т правильно.
   Иоанн явился в Гидал с отягченной сомнением душой.  Будучи  родом  из
Срединной Арции, он с отроческих лет не видел себе  иной  судьбы,  кроме
служения Творцу в лоне Церкви Единой и Единственной, но, приняв  постриг
и оказавшись одним из пастырей, постепенно стал сомневаться  если  не  в
Книге Книг, то в ее толковании. То, что он видел, едва не отвратило душу
Иоанна от Церкви. Он почти  решился  сложить  с  себя  сан  и  бежать  в
Проклятые земли, но вспомнил об  обители  святого  Эрасти  Гидалского  и
решил совершить паломничество,  дабы  во  время  его  решить  для  себя,
остается ли он в лоне Церкви Единой и Единственной или нет.
   Не сразу снизошел мир в душу пришельца, который имел  обыкновение  не
только молиться, но и думать, не только читать Книгу Книг, но  и  самому
искать ответы на многие вопросы. Никодим говорил с арцийцем не раз и  не
два и лишь уверялся в собственном мнении, что и в Благодатных землях,  и
в самой Церкви творятся дела нехорошие и  малопонятные.  Никодим  и  его
паства  были  в  безопасности  под  защитой  атэвских   калифов,   свято
выполнявших завет великого Майхуба. Но обитель в  самом  сердце  пустыни
была воздвигнута не только и не  столько  во  славу  Творца,  сколько  в
защиту истинной Памяти о былом. Читая же новые,  написанные  в  Кантиске
книги, слушая рассказы паломников, Никодим  все  больше  убеждался,  что
грядут  времена,  предвиденные  святым  блаженным  Иоахиммиусом,  первым
Держателем   Вечноцветущего   Посоха   <Вечноцветущий   Посох,    увитый
неувядающими живыми цветами, - реликвия святого Иоахиммиуса,  основателя
монастыря Эрасти Гидалского. Посох, обвитый  плющом,  -  символ  Церкви,
символизирует опору, которая необходима всем - и  людям,  и  растениям>.
Сам Никодим, зимой разменявший  восьмой  десяток,  понимал,  что  успеет
упокоиться с миром, прежде чем зло, отступившее во  время  Войны  Оленя,
вырвется наружу, но вот его преемника скорее  всего  подхватит  грядущая
буря. Именно поэтому старый клирик не имел права на ошибку.
   В обители было много  достойных.  Теодор  был  знатнейшим  целителем,
Онуфрий умелой рукой вел немалое  хозяйство  и  принимал  паломников,  а
Василий лучше всех знал и трактовал  Книгу  Книг,  и  от  его  проповеди
уверовал бы и покаялся в грехах даже камень. И все же никто  из  них  не
пытался перейти черту, за которой начиналось Неведомое. А Иоанн  пытался
Было в этом спокойном  и  обстоятельном  человеке  что-то,  заставляющее
предполагать в нем не просто подвижника, но бойца. И Никодим решился  на
разговор.
   - Знаешь ли ты,  чадо,  почему  калифы,  исповедующие  учение  своего
безумного пророка, оберегают нашу обитель?
   - Я долго думал об этом.  -  Иоанн  говорил  медленно,  каждое  слово
падало веско, как камень в  пустой  колодец.  -  Речь  идет  о  каком-то
договоре, некогда заключенном калифом Майхубом  и  святым  Иоахиммиусом.
То, что нам дал Эр-Атэв, видят все, что даем или должны отдать мы, никто
не знает. Но это что-то важное,  как  для  нас,  так  и  для  иноверцев.
Возможно, мы храним нечто, относящееся к эпохе Войны Оленя, ведь  именно
после победы в ней была основана обитель.
   - Хвала святому Эрасти.
