?!
   - Да, как я понял, всего около тысячи человек.
   - Вы видели их?
   - Во время казни граф Трюэль и барон Шаотан были вместе с  Рориком  и
кардиналом Георгием, а Хайнц командовал дарнийским отрядом.
   - Не было ли там Рафаэля Кэрны и... -  Пьер  осекся,  но  Базиль  его
прекрасно понял.
   - Маркиза Гаэтано в Гваре я не видел.
   - И все равно вы задержались.
   - Прошу прощения у Его Величества. Меня задержали. Сначала  Рорик,  а
потом - лихорадка. Я выехал сразу же, как смог сесть в седло.
   - Вы честно, выполнили свой долг, граф,  -  на  бледных  губах  Пьера
появилась любезная улыбка, - и проявили не только  недюжинную  смелость,
но и дипломатические способности. Мы полагаем, что ваше призвание  -  не
военная служба, а дипломатическая, и  назначаем  вас  нашим  послом  при
ифранском дворе. Мы очень сожалеем, что  у  вас  не  будет  времени  для
отдыха, но вам придется отправиться не позднее чем завтра к вечеру.
   -  Благодарю  Его  Величество  за  высокую  оценку  моей  недостойной
персоны. Я постараюсь оправдать оказанное мне доверие.
   - Граф Мо, дайте нам письмо Рорика и можете идти. Мы  вас  больше  не
задерживаем.  Засвидетельствуете  мое  неизменное  расположение   вашему
семейству, и особенно прелестной Элеоноре. Барон Эж, возьмите у графа Мо
его ношу. Мы приказываем  похоронить  останки  наших  слуг  и  союзников
должным образом. Гофмейстер, прикажите принести медный поднос и огненный
камень.
   Лакей, тенью скользнув в не успевшую захлопнуться за  Базилем  Гризье
дверь, принес овальный эллский поднос и оправленный в  серебро  огненный
камень. Король брезгливо, двумя пальцами взял послание, открыл футляр и,
бросив желтоватый лист на узорчатую медь,  поджег.  Огонь  загорелся  не
сразу -  видимо,  в  пути  бумага  отсырела.  Наконец  по  краям  письма
затанцевали огненные язычки.
   - Мы не желаем знать, что нам пишет изменник и убийца, - изрек  Пьер.
Ответом ему было подобострастное мычание, сменившееся  гнусным  кошачьим
воплем. Два огромных черных  кота,  сцепившись  в  смертельной  схватке,
рухнули откуда-то сверху прямо к ногам державшего поднос слуги.  Тот  от
неожиданности  разжал  руки,  раздался  грохот,   медный   противень   и
охваченная огнем бумага упали на  пол.  Лакей,  однако,  не  растерялся,
стремительно затоптав пламя. Пахнуло дымком,  очумевшие  от  собственной
наглости коты куда-то юркнули и исчезли, а на  гладкой  мраморной  стене
под гербом Арроев, где  вскоре  должен  был  появиться  портрет  короля,
проступили огненные буквы.
   Его  Величеству  Пьеру  Седьмому  все  же  пришлось  прочесть  письмо
Гварского Лося, и не только прочесть. Зал наполнил звон  кубков,  грубый
многоголосый хохот и  оскорбительные  выкрики,  а  на  черном  эландском
мраморе медленно остывали слова, которые  могли  прийти  в  голову  лишь
пьяным эскотским варварам.
 
2895 год от В.И. 
13-й день месяца Звездного Вихря 
АРЦИЯ. МУНТ 
 
   Дома его не ждали, хотя сестры обрадовались, в отличие от  дядюшек  и
брата. Кажется, Жорес привык утешать себя мыслью, что лучше быть слепым,
но живым, чем потерять голову. Что думала мать, Базиль так и  не  понял.
Зла сыну она, конечно же, не желала, но  и  радости  от  встречи  он  не
заметил. Видимо, с его стороны было наглостью живым и здоровым вломиться
во время ужина в особняк на улице Борзой.
