корону Волингов,  Анастазия  вручила
Пьеру  золотой  шар,  увенчанный  нарциссами,  а  нунций  Архипастыря  -
короткий и широкий меч.  Старательно  и  гордо  вышагивая,  сын  сигноры
Стэнье-Рогге направился к выходу. Тяжелые двери храма распахнулись,  гул
колоколов и стоны органа смолкли. Король ступил на ковровую  дорожку.  И
тут раздался надсадный кошачий вопль.
   Маленькая серая кошка (и как только ее не заметили!) сидела на  алом,
затканном золотыми нарциссами бархате, глядя на приближающегося  короля,
и орала громко и нагло. В  ритуальной  тишине  резкие,  скрипучие  крики
казались издевательством. Прогнать нахалку  никто  не  отваживался:  для
этого  требовалось  вступить  на  "королевскую  тропу",  что   считалось
оскорблением величества. Равно невозможным было чем-то бросить в поганую
тварь или крикнуть нечто не имеющее отношение к обязательным здравицам.
   Первым опомнился  Пьер,  решительно  ступивший  на  ковер.  Это  было
правильно - обойти вопящее животное, которое вряд ли станет  дожидаться,
когда на него наступят. Кошка и не стала, но, вместо того чтобы шмыгнуть
в толпу, повернулась  и,  гордо  подняв  тоненький  хвост,  пошествовала
впереди короля, немыслимым образом соразмеряя свой шаг  с  шагом  Пьера.
Более того, прежде  чем  пройтись  по  королевскому  бархату,  помойница
умудрилась влезть в деготь или смолу, и за ней по алому  цвету  Волингов
тянулась четкая цепочка следов, черная и блестящая.
   В звенящей тишине кошка и король продолжали свое немыслимое  шествие,
и где-то на середине пути случилось неизбежное. Чей-то голос, звонкий  и
сильный,  прокричал  на   всю   площадь   "кошачья   лапа"   и   залился
издевательским хохотом.
   Кошка не повела и  ухом,  торжественно  вышагивая  по  направлению  к
трону, а вот лицо Пьера стало медленно зеленеть. Темнобородый  стражник,
стоявший во втором ряду оцепления, наоборот, побагровел,  в  его  глазах
читался ужас от того, что сейчас свершится, но бедняга не мог  ничего  с
собой поделать. Понимая, что самым легким  наказанием  для  него  станет
ссылка в дальний гарнизон, он  зашелся  в  приступе  неистового  хохота,
заразив им соседей спереди и слева. И вновь прозвенел голос:  "Смотрите,
драный кот на троне Волингов", - и на это точно стоило посмотреть!
   Серенькая киска была не одинока.  На  королевском  седалище  расселся
облезлый черный кот. Половина его хвоста, равно как и ухо, была потеряны
в битве, грудь и морду  украшали  многочисленные  шрамы.  Кот  потянулся
передом и задом и зевнул  во  всю  пасть,  обнажив  внушительные  клыки.
Кто-то из придворных решился  положить  конец  непристойному  действу  и
попробовал схватить хвостатого узурпатора, но тут же с криком  отскочил,
прижимая руку к окровавленному лицу. А кот, выпрямившись, как  изваяние,
вперил желтые глаза в приближающегося короля, глядя на него сверху вниз.
   "А у котяры-то шрамы честные,  он  -  воин,  хоть  и  не  Волинг!"  -
выкрикнул все тот же голос, странным образом покрыв всю площадь. Синяки,
присутствующие в толпе в немалом количестве,  давным-давно  должны  были
унять крикуна, но не уняли!
   Кот на троне между тем совершил нечто вовсе непотребное,  после  чего
спрыгнул на голову ошалевшему нобилю в цветах  Тартю,  мимоходом  рванув
его когтями, и исчез у основания  помоста  ровно  в  тот  момент,  когда
красные сапоги  Пьера  ступили  на  последнюю  из  тринадцати  ступеней,
ведущих наверх. Увы, трон был безнадежно осквернен, и король встал перед
непростой  дилеммой:  рискнуть  парадным  одеянием  или   же   принимать
поздравления стоя.
