стал на дыбы перед спешившимся рыцарем с секирой,  казавшимся
скалой меж бушующих волн. Маршал  дернул  за  повод,  направляя  коня  в
сторону, и нанес удар мечом. Кровь плеснула на конский бок,  а  Мальвани
уже пробивался вперед,  к  месту,  у  которого  ему  предстояло  упасть.
Какой-то фронтерец замахнулся мечом,  и  Анри  упредил  удар.  Фронтерцы
носят кирасы  и  шлемы,  но  руки  их  защищают  лишь  кожаные  доспехи.
Отсеченная  рука,  все  еще  сжимающая  оружие,   свалилась   под   ноги
обезумевшей лошади, а маркиз  уже  схватился  со  здоровенным  эскотским
вождем. Анри был весь перепачкан конским  потом  и  кровью  противников,
шлем был помят, но пока ему отчаянно везло, да и как же иначе,  ведь  он
не имел права умирать, прежде чем не свершится задуманное.
   Батар наконец понял, что в лагере творится что-то не то.
   Поддельные плащи и сигны были хороши для первого случая, но,  похоже,
лумэновцы  догадались,  что  им  дали  сожрать  то  же  блюдо,  что  они
приготовили для Шарля  Тагэре.  Следовавший  за  Мальвани  как  пришитый
оруженосец поднес к губам рог и протрубил сигнал. Люди маркиза,  услышав
его, резко развернулись. Дело сделано, теперь оставшиеся в  живых  могут
прорываться к своим. Возможно, с полсотни из четырехсот и уцелеет. Пусть
им повезет...
   Мальвани не стал срывать чужой плащ, он все еще был ему нужен. Послав
коня вбок в каком-то кошачьем прыжке, он очутился в месте, где сходились
две изгороди, и, картинно схватившись за грудь, изображая несуществующую
рану, скатился на землю и укрылся между двух сходившихся здесь  плетней.
Бой продолжался, в трех шагах от затаившегося маршала умирали его  люди,
а он лежал на ледяной земле, жадно ловя доносящиеся звуки.  Так....  Все
стихло. Те, кто мог вырваться, вырвались. Кто  не  смог,  погибли,  хотя
каждый унес с собой, самое малое, четырех врагов, не считая тех,  кто  в
общей свалке перебил друг друга. Теперь победители  немного  передохнут,
перестроятся, подождут резервов, а они не могут не подойти  на  такой-то
шум...
   Анри ждал. Постепенно его начинал донимать холод, отогнанный горячкой
боя. Маркиз пытался шевелить плечами и руками,  но  это  помогало  мало.
Звуки, доносившиеся из лагеря, отчетливо давали  понять,  что  наступила
короткая передышка. Может быть, сейчас?  Проклятый  холод.  Нет!  Что-то
подсказывало Анри, что еще не время. Если он выживет, хотя этого  просто
быть не может, то всю последующую жизнь будет ходить в меховом  плаще  и
пить горячее вино. Сколько он тут лежит? День? Месяц? Год? Наконец-то!
   Сигнал "готовность" к атаке означал, что в лагере собрались все,  кто
мог, и сейчас спешно строятся в боевой порядок, чтобы ринуться на  левое
крыло, обороняемое Раулем. Что ж, пора. Анри Мальвани  вытащил  огненный
камень и приложил его к промасленной веревке, протянутой  в  специальном
желобке и тщательно укрытой от снега и  ветра.  Теперь  ждать...  Ждать,
пока адское зелье, уцелевшее с незапамятных времен и  найденное  бароном
Обеном, превратит лагерь в преисподнюю. Четыреста лет Арция  не  слышала
взрывов, порох проклят, и все, кто прикасается к нему, тоже. Ну  и  что!