   Со стороны это, несомненно, выглядело забавно.  Жаль,  под  рукой  не
оказалось мазилы, взявшегося  написать  картину  "Возвращение  ненужного
сына". Первой  оправилась  Нора.  Просияв  огромными  голубыми  глазами,
сестрица выразила общее недоумение:
   - Базиль, а как же Лось тебя отпустил?
   - Нора, - улыбнулся он, - я тебя обожаю, но  кончай  говорить  что  в
голову взбредет. В замужестве это вредно. А Лось меня  отпустил,  потому
что Лидда его убедил подумать. Вот он и  надумал,  что  лучше  я  отвезу
Тартю башку Жися Фронтерского  и  письмо  неприличного  содержания,  чем
какой-нибудь  отважный  эскотец  отвезет  ему  две  башки.  Тогда  Пьеру
пришлось бы искать нового дурака, чтобы отвезти  башку  гварского  посла
назад, чтобы Лось в обмен послал башку арцийца, чтобы...  Короче,  Рорик
понял, что послов не напасешься,  и  решил  использовать  что  под  руку
попалось, то бишь меня.
   - И ты привез сюда мертвую голову? - побледнела Нора.
   - Две. Но не сюда, а во дворец. Кстати, может, мне подадут прибор?
   - Ты привез во дворец голову Жися? - подал голос молчавший  до  этого
Жорес.
   - Ну, я же обещал, и потом, не сюда  же  ее  было  тащить?!  Нора  бы
испугалась, она еще не привыкла, хотя пора учиться.
   - Я сыт, - Жорес резко отодвинул прибор, - помогите мне!
   Мать, бросив раздраженный взгляд на Базиля, взяла старшего  сына  под
руку, и они вместе вышли. Интересно, куда братец дел жену?
   - Ты невозможен, Базиль, - заметил Реви, - "Черную Лозу" будешь?
   - Пожалуй... Только в чем же моя невозможность? В том, что Лось  меня
отпустил? Извините, от меня это не зависело, я из кожи  вон  лез,  чтобы
мне оттяпали голову. Перестарался,  видимо.  Рорик  сначала  бесился,  а
потом вообразил  на  своем  месте  нашего  обожаемого  монарха  и  решил
получить удовольствие.
   - Удовольствие?
   - Именно. Когда эскотцы сочиняли  письмо  Пьеру,  они  ржали  на  всю
Гвару. Кстати, Нора, радость моя, никогда не спрашивай супруга, что  ему
написал гварский господарь.
   - Почему? - Большие глаза стали еще больше.
   - Потому, - Базиль чмокнул королевскую невесту в  щечку,  -  что  это
неприлично. Это ужасно гадкое письмо с прорвой нехороших слов  и  грубых
пожеланий.
   - Мы будем воевать? - спросила Нора.
   - Воевать? С кем и зачем?
   - С Ра-Гваром. Ведь он оскорбил короля.
   - У нас очень умный король, деточка. Он  оскорбляется  только  тогда,
когда это полезно для здоровья. Оскорбляться на Лося сейчас вредно.
   - Но он ведь нас обидел?
   - О святой Эпоминонд и  прочие  святые!  Нора,  умоляю  тебя,  говори
только об утятах.
   - Об утятах? Почему?
   - Потому что они желтые, маленькие  и  пищат.  Я,  пожалуй,  еще  раз
возьму пример с Жореса и пойду к себе...
   Базиль  подмигнул  сестрам,  подхватил  кувшин  с  "Черной  лозой"  и
поднялся в свои комнаты. Разумеется, они были заперты, и дверь  пришлось
вышибать ногой. Внутри было  чисто  и  опрятно,  как  в  гробу.  Куда-то
исчезли все книги и безделушки, платье было сложено в сундуки,  занавеси
сняты. Не хватало только запаха атэвской смолы,  чтобы  вообразить,  что
тут лежит покойник. Родичи ждали  лишь  известия  о  его  смерти,  чтобы
немного походить в трауре и забыть навеки. Любопытно, что сталось с  его
собаками и ловчими птицами? Проклятый, как  холодно!  Еще  бы,  зачем  в
пустых комнатах топить, а может, он все еще нездоров?
