очили. Луи, как  ему  ни  хотелось
идти с передовым отрядом, стиснул зубы и  остался  с  основными  силами,
которые должны были вломиться в Белый Мост, как только  поднимется  шум.
Ноэль, нехорошо осклабившись, прошелся среди вояк,  заметив,  что  ежели
каждый сразу прикончит по одному  ублюдку,  силы  сравняются.  О  втором
вражеском отряде, находящемся в полувесе от села, старались  не  думать,
хотя Луи на всякий случай отправил в ту сторону  два  десятка  всадников
посмышленее.
   Солнце поднялось уже высоко, день обещал быть жарким. Высоко  в  небе
проплывали  горделивые  облака,  им  не  было  дела   до   непотребства,
творившегося внизу.  Луи  Арцийский  махнул  рукой,  и  отряд  на  рысях
двинулся к околице, которая  -  редкостная  удача  -  была  отделена  от
открытого пространства узким, почти пересохшим ручьем, а по его  берегам
росли высокие кусты. Место  прямо-таки  идеальное  для  засады,  если  б
орудующие в селе убийцы не были столь самоуверенны.  Теперь  же  славный
боярышник помогал не им, а  отряду  Луи,  прикрывая  его  от  случайного
взгляда.  Добравшись  до  ручейка,  всадники  остановились.   Те,   кому
надлежало воспользоваться лазом Гвенды,  спешились,  привязали  коней  и
один за другим исчезли в глубокой, заросшей перезрелой крапивой, канаве.
Обе селянки настаивали на своем личном участии, упирая на  то,  что  они
знают каждую улицу. Луи волевым решением отправил красотку-трактирщицу с
пешим отрядом, а Ганку посадил на коня впереди себя.  Конникам  тоже  не
мешало знать, где какой тупик.
   Ожидание показалось бесконечным, тем паче  ветер  доносил  звуки,  от
которых руки сами тянулись к оружию. Наконец на дальнем  конце  взвилось
пламя, почти сразу  охватившее  высохший  тополь.  Луи  взвел  курок,  и
полторы  сотни  конников  обрушились  на   бездельничающих   стражников,
бестолково таращившихся на дым. В то же время  затрещали  выстрелы  и  в
деревне. Арцийцы с  легкостью  необыкновенной  смяли  заставу  и  вихрем
понеслись по улочкам, с размаху рубя ошалевших синяков. На все  про  все
ушло не больше четверти оры, и Луи и его  люди  оказались  полноправными
хозяевами несчастного села.
   Главари нападавших и их охрана, судя по всему, были люди  с  головой.
Они не сопротивлялись,  а  при  первых  же  выстрелах  дунули  из  села,
прорвавшись через начинающийся пожар. Луи не сомневался,  что  их  целью
был большой отряд, виденный вчера его  людьми.  Остальные  оказались  не
столь счастливы. Из тех, кто стоял  на  южной  околице,  удрало  человек
двадцать, и еще с десяток бросили оружие. Те, кто орудовал внутри  села,
загружая фуры всем, что попадалось под руку, побросали мешки и  бочки  и
попрятались по щелям.
   Судя по тому, как и что творили  эти  крысы,  село  так  и  так  было
обречено. "Сборщики" трудились не покладая рук, но это все же был не тот
ужас, который творили  в  Лошадках,  а  обычный  грабеж  с  поджогами  и
убийствами. По крайней мере, Луи так считал, пока они  не  вырвались  на
площадь к иглецию.
   Там,  на  ветвях  старого  каштана,  вниз  головой  висело  несколько
человек,  среди  суконных  селянских  свит  выделялось  зеленое  одеяние
клирика.  Двое  повешенных  еще  подавали  признаки  жизни,  и   Луи   с
облегчением увидел, что ловкий, как  белка,  Хворый  Жак  прямо  с  коня
сиганул на узловатую, толстую ветку и принялся возиться с веревками,  не
обращая внимания на продолжающийся бой. Толстый Арно,  стоя  на  лошади,
бережно принимал тела, к  которым  с  земли  тянулись  руки.  Затем  Луи
отвлекся на выстрелившего ему в спину из-за двери иглеция  "сборщика"  в
белом плаще. Пуля  просвистела  над  плечом  принца,  который  мгновенно
развернул коня и с  разгона  рубанул  стрелявшего  палашом.  Больше,  по
крайней мере сейчас, на площади было нечего  делать,  и  Луи,  внутренне
содрогаясь, вошел в храм.