Если такова цена справедливости, маркиз  Мальвани  ее  заплатит.  Вечное
проклятие для него - это победа сына Шарло. Анри не  считал  грехом  то,
что  он  делает.  Против  предателей  и  убийц,  нарушивших   перемирие,
заключенное именем святой, хороши любые средства, а  запрет  на  "адское
зелье"... Мальвани сильно подозревал, что Церкви были не  нужны  сильные
армии в руках светских. Вот и все.
   Скорбящие как-то  научились  взрывать  порох  на  расстоянии  и  этим
вышибли его из рук всех остальных. Творец  тут  был  ни  при  чем,  Анри
вообще сомневался, интересует ли Небо, что происходит на грешной  земле,
иначе как оно допустило то, что случилось с Шарло  и  Эдмоном,  как  оно
допускает "черную" болезнь или засухи, убивающие голодной смертью  целые
провинции... Проклятый! Почему так тихо? Неужели они сделали  что-то  не
так? Или зелье за века растеряло свои свойства?  И  ведь  не  проверишь.
Только ждать. Ждать и, если ничего не получится, сделать то, на  чем  он
настаивал с самого начала, проползти  по  узкой,  изогнутой  под  прямым
углом канаве и поджечь порох вручную. Это смерть, но мгновенная, а  дело
будет сделано! Маршал понимал, что уцелеть в сердце разбуженного им  ада
удастся вряд ли. Анри и Габриэль вдвоем начиняли наспех обшитые  досками
старые подвалы порохом и железным ломом, который разлетится  от  взрыва,
калеча тех, кого помилует огонь.  Тайну  знали  трое.  Это  и  так  было
слишком много. Узнай  антонианцы  о  том,  что  задумано,  проклятья  не
избежать всей армии Тагэре до  последней  лошади.  Впрочем,  победителей
судят редко. Если они победят, Обен придумает, что говорить.
   Маршал усмехнулся, вспомнив о своем товарище, точно так же лежащем  в
кое-как сооруженном убежище в сотне шагов  отсюда.  Два  забитых  адским
зельем подвала, по подвалу  на  человека.  Чтобы  посеять  панику  среди
лумэновцев, хватит и одного взрыва, но  Анрио  отчего-то  казалось,  что
повезет или обоим, или же никому. Хотя "повезет" означало лишь  успешное
исполнение их безумного замысла.  В  то,  что  им  с  Габриэлем  удастся
уцелеть, верилось с  трудом.  Мальвани  принадлежал  к  тем,  кто  любит
определенность. Быстрая смерть лучше медленной и мучительной, и  уж  тем
более быть мертвым проще, чем жить калекой. Но Обен  заставил  их  обоих
поклясться, что сначала они  подожгут  эту  дурацкую  веревку,  а  слово
Мальвани есть слово Мальвани. Веревка,  разумеется,  погасла,  но  нужно
подождать еще немного. Что сейчас делает мириец?  Ждет?  Или  ползет  по
узкому переходу навстречу смерти? Анри заставил себя успокоиться и начал
считать до трехсот.
 
2871 год от В.И. 
8-й день месяца Агнца. 
Арция. Поле у деревни Беток 
 
   "Могло быть и хуже, могло быть и хуже", - повторял  про  себя  Батар,
прикидывая, стоит ли ему лично принимать участие в бою. Пожалуй,  что  и
нет. Фарбье куда больше годится для того, чтоб греметь  железом,  а  его
дело - думать.
   Если б не убийство Шарля и Рауля, Анрио  вряд  ли  позволил  бы  себя
втянуть в идиотскую фронтовую схватку,  он  бы  извернулся  и  ушел  или
учинил какую-то каверзу... Хотя... Неужели Тагэре  пошли  на  то,  чтобы
переодеться в лумэновцев и, ударив  им  в  спину,  спровоцировать  драку
своих со своими? Нет, на такое  они  не  способны.  Скорее  всего  уроды
фронтерцы ошиблись и налетели на людей Фарбье или, вернее, на  эскотцев,
которые с большого ума могли вырядиться и в  синее.  Есть  у  них  такой
клан, а уж упрямства у  них,  как  у  мулов.  После  боя  надо  провести
расследование и виновных повесить.
