новую
Предстоятельницу  прямым  тайным  голосованием  сестер  высшей   степени
посвящения за закрытыми дверьми в  малом  зале  Оленя  в  Фей-Вэйе.  Это
должно  быть  сделано  как  можно  быстрее,   поэтому   избрание   новой
Предстоятельницы происходи как только представительница самой отдаленной
обители из числа значительных прибывает  в  Фей-Вэйю.  В  данном  случае
избрание ново Предстоятельницы должно было произойти немедленно.>, благо
святой было угодно в этот день собрать нас всех в Фей-Вэйе. Но  сначала,
как мне кажется, вам следует узнать новости, которые  касаются  всех  и,
соответственно, ордена. Спасать заблудшие души нам приходится на  земле,
а на земле идет война.
 
Проклятый 
 
   Нет сна, который не кончается либо смертью,  либо  пробуждением,  нет
похмелья, которое не проходит... Он действительно чуть не  загубил  все,
чуть не зачеркнул и свою собственную жизнь,  и  жизнь  Ларэна,  и  жизни
тысяч и тысяч  живых  существ,  оказавшихся  заложниками  его  проклятой
любви.
   И о чем он только думал раньше?! О чем, о чем... О Циале, о  себе,  о
чем угодно, только не о том, о чем должен. "Четыре  шага  до  Последнего
Греха, и первый сделал ты..." Как же они не поняли, ведь разгадка лежала
на поверхности! Ну, хорошо, для него тогда все было слишком близким,  он
не мог думать об Анхеле спокойно и старался вообще о нем не  думать,  но
Залиэль и Ларэн?! Они должны были догадаться! Или эльфы все  же  слишком
далеки от людей... Впрочем,  теперь  это  неважно.  Главное,  остановить
Герику, она не должна вырваться из башни, еще не время! Как он мог  дать
ей уйти! Хотя после того, что она ему наговорила...
   На правду не обижаются, так, кажется, говорят нудные  умники.  "Слово
правды возносит праведных и ниспровергает  грешных",  написано  в  Книге
Книг. Вранье все это, куда ближе к истине атэвы:  "Большая  правда  один
раз великая радость и девять раз по девять  великая  боль".  Но  великая
боль может разбудить даже мертвого. Или почти мертвого. Он еще не  скоро
забудет, если забудет, но он проснулся.
   Лунный  Волк!  Что  же  случилось  с  Геро,  если  она  так  на  него
набросилась, она, жалевшая и понимавшая  его  лучше,  чем  он  сам  себя
понимал.  Женщина  что-то  почувствовала.  Магический  удар?  Проклятье?
Призыв? Смерть любимого существа? Только не это! Если ее возлюбленный...
Он даже не удосужился запомнить его имя! Как же, это у него любовь, а  у
других так... Хотя она во имя любви сделала куда больше, чем он.  Только
бы ее друг не погиб, пока он купался в своей беде, это было  бы  слишком
страшно. Нет, не похоже... Конечно же, нет! Почувствуй она  его  смерть,
она бы не стала рваться назад, горе навалилось бы, как глыба, лишило  бы
сил, света, воздуха. Но  он-то  не  почувствовал  смерти  Ции!  Впрочем,
это-то как раз объяснимо. Циа не  любила,  а  значит,  вряд  ли  в  свой
последний миг вспомнила о нем. Нет, друг Геро жив, не  могут  же  на  их
головы свалиться все беды, что-то да  можно  обойти  стороной,  отвести,
предотвратить. Тем паче, он теперь знает, что именно.
   Только бы догнать Геро, неужели она его настолько опередила?!
 
2870 год от В.И. 
Вечер 18-го дня месяца Вепря. 
Фей-Вэйя 
 
   -  ...а  весной  их  головы  выставят  на  Новом  мосту..."  Агрипина
рассказывала что-то еще, но Сола уже не слышала. Жизнь теряла  последний
смысл. Шарля нет и не будет, его все-таки добили... Руками были  Лумэны,
но толкнули  его  в  огонь  амбиции  ре  Фло  и  злоба  Елены  и  Дианы.
