ь обочины дороги пробивались первые желтые цветы,  и  очень
хотелось жить.
   Луи ехал  рядом  с  Рыгором,  обещавшим  в  ближайшем  будущем  стать
неплохим всадником. Гайда  весело  бежала  впереди,  помахивая  пушистым
хвостом. Поход начинался просто отлично, и внутри  Луи  все  пело,  было
отчаянно, радостно и чуть боязно, как перед прыжком  в  воду  или  перед
первым свиданием. К походу готовились  всю  зиму,  и  теперь  предстояло
выяснить на деле, сумели ли они превратить толпу разъяренных и  неумелых
крестьян в боеспособную армию.
   Все не столь уж и обширные познания арцийского принца и здравый смысл
и немалый опыт фронтерского войта пошли на то, чтобы обратить недостатки
резестантов в достоинства.  Оба  предводителя  прекрасно  понимали,  что
весной за них возьмутся  всерьез.  Отсидеться  по  лесам  не  удастся  -
годоевцы примутся за  уцелевшие  деревни,  наберут  заложников,  выжгут,
вытопчут и заедят все, что можно. Да и  не  стоило  браться  за  оружие,
чтобы потом прятаться по углам. Оставалось одно - перенести действия  на
территорию противника, то есть в Таяну! И пусть тарскийцы с гоблинами до
посинения стерегут Горду, резестанты пройдут через Тахену!
   Луи и Рыгор знали, что в Таяне  хозяйничают  тарскийские  ублюдки,  а
приграничные села опустошены. Хуже, чем есть, уже  не  будет.  Если  они
пойдут туда, то не только закроют  карателям  путь  во  Фронтеру,  но  и
оставят Михая без подкреплений. Но вот как при этом  уцелеть  и  нанести
ощутимый  вред  противнику?  Луи  располагал  двумя  с  лишним   сотнями
обстрелянных и умелых воинов, а после успешного нападения на тарскийский
обоз у них появилось какое-то количество легких  пушек,  но  большинство
армии составляли вчерашние  крестьяне,  и  делать  из  них  солдат  было
некогда, да и амуниции  и  оружия  не  хватало.  Ко  всему  южная  Таяна
представляла собой холмистую степь, перемежаемую небольшими  перелесками
и мелкими речонками, где укрыться не было никакой  возможности.  Правда,
за Геланью шли дремучие леса, но там резестантам делать  было  нечего  -
основные  силы  тарскийцев  располагались  недалеко,  от   Гремихи,   и,
возможно, именно там устроили то капище, о котором говорил Куй.
   Капище желательно  было  разрушить.  Луи  и  Рыгор  подозревали,  что
"рогатые" прекратили  шастать  по  Фронтере  именно  потому,  что  стали
отправлять свои мерзкие обряды в одном месте и что именно там и  сгинули
обитатели таянских деревень и городков. Это подлое место нужно было  еще
найти, и надеяться на помощь Прашинко и Кэриуна не приходилось  -  Таяна
была для них отравлена, а власть Сумеречной кончалась у болот,  так  что
рассчитывать приходилось лишь на себя. Но если они не  оттянут  на  себя
резервы Годоя и не разрушат проклятый храм, Рене и Феликсу несдобровать.
Да и самих повстанцев не оставят в покое,  слишком  много  неприятностей
они причинили узурпатору. Что ж, каждый должен делать то, что  может,  а
фронтерские резестанты могли незаметно проникнуть в Таяну и поднять  там
немалый шум.
   То, что родилось в головах Луи и Рыгора, безусловно,  повергло  бы  в
ужас любого ученого стратега, но  атамана  и  принца  сие  не  заботило.
Главное, чтобы  их  детище  помогло  отбить  в  степи  атаку  регулярных
тарскийских и гоблинских частей. Нужно было обороняться от превосходящих
сил противника и при этом не стоять на одном месте? Но крепость  строить
некогда, да и с собой ее не увезешь...  А  что  увезешь?!  То,  что  Луи
нацарапал ножом на столешнице в том доме, где  они  зимовали,  выглядело
довольно дико, но Рыгор все понял с лету. Бывший  войт  сгреб  принца  в
медвежьи объятия  и  помчался  собирать  плотников  и  кузнецов.  Работа
закипела, и теперь за Луи и Зимным по дороге  тянулся  невиданного  вида
обоз, состоявший из прочных повозок, запряженных  четверками  выносливых
крестьянских лошадей. С двух сторон на цепях свешивались толстые дубовые
доски, закрывавшие проход под повозками,  на  дне  которых  до  поры  до
времени  лежали  здоровенные  деревянные  щиты,   которые   можно   было
установить и на самих повозках, и между ними.  В  довершение  всего  эти
чудища - на некоторых из телег были  установлены  захваченные  по  осени
пушки - были скреплены между собой длинными железными цепями.