   Никодим  торжественно  встал,  опершись  на  знаменитый  Посох,  ради
созерцания  которого  тысячи  арцийцев  ежегодно  переправлялись   через
Пролив, дабы в канун Светлого Рассвета преклонить колени перед Священной
Реликвией. Более шести сотен лет  Посох  святого  Иоахиммиуса  был  увит
живыми  цветами  дивной  красоты.  Несколько  раз   Архипастыри   хотели
перенести реликвию в  Кантиску,  но  настоятели  обители  отвечали,  что
святой Иоахиммиус  велел  им  находиться  в  пустыне,  сохраняя  чистоту
помыслов до времени, когда они будут призваны. Возможно, этот отказ и не
остался бы безнаказанным, но руки Святого Престола не  могли  дотянуться
до Эр-Атэва, а воевать с калифатом было себе дороже. Посох  оставался  в
Гидале и передавался настоятелем избранному им наследнику. Но прежде чем
Иоанн примет Вечноцветущий, иноку  предстоит  узнать  немало  того,  что
может смутить даже светлый и сильный ум.
   - Чадо Иоанн. - Иоанн поднялся, хоть еще и  не  понимал,  что  сейчас
произойдет. - Знаешь  ли  ты  наш  обычай:  настоятель  избирает  своего
преемника из  числа  иноков,  и  до  самой  смерти  предшественника  тот
становится его правой рукой? Мой выбор пал на тебя.
   Иоанн  побледнел,  губы   его   дрогнули,   но   он   сдержался.   Ни
благодарностей, ни вопросов, ни сомнений в своих силах,  ни  лицемерного
отказа. Так.  Очень  хорошо,  он  с  успехом  прошел  и  это  испытание.
Испытание неожиданным взлетом.
   -  Повторяй  за  мной:  "Я,  нареченный  Иоанном,  клянусь  сохранить
доверенное мне в тайне, пока святой Эрастй  не  разрешит  меня  от  этой
клятвы..."
 
2855 год от В.И. 
12-й день месяца Собаки 
Арция. Мунт 
 
   Агнеса Саррижская  старательно  не  показывала  вида,  что  потрясена
великолепием Мунта. Несмотря на то, что Ифрана уже три  с  лишним  сотни
лет считалась независимым государством  и  довольно  успешно  воевала  с
прежней метрополией, ее жители в глубине души  продолжали  ощущать  себя
провинциалами. Особенно когда попадали в Мунт. Агнеса гордо выпрямилась,
старательно глядя перед собой, не хватало еще,  чтобы  арцийцы  увидели,
что она озирается по сторонам, как какая-нибудь деревенщина!
   В конце концов, она теперь их королева. Во всяком  случае,  принимают
ее по-королевски. Саррижи были влиятельными людьми,  но  их  земли  были
расположены у  самой  границы  и  изрядно  пострадали  во  время  войны.
Разумеется, они не бедствовали, но и позволить себе купаться  в  роскоши
не  могли,  а  король  Жозеф  Третий,  дядюшка  Агнесы  по  матери,  был
феерически скуп. Даже его придворные  дамы,  особенно  те,  которых  Его
Величество дарил своим вниманием, сетовали на то, что  тот  неделями  не
меняет белье, а сапоги донашивает до дыр.  Если  же  кто-то  из  нобилей
одевался дорого и красиво,  то  Жозеф  расценивал  это  или  как  личное
оскорбление, или как знак того, что у одного из его  подданных  завелись
лишние деньги, которыми следовало поделиться с Его Величеством. О  балах
же и охотах и вовсе говорить не приходилось.  Король  их  не  устраивал,
потому что это было дорого, а нобили  -  потому  что  это  не  нравилось
королю. Разумеется, с таким, сюзереном жизнь в Ифране  более  напоминала
существование никодимианской <Никодимианцы  -  нищенствующий  Монашеский
орден, из вестный строгостью устава.> общины, нежели  двора  второго  по
величине государства Благодатных земель.