Циалианская сестра не молилась, не плакала, не кричала. Она не  упала  в
обморок и никого не прокляла, просто для нее все  было  кончено.  Орущие
воробьи на подоконнике, сверкающие морозные узоры лица сестер и рыцарей,
ничего этого не было, все стало тленом,  прахом,  небылью.  Только  одна
неизбывная боль. Шарль... Шарло, ее герцог, первая и  последняя  любовь.
Они его убили, а она жива... Вернее, все наоборот, он  наконец-то  обрел
счастье и покой, а умерла она. Она мертва и находится  среди  мертвецов,
которые изображают из себя живых -  суетятся,  пыжатся,  куда-то  лезут,
чего-то добиваются... Кому все  это  нужно,  если  Шарля  больше  нет  и
никогда не будет?!
   Сола смотрела и не видела ни как ушли в Тайную комнату Высшие сестры,
ни как стекал песок в часах. С падением последней песчинки громко ударил
колокол, и пронзительный звон словно бы втолкнул женщину в реальный мир.
Соланж-Анастазия, вздрогнув, заняла причитающееся  ей  место  во  втором
ряду. Распахнулись двери, и Избирающие чередой потянулись в  зал  Оленя.
Последней  вернулась  Агриппина.  Она  была   спокойна.   Конечно,   она
расстроена, но не более того.  Да,  бланкиссиме  нравился  Шарло,  очень
нравился, но она не любила его. И не знала. Разве кто-нибудь из  них,  в
том числе и жена, понимал его? Разве он рассказывал им о своих  снах,  о
своих страхах, разве он им пел, разве он их любил?! А они окружили  его,
как волка, и погнали на красные  лоскутки,  через  которые  он  не  смог
прыгнуть! И только она одна знает, как он не хотел, как ему было одиноко
и больно...
   Агриппина пожалеет о нем какое-то время,  покудахчет,  не  зная,  что
будет ходить в зимних подкованных сапогах по обнаженному чужому  сердцу.
А потом вздохнет и предложит поужинать и  заговорит  о  какой-то  ерунде
вроде того, чем они займутся при новой Предстоятельнице... Нет, Сола  не
перенесет такого. Зачем ей жизнь без Шарля? Раньше она  хотя  бы  знала,
что он есть. Что он иногда смотрит на те же звезды, что  и  она,  а  она
пусть и не может его коснуться,  но  может  видеть  его  во  сне...  Она
думала, самое страшное - это разлука. И это так, Смерть тоже  разлука...
Что  ж,  завтра  сестра  Анастазия  тайно  покинет  Фей-Вэйю.  Агриппина
наверняка примет свою настойку и будет спать, а у  ворот  она  скажет...
Найдет, чего сказать, пусть  ее  ложь  выплывает,  это  не  будет  иметь
никакого значения. Она увидит Новый мост и простится с Шарло, а потом...
Потом она убьет Диану и Агнесу, а если удастся, и  Фарбье.  Убьет  их  и
умрет сама. И все будет кончено. Пусть Генриетта  с  Агриппиной  спасают
Арцию от Проклятого, она здесь больше ни при чем. Если этот мир допустил
гибель Шарля, пусть он летит в тартарары, это только справедливо, он  не
заслуживает снисхождения и защиты, по крайней мере от нее. Анастазия, да
какая, к Проклятому, Анастазия, Соланж Ноар,  Сола  проклинает  Тарру  и
всех живущих. Будь он проклят, этот мир!
   Святая Циала! Что они все от нее хотят?!
   С трудом сдержав себя (надо дотерпеть до ночи, еще не  хватало,  чтоб
ее сочли больной и приставили к ней ночную сиделку), Сола подняла  глаза
на обращавшуюся к ней сестру. Это была  Корнелия,  бланкиссима  Оргонды,
маленькая и бледная, как моль, но с  неожиданно  низким,  почти  мужским
голосом. Корнелия была самой  старшей  из  собравшихся,  и  по  традиции
именно она должна была приветствовать новую Предстоятельницу, но при чем
здесь она, Сола?!
