адеть об Арции, только если  умрет.  То,  что  он  делает  в
Оргонде, позволяет нам меньше тратить на оборону и не опасаться удара  с
юга.
   - Теперь уже вы сказали "нам", сигнор, - холодно заметил Реви.
   - Да, - столь же холодно произнес хозяин Фло, - потому что второй год
все расходы по обороне северных границ несут ре Фло.
   - Вы, граф, - фиалковые глаза королевы на мгновенье  остановились  на
супруге, и тот ответил ей нервной улыбкой, - вы, дорогой граф, взяли  на
себя управление Севером добровольно, и, насколько мне известно, Мунт  не
видит доходов ни из Эстре, ни из Тагэре. Если вы их тратите на  оборону,
это, безусловно, разумно, но хотелось бы знать подробности...
   - А подробности о доходах провинции Ларрэн вы бы знать не  хотели?  -
Рауль резко обернулся к графу Реви. - Там нет войны, там лучшие почвы  в
Арции, там лежат торговые пути, но, похоже, даже герцог Ларрэн не знает,
куда исчезают доходы от его владений.
   - Не знаю, - встрепенулся Жоффруа, - граф Реви...
   - Жоффруа, - король нахмурился, и средний  брат  тут  же  замолк,  на
всякий случай отвернувшись  от  Рауля.  -  Вряд  ли  состояние  владений
Жоффруа имеет к вам отношение, скорее уж вы можете рассказать Александру
о том, что вы делаете с Эстре.
   - Не нужно. - Голос Сандера слегка дрожал, но он хотя  бы  не  прятал
взгляд. - Филипп, мне недавно рассказали, что в Эстре привыкли  жить  от
набега к набегу. Я знаю, кузен делает все,  что  в  человеческих  силах.
Если бы я и вправду распоряжался Эстре, то, не  колеблясь,  попросил  бы
его взять на себя управление, а сам бы постарался помочь.
   - Ты еще  молод,  братец.  И  титул  герцога  Эстрийского  отнюдь  не
означает, что ты будешь там править, так что помолчи.
   Серые глаза Сандера вспыхнули и погасли. Видимо, он что-то  вспомнил,
что-то, что заставило его взять себя в руки. Повисла нехорошая тишина.
   - Итак, - медленно и четко заговорил Рауль, - насколько  я  понял,  в
любезном отечестве можно безнаказанно красть  деньги  и  пускать  их  на
раззолоченные штаны и особняки, но нельзя из них платить  тем,  кто  эти
штаны и особняки защищает? Я пришлю  Вашему  Величеству  все  отчеты  за
последние два года. Насколько я понимаю, из казны можно лишь  брать,  но
не вкладывать туда  собственные  деньги.  Я  больше  не  буду  содержать
Замковый пояс, дабы не вызывать огорчения у Вашего Величества и сидящего
в кресле отсутствующего Обена любезного графа.
   - Вас никто не просил платить солдатам.
   - И я отнюдь не уверена, - добавила королева, - что этот поступок был
продиктован заботой о благе Арции, а не желанием  заручиться  поддержкой
наемников.
   - Ваше Величество, - темные глаза Рауля метали молнии, - я на границе
отвык от светских недомолвок. Мне хотелось бы, чтобы вы  объяснили,  что
имела в виду ваша супруга.
   В этот вечер уже случалось, что все, сидящие за  столом,  замирали  в
тягостном ожидании,  но  последняя  пауза  была  еще  более  гнетущей  и
бесконечной, чем предыдущие. Жоффруа, казалось, превратился в придаток к
своему креслу, братцы королевы замерли с воистину собачьим выражением на
лицах, готовые по слову хозяина или рвать Рауля на куски, или лизать ему
руки, Мальвани переводил глаза с одного лица на другое. словно  стараясь
запомнить все. Королева и  Рауль  требовательно  смотрели  на  замершего
короля, на скулах которого ходили желваки, а на лице Александра  застыла
отрешенная сосредоточенность человека, молящего Господа о чуде.
   Наконец Филипп отвел глаза, он  только  лишь  собирался  говорить,  а
Рауль уже понял, что королева выиграла.
   - Сегодня не лучший день, чтобы говорить о делах и о деньгах. Видимо,
то, что случилось двенадцать лет назад, и  вправду  становится  прошлым,
раз даже кузен озабочен делами сегодняшнего дня. Что ж,  я  пью  за  то,
чтобы прошлое не становилось камнем на шее для нас, нынешних.  -  Король
выпил, и вместе с ним выпили все, кроме Сезара, Сандера  и,  разумеется,
Рауля ре Фло. Вновь повисла тишина,  а  потом  Король  Королей  встал  и
высоко поднял полный кубок.