   Будь на месте Пьера Анхель Светлый, Рене Счастливый или даже красавец
Филипп, они бы обратили все в шутку. Но редкие короли не боятся  уронить
свое величие и, как правило, его  роняют.  Рене,  весело  махнув  рукой,
уселся бы на ступеньки. Анхель сказал  бы  что-то  такое,  от  чего  вся
площадь зашлась бы в хохоте, а Филипп спрыгнул в толпу и обнял бы первую
попавшуюся красотку. Пьер же бестолково замер перед загаженным троном, и
тут с площади донеслось: "Да уберите же, в конце концов, с трона кошачье
дерьмо!" Король, потеряв самообладание,  со  всей  силы  пнул  золоченое
кресло, которое оказалось прочным и устойчивым, а вот  отличной  выделки
красная  замша  не  смогла  защитить  ногу  монарха  от  удара.   Король
сморщился, словно от зубной боли,  а  с  площади  донеслось:  "Променяли
волка на драную кошку", и Пьер, не выдержав, завопил: "Стража! Схватить!
Очистить площадь!"
   Люди, толкаясь, бросились в проулки, откуда  и  так  напирала  толпа,
кто-то кричал, кто-то задыхался, кого-то чуть ли  не  вдавили  в  стену,
кто-то свалился под ноги бегущим. К счастью,  новый  командор  городской
стражи оказался  умнее  и  короля,  и  горожан.  Изрыгая  проклятия,  он
остановил расходившихся вояк, велев им не теснить людей в узкие улицы, а
растаскивать толпу изнутри  за  счет  пустовавшего  во  время  церемонии
центра площади. Давку остановили, но звонкоголосого нахала,  разумеется,
не нашли - да, правду сказать, и не искали.
   Сделав свое дело, усталые  и  злые  стражники,  молча  отправились  в
казармы, понимая, что они в  любом  случае  окажутся  виноватыми,  а  по
городу кругами расходились  истории  одна  нелепее  Другой.  Чаще  всего
поминалось "кошачье дерьмо на троне", а старики, видевшие уже четвертого
короля,  качали  головами  и  бормотали:  "Не  будет  толку   от   этого
царствования, ой не будет!"
 
2895 год от В.И. 
25-й день месяца Волка 
ГВАРА 
 
   Базиль Гризье, граф Мо, не считал себя великим храбрецом, но  страшно
ему не было. Кончится  все  -  и  ладно.  Еще  накануне  он  старательно
продумал, что  говорить,  но  загодя  приготовленные  слова,  призванные
скрыть страх, не понадобилось, потому что не было страха. Не было вообще
ничего, Базиль чувствовал себя не осужденным на казнь, а  "странствующим
во имя познания", которому удалось стать участником варварского обряда в
чужой стране. Глаза видели все, но это не вызывало никаких чувств, кроме
вялого удовлетворения, что умрет он все-таки по-человечески. Вот окажись
на его месте Пьер Тартю, эскотцев ждало бы изумительное зрелище.
   Воины   в   серо-черно-малиново-изумрудных   плащах,   сопровождавшие
осужденного, хранили полную невозмутимость, но  презрения  на  их  лицах
все-таки не было, презрения, с которым на него  глазели  жители  родного
города Мунта. Там  казни  любого  из  Вилльо  радовались  бы  на  полную
катушку. Базиль поднял глаза к серенькому, унылому небу. Помолиться, что
ли, для приличия? Да нет, зачем... Тем паче нужных молитв он не  помнил,
а обращение к покровителю охотников святому Юверу явно не годилось.
