ще  пора
спать, отправляйся к себе, утро вечера мудренее.
   Ланка повернулась и выбежала вон, хлопнув дверью. Пожалуй,  в  первый
раз за время болезни брата она с ним не  попрощалась.  Хорошо  хоть,  ей
удалось сдержаться и не наговорить ему страшных вещей,  за  которые  она
потом бы себя проклинала.
   Девушка не помнила, как она пробежала по коридорам, как  поднялась  к
себе. Подвернувшуюся по дороге хорошенькую служанку, явно возвращающуюся
со свиданья, принцесса наградила таким взглядом, что бедняжка  долго  не
могла прийти в себя. Плана немного успокоилась, только когда закрылась в
своей спальне, и впервые за много лет дала волю слезам.  Всегда  честная
сама с собой, Ланка не могла не признать, что брат во многом прав. Стать
женой двоюродного брата из династических соображений и  с  благословения
Церкви - это одно, обманывать мужа с собственным дядей - совсем другое.
   Но главная беда была не в этом, а  в  том,  что  она  вовсе  не  была
уверена в чувствах Рене. Иногда  ей  казалось,  что  она  ему  нравится,
иногда, что это  чисто  родственная  приязнь,  сама  же  Ланка  со  всей
страстью первого чувства была убеждена, что полюбила навеки и до смерти.
Разговор с братом открыл  ей  глаза  на  то,  что  ее  тайна  тайной  не
является.  Когда  первый  приступ  стыда  и  досады  отступил,   девушку
захватила единственная мысль - понимает ли Рене то, что понял Стефан, и,
если да, что он станет делать. Больше всего на свете Ланка боялась,  что
эландец под каким-то  предлогом  разорвет  ее  помолвку  с  Рикаредом  и
навсегда уедет. Нет! Отказаться от Рене она не в состоянии. Выйти  замуж
за женатого человека в Таяне, к сожалению, нельзя, здесь не Эр-Атеф, где
мужчина может иметь нескольких жен.
   Недавно  Ланка  считала  это  дикостью,   сейчас   же   этот   обычай
представлялся ей прекрасным выходом в  случае,  когда  мужчина,  на  шее
которого висит немолодая и нелюбимая жена, встречает настоящую любовь. К
утру Ланка уже не сомневалась в чувствах Рене, а посему решила во что бы
то ни стало стать Великой герцогиней Эланда. Когда же отправить ее назад
станет невозможно, она сумеет добиться от Первого Паладина  всего,  чего
захочет.  Они  будут  счастливы,  очень  счастливы...  Ланка  уснула  на
рассвете. Во сне она улыбалась.

2228 год от В. И. 17-й день месяца Медведя. Утро.
Лисья улица.

   Лупе  стояла  на  крыльце  и  смотрела  вслед  ночным  гостям,  давно
скрывшимся за углом иглеция Гелены  Снежной.  Маленькая  колдунья  давно
поняла, что собственными руками загубила  свою  жизнь,  но  никогда  это
чувство не было столь острым.
   Ее нелепое замужество, разрыв  с  семьей,  разочарование,  бегство  в
Белый Мост, обвинение и оправдание, возвращение в Таяну и новая  встреча
с недавними спасителями... Все это были звенья одной цепи. Фаталистка по
натуре, Лупе утешала себя тем, что  судьба,  несомненно,  готовит  ее  к
какому-то испытанию, которое она бы не прошла, если бы  оставалась  тем,
кем родилась. Дочерью знатных  родителей,  которой  пророчили  блестящую
партию.
   Когда-то Мона-Леопина-Ирэна рэ Клэ из сопредельного Таяне  герцогства
Агосты <Агоста - небольшое герцогство в южной  Фронтере>  считала  своим
предназначением  служение  великому  поэту  Родольфу   Глео,   стихи   и
недюжинная красота которого покорили семнадцатилетнюю девицу.  Побег  из
дома и замужество  окончились  не  раем,  пусть  в  шалаше,  а  горькими
слезами. Поэт в жизни оказался заурядным пьяницей,  сидевшим  на  шее  у
своего сводного брата-медикуса, и к тому же грубым животным.
   Бешено гордая, Леопина, осознав свою ошибку, даже не подумала о  том,
чтобы  вернуться  к  родителям.  Да,  они  приняли  бы  ее,   но   жизнь
превратилась бы в пытку. Лупе решила уехать в Арцию.  За  годы  жизни  с
Родольфом она разочаровалась в мужчинах, родила  и  потеряла  ребенка  и
научилась от Симона азам медицины  и  магии.  Когда  в  Белом  Мосту  ей
пришлось  спасать  роженицу,  Леопина  углядела  в  этом  перст  судьбы.