   - Ваше Величество, позвольте сказать и мне.  Пью  за  упокой  прошлой
дружбы, вечная ей память. Возможно, старый друг и лучше новых  двух,  но
против десятков пуделей да левреток ему не выгрести.  Вы  выбрали.  Меня
ждет граница. Вышел я из того возраста, когда учатся хвостом  вилять  да
на задних лапках за подачку танцевать, только и остается,  что  эскотцев
отпугивать! - Ре Фло выпил и  быстро  вышел,  на  прощанье  так  саданув
дверью, что на столе задребезжала посуда, а несколько плохо закрепленных
свечей выпали из шандалов. Одна упала на платье королеве, Элла с  криком
вскочила и заметалась по комнате. Король бросился к ней, но его опередил
Сезар Мальвани. Грубо схватив Элеонору за плечи,  он  рванул  запылавшую
вуаль, швырнул на пол и затоптал.
   - Благодарю вас, виконт, - бросил король, - проклятый Медведь!
   - Ваше Величество, - Сезар был спокоен, но на  виске  у  него  бешено
пульсировала жилка, - граф ре Фло  -  друг  нашей  семьи.  Возможно,  вы
предпочитаете не вспоминать то, что произошло у Эльты и  Веток,  но  для
Мальвани эта память свята.
   - Во имя этой памяти я и терпел, - огрызнулся Филипп,  -  но  каждому
терпению есть предел. Учтите это, виконт.
   - Я учел, - наклонил голову Сезар.
   Король вернулся к столу, и Морис Реви поспешил разлить вино.
   - Ваше Величество, - граф был  явно  доволен  случившимся,  -  старые
заслуги - это старые заслуги, хотя служить своему королю не заслуга,  но
долг каждого нобиля. Я хотел бы выпить  не  за  прошлое,  ведь  оно  уже
прошло, но за будущее Арции, свободной от крамолы и  самовольства.  Пора
понять, что государство - его король, а король - это государство.  Итак,
за нашего короля!
   Вино было торопливо выпито, но кубок Сезара Малве остался нетронутым.
Филипп нахмурился, но промолчал.  Повисла  тишина.  Морис  Реви  приятно
улыбался, глаза его сыновей перебегали с короля на сына врага и обратно.
Жоффруа побледнел, потом покраснел,  Александр  опустил  глаза,  избегая
встречаться взглядом с кем  бы  то  ни  было,  королева  с  нежностью  и
восхищением взирала на супруга, а виконт Малве хладнокровно  разглядывал
шпалеру, изображающую охоту на львов в Эр-Атэве. Ждали грозы, но  Филипп
сдержался, хмуро провозгласив тост в честь Ее Величества.
   И вновь Сезар не  притронулся  к  своей  чаше.  Темные  брови  короля
сдвинулись, стало ясно,  что  грозы  не  избежать.  В  исходе  никто  не
сомневался, но и Жоффруа, и Морис, и его сыновья словно  бы  слились  со
своими стульями. Александр, смертельно бледный, переводил взгляд с брата
на друга и обратно, но тоже молчал. Заговорил король:
   - Виконт, я могу понять ваше нежелание пить за будущую верность  нам,
раз вы не намерены ее хранить, но долг  рыцаря  поднять  кубок  за  свою
королеву.
   - Сожалею, государь, - наклонил голову Сезар, - но я не могу.
   - Не можете или не желаете?
   - Я не стал бы  пить  даже  в  память  святого  Эрасти.  Я  дал  обет
отказаться от вина.
   - И когда же  вы  его  дали,  Малве?  -  в  голосе  Филиппа  сквозила
подозрительность.
   - Сегодня вечером, - охотно пояснил Сезар.
   - Что ж, слово  Мальвани  -  это  слово  Мальвани.  Я  вас  более  не
задерживаю. Засвидетельствуйте мое почтение вашей матушке.
   - Она будет тронута,  Ваше  Величество,  -  Сезар  учтиво  поклонился
королю и стремительно вышел.
   Проводив глазами удаляющуюся фигуру, король повернулся к братьям:
   - Надеюсь, вы никаких обетов не давали?
   Жоффруа  пробормотал  что-то   нечленораздельное,   Александр   пожал
изуродованным плечом:
   - Его Преосвященство не советовал мне отказываться от  чего-либо,  не
распробовав.
   - Вот как? - протянул Филипп, явно не зная, злиться ему или смеяться.
- И что же еще тебе посоветовал Его Высокопреосвященство?
   - Вы не жалеете, что не посвятили себя церкви? - вмешалась королева.
   - Сандер мне нужен здесь, Элла, -  резко  оборвал  супругу  Филипп  и
поднялся, давая знать, что вечер окончен.