   Неудивительно, что кортеж суженой Его. Величества  короля  Арции  был
более чем скромным, как и наряд  самой  невесты.  Когда  на  границе  ее
встретили доверенные лица жениха, Агнеса была  готова  со  стыда  сквозь
землю провалиться, настолько ее украшенное  скромной  вышивкой  кремовое
платье  выделялось  на  фоне  невообразимых  туалетов  арцийских  дам  -
кавалеров, отделанных золотом, драгоценными камнями, мехами и  кружевом.
Девушка с душевным трепетом рассматривала струящиеся женские  туалеты  и
высокие головные уборы, к которым крепились  тончайшие  вуали.  Впрочем,
мужчины, носившие  похожие  на  тюрбаны  головные  повязки  из  атэвских
шелков, короткие куртки  со  стоячими  воротниками  в  разрезах  рукавов
которых виднелись шелковые рубашки, обтягивающие штаны-чулки и башмаки с
загнутыми носами, выглядели едва ли не наряднее дам.
   Разумеется, шло это не всем. Кое-кто из придворных  щеголей  выглядел
не лучше разрисованного подвыпившим мазилой краба, но некоторые казались
рыцарями из сказки. Интересно, какой из себя ее жених? Агнеса  про  него
не знала ничего, кроме того, что ему двадцать шесть лет,  он  мужчина  и
король. Вообще-то ее прочили в жены наследнику  мирийского  герцога,  но
хозяин процветающего островного государства настаивал на соответствующем
приданом, а его величество Жозеф, хоть  и  был  не  прочь  увидеть  свою
племянницу  мирийской  герцогиней,  отнюдь  не  спешил  раскошеливаться.
Переговоры затянулись, а за это время  молодой  Энрике  Кэрна  умудрился
тайно обвенчаться с незначительной  ноблеской.  Из-за  скупости  дядюшки
Агнеса  оказалась  посмешищем  всей  Ифраны.  Надежды  на   мало-мальски
достойный брак таяли с каждым годом, так как своих средств у  потерявших
почти  все  земли  Саррижей  не  было.  И  вдруг  такая  удача!  Супруга
арцийского короля! Правда, про  Пьера  поговаривали  всякое,  но  Агнеса
гнала от себя неприятные мысли, в конце концов, не хуже же он  Жозефа  с
его грязными сорочками и сальными волосами?!
   Девушка с волнением ожидала встречи, выслушивая любезности  арцийских
нобилей, самым приятным из которых был Жан Фарбье. Конечно,  он  был  не
первой молодости, но весьма недурен собой в своей  золотистой,  расшитой
богомольниками и  жемчугом  куртке  и  коричневых  штанах,  обтягивающих
сильные мускулистые ноги. Это именно он вручил Агнесе  золотой  нарцисс,
который она, якобы из вежливости, а на деле, за неимением ничего другого
приколола к своему платью. Да и советы  Фарбье  всякий  раз  приходились
весьма  кстати.  Он  несколько  раз  удерживал  ее  от   явных   ошибок,
подсказывал, к кому следует обращаться, отвечал за  нее,  когда  она  не
знала, что сказать, и всячески давал ей понять, как он рад ее приезду.
   Агнеса никогда не обольщалась насчет  своей  внешности.  У  нее  были
слишком резкие черты лица, большой нос, широкие черные брови, а  волоски
на подбородке и щеках приходилось  по  утрам  выщипывать.  Однако  этому
изысканному вельможе она как будто бы нравилась больше  лилейных  томных
красавиц, и Агнеса испытала к нему за это острую благодарность.
   "Обратите внимание, моя принцесса, - Фарбье  грациозно  наклонился  к
окошку кареты, в котором ехала ифранка, - это знаменитый  Замок  Святого
Духа, им пугают людей, но все далеко не так страшно,  как  рассказывают.