   - Волею  девяти  из  собравшихся  здесь  тринадцати  старших  дочерей
равноапостольной Циалы Предстоятельницей ордена  нашего  избрана  сестра
Анастазия,  многие  годы  с  кротостью  и  любовию  ухаживавшая  за   Ее
Иносенсией, ныне принявшей чашу родниковой воды из рук Пресветлой Циалы.
Две сестры возжелали  отдать  Рубины  сестре  Генриетте,  одна  -  нашей
арцийской сестре, и еще одна бланкиссиме  Елене.  Призываю  в  свидетели
духовную мать нашу, что все сделано и сказано от сердца. Арде!
   - Арде, - склонили головы сестры.
   В первое мгновение Сола поняла лишь одно. Ее теперь не оставят  одну,
и она не сможет уйти и  проститься  с  Шарлем.  Она  молча  смотрела  на
знакомые, но ненужные ей лица. Зачем?! Во имя Проклятого, зачем они  это
сделали?! Ей не нужны эти проклятые камни, ей вообще  ничего  не  нужно.
Как же она их всех ненавидит. Именно их игры довели Шарля до гибели,  их
и его жены, да еще злоба  Агнесы  и  ее  любовников.  Агриппина  смотрит
сочувственно, но что она может понять?! Ничегошеньки, она просто боится,
что ей будет тяжело... Но почему? Почему именно она и  именно  сегодня?!
Генриетта, Диана и Елена готовы ее убить... Нет, не ее, а друг друга. Им
она не соперница... Выбрать Предстоятельницей сиделку безумной Виргинии!
   Бланкиссима Раулина  из  Дарнии  и  бланкиссима  Килина  из  Фронтеры
подошли к ней с двух сторон и, взяв под руки, вывели в центр зала Оленя.
Агриппина сняла  с  Солы  покрывало,  и  иссиня-черные  волосы  с  двумя
белоснежными прядями У висков рассыпались по плечам.  Седые  пряди  были
единственным напоминанием о  том,  что  сестре  Анастазии  уже  тридцать
пять... Вошла дрожащая от ярости Генриетта, перед которой  рыцарь  Оленя
нес раскрытый ларец из белого корбутского дубца. Как же на этот раз  все
было просто. Драгоценности были на умершей, и не  нужно  было  совершать
сложнейших ритуалов, чтобы открыть ларец.
   Теперь  покойную  Предстоятельницу  украсит  точное  подобие  главной
циалианской реликвии, только вместо Рубинов будут темно-лиловые траурные
аметисты. Придет время, и такие же лиловые  камни  украсят  и  Солу,  но
сейчас ей придется надеть Рубины Циалы, Рубины, о  которых  мечтали  все
собравшиеся здесь женщины, отказавшиеся от дома и любви.  Кроме  нее  и,
быть может, Агриппины.
   Не дойдя шага до новой Предстоятельницы, Белый  рыцарь  опустился  на
колени. Сола стояла как изваяние, когда настоятельница Фей-Вэйи надевала
на  нее  драгоценности,  показавшиеся  ей  тяжелыми  и  холодными,   как
сосульки. Она не мешала бланкиссиме, но и не  помогала.  Генриетта  была
выше Солы, и, чтобы вдеть ей в уши серьги и возложить на голову диадему,
ей пришлось склониться. Сола мимоходом пожалела Агриппину, вложившую всю
душу в избрание Генриетты, ну да ничего,  после  ее  смерти  они  своего
добьются, а она не собирается жить без  Шарля.  Ей  не  нужны  ни  камни
Циалы, ни орден. Ей вообще ничего  не  нужно.  Разве  что...  разве  что
сначала она покончит с убийцами! Теперь у нее есть возможность!
 
2870 год от В.И. 
