спевшихся с местными селянами дезертиров
из разбитой весной  арцийской  армии,  хотя  втихаря  ходили  слухи  про
Всадников, которые зимой куда-то исчезли. Говорят -  ожили,  потому  как
наступает конец света.
   -  Что  ж,  -  Роман  не  стал  рассказывать  лекарю  про  Кэриуна  и
Сумеречную,  которые  вполне  могли  поучаствовать  в  истреблении   или
пленении циалианского посольства, - будем считать, что вороны облапошили
друг друга, а значит, о союзе Годоя и циалианок на какое-то время  можно
позабыть. А теперь, друг Симон, расскажи о себе. Где Лупе, каким  ветром
тебя занесло в горы, откуда взялся  новорожденный  гоблин  и  почему  он
рыжий?
   - Лупе я оставил на Лисьей улице, но  не  думаю,  чтобы  девочка  там
задержалась. После гибели графа Гардани она была сам не своя...
   - При чем тут Гардани?
   - Ах да, ты ведь уезжал в Кантиску и ничего не  знаешь.  Все  просто,
такое случалось не раз. Лупе и Шандер любили друг друга, он  погиб,  она
осталась...
   - Но Шани жив! Он должен сейчас быть в Эланде!
   - Не может быть!!!
   - Может. Мы с Преданным нашли его.
   - И ты ничего не сказал?!
   - Ты же помнишь, что произошло, - рождение Младенца, болезнь  Герики,
наше бегство. Согласись, нам было не до разговоров, да и не знал я,  что
Лупе его любит. К тому же я поклялся тому, кто взялся дотащить  больного
Шани в Эланд, что буду молчать.
   - А она себя мысленно похоронила вместе с ним. Когда меня  забрали  в
Высокий Замок, Леопина наверняка почувствовала  себя  свободной.  Уж  не
знаю, что она затеяла, но, готов поклясться, ее в Гелани теперь нет...
   - А зачем тебя вызвали в Высокий Замок?
   - Годой завел у себя собственных синяков, хотя им это имечко вряд  ли
подходит, так как эти достойные господа щеголяют  в  каких-то  сероватых
хламидах. Новоявленные фискалы и согнали в кучу всех,  кто  хоть  как-то
разбирался в магии, думаю, чтоб никто не  проследил  за  их  собственной
волшбой. Впрочем, обращались с  нами  сносно,  хоть  и  запретили  любую
магию, и возле нас вечно отирался синяк с Кристаллом. Правда, приходящих
больных позволяли лечить, а к тяжелым нас провожали  стражники,  которые
брали плату за лечение.
   - Как же ты выбрался?
   - Меня взял в помощники придворный медикус. Правду сказать, хоть он и
лечил всю жизнь королей, я в этом деле понимаю поболе. Короче, не прошло
и полгода, а я уже пользовал супругу регента.
   - Ланку?
   -  Да,  она  ожидала  наследника  и  очень  тяжело  переносила   свое
состояние. Принцесса не привыкла чувствовать себя плохо, с ней  пришлось
помучиться, к тому же  она  очень  тяжело  пережила  разлуку  со  своими
драгоценностями.
   - Ты, верно, хочешь, чтобы я о чем-то догадался, -  эльф  укоризненно
покачал головой, - но меня слишком долго не  было,  и  я  слишком  устал
думать.
   - Придется мне покаяться, - усмехнулся медикус,  -  я  чуть  было  не
нарушил клятву целителя, так как полагал, что такое чудовище, как Годой,
наследника иметь не должен. Но потом я одумался и  решил,  что  младенца
можно оставить в живых. Куда  проще  подменить  мальчика  (если  родится
мальчик) на девочку,  которая  не  имеет  никаких  прав  на  корону.  Из
полдюжины дурех, которым срок выходил в одно время с принцессой,  кто-то
уж точно родил бы девочку.
   Янка,  ну   ты   ее   тоже   спас,   показалась   самой   подходящей.