   Там никого не было, лучи света, пробивавшиеся через небольшие оконца,
выхватывали лики великомучеников и заступников, в столбах света  плясали
пылинки, пахло воском, лилиями, чем-то  особенным,  свойственным  только
храмам. Луи немного задержался у  иконы  своего  небесного  покровителя,
хотел было оставить свечку, да не успел, прибежал Ноэль.  Солдаты  нашли
селян, запертых в длинном сарае, видимо служившем складом  для  проезжих
негоциантов и  мытарей.  Луи  подоспел,  как  раз  когда  плачущие  люди
начинали выходить, и поразился, что это сплошь молодые женщины  и  дети.
Старух почти не было, а мужчин и  вовсе  не  нашлось  ни  одного.  Сотни
полторы доведенных до животного состояния существ выползали  из  темного
дверного проема, как из  могилы.  Кто-то  заходился  от  плача,  кого-то
рвало, но большинство шло, как во сне, с трудом переставляя ноги.
   Скоро отыскались и старики, и мужчины.  Первые  лежали  в  садике  за
иглецием. Их было много - во Фронтере люди  жили,  как  правило,  долго.
Видимо, старые жизни ни для чего не годились, и стариков перебили сразу.
А  вот  мужчин,  как  оказалось,  загнали  в   подвал   корчмы,   откуда
предварительно вывезли все запасы. Их  после  состоявшегося  на  площади
"суда", признавшего Белый Мост виновным в грабеже и убийстве на  тракте,
должны были заклеймить и вывезти на каторжные  работы  в  Тарские  горы.
Походная жаровня палача с раскаленными клеймами  отыскалась  тут  же.  В
арсенале заплечных дел мастера были и хорошо заточенные, но на сей  раз,
к счастью, не окрашенные кровью белые рога, подтвердившие подозрения Луи
на предмет происхождения  орудовавших  в  селе  мерзавцев.  Правда,  те,
похоже,  не  собирались  заниматься  ритуальными  убийствами.  А  просто
грабили, убивали и насиловали.  Луи,  однако,  было  не  до  того,  чтоб
разбираться в намерениях палачей, а  мелькнувшую  было  мысль  вытеснило
новое открытие. В той же "Белой Мальве", но в  бывшем  общем  зале  было
заперто и десятка три девушек и женщин, которых покамест миновала судьба
загнанных  в  сарай.  Видимо,  они   должны   были   развлечь   стражей,
участвовавших в уничтожении села, однако роли переменились.  Теперь  уже
уцелевшие сельчане с горящими от ненависти глазами рвались к пленным.
   Пожар разгорался,  а  удравшие  убийцы  наверняка  скоро  вернутся  с
подмогой. Луи понимал, что на него свалилась забота о нескольких  сотнях
селян, однако лицо принца даже не дрогнуло. Такое уже  было  на  Лагском
поле, когда на него словно бы что-то накатило, и он начал сухо  и  четко
отдавать распоряжения, которые сразу же выполнялись.
   Пленники (кроме троих - чтобы было,  кому  подтвердить,  опровергнуть
сказанное) были повешены на том же каштане, и сельчане мертвые снесены в
иглеций, а рога с  превеликой  осторожностью  воткнуты  в  кучу  навоза,
приготовленную для удобрения чьего-то ухоженного огорода.  Сельчанам  же
было велено захватить с собой самое необходимое и  собираться  у  ручья.
Наиболее нерадивых и медлительных подгоняли воины.  И  все  равно  принц
понимал, что они не успеют.
   "Вот и все, Ваше Величество, - подумал он о себе в  третьем  лице,  -
тут скорее всего и будет твой последний и абсолютно  бессмысленный  бой,
потому что, как только убьют тебя, прикончат и этих бедолаг, которым  ты
дал лишь небольшую отсрочку".
   Тем не менее настоящий воин признает поражение, только  умирая.  Люди
Луи рвались как бешеные, готовя западню для тех кто, несомненно, сунется
в село. Время одновременно летело галопом, когда  мысли  возвращались  к
приближающимся врагам, и стояло на месте, когда речь  шла  о  копающихся
крестьянах. Наконец все сгрудились в кучу у околицы  и  в  сопровождении
легкораненых двинулись к лесу.
   Последними уходили Гвенда и с трудом державшийся на ногах здоровенный
мужик, вытащенный Жаком из петли. Здоровяк оказался войтом и  любовником
красотки-корчмарки, которая помогала ему идти, не  забывая  оглядываться
на четверых подростков. Трое парнишек шли насупившись,  глядя  в  землю,
девочка тащила  на  руках  большую  пеструю  кошку  и  ревела  в  голос,
оплакивая мать, убитую при попытке вырвать мужа из рук палачей.