   Глупо было уезжать, пока не прошла горячка,  но  оставаться  в  Гваре
было вовсе тошно. Он, конечно, привык быть чужим и врагом, но одно дело,
когда ненавидят тебя как тебя, и  другое,  когда  ты  считаешься  послом
захватившей трон пошлой сволочи. И никуда от этого не деться, Нора будет
королевой, мать - королевской  тещей,  а  он  -  шурином  и  дураком  на
посылках. И это на всю жизнь, потому что, если Тартю  свалят,  конец  им
всем...
   Базиль сорвал с дивана чехол из небеленого холста и, не снимая сапог,
устроился  на  подушках  из  хаонгской  парчи.  Тут  и  не  захочешь,  а
напьешься. Ни жизнь его никому не нужна, ни смерть. Обидно вообще-то! Он
два с половиной раза готовился умереть: когда оказался лицом  к  лицу  с
Рафаэлем Кэрной, затем в Гваре от меча и напоследок от  горячки.  Но  не
умер, а стал послом в Ифране... Ехать нужно завтра, но  это-то  как  раз
ничего. После нежной  встречи  в  отчем  доме  не  только  к  "паучатам"
сбежишь, а куда подальше. В Черный Сур или к Проклятому, куда его  Кэрна
и послал.
   Младший из братьев Гризье крупными глотками  допил  "Черную  лозу"  и
зашвырнул кувшин в угол. Кувшин разбился, веселее не стало. Оставаться в
фамильном особняке не просто не хотелось, не было сил!  Граф  на  скорую
руку переоделся, прицепил  дорожный  меч,  подошел  к  зеркалу,  кое-как
пригладил растрепавшиеся волосы, набросил плащ и  вышел.  Как  назло,  в
приемной торчала парочка  троюродных  дядюшек,  задавших  потрясающий  в
своей глупости вопрос, куда это он собрался  на  ночь  глядя.  Базиль  с
удовольствием сообщил дорогим родственникам, что направляется к Жизели и
вернется к утру, и шагнул в позднюю осень.
   Сказать, что погода была мерзкой, значило не сказать ничего.  Дорожка
от парадной двери до конюшни была  испятнана  лужами,  в  которых  мокли
бурые листья, сорвавшийся с цепи ветер швырялся  мокрым  снегом,  норовя
залезть в любую щелочку между телом и одеждой. Гризье надвинул на  самые
глаза берет и вскочил в седло. Лучше слякоть, чем родственники, но  куда
же поехать? Деньги у него были, но меньше, чем к куртизанкам,  графа  Мо
тянуло только в иглеций. Конечно, таверен  в  Мунте  пруд  пруди,  он  и
раньше таскался по ним, переодеваясь то в студьозуса, то в  провинциала.
Тогда его забавляло, что горожане, не узнавая, кто перед  ними,  честили
во  все  корки  его  семейку,  но  теперь  слушать  про  "пуделей"  было
невмоготу.
   Друзей у  него,  в  отличие  от  пропавшего  короля,  не  имелось,  а
приятели, приятели удивятся  его  появлению,  примутся  глупо  шутить  и
расспрашивать про Лося... Проклятый, неужели все-таки к  Жизели?  Базиль
поворотил коня в Хлебный переулок, миновал площадь  святого  Амброзия  и
выехал к еще не замерзшей Льюфере. Черная, холодная вода была словно  бы
подернута слоем сала, в котором исчезали большие рыхлые снежинки. У реки
было еще холоднее, чем  в  городе,  граф  поплотнее  запахнулся  в  плащ
(лекарь Лося не советовал ему мерзнуть и был прав)  и  двинулся  было  к
Новому Мосту, но глаза уперлись в громаду Речного Замка! Вот оно! Теперь
он знал, куда поедет. К братьям, рады они ему или нет, но  он  их  хочет
видеть. Хочет, и все тут!
