рганды до  Идаконы  и  от  Вархи,  в  которой
коптил небо беглый арцийский двор, до рыбацких  деревушек.  Надо  отдать
справедливость  командиру  "Серебряных",  справлялся  он  с  герцогскими
обязанностями   неплохо.   Граф   выказал   себя   не   только   хорошим
военачальником (имея в соратниках Мальвани и Архипастыря,  сие  было  не
столь уж и трудно, хотя Шани  даже  на  их  фоне  неплохо  разбирался  в
воинском деле), но и  умелым  политиком,  способным  и  с  гвергандскими
старшинами  договориться,  и  Бернара  осадить,  и,   главное,   внушить
окружающим, что все идет как надо.
   То, до какой степени неуютно Шани  чувствовал  себя  в  чужой  шкуре,
знали лишь старый Эрик, маршал Сезар, с которым граф коротко сошелся,  а
после истории с Гибом еще и  я.  Появляясь  в  Идаконе,  Гардани  всегда
вырывал ору-другую для меня, и я не знаю,  кому  эти  встречи  приносили
большую радость.
   Я искренне любила этого человека - доброго, умного,  мужественного  и
какого-то бессчастного, к тому же он знал  про  меня  если  не  все,  то
многое. При Шани я могла не лгать и не изображать из себя  заблудившуюся
курицу. К тому же привычка двойника коротать со мной немногие  свободные
часы могла подтолкнуть Рене делать то же. Традиция есть традиция...
   Вот и сегодня мы сидели, в сотый раз обсуждая то, что нас ждет.  Шани
рассказывал, как  они  укрепляют  Гверганду  и  устье  Адены.  По  всему
выходило, что у этого рубежа уже сейчас надолго застрянет любая армия, а
взять его до осенних штормов, делавших Прибрежный путь  непроходимым,  и
вовсе  невозможно.  Кроме  того,  Шани  сделал  то,  что  убедило  бы  в
подлинности его маски самого завзятого скептика, - он, правда с  помощью
Феликса, очистил Гверганду. Шаг воистину дерзкий и опасный, но с военной
точки зрения необходимый. Жители города могли выбирать, переселиться  ли
им в Идакону или уйти под руку Михая Годоя, остаться же в  городе  могли
лишь участники Священного похода.
   Те, кто решил  покинуть  город,  получили  за  оставленное  имущество
звонкой монетой. Это изрядно опустошило казну герцогства, но скопленного
маринерами золота хватило бы и не на такое. Зато  теперь  никто  не  мог
сказать,  что  в  Эланде  заправляют  грабители  и   тираны,   согнавшие
добропорядочных горожан с насиженных мест в чем  мать  родила.  Впрочем,
ушедших  было  немного  -   горожане   надеялись   на   крепость   стен,
благословение Архипастыря и мушкеты Мальвани.
   Об арцийской армии пока не было ни слуху ни духу. Михай осваивался  в
Мунте и в нашу сторону не смотрел. Мальвани полагал, что дел  узурпатору
хватит  до  осени,  а  к  этому  времени  Адена  превратится   в   вовсе
непроходимый  рубеж.  Непроходимый  для  вражеской  армии,  но  вот  для
магии...
   Я  понимала,  что  в  смертельной  игре,  которую  развязал  мой,   с
позволения сказать,  отец,  я  остаюсь  одной  из  ключевых  фигур.  Без
сомнения, до меня попробуют добраться, остается лишь гадать как. Я  была
уверена, что узурпатор нападет не раньше, чем заполучит меня, а  значит,
следует  ждать  похищения,  и  скорее  всего  с   применением   какой-то
магической пакости. Если б только я знала, как в нужный момент пробудить
спящее во мне чудовище, я бы  из  мышки  превратилась  в  кошку,  а  так
приходилось Уповать на свой не такой  уж  и  великий  разум  да  зачатки
эльфийской волшбы. В своей полной  неспособности  обращаться  с  обычным
оружием я успела убедиться.
   Ерунда, что женщина не может быть воином. Ланка  выросла  на  Коне  с
кинжалом и пистолями в руках,  меня  же  воспитывали  по-другому  и  для
другого. Если я каким-то чудом сумела восстать духовно, то надежд на то,
что мое тело, даже положи я на это все свои силы, научится  сливаться  с
клинком, не было никаких. После череды  бесполезных  попыток  я  махнула
рукой на благородное  искусство  фехтования  и  сосредоточилась  на  тех
крохах знания, которые в меня впихнули Роман и Астени.  Тут  дело  пошло
лучше. Я довольно быстро продвигалась вперед и вполне могла отбиться  от
нескольких сильных мужчин, разумеется, ничего не смыслящих в магии.