Нынешний епископ обещает вскоре открыть его для желающих.  А  сейчас  мы
выезжаем на площадь Ратуши, где вас поприветствуют отцы города  Мунта  и
где к нам присоединится Его Величество. Я должен вас попросить,  дорогая
принцесса,  не  показывать,  если  что-то  в  поведении  Его  Величества
покажется вам скажем так, странным. Его Величество  рано  потерял  отца,
рос очень замкнутым и не любит шумных церемоний. Обычно мы  его  от  них
оберегаем, но свадьба, как вы понимаете бывает только раз в жизни..."
   Речь Фарбье журчала как ручеек, но Агнеса ее почти ж слышала, пытаясь
взять себя в руки. Сейчас она увидит чело  века,  которому  отдала  свою
руку, даже не видя его. Она  увидит  короля,  она  будет  приветствовать
своих подданных. Про цессия вошла  в  увитые  цветами  арки,  Агнеса  не
видела, как идущие впереди  процессии  девушки  в  розовом  разбрасывали
цветы, но карета ехала  по  фиалкам  и  ландышам,  и  племянница  Жозефа
понимала, что это для нее и из-за нее. Приветственные крики сливались со
щебетом многочисленных птиц в клетках, которых выпустят, как  только  ее
рука коснется рук короля, и звуками гитар и мандолин, на которых  играли
сопровождающие  королевскую  невесту  менестрели.  Из   раскрытых   окон
свешивались  флаги  и  ковры,  на  перекрестках  здоровенные   стражники
охраняли бочки с вином,  которые  будут  открыты  вечером,  дабы  жители
славного города Мунта выпили за здоровье жениха и невесты.
   Наконец карета остановилась. Фарбье галантно распахнул дверцу и подал
Агнесе руку. Белые туфли невесты ступили  и  розовую  ковровую  дорожку,
ведущую к ратуше, на ступеньках которой стояло несколько человек. Агнеса
пыталась рассмотреть и узнать короля, но солнце било в глаза, и она была
вынуждена отвести взгляд. Опираясь на  руку  Фарбье,  девушка  дошла  до
лестницы, затем спутник ее оставил, и она пошла одна, стараясь держаться
прямо. На верхней площадке она буквально налетела на одетого в  белое  и
голубое  молодого  человека  примерно  одного  с  ней  роста  с  бледным
одутловатым  лицом,  с  интересом  на  нее  уставившегося.  Aгнеса  тоже
остановилась, не зная, идти  ли  вперед  или  остаться  на  площадке.  А
молодой человек, добродушно улыбнувшись, сунул руку за пазуху и  вытащил
оттуда зверька, похожего на пушистого  бесхвостого  мышонка,  и  сказав:
"На" - протянул ей. Больше всего Агнесе захотелось с  визгом  отшвырнуть
эту гадость, но  она  подумала,  что,  возможно,  это  какой-то  здешний
обычай, о котором ей забыли рассказать,  и,  сжав  зубы,  взяла  меховой
комочек.
   - Правда, хороший? - спросил молодой человек. - Это тебе. Жан сказал,
что ты добрая. Правда, он часто врет. Меня зовут Пьер, а как  тебя?  Мне
говорили, да я забыл. Ты теперь будешь жить с  нами,  да?  А  ты  любишь
землянику? Я люблю, но от нее потом все чешется, а у тебя?
   Агнеса слушала эти слова, ничего не понимая, и только  в  глубине  ее
души билась одна мысль: "Это не он! Святая Циала, сделай так,  чтоб  это
был не он!"
 
2855 год от В.И. 
23-й день месяца Собаки 
Арция. Тагэре. 