   В армии, особенно когда она побеждает, должна быть дисциплина. Агнеса
не понимает, что она завоевывает не чужую страну,  а  собственную,  а  в
своей стране долго на копьях не усидишь, людей нужно приручить.  Решено,
с завтрашнего дня наемники перестанут грабить. Хватит с них  сегодняшней
добычи. Сейчас Фарбье развернет своих и ударит по Тагэре.  Ре  Фло,  тот
наверняка отойдет лесом и соединится с остатками людей Мальвани. Сколько
их там? Тысяч шесть-семь от силы. Это не армия, а вот  с  Филиппом  надо
кончать.
   Что-то долго с ним возятся. С ополченцами все ясно, они  должны  были
только измотать противника и не дать  повернуть  на  помощь  центру,  но
теперь за дело взялись королевские солдаты и  те  баронские  дружинники,
которые начинали это дело. Не новички, а толку - чуть. Тагэре стоит, как
стоял. Говорят, людьми, потерявшими близких, порой  овладевает  безумие.
Может, Филипп из таких? Но он ведь там не один, его  люди  тоже  дерутся
как бешеные. Ну,  ничего,  сейчас  и  на  них  управа  найдется.  Фарбье
наверняка уже перестроился и выводит войска из лагеря.
   - Сигнор маршал! - Молоденький аюдант был явно взволнован.
   - Что случилось? Кто тебя послал?
   - Сигнор Дворга. В нашем  тылу  Тагэре.  Ударили  в  спину  тем,  кто
штурмует рогатки.
   - Проклятый! - Батар топнул ногой  в  железном  сапоге  обо  все  еще
мерзлую, несмотря на слепящее солнце, землю. Этого еще не хватало.
   Похоже, отряд Тагэре во время утренней атаки  проскочил  так  далеко,
что не смог вернутся к  своим,  а  сейчас,  воспользовавшись  ситуацией,
ударил в спину. Что ж, они свое получат. И Батар бросил в  бой  конников
графа р'Изье. Это был  последний  кавалерийский  резерв,  но  дело  того
стоило.
 
2871 год от В.И. 
8-й день месяца Агнца. 
Арция. Поле у деревни Беток 
 
   Вихрь огня взметнулся над лагерем, и в то же мгновение рявкнул  гром.
Рауль вздрогнул, хотя в глубине души ожидал чего-то подобного. Так  вот,
значит, что приберег для лумэновцев маршал!  И  вот  почему  он  передал
командование ему. Проклятое зелье! Что ж,  спасибо,  Анри  Мальвани,  ты
ушел последним из четверых друзей, отомстив  за  отцов  и  дав  сыновьям
возможность победить. Вечная тебе память!  Ре  Фло  судорожно  сглотнул,
заставляя отступить неуместные слезы, и в то же мгновенье справа расцвел
еще один багровый цветок. Кто ж был вторым?! Сейчас это неважно.
   Услужливое воображение нарисовало,  что  сейчас  творится  в  лагере.
Конечно, погибли не все, но  столпившиеся  между  пылающих  загородок  и
плетней в кучу люди на обезумевших  лошадях  охвачены  паникой,  и  этим
нужно воспользоваться. Рауль коротко протрубил и,  кивнув  Раймону,  все
еще  сжимавшему  медвежью  сигну,  бросился  вперед.  Этот   бой   будет
настоящим, до победного конца. Они или погибнут, или победят,  но  лучше
все-таки победить. Они победят, Проклятый побери! Иначе просто  быть  не
может.
   Конница  вылетела  из  леса,  Раулю  показалось,  что  деревья   сами
раздвинули ветви, пропуская всадников. И тех, кто укрылись в лесу  после
боя, и тех, кто с утра изнывали в ожидании своей очереди. Зазвенела  под
копытами промерзшая земля, дрогнули  прихваченные  морозом  прошлогодние
травы окрашенные весенним солнцем в золото и бронзу.