Сирота-посудница,  согрешила  с  кем-то  по  глупости,   а   о   ребенке
заботилась, спрашивала меня, все ли идет хорошо, приданое шила.
   Я и закинул удочку - предложил отдать ребенка одной знатной  даме,  у
которой якобы рождаются урод за уродом. Девчонка пришла в  восторг,  что
ее котенок вырастет дворянином, а она сама получит  денежку  и  домик  в
деревне.
   Только что мы ни удумаем, судьба окажется хитрее. Принцесса так часто
меня расспрашивала о том, когда же ей срок, что я  заподозрил  неладное,
тем паче она раз за разом наводила разговор на то, могут  ли  гоблины  и
люди иметь общих детей.
   - Значит, Уррик таки стал любовником принцессы...
   - Ты все знал?!
   - Только что догадался. Я встречал гоблина, который любил Илану, но я
и подумать не мог, что она окажется столь смела.
   - Выходит, ты ее не осуждаешь? Но раньше ты,  помнится,  гоблинов  не
одобрял.
   - Я поумнел, - отрезал Роман, -  так,  значит,  принцесса  родила  от
Уррика?
   - Именно так, - подтвердил Симон, -  она  сама  не  знала,  кто  отец
ребенка, поэтому подстроила так, чтобы, когда все началось, при ней  был
только я и ее старая нянька. Эта самая Катриона затащила меня в потайную
комнату, заперла двери и спрятала  ключи,  сказав,  что  мы  или  выйдем
оттуда вместе, или вообще не выйдем. Ланка  тоже  оказалась  на  высоте,
редко какая женщина сохраняет в такой момент голову  на  плечах,  а  она
сохранила.
   - Принцесса всегда была сильной...
   - Да, ею трудно не восхищаться, хотя ее  замужество  и  то,  что  она
творила потом... Не понимаю, почему она не убила Годоя,  уж  это-то  она
могла!  Но  я  опять  отвлекся.  Родился  мальчик  с  явными  признаками
гоблинской расы. И тут я пустил в ход свою задумку с Янкой.  Конечно,  я
малость  подчистил  истину,  сказав,  что  загодя  подыскивал   надежную
кормилицу. Разыграли мы  все  как  по  нотам.  Младенца  мы  до  времени
спрятали, я изобразил принцессе фальшивый живот, а Янку срочно  призвали
в горничные. Затем Илана изобразила схватки и выставила всех вон,  кроме
врача, старой няньки и горничной. Те, кто знал принцессу,  не  удивились
ее капризу. Я заставил Янку разродиться чуточку раньше срока и предъявил
толкущимся у двери нобилям и клирикам новорожденную принцессу.
   Янку увела Катриона, сомлела, дескать, глупая девчонка и вообще  пора
ее отсылать рожать в деревню к родичам. Вряд ли кто-то стал бы думать  о
горничной в такой день, но осторожность не помешает.
   - Дальше, я полагаю, вы решили определить младенца к соплеменникам?
   - Держать маленького гоблина в Замке было глупо.  Мы  направлялись  к
северным гоблинам, у  нас  были  пропускные  перстни,  но  нас  схватили
намного южнее гоблинских земель.
   -  Одному  из  здешних   жрецов-старейшин   не   терпелось   принести
человеческую жертву.
   - Нам от этого было не легче. Объяснить им мы ничего не  могли.  Нет,
не думай, я на твоих друзей не жалуюсь, в конце  концов,  они  оказались
вполне дружелюбными, хотя Янке этого до сих пор  не  понять.  Скажи  мне
лучше - как ты совладал с зачарованным мечом?
   - Сам не знаю, - пожал плечами эльф, - думаю, талисман  помог  и  эти
птички.  Я  уже  видел  такое.  Когда  Старая  магия  накладывается   на
эльфийскую, получается странный эффект. Тьма,  окруженная  синим  огнем.