Вечер 18-го дня месяца Вепря. 
Арция. Гаэльза 
 
   Ветер к ночи прямо-таки с цепи сорвался. Рауль Тарве подошел к окну и
вгляделся в беснующуюся белую муть.  Ничего.  Только  вьюга  и  ветер...
Виконт  вздохнул  и  вернулся  к  нещадно  дымящему  камину.  Спать   не
хотелось... Говорят, ночное ненастье отнимает мужество у самых  стойких,
раньше ему это казалось ерундой. Рауль никогда не был суеверным, никогда
не забивал себе голову тем, что не в силах понять, а к тому,  что  не  в
его власти изменить, относился воистину философски.  Он  был  готов  всю
жизнь воевать с Лумэнами, но бурю, сколько бы она  ни  длилась,  следует
переждать,  по  возможности  используя  передышку  для  отдыха.  В  свои
тридцать три виконт не боялся ни Творца, ни Антипода,  не  говоря  уж  о
людях, но последние два дня ему было не по себе. Рауль со злостью уселся
за стол и принялся просматривать лежащие грудой свитки, время от времени
делая пометки остро отточенным пером. Ничего срочного и важного  там  не
было, но не смотреть же всю ночь в огонь или в снежное месиво... Ему все
же удалось отвлечься, он всегда мог  взнуздать  самого  себя,  возможно,
поэтому за ним шли другие, а сам он шел за Тагэре.  И  не  потому,  что,
победив, муж Эстелы не забудет тех, кто ему помогал, а потому, что верил
Шарлю и верил в  Шарля.  У  Арции  должен  наконец  появиться  достойный
король, который найдет управу и на Жозефа с Джакомо, и  на  капустниц...
Но для этого нужно выиграть войну.
   Рауль как раз прикидывал, сколько и каких стрел  следует  заказать  в
Аэне, когда в дверь постучали и заспанный (уж этому-то буря  не  мешала)
оруженосец сообщил, что прибыл гонец. Виконт кивнул и, подойдя к камину,
плеснул в кубок  вина.  Человеку,  преодолевшему  в  такую  погоду  даже
несколько вес, обязательно нужно выпить, какие бы новости он ни  привез.
Рауль сам не понимал почему, но  появление  гонца  его  не  удивило.  Он
подспудно ждал вестей, и вестей черных.
   Дверь распахнулось, навязчиво скрипнув, и в  комнату  шагнул  хрупкий
большеглазый юноша с обожженным ледяным ветром лицом. Рауль знал  его  -
Луи ре Тин, аюдант и приятель Эдмона, пишущий странные вирши о всяческих
заоблачных высях и златокудрых  девах.  Кузен  вечно  защищал  поэта  от
насмешек более приземленных товарищей. Странно, юный  Луи  меньше  всего
подходил к роли гонца.
   -  Заходи,  дружок.  -  Что  бы  тот  ни   привез,   он   заслуживает
благодарности. - Садись у огня и выпей.
   - Сигнор...
   - Пей, я сказал. Расскажешь потом. Юноша сморгнул длинными  ресницами
и  послушно  осушил  кружку  вина,  которое   отчего-то   на   него   не
подействовало.
   - Поставь на каминную полку. Ну, что случилось, я тебя слушаю.
   - Сигнор. - Карие глаза смотрели печально и строго, так в шестнадцать
лет не смотрят, если только... Если только не взглянуть в глаза  чему-то
запредельно страшному. - Сигнор... На нас напали люди Лумэнов.  У  самой
Эльты...  Они  были  в  наших  цветах,  мы  ничего  не  заподозрили   до
последнего. Монсигнор погиб. И сигнор Рауль тоже, -  Луи  говорил  тихо,
четко и бесстрастно, словно читал похоронную молитву, - сигнор Этьен был
взят в плен и казнен сразу  после  битвы.  Вместе  с  ним  убили  вашего
батюшку и Эдмона Тагэре.