Воображение живо нарисовало картину жизни среди  природы  и  благодарных
поселян. Какое-то время ей это действительно  нравилась,  но  потом  она
затосковала. Нет, относились к ней в Белом  Мосту  хорошо,  а  несколько
парней и мужчин постарше явно отличали ее среди других женщин, но  Лупе,
обжегшись на своем поэте, шарахалась от любых проявлений нежных  чувств,
тем более что селяне делали это весьма неуклюже
   Колдунья почти решилась на то, чтобы продолжить свой путь в  Империю,
но снова вмешалась судьба. Оказавшись в Таяне, она  не  могла  придумать
ничего другого, как бежать.  В  Высоком  Замке  мог  гостить  кто-то  из
Агосты, а ее родные никогда бы не простили ей жизни в образе деревенской
знахарки Единственное место, куда она могла явиться, был  домик  Симона,
который, ничего не спрашивая, распахнул перед ней двери. Все было не так
уж плохо, если бы не муж.
   За время разлуки  Родольф  сильно  постарел  и  окончательно  спился.
Тонкое лицо поэта еще хранило  остатки  былой  красоты,  но  он  обрюзг,
отрастил  внушительное  пузо  и   окончательно   забросил   свою   музу.
Возвращению блудной супруги он обрадовался, так что Лупе и Симону стоило
немалого труда объяснить Родольфу всю нелепость его мужских  притязаний.
Поэт смирился, вытребовав в  качестве  отступного  право  на  ежедневную
порцию  спиртного.  Симон  счел  за  благо  пойти  ему  навстречу.  Лупе
принялась помогать деверю в его трудах, и через  месяц-другой  ее  жизнь
вошла бы в будничную колею, если бы не появление сначала Романа, а затем
и Рене.
   Женщина чувствовала, что больше не может  жить  безвестной  мещанкой,
кровь брала свое. Ноблеска должна жить среди таких же, как она.  Что  ж,
когда Рене или Роман появятся в следующий раз, а они появятся,  хотя  бы
потому, что Симон должен кое-что для них разузнать, она  расскажет  свою
историю и попросит помощи. Рене наверняка поможет с разводом и увезет ее
в Эланд. Дальше Лупе не загадывала.

Глава 10

2228 год от В. И. Ночь с 19-го на 20-й день месяца Медведя.
Таяна. Высокий Замок.

   Роман четвертый день, не поднимая головы, разбирал  бумаги  покойного
Иннокентия. Дело не требовало отлагательств - через три дня в  Кантиску,
к Святейшему  Престолу,  убывало  посольство,  возглавляемое  епископами
Базилием, Таисием и Прокопием, одному  из  которых  было  суждено  стать
новым кардиналом Таяны и Тарски. Бард с личным  письмом  Архипастырю  от
герцога Арроя отправлялся вместе с клириками.
   Рене с Романом полагали главным выяснить у Архипастыря все  связанное
с Пророчеством. Эльфу очень не хотелось оставлять принца и  адмирала  на
вконец зазнавшегося Жана-Флорентина, но выхода не было. Только он, Роман
че Вэла, Рамиэрль Звездный Дым, мог разобраться в древних текстах, если,
конечно, в Кантиске действительно хранятся манускрипты Темных эльфов.
   Лихорадочно работая над содержимым ларца,  Роман,  с  одной  стороны,
готовился  к  своей  миссии,  с  другой  -  надеялся  отыскать   что-то,
обеспечивающее друзьям хоть какую-то магическую защиту в его отсутствие.
Бард был уверен, что Рене и сам владел кое-какими колдовскими  приемами,
но его умения вряд ли хватит, чтобы защитить себя  и  Стефана.  Постигни
герцог магию Темных эльфов, он не забросил бы ларец с артефактами!
   Либр довольно быстро понял, что за подарок получил адмирал. Вещи были
прямо-таки пропитаны магией. Волшба Темных, хоть и понаслышке,  но  была
Роману известна. Корни у нее и у  привычной  ему  лебединой  магии  были
одни. Найденные вещицы обладали той же  силой  звезд,  но  превосходящей
самые сложные заклинания знакомых Роману  магов,  как  тигр  превосходит
кошку. Разобраться бы еще, что со всем этим следует делать и  не  ударят
ли заклятия Темных по чужакам и  невеждам,  в  руки  которых  попали  их
творения.
