
   - Кого Проклятый принес?
   - Мне нужен Базиль Пикок.
   - Кому это я среди ночи сдался?
   - Неважно. Вам просили передать. Некто,  служивший  в  Речном  Замке.
Бедняга слишком толст, чтобы лазать по деревьям.
   - Но кто вы?
   - Случайный прохожий. Я не в ладах с законом, сигнор, но  в  ладах  с
крышами и окнами. Забирайте подарочек и прощайте...
 
ПРОКЛЯТЫЙ 
 
   Первыми появились кошки. Шесть  изящных  крылатых  теней  с  горящими
золотыми глазами. Эрасти слегка шевельнул рукой, и твари,  расценив  это
как приглашение, облепили его со всех сторон. Они были одного поля ягода
и могли не церемониться друг с другом. Обычный человек, окажись он в эту
ночь в покоях Анхеля, увидел бы красивого нобиля и пристроившихся у него
на коленях и плечах короткошерстных остромордых кошек, но старый  хозяин
обладал  иным  зрением  и  иным  знанием.  Все  повторилось.  Удивление,
сменившееся ужасом, беспомощный и нелепый жест, бессвязные слова.
   - Хватит, Анхель. - На сей раз Эрасти знал, что делать. - Возьми себя
в руки. Нам нужно поговорить.
   Самая большая из кошек  подняла  морду  и  уставилась  на  пришельца,
словно подтверждая слова Проклятого.  Статный  пожилой  человек  в  алом
медленно опустился в кресло напротив Эрасти. Теперь в кабинете было  два
императора, и еще вопрос, кто казался более живым.
   - Сначала покончим  со  старым.  -  Рука  Эрасти  коснулась  кошачьей
спинки, холодной  и  жесткой,  как  эллский  гематит.  -  Без  этого  не
обойтись. Ты меня предал, старый друг. Послал на смерть, а потом надавил
на Церковь, чтобы меня объявили святым.  Твои  сообщники  привезли  тебе
твое же кольцо вместе с моими руками,  и  ты  выставил  их  в  храме,  с
помощью магов сделав нетленными. При таких  доказательствах  ты  не  мог
усомниться в моей смерти и вместе с тем чуял, что это не  так.  Мы  были
слишком связаны, чтобы не знать, на каком кто свете, хотя в те поры  оба
были людьми. Я правильно говорю?
   - Да, - с трудом выдавил из себя бывший император. - Эрасти, пойми...
   - Я давно все понял. Сегодня ты  для  меня  значишь  не  больше,  чем
дарнийский ювелир, всучивший нам за твой последний  бриллиант  фальшивые
ауры. Я не хотел твоей  смерти,  мне  была  нужна  твоя  помощь,  но  ты
испугался.
   - Нет, - глаза Анхеля блеснули, - я испугался не  тебя.  Я  испугался
собственного безумия, потому что это был ты, но это не мог быть ты...
   - У тебя всегда ум брал верх над сердцем. Сто раз это помогло, на сто
первый подвело.
   - Как ты меня нашел?
   - То, что ты вернулся, я понял сразу, а дальше все было просто.  Если
Анхель остался Анхелем, он придет в  свой  дворец  в  день  свадьбы  его
нового  хозяина.  Кстати,   о   дворце.   Что   ты   сделал   со   своим
предшественником и его семьей?
   - Раньше ты об этом не спрашивал.
   - Раньше я боялся за нашу дружбу. Теперь мне терять нечего.
   - Что ж, значит, ты и вправду свободен. А Пурину с женой и  детьми  я
приказал казнить. Они это заслужили, кому это и знать, как не тебе.