   Процессия медленно  миновала  замковый  двор  и  вышла  на  невысокую
террасу, примыкавшую к крепостной стене. Ненавязчивый  ветерок  развевал
странные полосатые флаги на высоких шестах,  между  ними  на  возвышении
расположился Лось в окружении местных нобилей и гостей. Справа  и  слева
от повелителя Гвары стояли тяжеловооруженные воины, среди которых Гризье
заприметил и дарнийцев. У подножия помоста  располагалась  плаха,  ниже,
под террасой, толпился народ, а вверху над  башнями  кружили  неизбежные
голуби. Базиль заметил, как голова в  рогатом  шлеме  (Рорик  явился  на
казнь в полном боевом облачении, подчеркивая тем самым,  что  война  для
него уже  идет)  повернулась  в  его  сторону  и  эскотец  поднял  руку.
Стражники двинулись вперед, и Базиль последовал  за  ними,  стараясь  не
споткнуться в своих скользких сапогах на утоптанном снегу.
   Гризье хотел лишь одного -  чтобы  эскотцы  управились  поскорее,  он
по-прежнему не боялся, но на  него  накатилась  одуряющая  слабость.  Не
хватало только упасть в обморок на глазах у всей  толпы  и  Луи  Трюэля.
Надо было все же заставить себя поесть,  а  он  не  смог  ни  вчера,  ни
сегодня. Скорей бы...
   Проклятый, но почему он не боится? Наверное, потому, что умирают лишь
раз. Он умер, когда попался в руки Кэрны и  его  приятелей.  Когда  атэв
напомнил о сурианском обычае разрывать предателей лошадьми, Базиль  едва
удержался от крика, но его отпустили. Маркиз Гаэтано не зря  был  лучшим
другом горбуна, он не умел убивать пленников
   Любопытно, что сталось с королем? Если он жив, Пьер  еще  напляшется;
впрочем, если мертв, мир все равно наступит не скоро.  В  Арции  слишком
много нобилей, которые предпочтут смерть власти кошачьего ублюдка.
   Проклятый! А эти еще откуда?! Граф Мо, не поверив собственным глазам,
уставился на  двух  скованных  пленников.  Первого,  с  такими  широкими
плечами, что, несмотря  на  высоченный  рост,  он  казался  приземистым,
волокли четверо дюжих "полосатиков",  второй  шел  сам,  но  переставлял
ноги, как марионетка, а на обычно наглом лице застыл животный ужас. Вот,
значит, как... Новые  гвардейцы  оказались  не  такими  умными,  как  им
казалось. Лось воевать умел и  любил  -  похоже,  весельчак  Эсташ  свое
отшутил.
   Базиль вспомнил, как милейший лейтенант пообещал  въехать  в  Мунт  в
трауре по погибшему во имя короля графу Мо. Нельзя сказать, чтоб  Базиля
расстроила эта шутка, но увидеть посеревшее лицо лейтенанта было приятно
и вместе с тем противно. Базиль всегда  смеялся  над  Артуром  Бэрротом,
носившимся с рыцарскими добродетелями, как курица с яйцом,  но  смотреть
на перетрусившего арцийского лейтенанта было не менее мерзко, чем...  на
обгадившегося претендента на арцийскую корону. Воистину,  Пьер  подбирал
офицеров по себе.
   К помосту осужденных подвели одновременно, и Базиль,  поравнявшись  с
Эсташем, прошипел: "Возьмите себя в руки. Вы - арцийский  нобиль,  а  не
подыхающая крыса!" Если б он дал трусу по морде, может, это  и  возымело
бы  действие,  но  слова  до  Эсташа  не  доходили.  Зато  их   услышали
"полосатики",  и  Базиль  был  готов  поклясться,  что   в   их   глазах
промелькнуло нечто очень похожее на одобрение. Лось еще раз поднял руку,
хрипло протрубил старинный рог,  ему  откликнулся  барабан  и  несколько
волынок.  Затем  все  стихло,  от  строя  воинов  отделилось  двенадцать
человек, все, как  на  подбор,  высокие  и  плечистые.  Откуда-то  вышла
девушка лет пятнадцати с толстыми льняными косами, неся  в  обеих  руках
нечто, покрытое  полосатым  полотнищем.  Двенадцать  воинов  по  очереди
просовывали руку под покрывало, вытаскивая какие-то небольшие  предметы.