   Когда Роман три  дня  назад,  справившись  с  первым  волнением,  сел
изучать таинственные предметы, он подметил, что все они помечены одной и
той же строенной руной. К несчастью, бард никогда не  встречал  подобной
комбинации, хотя части были  ему  знакомы.  По  здравом  размышлении  он
пришел к выводу, что это личная подпись мага, создавшего реликвии. Затем
Роман взялся за рукописи. Та же история. Он  знал  руны,  мог  разобрать
отдельные куски, но все вместе складывалось в  откровенную  бессмыслицу.
Вздохнув, эльф решил  сосредоточиться  на  чем-то  одном.  Его  внимание
привлекла  пара   ошейник   -   браслет,   прямо-таки   плавившаяся   от
переполнявшей  их  силы.  Подобные  талисманы,  связывавшие  два   живых
существа, были в ходу у всех эльфов. Чаще  всего  это  были  кольца  или
браслеты. Находясь в  разлуке,  их  обладатели  узнавали  о  радостях  и
несчастьях друг друга,  с  помощью  одной  вещи  эльфийские  маги  могли
установить  местонахождение  ее   пары.   Отобранные,   украденные   или
потерянные, артефакты теряли силу и обретали ее вновь  лишь  со  смертью
одного из владельцев или же будучи им возвращены.
   Однако о попытках связать человека со  зверем,  для  чего  кем-то  из
Непримиримых, видимо, и была изготовлена пара, которую он сейчас  держал
в руках, Роман не слыхал. Интересно, что  будет,  если  браслет  наденет
человек, а ошейник застегнуть на шее собаки?  Впрочем,  собаку  с  такой
шеей надо поискать! Тут впору матерый волк, а  то  и  целый  тигр.  Бард
снова уткнулся в рукописи, выискивая  куски,  которые  можно  было  хоть
как-то  соотнести  с  известными  ему  заклинаниями,   и   наконец   его
настойчивость была вознаграждена. Перепутанные бессмысленные слова стали
складываться в сложное и сильное заклятье, конечная цель которого просто
потрясла Романа своей смелостью и простотой. Кто  бы  он  ни  был,  этот
таинственный волшебник, у него были и воображение,  и  ?многия  знания?.
Роман незаметно для себя самого с головой погрузился в решение  трудной,
но чертовски интересной задачи. Его охватило  лихорадочное  возбуждение,
как в добрые старые времена, когда он, безвестный бродяга, только-только
начал причащаться магической мудрости под руководством отца и  чародеев,
не желавших подчинятся имперскому закону о дозволенной магии.
   За окнами стояла глубокая ночь, когда либра вернул к действительности
громкий стук в дверь. К своему немалому  удивлению,  эльф  обнаружил  на
пороге Илану. На высоких скулах девушки проступил лихорадочный  румянец,
а руки дрожали, выдавая охватившее принцессу волнение.
   - Что случилось? - удивленно спросил Роман, все  еще  находясь  одной
ногой в океане высокой магии.
   - Рене, - выпалила Ланка, возвращая эльфа в  реальный  мир  интриг  и
козней.
   - Что с ним?!
   - Он заперся вместе с Михаем Тарским, и... и вот  уже  два  часа  как
никто оттуда не выходил. Там что-то случилось!
   - А Михай?
   - Михай тоже там. Там все тихо, огонь горит. Но не о чем им так долго
разговаривать. Михай Рене ненавидит...
   - А это ты откуда знаешь?
   - Герика говорила: Ее отец опасный человек.
   - Это и без нее всем очевидно. А ты не знаешь, кто  затеял  разговор,
Рене или Михай?
   - Рене. Он сказал мне, что ему надо переговорить с  Михаем,  но  так,
чтоб никто об этом не  знал,  и  я...  я  знала,  где  ключи  от  старой
оружейной...
   - А подслушать ты не пыталась?
   - Пыталась, -  честно  сказала  Ланка.  -  Но  у  меня  не  вышло.  С
галерейки, куда я могу пробраться, ничего не слышно. Они сидят за столом
и шепчутся. А мне вдруг стало страшно.
   - Рене просил тебя что-то сделать, если его долго не будет?
   - Нет. Он сказал только, чтобы я никому не проболталась и что он  сам
справится. Да, про тебя сказал, что ты очень занят, а  дело  не  терпит,
поэтому он все сделает сам.
   - Хорошо, принцесса. Попробуем выяснить, чем там они занимаются.