 
2882 год от В.И. 
Ночь с 10-го на 11-й день месяца Вепря. 
Арция. Фей-Вэйя. 
 
   Вот и настала та ночь, которой она так боялась, ночь,  когда  прошлое
приходило к ней, властно заглядывая в  глаза.  Она  пробовала  бороться,
клялась, что не заснет,  не  позволит  теням  пусть  на  одну  ночь,  но
заслонить свет. Не выходило. Можно было проводить эти часы  с  сестрами,
но Анастазия не была уверена, что сон,  приходящий  к  ней  в  годовщину
гибели Шарля Тагэре,  только  сон.  Существует  хоть  и  призрачная,  но
вероятность, что голос герцога расслышат те, кто будет рядом, а  значит,
она должна быть одна. Ее тайна не может стать достоянием Цецилии и иже с
ней. Здесь, в Фей-Вэйе, умели читать чужие мысли по  малейшему  дрожанию
губ или взмаху ресниц... Анастазия отпустила  наперсниц,  зажгла  свечи,
затем надела  рубины,  единственную  защиту  от  ежегодного  безумия.  В
глубине души  теплилась  надежда,  может  быть  сегодня  ОН  не  придет,
все-таки двенадцать лет... Тагэре должен понять, что она больше  ему  не
принадлежит, ее дорога в горние выси, а не в его Тьму.
   Анастазия, Предстоятельница  ордена  святой  равноапостольной  Циалы,
некогда бывшая эстрийской ноблеской Соланж Ноар, выпрямилась  в  кресле,
прислушиваясь к звукам засыпающей  Фей-Вэйи.  В  прошлую  годовщину  она
попыталась укрыться в зале Оленя, в позапрошлую - в храме.  И  везде  ее
настигал то ли сон, то ли бред, в котором Шарль Тагэре звал ее с  собой,
и она готова была броситься за ним в преисподнюю. Ее спасали лишь  камни
и вмешательство святой, но она еще долго чувствовала  себя  униженной  и
разбитой. Никакие молитвы, никакие заклятия не защищали от  прошлого,  и
Анастазии начинало казаться, что оно исчезнет  лишь  вместе  с  ней.  Не
страшившаяся никого и ничего, она до  безумия  боялась  этих  призрачных
встреч, не зная, где, когда и каким придет к  ней  ее  бывший  любовник.
Несколько раз она видела его раненым в иссеченных  доспехах,  дважды  он
появлялся в полном герцогском облачении, а год назад был таким, как в их
последнюю встречу в саду Фей-Вэйи... Больше живым  она  его  не  видела.
Может, это добрый знак, и он наконец оставит ее в  покое?  Какая  сейчас
ора? Наверняка больше полуночи.
   Анастазия выглянула в  окно.  Вьюга.  Ветер  кружит  снежные  хлопья,
завывает в трубах, колотится в двери. Белый Вепрь несется,  не  разбирая
дороги, взметая тучи снега... Как же далеко до весны, и как  длинна  эта
ночь! Воистину зимние ночи ослабляют  дух,  это  ловушка,  расставленная
Тьмой.
   - Я должен поговорить с тобой.  -  Она  вздрогнула,  услышав  ставший
ненавистным голос. Все-таки он пришел!
   Герцог стоял у камина, протянув руки к огню, на светлых волосах таяли
снежинки. Он был  бледен,  спокоен  и  равнодушен,  и  сердце  Анастазии
забилось от  неуместной  боли.  Неужели  разлюбил?  Пришел  попрощаться?
Только не поддаваться!  Ни  в  коем  случае!  Иначе  она  загубит  себя.
Женщина, как топающий за веревку, вцепилась в алое ожерелье. Как всегда,
это помогло, она овладела собой. Первый порыв самый опасный. Когда Шарль
появился впервые, она вообще бросилась к нему на шею...  Но  теперь  она
предупреждена  и  вооружена.  Это  сон,  бред,  наваждение.  Она  должна
проснуться.
   - Тебя нет. Уходи и не возвращайся. Тебя больше нет!
   - Я как раз есть, - он повернулся к ней, - это ты  умираешь,  хоть  и
кажешься себе живой.
   - Что тебе надо? Я не пойду за тобой. Я больше не твоя.
   - Я вижу, - в серых глазах плеснулась и погасла боль,  -  я  проиграл
тебя... Я не смог тебя сберечь, и я не смог тебя забрать. Ты становишься
проклятием Тарры, Сола. Ты не виновата, я знаю. Так получилось.
   - Что получилось? - она сама не заметила,  как  встала  и  шагнула  к
нему. Почему он не зовет ее с  собой?  Почему  не  говорит  о  любви?  -
Шарло...