 
   От Эльты до замка Тагэре было немногим более трех вес, всего  ничего,
но Этьену ре Фло в последние годы путешествия  давались  все  с  большим
трудом: кости, застуженные еще в юности (граф во время охоты  провалился
под лед и потом был вынужден провести весь  день  в  мокрой  одежде),  к
шестидесяти годам отыгрались  за  все.  Если  во  Фло,  где  солнце  так
прогревает толстые  каменные  стены,  что  даже  в  месяце  Зеркала  они
остаются теплыми, он ходил и ездил верхом, как все люди, то  стоило  ему
оказаться на севере, как старые болячки брали свое. Потому-то  при  всей
своей любви к дочери, зятю и внукам Старый Медведь выбирался к ним редко
и только летом, но на этот раз дело было неотложным, и Этьен пустился  в
дорогу, заранее смиряясь с неизбежным.
   Владелец  ре  Фло  был  человеком  незаурядным,  все  в   нем   -   и
величественная внешность, и горделивая осанка, и проницательный взгляд -
выдавало натуру властную, сильную и Целеустремленную до жестокости.  Под
стать старику были и наследники, но даже среди них граф  отличал  двоих:
старшего внука Рауля, названного в честь дяди, и дочь Эстелу,  герцогиню
Тагэре, подарившую мужу двоих сыновей:  Филиппа  и  Эдмона.  Дед  твердо
рассчитывал увидеть на голове одного из них корону.
   Старый Медведь не сомневался, что  с  Лумэнами  они  справятся,  куда
сложнее было уломать Шарля. Как  всегда,  когда  он  вспоминал  зятя,  в
сердце старого нобиля подняли голову досада и гордость. Этьен восхищался
герцогом, но его бесило упорное нежелание того объявить о  своих  правах
на  престол  и  возглавить  нобилей,  недовольных  засильем  законных  и
незаконных Лумэнов. Шарль же уперся, как стадо ослов, и ни доводы тестя,
ни слова любимой жены (а Шарло любил Эсту), ни очевидное желание северян
на него не действовали. Он, в пятнадцать лет доказавший свою храбрость в
бою, в восемнадцать командовавший полком, а в двадцать шесть  -  армией,
не хотел гражданской войны.
   Конечно, все эти годы Тагэре не бездельничал. Именно он держал в узде
эскотских нобилей, взявших скверную привычку грабить приграничные земли.
С возвращением в Эльту Шарля Тагэре  налетчикам  пришлось  поджать  свои
полосатые <Намек на полосатые  плащи,  которые  носили  вожди  эскотских
кланов. Каждый  имел  свою  расцветку.>  хвосты.  Шарло  стал  настоящим
хозяином северо-запада Арции, доказав, что может не только воевать, но и
править.
   В Мунте герцог больше не появлялся, но  о  нем  все  равно  говорили.
Особенно теперь, когда Лумэны спелись с  Жозефом,  все  былые  победы  и
удачи были пущены коту под хвост. Мужеподобная ифранская девка не только
не принесла в  Арцию  приданого,  но  за  право  уложить  ее  в  постель
слабоумного короля, который, похоже, вообще не  знает,  чем  женщины  от
мужчин  отличаются,  пришлось  заплатить  с  таким  трудом   завоеванным
островом Ро и провинцией  Сарриж,  возвращенной  мечом  Тагэре  Арции  и
отданной Лумэнами новоявленному тестю. Уж это-то должно побудить Шарля к
действию! Ре Фло насупился и пошевелил губами, ведя мысленный разговор с
зятем. Он не понимал Шарля с его дурацким  миролюбием,  хотя,  возможно,
тот оказался прав в том смысле, что послед няя выходка  Фарбье  показала
всем, что арцийские короли об Арции не думают и  не  собираются  думать.
Новоявленная королева, судя по всему, скоро сядет всем на  голову.  Если
Шарло наконец очнется, лучшего времени для восстания не найти.
   Граф улыбнулся и подозвал внука. Раулю было девятнадцать, но  он  уже
сейчас давал фору тридцатилетним и как воин, что самое удивительное, как
политик. Не так давно он победил в учебном поединке и дядю,  и  отца,  а
значит, среди нобилей. У него  практически  нет  соперников.  Разве  что
Мальвани и конечно же, Шарль.