   Старая (иногда ее называли Черной из-за стен, обитых черным бархатом,
на котором особенно эффектно выглядело  раззолоченное  парадное  оружие)
оружейная находилась в Арсенальной башне, ее окна выходили на  городскую
стену. Укрыться там было негде, так что подсмотреть или подслушать,  что
происходит  в  оружейной,  казалось  невозможным,  но  строители   замка
предусмотрели все. В зал вели два потайных хода. Один выходил на верхнюю
галерейку, опоясывавшую зал, откуда можно было расстрелять  из  арбалета
всех находящихся внизу, другой путь  вел  в  укрытие.  Между  бархатными
драпировками и капитальными стенами существовал довольно широкий  зазор,
а в складках материи кое-где были проделаны  смотровые  отверстия.  Если
человек не выдавал своего присутствия, чихая от пыли, он мог  слышать  и
видеть все, что происходило в зале.  Правда,  за  последние  двести  лет
ходом не пользовались, и даже ключи от него оказались утеряны,  так  что
Ланке с Романом пришлось спрятаться на галерее.
   Впрочем,  эльф  с  помощью  приближающего  заклятия  задачу  решил  с
легкостью. Укрывшись за дубовой балюстрадой, он видел и слышал все,  что
творилось в большой мрачной зале. Велев принцессе сохранять тишину, бард
все внимание сконцентрировал на собеседниках, устроившихся за  массивным
черным столом. Годой и  Рене  озаботились  захватить  с  собой  блюда  с
фруктами и  сыром  и  вино.  Разговор  шел  самый  светский,  а  лица  у
собеседников излучали такое спокойствие и взаимную симпатию, что  Роману
стало не по себе. Что-то должно было произойти. Но  что?  Рядом  к  щели
приникла Ланка. Вообще-то подглядыванье претило прямой натуре таянки, но
в последнее  время  все  связанное  с  Рене  волновало  ее  больше,  чем
следовало.
   Странное уединение  дяди  с  отцом  Герики,  которого  та  до  смерти
боялась, тревожило девушку. Разумеется, она не знала всего, но  разлитое
в воздухе напряжение, казалось, можно было потрогать руками.  Принцесса,
пытаясь успокоить бешено стучащее сердце, прикидывала,  успеет  ли  она,
случись что, метнуть кинжал в Михая. Должна успеть....
   Собеседники меж тем закончили рассуждать о ловле трески  на  северном
побережье Эланда и прелестях добычи  китов,  о  которой  Михай  не  имел
никакого понятия, а также обсудили осеннюю  охоту  на  горных  быков,  в
которой Рене разбирался, как Академик в  эльфийской  магии  Два  герцога
любезно смотрели друг на друга,  Роман  механически  отметил,  что  Рене
почему-то вырядился в роскошный придворный костюм. Хотелось  бы  верить,
что он догадался надеть под него кольчугу. Неприязнь эльфа  к  тарскийцу
била через  край,  хотя  до  случая  с  Маритой  она  была  необъяснима.
Повелитель Тарски был вежлив и приветлив, но не навязчив. Он не  пытался
вынюхивать тайны,  не  спешил  сделать  свою  дочь  наследницей  короны,
неглупо рассуждал о будущем Благодатных земель и о роли, которую может в
ней сыграть крепнущая Таяна в  союзе  с  Эландом  и  Тарской.  Баловался
Запретной магией непонятного поисхождения? Но уж это-то либр  грехом  не
считал...
   По законам политики и здравого смысла Михаю следовало  верить  -  без
Таяны маленькое, затерявшееся на краю  Последних  гор  государство  было
обречено на прозябание,  а  поскольку  в  жилах  Михая  не  текла  кровь
Волингов  <Волинги  -  потомки  Воля,   легендарного   короля,   первого
повелителя  Благодатных  земель,  от  которого   якобы   произошли   все
царствующие дома>, он навсегда остался  бы  изгоем  среди  династических
семей. И  все  же...  Чутье  подсказывало  Роману,  что  Михай  -  враг.
Страшный, коварный, практически  неуязвимый.  История  с  девушкой  лишь
подтвердила его догадки. И вот теперь этот странный ночной  тет-а-тет  с
Рене.
   А адмирал  рискует!  Уединиться  в  крыле  замка,  куда  неделями  не
заглядывают  даже  слуги,  избрать  единственным  поверенным  влюбленную
девчонку. Да, эландец бесподобный фехтовальщик, но, когда имеешь дело  с
подлостью, шпаги мало. Тем не менее Роман решил позволить Рьего  довести
его план до конца. Не будет  же  тот  всю  ночь  болтать  о  касатках  и
полосатиках! И действительно, адмирал сменил  тему.  Небрежно  поигрывая
своей черной цепью, странно выглядевшей на отороченном пышными кружевами
камзоле, Рене заметил:
   - Вы, кажется, не очень хорошо знали умершего кардинала?