   - Ты меня совсем не слушаешь? - голос Шани  вернул  меня  на  грешную
землю.
   - Так, задумалась, прости, - этого можно было и не  говорить,  Шандер
Гардани никогда не стал бы сердиться из-за такой чепухи,  да  и  говорил
он, похоже, о чем-то не столь уж и важном.
   Мы посмотрели друг на друга и рассмеялись. И тут  я  и  почувствовала
Зов. Ошибиться я не могла, так как это ощущение ни с  чем  не  спутаешь.
Даже в самый первый раз, зимой, на краю Босхи, я сразу  же  поняла,  что
вблизи  находится  некто,  владеющий  особой  магией,  и  пытается   мне
приказывать. К счастью, на меня это действовало не  сильнее,  чем  вопли
повара на обнаглевшего кота, надежно укрывшегося  на  самом  высоком  из
кухонных шкафов. Другое дело, что убитый Астени и Преданным Охотник  был
достаточно сильным колдуном, и я отнюдь не была  уверена,  что  смогу  в
одиночку выстоять в подобной схватке - опыта у меня все же было мало  до
безобразия. Хорошо хоть головы от магического визга я не  теряла.  Зимой
меня спас Астени, сегодня  решать  предстояло  мне,  ведь  я  оставалась
единственным  существом  в  Идаконе,   хоть   как-то   разбиравшимся   в
ройгианской магии. Увы!  На  помощь  звать  мне  было  некого;  то,  что
произошло в Башне Альбатроса прошлой осенью, показало, что верные клинки
и отважные сердца для  высокопоставленных  адептов  Ройгу  опасности  не
представляют, а тот, кто осмелился меня вызывать, зная и про Охотника, и
про Гончих Тумана, был не последнего разбора.
   Собственно говоря, выхода у меня было два.  Можно  было  не  обращать
внимания на назойливый призыв, пусть их  колдуют.  Они  хотят,  чтобы  я
прошла в свою спальню? Почему бы не запереть дверь и  не  перебраться  в
другое место (хотя бы к той же  сестре  Димана),  подождать  возвращения
Рене, рассказать ему все и умыть руки. Решение казалось  очевидным,  но,
во-первых, ужасно не хотелось раскрывать карты, а во-вторых, Рене не был
магом и мог рассчитывать разве что на помощь Гиба, тогда как  я  победно
шуганула Охоту и прикончила финусов. И  это  не  говоря  о  том,  что  я
сотворила с Эанке и  ее  сворой!  Кроме  того,  враг,  каким-то  образом
забравшаяся в мою спальню, могла оттуда вылезти  и  натворить  в  городе
бед. Нет, решительно, бежать нельзя!
   Остается одно - собраться с силами и схватиться  с  незваным  гостем,
надеясь, что Сила вернется ко мне в нужный момент. Я немного помедлила -
как-никак этот мой бой вполне мог стать последним,  почему-то  поправила
растрепавшиеся волосы, сказала  какую-то  глупость  Шани  и  отправилась
совершать подвиг.
   Когда я открыла дверь  в  спальню,  меня  постигло  разочарование.  В
комнате никого не было. Конечно, под  кровать  и  в  здоровенный  сундук
черного  дерева  я  не  заглядывала,  но  вряд  ли  таинственный  колдун
уподобился незадачливому любовнику, застигнутому врасплох. Внезапно  мое
внимание привлекло высокое зеркало в резной раме,  созданное  для  того,
чтобы отражать  разряженных  арцийских  ноблесок,  но  каким-то  образом
оказавшееся в суровом  Эланде.  С  инкрустированной  слоновой  костью  и
перламутром рамой все было в порядке, но вот  стекло...  Оно  больше  не
отражало затянутых шпалерами стен и узкого окна, а являло миру  странную
клубящуюся массу. Выглядело это довольно-таки гнусно, но не страшно.
   Бедная Тина как-то рассказала мне, что любая  отражающая  поверхность
может быть использована как окно,  через  которое  умеючи  можно  многое
увидеть и услышать, а то и пройти туда, куда нужно. Эльфы для этой  цели
использовали водоемы с чистой водой, но годились и хорошо отполированный
камень, и зеркальное стекло. Ройгианцы,  видимо,  предпочитали  зеркала.
Это было вполне объяснимо. Подчинить камень и воду могут  лишь  те,  кто
знаком с магией стихий, накладывающей на своих адептов  очень  серьезные
ограничения, в том числе и запрет на использование чужой жизненной силы.