   Атака была яростной, неожиданной и молчаливой. Только грохот копыт да
свист ветра нарушали тишину. Ни криков, ни рева труб. Сначала  доскакать
до цели. Тем, в лагере, не до того, чтобы оглядываться по сторонам, да и
близко он, этот лагерь, но все равно...  Рядом  с  Раулем,  отставая  на
полкорпуса, несся Раймон, трепетала над головой дедовская сигна.  Прежде
времени свалилась на плечи хозяина ноша главы дома, но он понесет  ее  с
той же честью, что отец, дед, дядя... Впереди вырос частокол. В нем есть
несколько проходов. Где же  они?  Не  нужно!  Колья,  перевитые  гибкими
ивовыми прутьями, странным образом валились на землю на пути  отряда,  в
заграждении возникла огромная прореха.  Откуда?  Как?  Некогда  об  этом
думать! Вперед!
   Конь Рауля перелетел через  узкую  траншею,  рядом  мелькнула  другая
тень. Раймон! Молодец, нельзя его потом отпускать. Анри погиб,  у  парня
теперь нет хозяина... Если выживет, если они оба выживут...
   Проклятый,  какой  дым...  Что-то  продолжает  гореть.  Боевой   конь
отпрянул, оскользнувшись на том, что еще недавно было всадником. Пожар в
доме для сумасшедших меньшее зло в сравнении со взрывом среди готовых  к
атаке воинов. А, вы уже оправились, схватились за мечи? Тем лучше!
   Рауль и его люди шли вперед, вырубая все, что попадалось им по  пути.
Здесь не было места ни жалости, ни сомнениям. Врагов, пусть растерянных,
пусть изрядно потрепанных, все равно было много, куда больше, чем  людей
Рауля, но ре Фло, развернув своих полукругом, уверенно теснил лумэновцев
все дальше и дальше от их исходных позиций.
   Вот оно! Звон трубы и крик "Арция и Тагэре!". Люди Мальвани, те,  кто
участвовал в маскарадной  атаке,  и  свежие  конные  стрелки.  Все,  как
договаривались.  Теперь  Фарбье  не   вырваться.   Ты   получишь   свое,
мерзавец... Жаль, с ними нет Батара и ифранки, но  придет  и  их  черед.
Рауль рвался к Фарбье, который, надо отдать ему  справедливость,  головы
не потерял. Кошачий герцог как бешеный крутился на своем коне, отбиваясь
от наседавших на него воинов. Вырваться он не мог,  за  его  спиной  все
явственней слышался клич людей Мальвани.
   Он ищет смерти, вдруг осенило Рауля, смерти, потому что боится плена.
Правильно, что боится. И громко заорал  своим:  "Взять  живым!  Слышите,
Проклятый вас побери! Только живым!"
 
2871 год от В.И. 
8-й день месяца Агнца. 
Арция. Поле у деревни Беток 
 
   Они дрались по щиколотку в грязи, причем грязь эта, несмотря  на  то,
что  солнце  к  полудню  стало  припекать  изрядно  и  немного  отогрело
промерзшую землю, была замешана не столько на воде,  сколько  на  крови.
Доспехи и мечи стали тяжелее в несколько раз, чем были утром, но  Филипп
Тагэре не отступил ни на шаг. На смену нелепым ополченцам пришли матерые
вояки, но и им не удалось сломить молодого короля.  Отправляясь  в  бой,
Филипп приказал закрепить на своем  шлеме  корону  -  тоненький  золотой
обруч. И он сражался, как истый король и как настоящий Тагэре.  Впрочем,
ему было не до того, как он выглядит, что о нем подумают и будут ли петь
о его подвигах менестрели. Он должен  был  выстоять,  все  остальное  не
имело значения.