Так было в Белом Мосту, так было, когда я лечил Герику, так было сейчас.
Мне показалось, что я держал в руках черно-синий луч... Кстати о Герике,
про нее ничего не слышно?
   - Она в Эланде у Рене! Годой потребовал вернуть ему  дочь,  но  Аррой
ответил отказом.

2229 год от В. И. 21-й день месяца Сирены.
Фронтера

   Армия Луи Арцийского насчитывала уже не одну тысячу человек, и каждый
день принца начинался с прорвы неотложных дел, которые не  могли  ждать.
Неожиданно для себя,  Луи  оказался  в  ответе  за  множество  людей,  а
спросить было не у кого. Ни Шарля Матея, ни маршала Франциска  рядом  не
было. Его странные приятели из Пущи знали и умели много, но армии в  бой
не водили  и  не  собирались.  Ноэль  был  опытным  воякой,  но  большим
количеством людей никогда не командовал. Когда  в  отряде  насчитывалось
несколько сотен, ветеран еще брался командовать и давать советы  ударить
тех там и так, но когда после боя у Белого Моста к  Луи  валом  повалили
крестьяне, дикий Кот растерялся, и принцу пришлось  все  решать  самому.
Хорошо хоть вытащенный  из  петли  богатырь-войт  оказался  человеком  с
мозгами!
   Рыгор Зимный ничего не знал ни о стратегии, ни о тактике, он  никогда
не воевал, а из всего оружия владел лишь охотничьим ножом да  рогатиной,
но фронтерец обладал здравым смыслом, недюжинным умом и той крестьянской
сметкой, без которой большую армию не прокормить и не разместить. К тому
же Рыгор все схватывал на лету. Долгими зимними  ночами  сын  арцийского
принца рассказывал фронтерскому селянину о прошлых войнах, чертил  схемы
минувших  сражений  и  не  уставал  поражаться  уму  своего  негаданного
соратника. Правду сказать, без Зимного  Луи  пришлось  бы  тяжко.  Войт,
которого  вскоре  все  стали  кликать  атаманом,  оказался  прирожденным
вождем. Он не оспаривал первенства Луи,  но  сам  принц  отнюдь  не  был
уверен, что смог бы подчинить своей воле  всех  стекавшихся  к  Кабаньим
топям без помощи беломостца.
   Годой совершил большую глупость, решив  подарить  вроде  бы  ничейные
фронтерские земли  гвардейцам-южанам,  а  история  с  рубинами  и  вовсе
поставила крест на столь любимом некоторыми утверждении, что  худой  мир
лучше доброй ссоры и лучше его пересидеть в хате с краю. Фронтера, а  за
ней и Нижняя Арция встали на дыбы. Казни в  городах  ничего  не  давали,
разве что после них в лесах и болотах  появлялись  новые  резестанты  из
числа родичей погибших. Во Фронтере во всеуслышание говорили  и  о  том,
что Годой предан анафеме и отлучен, и о том,  что  он  и  сам  колдун  и
связан   с   другими   колдунами,   приносящими   человеческие   жертвы.
Обстоятельная селянская фантазия все расставила  по  своим  местам  -  и
гоблинов, и пустые деревни, и исчезнувших Всадников, и  странные  слухи,
выползавшие из-за гор...
   Зима выдалась снежной и поэтому спокойной. Засевшие  не  в  столь  уж
многочисленных городах гарнизоны пережидали вьюги у огня,  ни  солдатам,
ни офицерам не улыбалось бросаться в воющую  холодную  тьму  ради  того,
чтоб  изловить  и  повесить  десяток-другой  крестьян.  Резестанты  тоже
вынужденно отсиживались по  своим  укрывищам  да  по  дальним  деревням,
справедливо полагая, что по такой  погоде  никто  за  ними  гоняться  не
будет.