Маг должен расплачиваться за свое умение собственной  болью,  тем  более
сильной,  чем  сложнее  и  длительней  заклинание.  Зеркало  же  -  вещь
рукотворная, его можно подчинить с помощью ритуалов, безболезненных  для
колдующего, но опасных, подчас  смертельных  для  существ,  избранных  в
качестве источника энергии.  Разумеется,  ройгианцы  пошли  именно  этим
путем.
   Я чинно уселась в глубокое кресло и уставилась в помутневшее  стекло.
Ждать пришлось недолго, сквозь туман проступила какая-то фигура.  Вскоре
можно  было  рассмотреть  высокого  мужчину  в  роскошном  молочно-белом
одеянии с переливающейся опаловой диадемой на развевающихся  кудрях.  Он
был очень красив - высокий, стройный, с безукоризненно правильным лицом.
Не по-эльфийски - красота эльфов более эфемерна, у них никогда не бывает
таких твердых подбородков и таких тяжелых век. Незнакомец, без сомнения,
принадлежал к той же расе, что и Всадники, но если те казались мне  чуть
ли не единственными родными существами в нашем неуютном  мире,  этот  из
Зазеркалья вызывал холодное, тяжелое отвращение. Возможно причиной  были
его глаза - точная копия ослепшего зеркала. Я не знала, был ли  это  сам
Ройгу или кто другой, но поняла, что мало мне сейчас не покажется.
   Священного трепета я не чувствовала, скорее злость. Пока я не увидела
того, кто навязывался мне в хозяева,  моя  готовность  драться  была  не
более чем отражением любви к эландскому герцогу, на которого  эта  тварь
замахнулась, и ненависти к человеку, по недоразумению  являющемуся  моим
отцом. Теперь же  мои  чувства  забурлили,  как  кипящий  рыбный  суп  с
пряностями. Я возненавидела пустоглазого гостя с первого взгляда, и я не
только сумела сохранить невозмутимость, но и заговорить уверенно и  даже
нагло:
   - Что тебе нужно, Слепой? Я тебя не звала.
   - Это я призвал тебя!
   - Призвал? - я решила вести себя дерзко.
   Вряд ли эта тварь часто получала отпор, а значит,  должна  удивиться.
Она и удивилась, но внешне это не выказала,  а  резким  скачком  усилила
магическое давление - словно выплеснула в огонь бочку смолы. Пущенной  в
ход силы хватило бы, чтоб скрутить в бараний рог сотню  бывалых  воинов,
но я вынырнула из магического огня не хуже саламандры. Мне стало жутко и
весело.
   - Призвал? - повторила я со  смешком.  -  Я  услышала  твои  вопли  и
пришла. Но только для того, чтобы сказать: оставь меня  в  покое.  Я  не
твоя и твоей никогда не буду. И не стой у меня на пути!
   С первых же слов я довела Пустоглазого до исступления, а  исступление
порой помогает воинам в битве, но магам - никогда. Сумей  он  собраться,
мне, обладающей Силой, но не имеющей никакого  понятия  о  том,  как  ее
следует использовать, пришлось бы плохо. К счастью, мой противник лез  в
драку, как лезет  пьяный  мужик,  когда  загодя  видно,  где  и  как  он
собирается ударить. Это оказалось не так уж и сложно, решения  приходили
сразу, мне даже казалось, что я не одна, а стоит рядом со мной  некто  и
спокойно и буднично, как  школьный  учитель,  подсказывает,  как  и  что
следует делать дальше.
   Как бы то ни было, но заклятья зеркального злыдня не достигли цели. Я
от них частично уклонялась, а частично отбивала, причем с каждым разом у
меня получалось все лучше и лучше. Судя по всему, для  твари  в  зеркале
это было больно и унизительно. Пустоглазый впадал во все большую ярость,
а я каким-то образом поняла, как из этой ярости, собирая и удерживая ее,
плести собственные  чары,  превосходящие  силой  исходные,  направленные
против меня. Он так и не понял, что я делаю, а  в  моих  руках  оказался
невидимый шипастый шар, который я приготовилась  метнуть  в  противника,
подгадав, когда тот, попробовав меня достать очередной раз,  раскроется.
Уж не знаю, что бы с ним случилось, но он, пытаясь меня отвлечь, помянул
Рене.
   Кстати, эти олухи были уверены, что адмирал сейчас в Идаконе! Видимо,
вызывая меня, они заметили Шани  и  ничего  не  заподозрили.  Эльфийская
магия оказалась хорошим щитом против чужих  глаз!  Тем  не  менее  слова
Пустоглазого подействовали на меня, как хорошая оплеуха! Рене! Где  он?!