   Филипп слышал донесшийся со стороны лагеря грохот,  но  словно  бы  в
полусне. Он не только не испугался, но даже не  задумался,  что  бы  это
могло быть. Ему было не  до  этого.  До  безумия  уставший,  подчиненный
одной-единственной  цели  -  продержаться,  король  и  не  заметил,  что
наступление  лумэновцев  начало  захлебываться.   Давление   ослабевало,
правда, рывками. Противник то пер вперед с прежней яростью,  то  начинал
топтаться  на  месте,  но  Тагэре  был  так  измотан,  что   использовал
передышки, чтобы перевести дух, думать о том, почему так случилось, было
некогда. Он сорвал голос и оглох от грохота и воплей, к тому же один  из
противников таки умудрился  рубануть  его  по  шлему.  Стальной  гребень
выдержал, но в ушах все равно звенело, и Тагэре не сразу удалось понять,
чего от  него  хочет  граф  Шада,  размахивающий  руками  с  проворством
ветряной мельницы. Губы графа двигались, похоже, он не  просто  говорил,
но орал, однако король ничего не слышал. Испугавшись, что оглох,  Филипп
сдернул спасший его шлем...  Нет,  похоже,  все  в  порядке.  Проклятый!
Неужели!
   Спереди, прорываясь сквозь лязг и грохот, неслось "Арция и  Тагэре!".
Так вот почему ослаб натиск! Впрочем,  ненадолго.  Эскотцы  и  фронтерцы
снова двинулись на рогатки, но не нужно было быть  семи  пядей  во  лбу,
чтоб понять:  их  к  этому  вынудили.  Теперь  перед  Филиппом  были  не
уверенные в себе бойцы, добывающие победу,  а  солдаты  разбитой  армии,
прорывающиеся из окружения в ужасе от того, что их ждет.  Король  кивнул
подскочившему оруженосцу, торопливо отпил из протянутой кем-то фляги  то
ли воды, то ли чего покрепче, и, опустив забрало, тяжело ступая, пошел к
тем, кто уже схватился с очумевшими лумэновцами. И  вновь  опускались  и
поднимались мечи, кричали люди и кони, чавкала под ногами  раскисшая  от
талой воды и крови земля,  а  с  неба  смотрело  равнодушное  и  великое
солнце, даруя свет и тепло и победителям, и побежденным.
   Филипп не понял, сколько продолжалась последняя схватка, но  вряд  ли
долго. Он отбивал чужие удары и наносил  свои.  Рядом  падали  люди,  их
место заступали другие, но враги умирали чаще. Наконец, высокий  эскотец
в красно-зелено-черном плаще внезапно отступил на шаг и, бросив  меч  на
землю, скрестил  руки  на  груди.  Это  словно  бы  послужило  сигналом,
лумэновцы один за другим опускали оружие.
 
2871 год от В.И. 
8-й день месяца Агнца. 
Арция. Поле у деревни Беток 
 
   Это было поражение. Даже не поражение, а разгром.  Конрад  Батар  это
видел совершенно ясно, хотя на  левом  фланге  и  в  бывшем  лагере  еще
продолжался  бой,  а  справа  осталось  несколько  полков,   сохранивших
относительный порядок. Маршал понимал, что нужно бежать, уводя  с  собой
тех, кто может сидеть  в  седле.  И  лучше  всего  на  северо-восток,  к
эскотской границе. Тем, кто сейчас дерется в окружении, не помочь.  Если
кто и вырвется, то догонит. Но уходить нужно, пока бой еще идет, пока та
часть конницы ре Фло с лучниками за спиной (надо же такое удумать!), что
вышла в тыл  бедолагам,  штурмовавшим  рогатки,  связана  сопротивлением
эскотцев, иначе...
   Батару даже думать не хотелось о том, что будет, если  он  попадет  в
плен к Анри. Проклятый, с собой еще придется тащить ифранскую  ослицу  с
ее слюнявым отпрыском. А без нее никак! Он поставил не  на  ту  карту  и
потерял все. Его земли рядом с  землями  Мальвани,  туда  не  вернуться,
равно как и в Мунт. До Ифраны  далеко,  а  Агнеса  дружна  с  эскотскими
вожаками, ее примут, а с ней и ее свиту, и ее любовника. Главное, уйти.