   Вожди резестантов сошлись на том, что,  когда  они  выйдут  в  холмы,
двигаться нужно будет по четыре запряжки  в  ряд,  причем  крайние  ряды
будут длиннее внутренних, чтобы при необходимости быстро перестроиться в
боевой  порядок.   Две   с   половиной   сотни   опытных   кавалеристов,
сопровождавших повозки, должны были при этом действовать по  обстановке,
ну а на марше их делом будет разведка. Крестьянской же пехоте  надлежало
действовать под прикрытием повозок, на которые Луи и Рыгор  и  возлагали
главную надежду.
   Принц и войт долго думали, сколько людей посадить на каждую  повозку,
и наконец сошлись на десятке, в котором каждый  дополнял  другого.  Дело
ездового было следить за лошадьми, стрелков - по возможности  удерживать
врага  на  расстоянии,  а  вот  для  ближнего  боя  Рыгор  удумал  нечто
совершенно чудовищное, что могло прийти в  голову  лишь  доведенному  до
крайности крестьянину. Учить вчерашних  пахарей,  пастухов  да  кузнецов
орудовать шпагами и мечами было некогда, да и в схватке с более опытными
противниками они были бы обречены, но когда в  мужицких  руках  знакомое
орудие, лучше означенному мужику на дороге не попадаться! Даже Луи стало
как-то  неуютно,  когда  он  увидел  изготовленные  по  приказу   Рыгора
тяжеленные цепы, подвижная часть  которых  была  окована  железом.  Зато
длинные пики с крюком, которым можно свалить всадника с седла,  придумал
Луи. Вернее, не то чтобы придумал, просто вспомнил,  что  в  стародавние
времена, когда еще не было пороха и рыцари таскали на себе пуды  железа,
такие крючья использовались вовсю. Впрочем, цепами и  пиками  резестанты
не ограничивались. В ход шло все от самодельных  луков  и  арбалетов  до
пересаженных  наподобие  пик  кос,  дубин  и  раскопанных  по   подвалам
захолустных фронтерских замков мечей.
   Вооружались и  тренировались  до  середины  месяца  Иноходца,  и  вот
наконец пришла пора показать себя в деле...

2230 год от В.И. 15-й день месяца Иноходца.
Варха

   Небо было пустым и серым, даже птицы,  и  те  над  Вархой  больше  не
летали. Базилек смотрел из окна, как по груде камней, сваленных  в  углу
небольшого садика, стекает вода. Он был совсем один, и он ничего не знал
о том, что  происходило  за  пределами  дома  и  двора,  с  двух  сторон
ограниченных высоченной крепостной стеной, а с двух -  высоким  забором.
Раньше бывшему императору хотя  бы  позволяли  подниматься  на  стену  и
смотреть на Гану и зеленеющие леса, но потом что-то произошло. Его  зять
вернулся из своей ежедневной отлучки на берег с горящими глазами, но  на
расспросы не ответил ни свекру, ни Балле, на которую  так  рявкнул,  что
бедняжка совсем  растерялась.  Когда-то  недруги  императорской  фамилии
язвили, что Бернар живет с  коронэлем  в  юбке,  а  думает  о  смазливых
корнетах. Стоило Балле потерять свою значимость, как муж  из  нежного  и
податливого превратился в грубого и  злого,  словно  в  случившемся  был
виноват кто-то другой. Ведь это Бернар настоял на сговоре с Годоем, хотя
Эллари всегда восхищался Счастливчиком Рене и  говорил,  что  с  Эландом
нужно дружить, потому что там арцийской  крови  уцелело  больше,  чем  в
самой Арции. Эллари никогда бы не позволил  так  себя  обмануть,  а  он,
Базилек? Почему он позволил сослать сына брата, кому мальчик мешал?
   Раньше Базилеку было некогда  думать,  он  едва  успевал  подписывать
подсунутые сначала супругой, а потом зятем и дочерью бумаги  и  говорить
подсказанные слова. А вот в Вархе, в Вархе бывший властелин  Арции  день
за днем перебрал свою жизнь и пришел к выводу, что  лучше  бы  ее  и  не
было. Он не знал, что произошло, где Балла и остальные, куда делись зять
и добряк-комендант. В их последнюю встречу Бернар ничего  не  рассказал,
только пришел на ночь глядя и, став таким же  ласковым,  как  и  раньше,
улестил Баллу и увел ее к себе. Базилек был рад примирению  супругов,  а
они примирились, иначе дочка бы  вернулась.  Подождав  немного,  он  лег
спать и проснулся в холодном поту от ужаса.