   Краснорожий и усатый караул-декан  попытался  объяснить,  что  видеть
принцев  можно  лишь  с  разрешения  короля,  но  Базиль  отступать   не
собирался. Холода и презрения в его голосе было не меньше, чем в  волнах
Льюферы.
   - Я хочу видеть своих братьев, и я их увижу, даже если  мне  придется
снести тебе башку, а с Пьером Тартю я как-нибудь разберусь.
   Караул-декан рыпнулся было кого-то вызвать, но Базиль успел спешиться
и железной хваткой взял беднягу за плечо.
   - Хочешь жить, и жить хорошо - веди.
   Пьянчуга оказался смышленым и, дав знак стражникам, повел строптивого
гостя внутрь цитадели. Внутри Речной Замок выглядел сносно, но отчего-то
Базилю ужасно не понравился. Все -  узкие  переходы,  стрельчатые  окна,
забранные витражами, факелы в гнездах, выполненных в виде  лап  каких-то
зверей, - казалось тревожным ц предательским, а  может,  он  просто  был
пьян. На одной из лестниц они встретили высокого воина в  молочно-белом.
Граф догадался, что это "наставник" Филиппа и Александра. Он  его  видел
один раз и вряд ли узнал бы в другом месте и  в  другой  одежде  -  лицо
циалианского рыцаря не принадлежало к числу запоминающихся.
   Белый был явно удивлен и раздосадован, но Базиль не дал ему даже  рта
раскрыть.
   - Я пришел повидать моих братьев, сигнор, и я их увижу.
   - Но...
   - Никаких "но", - поднял бровь Базиль. - Вы меня не остановите. После
Лося Олень - животное мелкое.
   Если рыцарь и хотел помешать, то передумал.
   - Я и не думаю вас останавливать, хоть вы и явились поздно, никого не
предупредив, и пьяным. Но я понимаю ваше  желание  после  того,  что  вы
пережили, повидать родных, ведь вам завтра в путь.
   - Вы  прекрасно  осведомлены,  сигнор.  А  пьян  я  ровно  настолько,
насколько нужно, чтобы не бояться затеять ссору.
   - Ссоры не будет, - резко ответил циалианец, - проходите.
   Базилю не  понравилось,  что  дверь  в  покои  Филиппа  и  Александра
запиралась снаружи, но выяснять  отношения  было  не  с  кем.  Циалианец
повернул ключ и исчез, разговор был окончен. Граф  Мо  пожал  плечами  и
толкнул  дверь.  Братьям  будущей  королевы  отвели  угловую  башню.  Из
обширной приемной со стенами, увешанными допотопным оружием, и  камином,
в котором можно было зажарить целого кабана, виднелись три  двери.  Одна
была распахнута, там горел огонь и слышался голос. Базиль еще раз  пожал
плечами - мать не раз выговаривала ему за эту привычку, - бросил  мокрый
плащ на пустующее, довольно-таки потертое кресло и пошел на свет.
   Алек лежал на кровати и болтал  ногами.  Филипп  читал  ему  вслух  -
разумеется, про Леонарда. Младший брат за  прошедшие  месяцы  потолстел,
старший - осунулся. Услышав шаги, он захлопнул книгу и резко  обернулся.
В  больших  синих  глазах  застыло  удивление,  сменившееся   с   трудом
сдерживаемой яростью.
   -  Здравствуйте,  братья,  -  граф  отвесил  нарочито  церемониальный
поклон, - неужели вам так противно меня видеть?
   - Нет, - Алек, улыбаясь, вскочил и подбежал  к  гостю,  -  а  как  ты
вернулся?
   - Верхом, - сообщил Базиль, в горле которого отчего-то запершило.
   - Хорошо, - обрадовался Алек, - я всем говорил, что тебя не убьют.
   - И оказался прав.