   - Когда это было? - Неужели у него, Рауля  Тагэре  дрожат  руки?  Да,
действительно, значит, за спину их! И спокойно!
   - Восемь дней назад...
   - Что с ними сделали?
   - Отрубили головы. И живым, и  мертвым...  Агнеса  велела  надеть  на
голову монсигнора корону из соломы и прибить над воротами Эльты вместе с
головами Эдмона и сигнора Этьена.
   - Ты видел это?
   - Нет, сигнор.... Только казнь. Я не стал дожидаться. Они перекрывали
дороги, а я должен был успеть...
   - Ты правильно сделал, - ответил Рауль.
   А  ведь  он  знал!  Знал  все  те  дни,  которые  отважный  мальчишка
пробирался сквозь заносы.... И как ему только удалось проехать,  да  еще
так быстро?! Что ж, Рауль Тарве, придется тебе  теперь  жить  без  Шарля
Тагэре. Герцога больше нет. Нет и твоих отца, деда, дяди Рауля, в  честь
которого тебя назвали, и еще многих и многих... Больше  никто  не  будет
шутить, что не знает, который из сыновей Шарля лучше, Филипп или  Эдмон,
и что Ифрану следует завоевать хотя бы  потому,  что  оба  должны  стать
королями... Жоффруа и Сандер мальчишки, так что  у  Арции  остался  лишь
Филипп. И он, Рауль Тарве, вернее Рауль  ре  Фло,  граф  и  владетельный
сигнор, потерявший в один миг и отца,  и  деда,  и  обожаемого  старшего
друга.
   - Ты правильно сделал, - повторил граф ре  Фло,  -  а  теперь  иди  и
отдохни. Я хочу остаться один.
   Юноша вновь взглянул на него познавшими Вечность глазами и вышел.  Ре
Фло схватил пергамента, которые только что просматривал, и  зашвырнул  в
камин. Надо что-то делать! Их не вернешь, но Агнеса свое получит. Агнеса
и ее ублюдок! Филипп будет править Арцией назло всем! Он, Рауль, сделает
парня королем, или его собственную голову прибьют рядом с головой Шарло.
Нет! Никаких "или"! Он победит и вот тогда оплачет погибших, а сейчас за
дело!
   Граф поправил на шее рыцарскую цепь и задумался. Пригласить Филиппа к
себе или пройти  к  нему?  Пожалуй,  так  будет  лучше.  Однако  решение
оказалось ошибочным. Кузен был не  один.  Старший  сын  Шарля  Тагэре  в
полной мере унаследовал отцовскую красоту и  обаяние  и  использовал  их
весьма старательно. Вот и сейчас у него оказалась какая-то девица, о чем
Филипп жизнерадостно сообщил  из-за  закрытой  двери.  Вот  уж  кого  не
тревожили всякие предчувствия! Раулю стало жаль мальчишку, для  которого
отец погибнет только сейчас, но  щадить  его  он  не  собирался.  Король
должен быть королем, а не обложенным ватой заморским молочным орехом.
   - Филипп, - голос графа ре Фло был спокоен, - немедленно выпроваживай
свою подружку. Я сейчас спущусь  к  лейтенантам,  отдам  распоряжения  и
вернусь. И чтоб тут ни кого не было.
   - Ладно, - не стал спорить кузен, - никого не будет. Паршивец сдержал
слово, он не только выставил свою красотку, но и успел  одеться  и  даже
пригладить буйные  золотые  кудри.  На  безмятежной  физиономии  застыло
радостное любопытство, и у Рауля сжалось сердце.
   - Ты сядь.
   - Зачем?
   - Не спорь, а садись. Твой отец погиб. Мой тоже. И дед, и Эдмон...
   - Как? Я не... Этого не может быть! Не может...  -  Филипп,  вскочив,
бросился к двери, но Рауль легко удержал его за плечо, хоть и  был  ниже
почти на полголовы.
   - "Как"? - Ре  Фло  скрипнул  зубами.  -  Разумеется,  их  ударили  в
спину.... Но я теперь граф ре Фло, а ты герцог Тагэре и будущий  король.