Что с ним?!! Я опять не поняла, как это у меня  вышло,  но  я  разорвала
связь с Пустоглазым, отшвырнув его, как паршивого щенка. Это было  очень
больно, но, по-моему, этой твари досталось сильнее, чем мне. Он исчез и,
исчезая, выпустил зеркало из-под контроля, а я как-то сумела перехватить
власть над этим окном в бездну  и  заставить  его  повиноваться.  Сквозь
клубящуюся мглу проступила горная тропа, высокие лиственницы,  полосатая
скала  с  раздвоенной  вершиной,  а  потом  я  увидела  Рене  верхом  на
осатаневшем Гибе. Там, в горах, шел бой. Передо мной мелькнул белый плащ
Эмзара, рядом с братом Астена, кажется,  бился  Нидаль,  а  чуть  дальше
вспыхнули золотом доспехи Рыцаря Осени, в котором я признала  Клэра.  Их
противниками  были  ройгианцы,  я  прямо-таки  ощущала  их  ненависть  и
негодование. Рене поднял  руку,  произнося  заклятие,  показавшееся  мне
эльфийским... Все было хорошо, но только сил ему  явно  недоставало,  по
крайней мере в сравнении с теми, что  переполняли  меня,  и  я  с  силой
послала вперед шар, слепленный  мной  из  ненависти  Пустоглазого,  всем
своим естеством желая, чтобы Рене поймал его и пустил в дело...
   Это  мое  усилие  оказалось  последним.  То  ли  Пустоглазый  все  же
зaxлoпнyл дверь, то ли я  нечаянно  разорвала  нить,  связавшую  меня  с
обезумевшим зеркалом,  но  битва  в  горах  вдруг  распалась  на  тысячи
холодных разноцветных огоньков, словно бы стекло мгновенно  замерзло,  а
затем я увидела в нем себя... Так я и не узнала, чем  закончился  бой  и
смогла ли я хоть как-то помочь.

2229 год от В. И. Щ 13-й день месяца Лебедя.
Северо-Западная Таяна

   Гиб яростно  визжал,  колотя  белоснежными  копытами  сбитого  наземь
врага. Водяной Конь сражался умело, словно ему не раз приходилось  иметь
дело с подобными существами. Хотя кто  знает,  из  каких  бездн  вызвала
Сумеречная это создание... Сам Рене довольно долго довольствовался ролью
простого наблюдателя, не мешая коню сражаться и вместе с тем запоминая и
пытаясь понять, что же происходит. Силы  были  примерно  равными,  но  у
эльфов была только одна цель - полностью уничтожить противника, странные
же существа на бледных лошадях, похожие и непохожие  на  тех,  кого  Гиб
убил в Башне Альбатроса, с остервенением защищали свою  жизнь,  стараясь
прорваться из окружения. Нескольким это удалось, и сразу же Клэр и  трое
эльфов, выбравшись из общей кучи, устремились в погоню.
   Бой шел словно бы в двух измерениях. На первый взгляд бледные и эльфы
рубились, как обычные бойцы. Знаменитые луки эльфов были отложены  после
первого же  выстрела,  уложившего  на  месте  десятка  три  противников.
Насколько смог Рене разобраться в этой круговерти,  как  только  бледные
увидели,  с  кем  имеют  дело,   они   поставили   барьер,   исключающий
использование оружия, непосредственно не соприкасающегося с телом своего
хозяина.
   Орудовали обе стороны мечами - похоже, адепты Ройгу, так же как и  их
противники,  привыкли  к   старинному   оружию,   ничем,   впрочем,   не
напоминавшему тяжеленные железяки  времен  первых  королей  из  династии
Анхеля. Тогда, после победы Циалы над  Проклятым,  даже  жалкие  остатки
боевой магии были запрещены и забыты, а сумасшедший монах Фома Роканский
еще не изготовил свое адское зелье, позволяющее взлетать прямо на  небо.
Правда, в непотребном для предстатия пред Творцом виде. В те  годы  люди
укрывали свое тело с помощью  холодного  железа,  служившего  прекрасной
защитой от такого же железа. Потом, когда  появились  пушки,  мушкеты  и
особенно   сравнительно   легкие   пистоли,   которые   можно   заряжать
заблаговременно, пришлось соразмерять прочность доспехов с их легкостью,
позволяющей всадникам и пехоте маневрировать. От доспехов  прежних  лет,
когда тяжело вооруженные рыцари и их несчастные  кони  таскали  на  себе
пуды железа, уцелели лишь нагрудники, кирасы, шлемы, которых старательно
избегали легкомысленные молодые  нобили,  и  в  некоторых  кавалерийских
полках поножи и латники. Мечи же превратились в более удобные в  ближнем
бою.