   - Почему тебя впустили? - резко спросил Филипп.
   - Сначала я  пригрозил  пьянице  мечом,  а  потом  объяснил  кое-кому
разницу между Лосем и оленями. Как вы тут?
   - Мне тут не нравится, -  улыбка  Алека  погасла,  -  нас  никуда  не
выпускают. Сигнор  Арвэль  говорит,  что  сначала  мы  должны  закончить
образование.
   - Врет, - заявил Базиль и повернулся к Филиппу, - я понимаю,  что  ты
разочаровался в Лосе, но он раздумал меня казнить. Я видел Луи Трюэля  и
Мориса Шаотана. Оба в Гваре...
   Он не знал, о чем с ними говорить. По крайней мере, с  обоими  сразу.
Филиппу следовало бы сказать про Кэрну  и  предостеречь  от  нападок  на
Тартю, но Алек мог проболтаться.  С  Алеком  он  бы  пошутил  и  повалял
дурака, но под настороженным,  неприязненным  взглядом  Филиппа  это  не
получалось. Зачем он сюда пришел, собственно говоря? Просто потому,  что
больше идти некуда, только и всего.
   Базиль оживленно рассказывал о  путешествии  и  эскотских  обычаях  и
первый же смеялся своим шуткам.  Потом  расспросил  братьев  о  житье  в
Речном Замке. Их прятали от людей - видимо, чтобы никто не вспомнил, что
по закону, если Пьер уничтожит акт о вступлении Александра на престол  и
представленные священником доказательства женитьбы покойного  короля  на
какой-то там Клотильде, королем становится  Филипп.  Да,  пока  кузен  -
несовершеннолетний, и Тартю с матушкой  могут  считаться  регентами,  но
потом... Потом дурака придется спасать,  а  он,  как  назло,  пользуется
каждым удобным случаем, чтобы дразнить гусей.
   - Все читаешь? - Базиль кивнул на книгу, не придумав ничего  лучшего,
чем вернуться к старому спору. - Сам с ума сошел и брата сводишь?
   - Если я не научу Алека, что значит честь, это не сделает никто.
   Проклятый, сначала надо выбраться отсюда, с честью ли, без нее  ли...
Свадьба в конце зимы. На нее он  приедет,  иначе  это  будет  нарушением
этикета, и к этому времени нужно что-то  придумать.  Как  некстати,  что
мальчишки сейчас вместе!
   - Так и сидите под одной крышей?
   - Нет, уроки у нас в разное время и с разными  учителями,  -  сообщил
Алек. - Ты когда уезжаешь?
   -  Завтра,  вернусь  к  Нориной  свадьбе.  Филипп,  когда   закончишь
обсасывать Леонарда, почитай про Эжьера. Помнится, рассказ о нем  в  той
же книжке.
   - Про клятвопреступника я ничего не желаю знать!
   - А ты все-таки почитай. Почитай и подумай.  Иногда  больше  чести  -
нарушить клятву, чем сохранить.
   - Кто это сказал? - подозрительно осведомился Филипп.
   - Луи Трюэль, хотя, возможно, он лишь повторил слова деда.
   Больше говорить было не о чем. На смену возбуждению пришла усталость,
Базиль, дивясь своей сентиментальности, чмокнул Алека в лоб  и  зачем-то
подал руку Филиппу. Тот долго,  очень  долго  смотрел  на  брата,  потом
медленно протянул руку. С чего бы это? Базиль делано засмеялся и  вышел.
Назад его провожал все тот же караул-декан. Убедившись, что  в  коридоре
ни души, Базиль снял с пояса туго набитый золотом кошелек.  Этой  взятки
хватило бы на два десятка пьяниц, но граф Мо никогда не был жадным.
   - Это тебе, но чтоб мальчишки были в порядке. А то три шкуры сдеру.
   - Монсигнор, - стражник аж застонал,  то  ли  от  страха,  то  ли  от
жадности, - жизнью клянусь! Все сделаю!