Так что без глупостей!
   - Хорошо, - Филипп Тагэре сверкнул голубыми глазами, -  глупостей  не
будет. Я готов. Что я должен делать? И... Рауль, где их похоронили?
   - Их не похоронили, это сделаем мы.
   - Ты не договариваешь...
   - А ты хочешь знать все? Что ж, твое право... Им отрубили  -  головы,
Филипп, отрубили и прибили над воротами Эльты.
   - Я понял. - Больше кузен не сказал ничего, но Раулю стало ясно,  что
тот не остановится, пока по земле ходит хотя бы один Лумэн.
 
2870 год от В.И. 
21-й день месяца Вепря. 
Арция. Мунт 
 
   Барон Обен, кряхтя, слез с коня. В последние годы подобные упражнения
давались ему все с большим трудом, но остатки дворянской гордости мешали
толстяку перебраться в портшез. Во дворе особняка Мальвани, как  всегда,
было многолюдно и шумно. Трюэль отер платком вспотевшие  лицо  и  шею  и
велел подбежавшему аюданту немедленно проводить его к маршалу.
   Анри сидел на подоконнике и что-то чертил в большой  переплетенной  в
сафьян тетради, которую держал  прямо  на  коленях.  В  комнате  были  и
немалых размеров круглый стол, и конторка красного дерева,  но  Мальвани
отчего-то предпочел согнуться в три погибели на неудобной  узкой  доске.
Этого Обен понять не мог, равно как и то, как  Анрио,  вопреки  годам  и
непоседливой и бурной жизни, умудрялся оставаться молодым... Нет,  барон
не завидовал, он вполне был доволен и своим положением, и  своим  уютным
домом, в котором служили лучшие повара Арции,  но  маркиз  его  удивлял.
Впрочем, толстый командор всегда симпатизировал  этой  фамилии,  которую
уже несколько веков называли полукоролями.
   Анри оторвался от своей тетрадки и выжидательно взглянул на  капитана
городской стражи большими светлыми глазами.
   - Чем обязан, барон?
   - А вам не пришло в голову, что я заглянул просто так, по дружбе?
   - Что по дружбе, допускаю. - Мальвани спрыгнул с подоконника, подошел
к  двери  и,  крикнув  дежурному  аюданту,  чтобы  тот  принес  вина   и
"чего-нибудь еще", от души тряханул  красную  лапищу  Обена.  -  Давайте
сядем. Судя по всему, разговор будет не  из  простых.  "Просто  так"  вы
никогда не появляетесь...
   - Угадал, - кивнул барон, - Анри, пришли вести, гаже  не  придумаешь.
Не представлял, что такое может случиться, но оно случилось.
   Анри Мальвани молчал, ждал продолжения. На точеном лице не дрогнул ни
один мускул, только глаза стали словно бы темнее.
   - Короче. Батару  и  Агнесе  удалось  застать  врасплох  Тагэре.  Все
погибли.
   - Все? - в ставшем вдруг хрипловатым голосе не было недоверия, маршал
просто уточнял.
   - Когда я  говорю  "все",  я  подразумеваю  вождей.  Шарль  Тагэре  и
Рауль-старший погибли в бою. Старый Медведь, Леон и Эдмон были захвачены
в плен и казнены, а вернее убиты после битвы. Их  головы  Агнеса  велела
для начала прибить на стенах Эльты, но потом  выставит  на  Новом  мосту
через Льюферу. Если, конечно, сюда  доберется.  Еще  казнены  сорок  два
рыцаря, если желаете, могу назвать всех.
   - Нет, это ждет. - За что Трюэль  любил  Мальвани,  так  это  за  его
способность  мгновенно  оценить  положение.  Маркиз  не  пытался   найти
виноватого, он искал выход. - Раз вы пришли ко  мне,  Обен,  значит,  вы
что-то хотите мне предложить. Я не верю, что вы огран