   Нестройная толпа медленно тащилась по скошенному лугу. Между  ними  и
спасительной опушкой оставалось еще с полвесы,  когда  в  село  ворвался
тарскийский отряд. Те, безусловно, не ожидали, что победители так быстро
расстанутся с добычей.
   Застава из трех десятков всадников  была  выставлена  с  той  стороны
Белого Моста, откуда,  по  мнению  Ноэля,  следовало  ожидать  атаки,  и
годоевцы не заставили себя ждать. Это были  не  фискальные  стражники  в
белых  и  лиловых  плащах,   а   опытные   тарскийские   кавалеристы   с
черно-красными флажками на пиках. Они сразу  же  заприметили  заставу  и
слаженно пришпорили коней.
   Люди  Ноэля,  видимо  не  ожидавшие,  что  врагов  будет  так  много,
растерялись  и,  бестолково  нахлестывая  лошадей,   бросились   наутек.
Разгоряченные погоней тарскийцы, вися на плечах у преследуемых,  стрелой
пронеслись  по  главной  улице  села,  но,  на  противоположной  окраине
удиравшая застава внезапно развернула коней навстречу  врагу,  а  рядом,
как из-под земли, выскочил и сам Ноэль с сотней наездников.
   Арцийцы помнили строжайший приказ - не стрелять, и удалили в дротики,
а потом взялись за палаши.
   Все решила внезапность. Первые ряды преследователей, запертых в узкой
улице, были опрокинуты, и тут  крыши,  щедро  облитые  лучшей  Гвендиной
царкой, запылали жарким, почти невидимым в свете дня огнем. Тарскийцы не
выдержали - с грехом пополам  развернули  коней,  пытаясь  вырваться  из
пылающей мышеловки, и со всего маха  врезались  в  своих  же,  вдребезги
разнеся боевой порядок. И в это время Луи двинул вперед всех, кто у него
остался.
   Десятки и пятерки конников ударяли со всех сторон,  не  давая  врагам
опомниться  и  пересчитать  противника.   Суматоху   усугубило   падение
подрубленных пирамидальных тополей, окружавших пылающее село. Отряд  Луи
дрался умело и яростно, и тарскийцы, атакованные с разных  сторон  и  не
знающие о своем численном превосходстве, ринулись в единственное, как им
казалось, безопасное место. Но  широкая  сначала  улица  к  концу  резко
сужалась и выводила к мельничной  плотине,  перегораживавшей  болотистую
речонку. Кони оскальзывались, вязли в тине,  падали,  а  тех  всадников,
кому удалось влететь на плотину, встретили выстрелами в упор.
   Принц оглянулся. Обитатели  уничтоженного  села  уже  скрылись  среди
молоденьких  берез,  а  тарскийцы,  растеряв  боевой  задор,  бестолково
метались по пылающему селу. Луи с  облегчением  вздохнул  и  подал  знак
горнисту. По звуку трубы арцийцы развернули коней и россыпью устремились
к лесу, предусмотрительно взяв в сторону от места,  в  котором  укрылись
сельчане. Однако преследователям было не до погони, да  и  подошедшее  с
севера пыльное  облако  прикрыло  отступавших,  делая  стрельбу  по  ним
бессмысленной.

2229 год от В. И. 3-й день месяца Собаки.
Гверганда

   Марциал действовал по всем правилам. Прежде  чем  отдавать  приказ  о
штурме,  следовало  предъявить  ультиматум  и  провести   артиллерийскую
подготовку, и вице-маршал  отрядил  к  стенам  города  четырех  красивых
всадников - трубача, двух знаменщиков с  арцийским  штандартом  и  белым
флагом и молодого офицера с письмами, адресованными командору  Мальвани,
Архипастырю и Эландскому герцогу. Одуа не ждал от этой затеи ничего,  но
Михай Годой велел начать с этого, да к тому же традиция  есть  традиция.
Вице-маршала  несколько  удивило,   что   император   сам   назвал   имя
парламентера  -  виконта  Леона  ре  Фло  че  Лита,  происходившего   из
враждебной как Базилеку, так и Годою фамилии, и к тому же дружка  принца
Луи. Впрочем, Марциал не собирался оспаривать  приказ  императора.  Леон
так Леон, и  стройный  светловолосый  арциец  получил  три  запечатанных
свитка и приказ передать их по назначению.  Виконт  не  просто  исполнил
приказ, он пошел дальше, вручив защитникам Гверганды не  только  письма,
но и себя.