   Самые отчаянные  все  же  караулили  на  дорогах,  высматривая  плохо
охраняемые обозы, небольшие отряды, да, если повезет, гонцов и курьеров,
но таких на фронтерских  дорогах  почти  не  попадалось.  Видимо,  Годой
насобачился общаться с Таяной с помощью колдовства.
   А вот Луи  зима,  кроме  передышки,  принесла  уйму  тревог.  Кэриун,
казалось, спал на ходу, Сумеречная  и  вовсе  исчезла  где-то  в  начале
Звездного Вихря. А Прашинко, тот просто не мог показываться, пока  лежит
снег. Лишенный глаз  и  ушей,  сын  Эллари  поддался  на  уговоры  Лупе,
вознамерившейся отправиться ни много ни мало в Мунт. Нет, в том, что это
было необходимо, сомнений не было. И им, и Рене нужны союзники в столице
Арции. Луи не сомневался, что, по крайней мере, на  пять  могущественных
фамилий можно положиться. Даже Прашинко при  всей  своей  безотказности,
быстроте  и  пронырливости  не  мог  узнать  некоторых  вещей,   которые
наверняка знают бывающие при дворе. А император, самозваный ли он или же
самый что  ни  на  есть  законный,  должен  давать  приемы,  на  которые
приглашаются знатнейшие фамилии. Нет, в Мунте стоило побывать, тем  паче
зимой, когда рождаются замыслы, когда на  бумагу  ложатся  планы  летних
кампаний... Сначала Луи хотел идти сам, но Рыгор  его  отговорил.  И  то
сказать, принца в Мунте знала каждая собака, не говоря уж о  женщинах  и
собутыльниках. Да и характер сына Эллари не подходил  для  этой  миссии.
Действовать тайком, молчать, когда нужно, обращать  внимание  на  каждую
мелочь - этого Луи не умел. И тут вызвалась Лупе. На первый  взгляд  это
было просто замечательно. Женщину будут подозревать в последнюю очередь,
а ума и наблюдательности у маленькой колдуньи было не занимать. В случае
же чего она могла и глаза отвести... Луи позволил себя уговорить,  но  с
той поры, как одетая в рыженькую лисью шубку Лупе, помахав  на  прощание
рукой, устроилась на запряженных мохноногой крестьянской лошадкой санках
и  долговязый  фронтерец  стегнул  лошадь,  принц   не   жил.   Он   ел,
разговаривал, улыбался, отдавал приказы, но делал  все  это  машинально.
Его мысли занимало одно: "Где она? Что с ней?"
   А потом ему приснился сон,  в  котором  Леопина,  путаясь  в  тяжелой
мокрой одежде, убегала по болоту  от  всадников  в  нарядных  охотничьих
костюмах. Трубил рог, лаяли собаки, улюлюкали  загонщики...  Луи  скакал
вместе со всеми, и только он один видел, что травят  они  не  лисицу,  а
женщину. Он видел,  но  не  мог  никому  ничего  сказать,  не  мог  даже
остановить коня. Его руки, его голос ему не повиновались...
   Очевидно, он кричал во сне, потому что спавший с ним в одной  комнате
Рыгор Зимный растолкал его и сунул под нос стопку  царки.  Принц  выпил,
его вроде бы отпустило, но вот обуздать свою тревогу с той  ночи  он  не
мог. За кварту  до  предполагаемого  возвращения  Леопины  он  начал  по
вечерам выходить на дорогу и орами простаивать  у  тополя  с  обломанной
вершиной, вглядываясь в пустой белый тракт. Лупе не было, да и не  могло
быть, но он все равно  ждал...  А  в  стороне  стояли  Рыгор  и  Гвенда.
Беломостцы не навязывали свое сочувствие, хотя разгадали нехитрый секрет
принца почти сразу. Луи был им благодарен - с ними  он  мог  говорить  о
Леопине. Догадывались ли другие о его  любви  к  Лесной  Сестре  или  же
объясняли его нетерпение ожиданием вестей из Мунта, сын Эллари не знал -
в том состоянии, до которого он себя довел, ему было все равно, что  про
него скажут или подумают...