   Вроде бы ничего не произошло. Было тихо, масло в  лампе  прогорело  и
кончилось, за окнами разливалась белесая мгла. Базилек встал,  дошел  до
окна - туман, плотный, как творог, застилал все. Стыдясь  своего  ужаса,
бывший император на скорую руку оделся и попробовал открыть дверь  -  та
не поддавалась. Базилек знал, что ее  не  запирали,  их  свободы  внутри
крепости никто не ограничивал. Еще больше испугавшись,  император  начал
колотить в дверь кулаками и ногами и кричать, призывая на помощь  обычно
прохаживающихся по стене воинов. Ответа не было, проклятый туман  глушил
все звуки. Сбив до крови кулаки и сорвав голос, Базилек опустился на пол
и заплакал. К нему так никто и не пришел. Как-то ему удалось  задремать.
Когда он открыл  глаза,  за  окном  был  серый  промозглый  день,  дверь
по-прежнему была закрыта.
   Кое-как приведя себя в порядок, пленник попробовал вновь  достучаться
хотя бы до кого-нибудь. Бесполезно. Он побрел назад в комнаты, перекусил
вчерашним холодным мясом  и  принялся  ждать  неизвестно  чего.  Наконец
послышались шаги, и вошел  кто-то  неизвестный  в  монашеском  балахоне.
Очень тихим голосом он сообщил, что крепость перешла  в  руки  какого-то
ордена - названия Базилек не расслышал, но что ему, Базилеку,  никто  не
причинит вреда и он может не беспокоиться за свою  судьбу.  Предвосхищая
его вопрос о дочери, внуке и зяте, монах сказал, что те уехали вместе  с
эландским гарнизоном, поручив клирикам заботиться об отце... Это на  них
походило, и Базилек немного успокоился. Ему оставили его дом, молчаливые
люди в белом приносили ему еду и питье, прибирали комнаты, но ничего  не
говорили. Видимо, вступая в этот орден, давали обет молчания. Дни шли за
днями. Прошла осень, затем зима... Бывшему императору  казалось,  что  с
той самой ночи небо над Вархой ни разу не было  ясным.  Бедняга  потерял
даже ту малость, которую ему оставили эландцы, - возможность говорить  с
людьми и смотреть на реку. Только дом и чахлый садик  с  вечно  плачущей
каменной горкой.
   Несколько раз приходил давешний монах, чьего лица Базилек  так  и  не
видел,  он  осведомлялся  о  здоровье  императора.  Это,   похоже,   его
действительно заботило. Когда зимой то ли пленник,  то  ли  гость  начал
кашлять, монах зачастил, отпаивая больного какими-то снадобьями, а потом
пустив в ход какое-то колдовство, после которого кашель как рукой сняло,
а волосы императора совсем побелели. Затем Базилека  вновь  предоставили
самому себе, и, наверное, это было  самым  страшным,  что  с  ним  могли
сделать. Даже на его просьбы посетить крепостной иглеций, и то  отвечали
молчаливым отказом. Видимо,  молитвы  в  храме  были  прерогативой  лишь
членов ордена. Император пробовал молиться и в доме, и в  садике,  но  у
него ничего не получалось. Серые небеса молчали.
   Базилек был слабым человеком, всю жизнь он прятался за кого-то  -  за
брата, отца, жену, зятя... Сейчас можно было спрятаться только за  Бога,
но тот не отвечал, и бывший владыка Арции не выдержал. Когда  молчаливый
прислужник принес ужин,  он  не  сразу  нашел  Базилека.  Тот  умудрился
открыть подвальный люк, приладить веревку к его кольцу и спрыгнуть вниз.
Прислужник с ужасом смотрел на успевшее окоченеть тело. Шаддур ка  Ройгу
Исстисс виновных не пощадит...

2230 год от В. И. 15-й день месяца Иноходца.
Эланд

   - Я пришел сразу же, как смог, - Прашинко виновато взглянул  на  Рене
из-под опущенных ресниц, - ты же знаешь, что зимой у меня совершенно нет
сил.
   - Никто тебя и не  винит,  наоборот,  спасибо  тебе,  -  Аррой  сумел
выдавить из себя улыбку, - все в порядке. Тем паче что я уже  знал,  что
стражи Горды погибли... А вот за известия от Луи  и  Лупе  спасибо.  Это
очень важно.
   - Правда? Тогда я возвращаюсь, - пылевичок  грустно  вздохнул,  -  мы
ничего не смогли сделать, они протолкнули Осенний Кошмар зимой, когда ни
у Леса, ни у Болот нет сил, а Стражи не выдержали.