   - Да, вопросы религии меня не слишком  занимают.  Но  вы,  мой  друг,
задаете вопрос весьма странный для эландца, ведь в ваших скалах  до  сих
пор в почете старые боги.
   - Моя семья принадлежит к  Церкви.  По  крайней  мере,  формально.  А
Иннокентий был моим другом с  детства.  Мне  очень  неприятно,  что  его
убили.
   - Вы полагаете, это убийство, но ведь Его Высокопреосвященство  долго
болел?
   - Он болел всю жизнь, но мог бы пережить нас с вами, если бы ему  это
позволили. Вы,  вероятно,  удивитесь,  если  узнаете,  что  бедняга  вел
дневники и оставил их мне, с тем чтобы я прочел его записи или уничтожил
в зависимости от обстоятельств его смерти.
   - И вы?
   - Разумеется, прочел. Там есть любопытные куски. И они, между прочим,
касаются вас...
   - Что же обо мне пишет покойный?
   - Чnо вы человек умный, жестокий и коварный.
   - Я этого и не отрицаю.
   - Что вы ведете свою игру. Что вы не верите в Творца,  но  стараетесь
показать другим, что весьма набожны...
   - Что поделать, такова участь правителя. Вы,  я  полагаю,  знаете  об
этом не хуже меня.
   - Верно. Но я не интересовался Агва Закта, не заводил туманных  бесед
о якобы терзающих вас опасениях, не отсылал отца-эконома под  надуманным
предлогам и не оставался  один  в  ризнице.  Кстати,  случай  с  дочерью
эркарда также наводит на размышления. Вы ведь испугались, когда  увидели
ее на балу. Испугались, что она упадет и умрет. - Рене говорил  спокойно
и монотонно, но у  Романа  по  спине  пробежал  холодок.  Игра  с  огнем
началась. - Вы прекрасно знаете, - Рене  продолжал  в  упор  глядеть  на
собеседника, - что именно церковным ядом были отравлены бедняга эркард и
сам Иннокентий, а в ковчежце находилась безвредная подкрашенная вода?
   - Нет, таких подробностей мне не сообщили.
   - А зачем сообщать что-то тому, кто и так все прекрасно знает?
   - Святая Циала! - Михай рассмеялся, но  несколько  напряженно.  -  Вы
умный человек, подумайте - неужели нескольких минут мне бы  хватило  для
того, чтобы найти ковчежец, открыть его, заменить яд и поставить его  на
место? Я польщен, герцог. Вы так высоко цените мою ловкость.
   - Нет, не ловкость  -  хитрость.  Вам  было  довольно  вместо  одного
ковчежца положить другой, заранее приготовленный.
   - Откуда бы я его взял?
   - Нуарт - непревзойденный мастер, не правда ли, герцог?
   - Говорят, что так, но мы в Тарске не так  уж  хорошо  знаем  здешних
ювелиров.
   - Не скромничайте, Михай. То, что вам нужно, вы знаете великолепно. В
прошлом году вы с дочерью прибыли  ко  двору  Таяны  (тогда  Сгефан  был
здоров, Зенон не собирался сбегать, а кардинал - умирать).  К  празднику
Всех Отчаявшихся Заступника известный своей скупостью в той же  степени,
что и  своим  мастерством,  старейшина  цеха  ювелиров  Нуарт  явился  к
кардиналу и поведал ему о своем намерении  отлить  за  свой  счет  и  из
своего серебра для церкви Великомученика Эрасти новые  кадильницы,  взяв
за образец изделия старых мастеров. Таких в Таяне оказалось не столь  уж
много,  в  том  числе  и  пресловутый  ковчежец,  который  церковники  с
готовностью показали благочестивому мастеру. Я думаю, Нуарт изготовил не
только кадильницы, но и ковчежец, причем заказ этот был сделан  им  явно
не в убыток.
   - Ну и спросите его...
   - Вы лучше, чем кто бы то ни было, знаете, что  старый  ювелир  мирно
скончался в кругу семьи в начале зимы.
   - Это очень интересно, но я не понимаю, при чем тут я. Да,  возможно,
вы  правы,  и  кто-то  действительно  подбил  Нуарта  изготовить   копию
вместилища яда, затем отправил мастера к  праотцам,  после  чего  пустил
Агва Закта в дело. Скорее всего так все и было, но при чем тут я,  зачем
мне это понадобилось?
   - Я и устроил нашу встречу, Михай, чтобы вы мне обо всем  рассказали,
- голубые глаза яростно блес