   Вечерело, было холодно и ясно. До весны оставалось совсем немного, но
зима еще и не думала убираться восвояси за Белую стену. Фронтера  тонула
в снегах. Если не считать темной полоски леса, все: небо, дорога, поля -
завораживало прихотливой  игрой  розоватых  и  голубоватых  оттенков.  К
вечеру голубой цвет вытеснял розовый и сгущался до синевы. Раньше  вдоль
тракта лежало немало деревень, превращенных во  время  осенней  драки  с
тарскийским конным полком  в  почерневшие  дымящиеся  развалины.  Теперь
холодную синеву не прорезал ни единый лучик света -  его  просто  некому
было зажечь.
   Потаенный лагерь резестантов находился в лесу, за не замерзающим даже
в морозы болотом, через которое восставшие умудрялись каким-то  странным
образом пробираться, даже не замочив ног...
   - Ваше высоцтво, - по-охотничьи тихо подошедший Рыгор тронул  Луи  за
плечо, - пора вертаться, пока доберемся... Да и делов на вечер немерено.
Придуть из-за самой Лычавки, они тоже до нас просятся, уважить  треба...
Опять же завтра поутру ехать туда придется, а вас,  проше  дана,  поутру
будить, что кошку купать...
   - Да, хорошо, я иду! Действительно пора идти,  Лупе  не  стоит  ждать
раньше, чем послезавтра. - Луи улыбнулся темно-синими  глазами.  -  Дане
атамане, а сейчас у вас нема чего-нибудь для души? Замерз я...
   - Как то "нема", - заржал бывший войт, - шоб  у  меня,  да  царки  не
було?! - Рыгор засунул руку  за  пазуху  и  вытащил  плоскую  фляжку,  с
которой, по  словам  покойной  войтихи,  и  началось  его  грехопадение.
Сначала была царка, а потом красотка,  которая  ее  делала...  -  От,  -
Зимный с любовью посмотрел на фляжку, - сама лучшая во всей Фронтере,  -
и перебил сам себя:
   - Глянь-ка на тракт, едет хтось...
   Когда Луи с вялым любопытством повернулся на дорогу,  его  сердце  не
дрогнуло. Не  было  никакого  предчувствия,  никакого  озарения.  Легкие
саночки неспешно двигались вперед, лошадкой, судя по силуэту  в  платке,
правила  здоровенная  бабища,  за  спиной   которой   сидело   несколько
подростков. Луи решительно хлебнул  царки,  тщательно  притер  пробку  и
хотел было вернуть Рыгору его сокровище, как из санок раздался  знакомый
хрипловатый голос:
   - Дядька Рыгор! Гвенда!
   Обгоняя и атамана и  его  подругу,  Луи  бросился  вперед.  Маленькая
колдунья легко выскочила из санок, прижимая к  груди  какой-то  сверток.
Тетка с детьми, видимо торопясь домой, стеганула лошадку, и та потрусила
вперед, но принц ничего этого уже не  видел.  Только  блестевшие  из-под
множества платков глаза.
   - Сигнора... Леопина.... Все в порядке?
   - Ой, - она как-то странно повела плечами, - вроде в  порядке,  хотя,
думала, не  выберусь...  Гвенда,  возьми...  Это  кот,  он  без  хозяина
остался... Помнишь того синяка, что меня в дюз забрать хотел...
   - Еще бы, - сплюнул Рыгор, - рожа, как у тухлой рыбы.
   - Я его встретила, и он меня узнал...
   - Узнал!!! - Луи, как с цепи сорвавшись, схватил женщину за  плечи  и
начал бешено трясти. - Узнал! Не смей больше  никуда  ходить!  Никуда  и
никогда! Я запрещаю тебе!!! Запрещаю!!! Слышишь!!!