Девушка ушла,  ее  место  занял  глубокий  старик,  к  нему  протянулось
двенадцать раскрытых  ладоней,  на  которых  лежало  что-то  похожее  на
монеты.
   - Имре Ра-Борне, Дьердь Ра-Мелэ, Ласло Ра-Данн, - тонким  срывающимся
голоском провозгласил  старец.  Трое  воинов  разом  преклонили  колени,
повернувшись к Рорику. Властитель Гвары и Набота грузно поднялся, поднял
забрало и проревел:
   - Вы - рука судьбы. Помните: один удар - одна смерть.
   И тут  Базиль  вспомнил.  В  Гваре  придерживались  старых  эскотских
обычаев и не держали палачей. Осужденных казнили  воины,  кто  именно  -
определял жребий. Граф Мо  проследил  глазами  за  избранниками  судьбы.
Который же его? Высокий  желтоволосый  воин,  вроде  бы  Ласло  Ра-Данн,
подошел и стал рядом. Гризье с  отстраненным  любопытством  рассматривал
своего будущего убийцу. Похоже, эскотец и впрямь  в  состоянии  отрубить
голову одним ударом, и  слава  Проклятому!  Смерти  Базиль  все  еще  не
боялся, но вот боли... Граф не сомневался, что пыток ему не вынести,  но
удар меча как-нибудь переживет. "Переживет?" Гризье  невольно  улыбнулся
пришедшему в голову словечку.
   - Жись, - громыхнул Рорик Ра-Гвар, -  твоя  подлая  жизнь  кончается.
Можешь что сказать нам або Творцу?
   - А пишов ты, Лось скаженный, - огрызнулся фронтерец, - як бы не  был
я в кандалах, я б тоби рога б повыдергал.
   - То не будь бы ты в оковах, - не растерялся  эскотец,  -  я  б  тебя
напополам разорвал, шкура продажная! Тебя б не честной сталью казнить, а
собакам  отдать,  да  псов  жалко.  Потравятся  еще  от   такой   змеюки
подколодной!
   - Тоби добре гавкать, як шо вас  на  мене  одного,  як  тих  псов  на
кабана.
   - Был бы ты кабаном, а не крысой, тебя б тут не было. По-перше, ты  б
слово не нарушил и короля б не продал. По-друге,  тебя  б  не  заловили.
Вояки, Проклятый вас побрав бы,  только  сзаду  да  ночью  да  с  кривым
копьем!
   -  То  ваши  скаженные  на  нас  ночью  накинулися,  да   ще   зверюг
понатравили! Як бы не то...
   - Як бы, як бы, - передразнил Рорик, - як бы  в  свиньи  рога  росли,
была б она корова!
   - И ростуть, тилькы та свыня лосем прозывается.
   Базиль с непонятным восторгом слушал  этот  дикий  разговор,  он  уже
ничего не понимал. Гварский господарь  и  скованный  пленник  на  глазах
огромной толпы лаялись, как пьяные возчики  в  придорожной  таверне,  и,
похоже, получали от  взаимных  оскорблений  удовольствие.  Пленника  еще
можно понять, но Рорик?!
   - Ты, крысюга вонючая, - орал эскотец, - да за Александра ты  еще  не
такое заслужил, я за него всех передавлю, а тебя первого.
   - Да видел я того короля...  -  начал  Жись,  но  договорить  ему  не
позволили.
   Рев Лося "Молчать!" накрыл притихшую площадь снежной лавиной,  Гризье
показалось, что даже  лошади  и  те  присели  на  задние  ноги.  Пленник
вскинулся что-то сказать, но  два  "полосатика"  его  умело  скрутили  и
швырнули на колени.