   Рене   немало    дивился    эльфийским    клинкам    и    шлемам    с
забралами-стрелками,  теперь  же  он  увидел  их  в   деле.   Снаряжение
порожденных как нельзя лучше подходило для схватки  именно  с  бледными.
Изящные доспехи, видимо, были нужны  не  только  для  защиты  от  мечей,
сколько от чуждого колдовства. Бледные подобной защиты не имели и потому
погибали чаще, но от этого было не легче. Вряд ли  у  Михая  был  только
один подобный отряд, эльфы же были здесь все. Кроме, разумеется, тех,  с
кем судьба свела Рене еще в юности, но между ними и Эландом расстилалось
бескрайнее Серое море.
   Рене с болью увидел, как светловолосый эльф  схватился  за  горло  и,
пошатнувшись, приник к гриве светло-серого коня. Двое бледных  бросились
в образовавшуюся было брешь, намереваясь ускакать. Гиб злобно  взвизгнул
и прыгнул вперед, сбив противника грудью и добив копытами - это был  его
излюбленный прием, немало врагов уже нашли смерть под  копытами  исчадия
ада, в которое превратился Водяной Конь. Второй  бледный  тем  не  менее
вырвался из окружения и понесся  к  лесу.  Рене,  сам  не  понимая,  что
делает, внезапно вскинул руку в его направлении, произнося  давным-давно
забытые  слова,   призывающие   ветер.   Они   и   раньше-то   сработали
один-единственный раз, когда он на маленькой лодочке с месячным  запасом
пресной воды  готовился  пуститься  через  "дохлые  широты",  в  которых
неделями приходилось дожидаться самого малого ветерка.
   Эльфийские спасители Рене отговаривали его от этой  затеи,  предлагая
остаться с ними, но Рене хотел одного - вернуться к людям. Тогда  ему  и
объяснили, что делать, попросив больше никогда не применять эти  знания.
Он свое слово сдержал, да так, что странные певучие слова опустились  на
самое дно его памяти. И вот теперь всплыли.
   Рене сам не понял,  как  они  сорвались  с  его  губ,  сопровождаемые
жестами, про  которые  он  точно  не  мог  слышать.  Прошумели  верхушки
лиственниц, и навстречу беглецу ринулся невесть откуда взявшийся  вихрь,
отшвырнувший  его  назад  с  той  же  легкостью,  с  которой   мальчишка
забрасывает камень в пруд.  Боковым  гением  Рене  успел  заметить,  как
всадник с конем со всей силой летели в вековой ствол и  так  и  остались
лежать меж узловатых корней. Удивиться герцог не  успел.  С  его  памяти
словно бы спала пелена, и в мозгу всплыли  слова,  значение  которых  он
давным-давно забыл, если вообще когда-то понимал, само же  время  словно
бы замедлило свой бег. Да нет, не замедлило, это он,  Рене,  вдруг  стал
чувствовать, что сейчас сделает  тот  или  иной  бледный,  а  значит,  и
упреждать эти маневры.
   Всего пять слов: "Терез ленья че ти хогуэра!", и  черно-синий  огонь,
подобный тому, что  выручил  в  Белом  Мосту  и  Петрищну  охватил  трех
атаковавших Эмзара бледных, не тронув  сражавшегося  рядом  эльфа.  Крик
"Арде", повторяющий непонятное церковное слово, и на конце шпаги Рене, в
которой сроду не было ничего таинственного, расцвела огненная  гвоздика.
Таланты герцога как наездника заметно уступали его умению фехтовальщика,
но не тогда, когда под ним  был  Гиб.  Рене  уже  понял,  что  со  спины
Водяного Коня просто так не упадешь, а управлять им нет никакой нужды  -
эландец ощущал то же слияние со своим скакуном, что и с боевым кораблем.
Они с Гибом в этом бою стали единым целым, герцогу казалось, что в  него
вливается сила и вековая ненависть волшебного существа, Гиб же  упреждал
желания наездника, оказываясь в нужное время в нужном месте.
   Даже явное наслаждение, которое  дарила  черному  жеребцу  схватка  и
личная расправа над  врагом,  отступало,  когда  Рене  видел,  что  надо
мчаться в др