   На длинном лице маршала не было ни тени неуверенности  или  сомнения.
Он подозвал аюданта и велел всем, кто  может  сидеть  верхом  и  держать
оружие, собираться у командного пункта. В последний раз  глянув  налево,
где все еще шел бой, Конрад махнул  рукой  и  направился  к  королевской
палатке.
 
2871 год от В.И. 
8-й день месяца Агнца. 
Арция. Поле у деревни Беток 
 
   Склонившееся над ним лицо было неимоверно  прекрасно.  Тонкие  черты,
огромные скорбные глаза, золотые локоны.  Анри  и  не  представлял,  что
человек может быть столь  совершенен,  или  над  ним  склонился  вестник
божий? Но тогда почему он в разорванной боевой  тунике,  из-под  которой
виднеется кольчуга? Маршал попробовал что-то сказать, но ему не  удалось
даже разжать губ. Впрочем, склонившийся над  ним  все  понял,  и  маркиз
почувствовал у своих губ фляжку.  Вкуса  он  не  ощутил,  однако  дикий,
спеленавший его тело холод стал отступать, а потом  перед  глазами  Анри
поплыли окрашенные закатом облака, похожие на играющих  коней...  Летние
облака, ранней весной, которую и весной-то еще  не  назовешь,  таких  не
бывает. Облачные кони неслись все  быстрей  и  быстрей,  их  сходство  с
бегущими лошадьми становилось все  заметнее...  Нет,  это  действительно
мчит по малахитовому лугу вольный табун, ветер рвет серебристые и черные
гривы, дикие жеребцы от избытка бушующей в  них  жизни  вскидываются  на
дыбы,  оглашая  воздух  радостным  ржаньем...  Ржанье...  Веверлей!  Где
Веверлей?!
   - Ваш конь жив, монсигнор.
   Чей это голос, он вроде бы его уже слышал.
   - Ваш конь жив, и ваш брат тоже.... Все в порядке.
   Анри с усилием открыл глаза. Над ним склонился кто-то знакомый. Русые
волосы, уродливый шрам на щеке, серые глаза в светлых же, хоть и длинных
ресницах. Обычные глаза северянина...
   - Вы? Я забыл имя...
   - Раймон, монсигнор... Раймон ре Феррье...
   - Что с Филиппом? И что со мной?
   - Его Величество цел и невредим, граф ре Фло тоже. А вы ранены. Нога.
   - Что там? - Анри попытался поднять голову, но  ему  удалось  увидеть
лишь меховой плащ, а пошевелить рукой он не мог.
   - Я остановил кровь, было плохо,  но...  Вы  скоро  сядете  в  седло,
монсигнор...
   - Ты умеешь утешать, - глаза маршала встретились с глазами Раймона, -
сяду в седло... Ходить, стало быть, мне не придется.  Что  там,  говори.
Кричать не стану...
   - Вам оторвало ногу, монсигнор, ниже колена. Но рана чистая,  заживет
скоро...
   - Это у нас семейное, - Анри сумел улыбнуться бескровными  губами,  -
мой предок потерял ногу у Кантиски,  его  тоже  звали  Анри,  хорошо,  я
назвал сына Сезаром... - Наверное, он представлял собой жалкое  зрелище,
потому что губы Раймона как-то подозрительно  дрогнули,  но  он  быстро,
хоть и натянуто улыбнулся.
   - Чудо, что вы вообще уцелели в этом пекле...
   - Наверное. Что ж, я соглашался платить и дороже. Но как тебе удалось
остановить кровь?
   - Не знаю. - Меченый виновато  улыбнулся.  -  У  нас  в  роду  иногда
получались странные вещи... Я очень  испугался,  когда  вас  увидел,  не
знал, что делать, захотел помочь... А потом у меня в глазах потемнело, а
кровь остано