   - Ты не короля продал, ты все  Благодатные  земли  загубил!  -  резко
произнес Лось  совсем  другим  голосом  и,  повернувшись  к  невозмутимо
следившему за перебранкой и дракой Имре, добавил:
   - Делай свое дело, воин. А  мы,  с  помощью  Святого  Эрасти,  весной
сделаем свое.
   Избранный жребием выхватил меч. Жись забился в цепях - не от  страха,
от ярости, но  держали  его  крепко.  Сверкнула  сталь,  что-то  круглое
покатилось в сторону, подпрыгивая, как кочан капусты. На утоптанный снег
хлынула нестерпимо красная кровь, а обезглавленное  туловище  обмякло  и
повисло в своих цепях.
   - Помни о смерти, -  невольно  прошептал  Базиль  и,  столкнувшись  с
непонимающим взглядом своего палача, пояснил:
   - Был такой мудрец, он сказал: "Помни о смерти в  радости,  тогда  ты
сможешь взглянуть ей в лицо".
   Эскотец торжественно наклонил голову,  явно  запоминая  понравившиеся
слова. Тело Жися унесли, чтобы, как понял Базиль, таки скормить собакам,
а голову подняли с окровавленного снега  и  положили  в  простую  ивовую
корзинку с крышкой. Следующим будет весельчак Эсташ,  а  затем  настанет
его черед...
 
2895 год от В.И. 
25-й день месяца Волка 
ГВАРА 
 
   - Он неплохо умер, - бросил Рорик, принимая из рук сигуранта кубок  с
вином, - жаль, не годом раньше.
   Да, Жись  умер,  и  это  было  только  началом.  Умереть  должны  все
предатели. Это не вернет ни Сандера, ни Рито, ни Ювера, ни Эжена, но это
справедливо, и это  нужно  Арции.  Раньше  Луи  Трюэль  терпеть  не  мог
разговоров о святом мщении и прочей чепухе - теперь  он  не  успокоится,
пока не увидит Тартю и Рогге на плахе. Хотя, говоря по чести, шансов  на
это немного, сила явно на стороне  ублюдка  и  "паучат".  Но  первый  из
предавших уже поплатился... Граф Трюэль проследил взглядом, как воины  в
полосатых плащах за ноги волокли тело фронтерского вожака.
   - Да, умер он сносно... Но  я  по-прежнему  против  казни  Гризье,  -
негромко произнес сидевший рядом с гварским властителем  граф  Лидда,  -
Рорик, вы совершаете ошибку.
   Лось не ответил, и Луи счел своим долгом вмешаться:
   - Я ненавижу эту породу, монсигнор, но Тартю ненавижу еще  больше,  а
он хочет, чтобы посла казнили.
   - Я тоже думаю, что Пьеру Тартю нужна смерть  Гризье.  -  Граф  Лидда
задумчиво тронул цепь на груди. - Но чего хочет сам Гризье?
   - Он не боится, - хмуро бросил Лось, - я такого от сукиного  сына  не
ожидал, но надеяться ему не на что.
   - Он и не надеется. Я был у него вчера, - заговорил кардинал,  и  Луи
подумал, что Жоржу Мальвани не по себе. Вряд ли от вида крови,  у  Беток
брат покойного маршала видел и не такое. Лицо  Его  Высокопреосвященства
оставалось невозмутимым, но Луи слишком хорошо знал  Сезара,  а  мужчины
рода Мальвани похожи не только внешне. Ювер еще шутил, что на самом деле
они все-таки разные, просто для людей все "тигры" на  одно  лицо.  Жорж,
почувствовав взгляд, обернулся.  -  Луи,  вам  не  кажется,  что  иногда
нарушить данное слово почетнее, чем сдержать? Ваш дед ничего на сей счет
не говорил?
   - Не припомню, - удивился Трюэль, - но мысль любопытная.  Дед  как-то
сказал, что проще всего тупо следовать "Кодексу Розы". Самое худшее, что
тогда может с тобой случиться, - это смерть.
   - Не помнишь, к чему это он? - быстро переспросил Мальвани.