   - Рано или поздно это должно было произойти. Ты передашь Сумеречной и
Рыгору, что я просил?
   - Конечно, - Прашинко кивнул и исчез.
   -  Вот  так,  дружище,  -  промолвил   герцог   Эланда,   разглядывая
собственную руку, - надо бы хуже, да некуда...
   - Никогда не стоит отчаиваться, - ответствовал  Жан-Флорентин,  важно
переползая с браслета на изящную нефритовую чернильницу и устраиваясь на
ее краешке, - мы должны победить, значит, мы победим.
   - Твоими бы устами... Скорее всего то, что  сказал  этот  Гонтран,  -
правда, я склонен ему верить. Я помню его, он мне не  понравился,  но  в
уме ему не откажешь.
   - Да, по всем признакам это  был  человек  компетентный  и  способный
логически мыслить.
   - Жан-Флорентин!
   - Я слушаю.
   - Ты понимаешь, что нам нужно как-то защитить Кантиску  и  уничтожить
это капище? И... Великие Братья! Я знаю, где оно! Варха!
   - Да, это весьма вероятно, - согласился жаб, - хотя я бы не  исключил
и другие возможности... Скорее всего подобных мест два,  а  возможно,  и
более. А вот и Шандер.
   - Опять ходил в разведку, - Рене укоризненно покачал головой,  -  так
не терпится шею сломать?
   - А что мне остается делать? - пожал плечами Гардани. - Тебя охранять
- что воду решетом носить, одна надежда - случись что, сам отобьешься...
Марциал велел всем маркитанткам выметаться из  лагеря  до  конца  месяца
Иноходца.
   - Значит, у нас остался месяц или около  того,  пока  соберутся  пока
летний лагерь разобьют...
   - Похоже, - граф Гардани поднял черные глаза и  внимательно  взглянул
на Рене, - что-нибудь случилось? И наверняка поганое?
   - Достаточно, - согласился адмирал.
   - Приходил Прашинко, - сообщил Жан-Флорентин,  -  он  рассказал,  что
некий судебный маг, находившийся в оппозиции к тирану,  утверждает,  что
Годой планирует этим летом захватить Кантиску и  что  в  Таяне  появился
некий храм, аккумулирующий силу для Белого Оленя...
   - Этому магу можно верить?
   - Так, по крайней мере, утверждает...
   -  Помолчи,  -  неожиданно  резко  прикрикнул  Аррой,  -  Шани,  этим
сведениям можно доверять.  За  них  ручается,  гм...  Болотница  за  них
ручается, но я звал тебя не за этим. Тебе придется съездить в Эр-Атэв.
   - Сейчас?! - граф казался ошеломленным.
   - Именно сейчас, -  да  не  страдай  так,  к  самому  интересному  ты
вернешься. Пойми, что больше мне послать некого. Клирики с атэвами - как
кошки с собаками. Маринеры мои тоже, а ты с Майхубом поладишь. А  теперь
прости. Давай расстанемся на пару ор - мне нужно написать письмо, тебе -
собраться. Белка пока поживет у меня, с Герикой и Ри она дружит.
   - Я еду сегодня?
   - Да. Шани, это очень важно,  намного  важнее,  чем  подглядывать  за
маркитантками.
   Шандер повернулся и быстро вышел.
   - Ну и что  это  все  означает?  -  Жан-Флорентин  был  не  на  шутку
возмущен. - Ты мой сюзерен, но это не дает тебе права обрывать  меня  на
полуслове.
   - А до тебя не дошло, что ты мог натворить?
   - Меня возмущает твой тон...
   - А меня - твоя беспардонность. Ладно, успокойся... Я  оборвал  тебя,
потому что боялся, что ты произнесешь имя Лупе.
   - Ну и что? - не понял жаб.
   - Великие Братья, -  Рене  скрипнул  зубами,  -  и  ты  еще  берешься
рассуждать о любви! Неужели до тебя до сих пор не дошло, что Шани  любит
Лупе, а она сейчас с другим. С нашим другом и союзником!
   - Это не имеет никакого значения. Во-первых, от этой любви, в отличие
от предсказанной тебе Болотной матушкой, ничего не  зависит,  во-вторых,
Лупе не единственная женщина. Я видел ее, и я знаю  каноны  человеческой
красоты, до Иланы или Герики ей далеко.
   - Для него она единственная! Не понимаешь? -  Рене  махнул  рукой.  -
Значит, и не поймешь. Только прошу тебя, молчи. Ты ничего не знаешь.