   - Вы меня звали, дедушка?
   - Да, дружок, - Этьен с удовольствием оглядел  ладную  фигуру  внука,
малыш пойдет далеко, очень далеко. - Я хочу оставить тебя в Эльте. Ты не
против?
   - Я?! - Темные глаза сверкнули. - Я всю жизнь мечтал учиться у Шарля!
   - Ну, значит, твои мечты сбылись, но ты не только будешь с ним  мечом
махать. И Арции, и нам, и самому Шарло нужно, чтоб он наконец  вспомнил,
кто он такой. Шарль Тагэре не имеет права отсиживаться на севере,  когда
эти ублюдки продают Арцию Жозефу. Я поговорю с ним, но не уверен, что он
согласится сразу, а капля  и  камень  точит,  ты  знаешь,  когда  и  что
говорить, так что я на тебя рассчитываю.
   - Я постараюсь...
 
2855 год от В.И. 
12-й день месяца Волка. 
Арция. Фей-Вэйя. 
 
   - Девочка моя, ты уверена в  своем  решении?  -  Агриппина  испытующе
смотрела в синие глаза Соланж. - Если ты скажешь "да", обратной дороги у
тебя не будет. Ты и так все знаешь, но я должна  тебе  сказать  это  еще
раз. Вступая в орден, ты отказываешься от многого, во  имя  чего  Творец
создал женщину. У тебя никогда не будет ни мужа,  ни  детей,  ни  своего
дома. Это такие, как я, на которых  смотреть  тошно,  больше  находят  в
ордене, чем теряют, а ты  ведь  красавица,  на  тебе  любой  с  радостью
женится. Зачем же хоронить себя заживо?
   - Я подумала, матушка.
   - Она подумала, - хмыкнула Агриппина,  -  не  верится  что-то!  А  ты
подумала, что будет, если завтра или послезавтра ты встретишь  человека,
которого полюбишь ты и который полюбит тебя? Ты или  наступишь  себе  на
горло, или станешь преступницей, которую, если  ее  разоблачат,  ожидает
страшная участь. Ты не только себя погубишь, но и своего  возлюбленного!
Это ты понять в состоянии?! Если циалианку изобличают  в  прелюбодеянии,
она отправляется в Шильскую обитель, и даже я не знаю, что творится в ее
подвалах! А если  ты  мелишься  забеременеть,  то  тебя  после  рождения
ребенка заживо замуруют в склепе, а твое дитя отдадут  в  приют  Святого
Христофора. Если это мальчик, из него сделают  убийть  во  славу  Божию,
если девочка - куртизанку, с помощью которой Скорбящие будут прибирать к
рукам нобилей. А если будет доказано, кто отец ребенка, то, кем бы он ни
был, он понесет наказание как за изнасилование.
   - Зачем вы мне об этом говорите, матушка?
   - Потому что не хочу, чтобы ты  губила  себя  и  других.  Ты  слишком
красива для обители, Соланж. Ты должна  жить  той  жизнью,  для  которой
созданы красивые женщины. Добро, была бы ты честолюбива, такие еще могут
обходиться без любви...
   - Но мне не нужны мужчины, матушка. И что я буду делать,  если  выйду
из обители? Куда я пойду?
   - Куда-куда, да в поместье своего отца! А твою тетку  мы  приструним.
Это твои земли, это  твой  дом.  Хорошего  управляющего  мой  брат  тебе
подберет, ты уже совершеннолетняя станешь  выезжать...  Уверяю  тебя,  у
твоих ног будет весь Мун. Ну, чего  молчишь?  Сола!  Я  тебя  спрашиваю,
отвечай, безобразница ты этакая.
   - Матушка... Я... Я боюсь! Я была дома, тетушка меня ненавидит... Они
уже привыкли, что Ноаре принадлежит им.
   - Как привыкли