   - Кажется, речь шла об Артуре... Нет, точно не помню.,
   - Жаль...
   - От, развели филозопию, - набычился Лось, - воину это  ни  до  чего.
Если слово дал по-глупому, нечего его держать! Вот как бы  ты,  -  палец
Рорика уперся в грудь Луи, - узнал про измену, а с тебя б обманом  слово
вытянули молчать, ты б молчал?
   - Ну, я бы не дал такого слова никогда.
   - Ой, не зарекайся. Вы, арцийцы, - путаники.  Вот  стану  я  с  тобой
говорить, скажем, о Гелене, да и попрошу поклясться. То бишь не говорить
никому, что я тебе скажу. Ты ж пообещаешь, потому как будешь думать, что
то про честь женщины. А я тебе  про  измену  расскажу,  га?  -  Рорик  с
довольным видом откинулся назад. - И что ты со мной делать будешь? И  со
словом тем дурным?
   - Можно, не нарушая слова, убить изменника, - заметил Мальвани,  -  и
все будет в порядке.
   - Уел, Твое Высокопреосвященство, умный ты, за что и люблю. И еще  за
то, что с мечом на "ты"..
   - А раз уел,  так  послушай.  Если  хочешь  подложить  Пьеру  свинью,
отпусти его посла.
   - После того, что тот нес? Да за кого он меня  держать  станет?  Нет,
нельзя его отпускать...
   - Не хочешь отпускать наглеца, -  улыбнулся  граф  Лидда,  -  отпусти
труса.
   - Труса?! Еще чего? Червяков нужно давить. И хватит об этом!  -  Лось
сунул пустой кубок кому-то из слуг и махнул рукой.
   Наступил черед лейтенанта Эсташа. Этот не бранился, а умолял,  каялся
и доносил. Луи прикрыл глаза, чтобы не видеть перекошенного лица, но,  к
сожалению, заткнуть уши было невозможно.
   Лейтенант новой гвардии Пьера Тартю очень хотел жить, но единственный
довод, который он  приводил  в  свое  оправдание,  -  это  то,  что  его
заставили. Что именно заставили - было неясно, так как  все  прегрешения
Эсташа перед Гварой и покойным Александром Тагэре состояли  в  том,  что
лейтенант  со  своим  отрядом  проводил  графа  Мо  до  границы,  где  и
остановился. Эскотцы напали на них на арцийской земле  и  повязали,  как
овец, пленник должен был возмущаться, а он ползал на коленях.
   Из нечленораздельных воплей следовало, что во всем виноват граф Мо  и
его родня, а сам  Эсташ  всегда  ненавидел  предателей  Вилльо  и  готов
собственной рукой покарать хотя бы одного из них. Арциец вопил бы долго,
но Лось не был расположен слушать.
   Все повторилось. Извивающийся,  на  сей  раз  от  ужаса,  осужденный,
рассекающий воздух тяжелый двуручный меч,  подпрыгивающая  голова,  алые
пятна на подтаявшем снегу... Как просто, словно свинью закололи.
   - И все же, Рорик, я должен в последний раз попросить вас подумать, -
Лидда на удачу явно не надеялся, говоря  лишь  для  очистки  совести,  -
казнить посла Тартю - глупость.
   - Да кто он мне, этот кошкин  сын?!  Пусть  хоть  лопнет  со  злости,
мне-то что?  От  Церкви  отлучат,  дак  мы  свою  учредим,  и  пошли  те
кантисские святоши жабе под хвост. - Рорик подмигнул Луи.  -  Война  так
война! Этот недоделанный поганец еще меня не знает.
   - Боюсь, как раз  знает,  -  вставил  граф  Лидда,  -  потому  так  и
поступает. Он ублюдок и трус, но с головой у него все в порядке.
   - А трусу голова - что курице крылья. Хоть есть, хоть нет,  все  одно
не полетит. К вечеру снег будет, пора кончать. Давайте последнего.
   - Рорик! - Луи подивился н