   - Но я знаю, - уперся жаб, - и к тому же лгать друзьям бесчестно. Наш
долг открыть ему глаза.
   - Чтобы потом ему же их закрыть. В гробу -  он  не  переживет  этого,
неужели непонятно. Нет, вешаться Шани не будет, но полезет  на  рожон  и
сложит голову. Ты этого хочешь?
   - Сильная натура  переживет  любое  потрясение  и  лишь  закалится  в
несчастьях, - стоял на своем Жан-Флорентин.
   - Хорошо, - устало вздохнул Аррой, - ты мне все уши прожужжал, что  я
- твой сюзерен. Так вот, я ЗАПРЕЩАЮ тебе разговаривать с  Шандером  и  с
кем бы то ни было о Лупе и Луи. Понял?
   - Понял, - буркнул полиловевший со злости жаб.
   - Ладно, не сердись, ты по-своему прав, но правда  не  всегда  бывает
кстати.  И...  Что  ни  делается,  то  к  лучшему.  Дружба  Майхуба  нам
действительно нужна позарез. Если все кончится  плохо,  а  такое  нельзя
исключить...
   - Теоретически нельзя исключать ничего, - Жан-Флорентин  сменил  гнев
на милость и был готов продолжать беседу.
   - Именно, так вот, если мы проиграем, Майхуб останется  единственным,
кто сможет встать на пути у этой  нечисти,  а  без  советов  Шандера  он
наверняка наступит на те же грабли, что и мы. И, Проклятый меня  побери,
я хочу, чтобы Шани остался жив! Это будет справедливо.
   - Справедливо будет, если вы все выживете и к  тому  же  победите,  -
буркнул Жан-Флорентин.

2230 год от В.И. 24-й день месяца Иноходца.
Варха

   Шаддур ка Ройгу  Исстисс,  вот  уже  сорок  лет  возглавлявший  Орден
Тумана, не страдал  ни  суевериями,  ни  излишней  мнительностью,  но  в
некоторые вещи, поведанные Древними,  верил.  В  частности,  Шаддур  был
глубоко убежден,  что  старинное  тарскийское  пророчество  о  том,  что
явлению Младенца предшествует гибель в одно лето  Трех  Великих  Владык,
справедливо.  Именно  поэтому  его,  в  отличие   от   большинства   его
сподвижников,  не  удивила  гибель  ребенка  Герики.  Условие   еще   не
исполнилось, и винить в этом было некого, кроме их самих.
   Первоначально Шаддур полагал, что под тремя владыками подразумеваются
Марко, Рене  и  Базилек  и  все  случится  еще  в  прошлом  году.  Глава
ройгианцев отнюдь не собирался ждать у моря погоды. Три  смерти  сильных
мира сего должны были стать великими свечами на алтаре Ройгу, но Рене по
глупости Годоя вырвался из ловушки и оказался недосягаем.  Именно  тогда
Шаддур понял, что  нужно  ждать.  Убить  Базилека  и  Марко,  когда  тот
выполнит свою миссию, казалось делом нехитрым, но  опять-таки  вмешалась
судьба. Марко пришлось превратить в сосуд для Молчаливого <Молчаливый  -
так ройгианцы называют аватару Ройгу, овладевшую на краткое время  телом
смертного мужчины, чтобы стать супругом женщины, в  жилах  которой  есть
кровь  Прежних  (в  Пророчестве  именуемой  Темной  Звездой  или  Эстель
Оскорой) и зачать  Младенца.  Этот  Ребенок  явится  новым  материальным
воплощением божества  и  после  исполнения  ряда  условий  и  магических
ритуалов  должен  вернуть  себе  божественную  силу  и  уничтожить   или
поработить всех, кроме служивших его возвращению>, поглотив при этом его
душу, а тело короля убила сорвавшаяся  с  цепи  рысь  Стефана.  На  трон
взошел Годой, и тут Шаддур ка Ройгу понял,  что  Младенец  будет  рожден
лишь после того, как души Рене, Базилека и Годоя покинут  Тарру,  причем
(это было очень важно!) в одно лето, каковым Древние считали время между
двумя снегами - прошлым и грядущим.
   Именно поэтому захваченный вместе с семейством бывший император Арции
не нашел свой конец на алтаре Ройгу, как его недалекий зять и его семья.
Ведь погибни Базилек раньше срока, условие опять бы не  было  выполнено.
Конечно, оставались еще  калиф  Майхуб,  император  желтого  Канг-Хаона,
южные короли и герцоги, но глава ройгианцев  полагал,  что  речь  шла  о
владыках  тех  мест,  которые  некогда  облюбовал   Ройгу.   Шаддур   не