   Гвенда, давя улыбку, потянула открывшего  было  рот  Рыгора  за  полу
полушубка, и беломостцы тихонько пошли к лесу. На опушке они  оглянулись
- два темных силуэта на белом снегу слились в один...

2230 год от В.И. 10-й день месяца Агнца.
Убежище

   Прозрачная холодная росинка сорвалась  с  тонкой  ветки  и  маленьким
бриллиантом упала в подставленную ладонь. Нанниэль повернула руку,  ловя
каплей пробившийся сквозь ясную чистую зелень  солнечный  луч.  Весна  в
Убежище, куда более ранняя, чем за пределами острова, всегда была томной
и изысканной. Ничего яркого, излишне пестрого. Цветы, белые  или  нежных
пастельных  расцветок,  изливали  тонкий   аромат.   Мелодично   звенели
многочисленные ручьи  и  роднички,  над  которыми  кружились  прозрачные
стрекозы, на  покрытых  причудливой  резьбой  стенах  плясали  солнечные
зайчики.  Все  было  как  всегда,  словно  никто  и  не  покидал  лунной
предвесенней ночью зачарованного острова.
   Водяная Лилия медленно прошла вдоль темного  пруда.  Серебристые  ивы
полоскали готовые зазеленеть ветви  в  черной  воде,  мраморная  девушка
поправляла растрепавшиеся волосы,  улыбаясь  счастливо  и  просветленно.
Она, Нанниэль, никогда так не улыбалась...
   Каменная красавица будет вечно счастлива и любима,  но  создавший  ее
ныне одет в цвета Осени. И повинна в этом была ее  дочь  Эанке,  а  если
быть до конца честной, то и она, Нанниэль, ибо это она внушила гордой  и
страстной девочке несбыточную мечту о власти. Потому что хотела  уберечь
дочь от того, через что прошла она - любя одного, принадлежать  другому.
Теперь она свободна. То, что Астен мертв,  Водяная  Лилия  почувствовала
сразу  же,  эльфийский  свадебный  обряд  связывал  двоих   неразрывными
магическими узами. А про гибель Эанке ей поведала ее собственная кровь.
   Нанниэль не знала, как все произошло, но была  уверена,  что  отец  и
дочь уничтожили друг друга. Она ненавидела мужа и боялась дочь, но с  их
смертью в душе образовалась пустота, которую было не  заполнить.  Убитая
любовь оставляет кровоточащую рану, убитая  ненависть  -  разочарование,
убитая повседневность - холод и одиночество.
   Нанниэль давно  считала  себя  одинокой,  но  настоящую  цену  самому
страшному из всех существовавших слов  узнала  после  гибели  нелюбимого
мужа и жестокой дочери. Когда же  Эмзар  увел  всех,  кто  хотел  и  мог
сражаться, женщина и вовсе впала в какую-то летаргию. День шел за  днем,
бледные завитки, проросшие на месте гибели Тины, понемногу  превращались
в роскошные листы молодого папоротника, которые в самую короткую ночь  в
году покроются жаркими, сводящими с ума цветами, а осиротевшая  Нанниэль
тенью бродила по Убежищу, никого и ничего не замечая. И вот теперь капля
росы, упавшая с зеленеющей березы, словно бы разбудила ее.
   Нанниэль поняла, что ей пора. Убежище -  это  прошлое,  которому  она
больше не принадлежит. Эта жизнь кончена, и ее  место  в  том  пугающем,
грубом, кровавом мире, в который ушел сначала ее сын, а  затем  и  Эмзар
Снежное Крыло, ее единственная, вечная любовь. Она должна идти  к  нему.
Сегодня. Немедленно.

2230 год от В. И. 10-й день месяца Иноходца.
Фронтера

   Резестанты выступили на рассвете. Восемь с половиной тысяч человек  в
прекрасном настроении шли на северо-восток. Светило солнце,  дул  легкий
ветерок, вдол