 
ЭСТЕЛЬ ОСКОРА 
 
   Рене часто повторял, что не идти вперед - значит идти  назад.  И  это
было правдой. Мы сидели в болоте и не знали, что делать,  причем  каждый
по-своему. Впрочем, Сандер хотя бы взялся за свои рыцарские штуковины.
   Глазами кошки я видела, как мой приятель управляется  с  мечом.  Даже
после раны и трехмесячного безделья он  оставался  великолепным  воином,
чуть ли не лучшим из тех, кого я видела, а повидала я многое  и  многих.
Воистину, с Последним из Королей нам повезло, но вот повезло  ли  ему  с
нами? Жизнь я ему, конечно, спасла, но для чего - это большой вопрос, не
придет ли миг, когда он проклянет свое спасение, как  проклинала,  и  не
раз, я сама? В душу своему гостю я не лезла,  но  отношения  между  нами
сложились очень славные. Он мне доверял, я ему тоже и несколько раз едва
не проболталась о том, что ему знать не следовало.
   Сандер тоже привык ко мне. Чем больше я его узнавала, тем  больше  он
мне нравился, но хуже всего было, что я  начала  за  него  бояться.  Это
глупость, что боишься за слабых, - их всегда можно спрятать под юбкой, а
вот сильные, сильные гибнут чаще, особенно если спят  и  видят  принести
себя чему-то или кому-то в жертву. Александр Тагэре был именно из таких.
   Меня  прямо-таки  бесила  его  привычка  обвинять   во   всем   себя.
Самокопание делает человека уязвимым для чужих укусов и чужой  подлости,
а в том, что подлость затопила Арцию, я не сомневалась. В  наши  с  Рене
времена мерзавцы тоже попадались, но  они  были  покрупнее  и  посмелее.
Драться со львом опасно, но легче, чем со стаей шакалов или, того  хуже,
невидимой заразой, разлитой в воздухе.
   Я оставила кошку, когда Сандер вбросил меч в ножны и занялся Саданом.
У меня оставалась ора или чуть больше, за которые требовалось изобразить
нечто съедобное. Готовить как положено мне было лень, да я и не умела, а
показывать своему гостю, на что способна эльфийская магия, не  хотелось.
Александр  Тагэре  в  волшбе  не  понимал  ничего,  но  сообразить,  что
некоторые вещи обычной ведьме не под силу, мог  даже  он.  Я  не  знала,
рассказал ли ему отец о том, кто вытащил его  из  парочки  передряг.  На
всякий случай я назвалась другим именем - впрочем,  оно  мне  нравилось.
Это было весело - поменять имя значит немного  изменить  свою  сущность.
Разумеется, на время.
   Мне  нравилось  быть  Ликией,  а  Сандеру  нравилась  жизнь  простого
охотника. Я взяла одного из добытых нами зайцев. Нами, потому что  кошка
искала съедобное зверье не носом, а при  помощи  моей  магии,  а  заодно
следила, нет ли рядом кого-то нам ненужного. Сандеру про это знать  было
не обязательно. Он и не знал.
   Разделывать несчастного русака обычным  ножом  было  лень,  и  я,  на
всякий случай проверив, где мой гость, пустила в ход то, чему  научилась
в Убежище. Астени как-то обмолвился, что был какой-то  эльфийский  клан,
где ели только лепешки да сушеные фрукты, а на Лебедей и Лунных смотрели
как  на  очеловечившихся  варваров.  Тогда  меня  поразило,  что   среди
бессмертных есть фанатики и дураки. Теперь я уже ничему не удивлялась.
   Заяц отправился в котелок вместе с какой-то травой;  пробовать  я  не
стала - все равно получится вкусно, а огонь  погаснет  вовремя...  Можно
было заняться делом. Или, наоборот, бездельем.  Я  еще  раз  глянула  на
будущий суп и отвернулась к окну. Белый  снег,  черные  деревья,  стайка
красногрудых пичуг... В Исских горах таких не было.
   Мои мысли в