   Не прошло и  оры,  как  ре  Фло  оживленно  болтал  с  "Серебряными",
рассказывая о житье в Мунте до и после Годоя и не подозревая, какую бурю
вызвала его персона среди вождей. Феликс и Мальвани вскинулись на дыбы и
потребовали прогнать виконта взашей, а то и  допросить  с  пристрастием.
Шандер с пеной у рта доказывал, что парень ничем не  хуже  "Серебряных",
ушедших в Эланд от короля Марко. Рене молча слушал, потом осведомился:
   - Шани, возьмешь его к себе?
   - Конечно, - улыбнулся Гардани, - мне он нравится.
   - Тебе бы и граф Койла понравился, - скривился Мальвани.
   - Ну уж нет, - отмахнулся Шандер, - Койлу я  видел.  За  предателя  я
его, правда, не держал, но иметь с таким дело - увольте!
   - И все же я не стал бы брать к себе этого  арцийца,  -  с  сомнением
проговорил Феликс, - после того, что произошло...
   - Вот именно после того, что произошло, и нужно брать,  -  усмехнулся
Аррой, подставляя лицо проглянувшему солнцу, - вы боитесь второго Койлы?
Этого не будет!
   - Почему ты так уверен?
   - Потому что парня подобрал сам Годой из числа тех  фамилий,  которые
только и смотрят, как бы расстаться с  узурпатором  и  перейти  на  нашу
сторону. Как ты думаешь, зачем он это сделал? Да для того, чтоб  мы  его
или отшвырнули, или, того лучше, казнили, увидав в нем предателя.  Тогда
другим арцийским нобелям неповадно  будет  с  нами  связываться.  Расчет
нехитрый.
   - Что ж, - кивнул красавец Мальвани, - очень может. быть...  Излишняя
подозрительность отталкивает, но все же, Шани, постарайся, чтоб этот Фло
не оказался у тебя за спиной во время боя... Хотя, - командор неожиданно
засмеялся, - если мальчишка удался  в  отца,  его  за  хвост  удерживать
придется, чтобы не лез впереди  всех.  Кстати,  Рене,  а  что  на  месте
Марциала сделал бы ты? Я не имею в виду всяческие интриги...
   - Я? - герцог рассмеялся. -  То,  чего  ты  в  свое  время  опасался.
Прорвался бы в город  с  моря,  при  хорошем  ветре  осенью  это  вполне
возможно. Ваши цепи, конечно, хороши, но есть управа и на них...
   - Какая это? - набычился Мальвани.
   - Рене! Сезар, - Феликс укоризненно покачал головой, - кто о  чем,  а
монах о свечках... потом разберетесь, как  брать  Гверганду  с  моря,  а
сейчас нам еще нужно ответить на письма.
   - Ответим, - махнул рукой Рене.
   И эландцы, и арцийцы рвались в бой. Первые были уверены в своем вожде
и еще никогда не терпели поражения, вторые жаждали отомстить за  Лагский
позор. Воины пребывали в приподнятом  настроении,  свободные  от  службы
собирались в кружки, звучали соленые шуточки в адрес Марциала  и  Годоя,
которые перемежались взрывами хохота. Даже опытные вояки, и те то и дело
проверяли пистолеты и шпаги. Никто не сомневался, что Годой  обломает  о
Гверганду свои поганые зубы.
   Рене и Мальвани были опытными военачальниками  и  знали,  как  дорого
такое оживление. Разумеется, они, как могли, поддерживали  своих  людей,
то и дело появляясь на стене, улыбаясь незатейливым  шуткам  и  отпуская
свои. Но на душе у них было невесело. Они не сомневались ни  в  крепости
стен, ни в сердцах их защитников. Бесило другое - они пошли на поводу  у
Годоя, поступая именно так, как он  и  ожидал.  А  ожидал  он,  что  они
намертво встанут у Адены, которую  можно  штурмовать  до  бесконечности.
Самозваный  регент  намеренно  бросал  в  аденскую  мясорубку  арцийских
предателей, которых в спину гнали горцы, но  не  тронул  своих  основных
сил. Тарскийцы, значительная часть наемников-южан и таянцев  сейчас  при
Михае, который выигрывает, как бы ни пошли дела.
   Они  сидят  за  рекой  и  гранитными  стенами?  Очень  хорошо!  Годой
окончательно подчиняет Арцию, кормит досыта своего  монстра  и  приводит
его сюда. Исход очевиден. Они выходят в поле и дают  сражение.  И  опять
лжеимператор в выигрыше, кто бы ни победил.
   Победит Марциал? Прекрасно, силы Эланда уничтожены, а число  арцийцев
и гоблинов изрядно  сократилось,  можно  долго  не  опасаться  интриг  и
недовольства своих новых подданных. Верх одержат эландцы? То же самое. С
той лишь разницей, что Годой бросит  против  обескровленного  противника
свежую армию. Нет. Принимать бой за  стенами  крепости  нельзя.  Значит,
осада... Когда-то очень давно старший брат показал совсем еще юному Рене
диковину - найденные по весне черепа двух оленей, сцепившихся рогами  во
время осеннего боя. Беспомощные, навеки связанные  друг  с  другом,  они
приняли  смерть  то  ли  от  волчьих  клыков,  то  ли  от  голода.   Эти
переплетенные друг с  другом  могучие  рога  потрясли  будущего  герцога
Эланда, и он  навсегда  запомнил  слова  Лериберта:  "Это  самая  жуткая
ловушка, которую может подстроить судьба".
   Рене еще раз хохотнул  незатейливой  солдатской  шутке  и  отошел  от
костра, у которого изъяснялись друг  другу  в  вечной  дружбе  несколько
маринеров-артиллеристов и мушкетеры из числа  бывших  "Ловцов  Жемчуга".
Ветер с моря приятно холодил  лицо.  Герцог  вздохнул  и  пошел  дальше,
сопровождаемый верным Зенеком.
   ... Наутро затянутый в черный с серебряной оторочкой доломан Леон  ре
Фло сопровождал графа Гардани, который церемонно  поклонился  выехавшему
навстречу Марциалу и вручил ему незапечатанный свиток, на  котором  было
три слова "Нет" и три подписи - Архипастыря  Феликса  Первого,  Великого
герцога Эландского  и  Таянского  Рене  Арроя  и  маршала  Арции  Сезара
Мальвани.

2229 год от В. И. 14-й день месяца Зеркала.
Арция. Мунт

   Все вышло именно так, как он рассчитывал, и  это  радовало  и  бесило
одновременно. Радовало, потому что он не допустил в  своих  расчетах  ни
одной ошибки и все и всех оценил правильно. Бесило, потому  что  Рене  и
Сезар оказались (как он и думал) неуязвимыми. Марциал сделал все что мог
и даже более того. Годой в глубине души  признавал,  что  он  прошел  бы
точно тем же путем и скорее всего с тем же результатом...
   Новоявленный император еще раз просмотрел донесения вице-маршала Одуа
и цидули  своих  прознатчиков.  Все  совпадало,  братец  ныне  покойного
Бернара оказался хорошим стратегом, но против него были не только  Аррой
и Мальвани, не только славящаяся своими несокрушимыми стенами Гверганда,
но и природа. Форсировать реку, в которую спокойно заходят самые большие
корабли, а с одного берега с трудом (да и то через  окуляр)  разглядишь,
что делается на другом, дело по сути безнадежное.
   Одуа действовал безукоризненно и все равно остался там же, где был  в
начале кампании, да еще потерял добрую четверть  своей  армии.  Впрочем,
будь братец Бернара глупее и трусливее, потерь было  бы  меньше...  Хотя
одну победу Марциал все же одержал: Годой раздумал отправлять его  вслед
за его родственничками, по крайней мере пока не  закончатся  все  войны.
Так что просьба вице-маршала об отступлении на зиму на более  подходящие
позиции не станет поводом для его отставки  с  последующей  отправкой  в
Варху к господину Шаддуру, отчего-то предпочитающего наполнять  Чашу  за
счет аристократов...  Можно  подумать,  у  простолюдинов  кровь  другого
цвета.
   Михай уже принял решение, но на всякий случай еще раз  склонился  над
картой, исчерканной  зеленым  и  черным.  Вот  устье  Адены,  в  котором
расположена Гверганда. В городе - три моста  и  паромная  переправа,  но
Мальвани укреплял его больше десяти лет  и,  похоже,  собирался  воевать
отнюдь не с Эландом. Во  всяком  случае,  перестроенные  при  нем  форты
оказались для удара с юга неприступными. Марциал штурмовал их восемь раз
и всякий раз отступал с большими потерями. Прознатчики особенно отмечали
меткую стрельбу осажденных, и дело было даже не в качестве и  количестве
их пушек, хотя те и  были  хороши,  а  в  ловкости  и  умении  орудийной
прислуги и артиллерийских офицеров, которыми командовал граф Гардани.
   Тарский господарь скрипнул зубами - воспоминания,  как  он  при  всем
честном народе полуодетый стоял на  коленях,  а  его  шею  душила  цепь,
намотанная на руку к