   Она обезумела, но резкая боль отрезвила  ее.  Ее  рубины!  Они  вновь
спасли ее, когда она готова была сдаться. Герцог отступил, глядя на нее,
как смотрят на змей и палачей. Ну и пусть! Он ей не нужен! Все  кончено,
и давно. Она Предстоятельница ордена святой равноапостольной Циалы,  она
знает, чего хочет и во имя чего живет. Прочь, тени прошлого!
   - Именем святой Циалы я изгоняю тебя!
   - Что ж, - Тагэре покачал головой, - ты сказала  все.  Теперь  слушай
меня. Предательница не властна над теми, кто не предавал.  Для  меня  ее
имя пустой звук. Тебя уже не спасти, иди своей  дорогой,  да  будет  она
проклята. Но не смей трогать тех, кого я  любил!  Я  предупреждаю  тебя,
Анастазия. Повелевай своими крысами и будь этим счастлива, но  Арция  не
твоя и твоей не будет...
   - Ваша Иносенсия! - в голосе склонившейся над ней сестры бился  ужас,
Анастазия с трудом разлепила тяжелые веки. Она опять уснула, и ей снился
кошмар. Неужели она кричала так громко, что прибежали сестры?
   - Что случилось?
   - Ваша Иносенсия, спуститесь скорее вниз...
   Хвала святой Циале, тревога Цецилии и Лукии не связана с ней. Что  бы
там ни было, это  лучше  безумного  разговора  с  умершим  герцогом!  Ее
Иносенсия  решительно  встала  и  направилась  к   выходу,   по   дороге
расспрашивая сестер о причине их страха. Те что-то лепетали, но смысл до
Анастазии дошел не сразу.
   Такого  просто  не  могло  быть!  Они  сошли  с  ума...   Оттуда   не
возвращаются! Но сестры вновь и вновь твердили одно и  то  же.  Ровно  в
полночь они услышали звон и рев, показавшийся им ревом ветра. Решив, что
буря разбила окно в зале Оленя, Цецилия и Лукия бросились туда,  но  это
был не ветер, хотя окно и вправду  было  распахнуто  настежь.  Посредине
зала в окружении снежных вихрей,  напоминающих  гигантских  белых  птиц,
гарцевал всадник на чудовищном коне. Женщины замерли на пороге, а  потом
бросились вон.
   Презрительно сжав губы, хотя сердце предательски трепетало, Анастазия
пошла впереди. Тагэре?! Не может быть! Или в  эту  ночь  кошмары  снятся
всей обители, а не только ей? Ее Иносенсия решительно распахнула  дверь,
и в лицо пахнуло морозом. Окно и впрямь было распахнуто настежь,  а  пол
возле него занесен снегом, но не это потрясло женщину больше  всего.  На
спинке  кресла  Предстоятельницы  чернел   отпечаток   мужской   ладони.
Анастазия сморгнула в тщетной  надежде,  что  ей  почудилось.  След  был
выжжен, словно коснувшаяся светлого дерева  рука  была  огненной,  а  на
сиденье валялся... талисман  Мулана.  Некогда  белый,  мерцающий  камень
превратился в жалкую пористую гальку, подобную той, что выносят на берег
волны вблизи огнедышащих гор. Анастазии стало ясно,  что  новому  Белому
Паладину придется рассчитывать лишь на силу  своих  мечей,  а  ей...  Ей
придется забыть о магии или, по крайней  мере,  не  делать  ничего,  что
прогневит Шарля Тагэре, по воле Проклятого вернувшегося в мир живых.
 
2882 год от В.И. 
Ночь с 10-го на 11-й день месяца Вепря. 
Варха. 
 
   Норгэрель с удивлением смотрел на кровавые пятна на покрывале.  Когда
и как он умудрился порезаться, он не помнил, но ранка на  ладони  упорно
кровоточила,  несмотря  на  исцеляющее  заклятие.  Ну  и  пусть  ее,  не
смертельно. Что  же  все-таки  ему  снилось?  Несомненно,  что-то  очень
важное, но зыбкие образы ускользали,  как  рыбки  в  серебристом  ручье.
Странно, раньше он прекрасно помнил свои  сны,  даже  когда  был  совсем
ребенком.
   Может быть, не стоило ему покидать Лунные острова, но  он  так  хотел
помочь Рамиэрлю и Эмзару! Жаль, он так и не узнал своего  брата  Астена,
все говорят, что они похожи, как  два  цветка  на  одном  стебле.  Астен
прожил настоящую жизнь, удастся ли ему стать таким  же...  Больше  всего
Норгэрель хотел путешествовать вместе с Нэо Рамиэрлем и  Клэром,  ищущим
подтверждения древних пророчеств, но он понимал, что со своим  незнанием
Арции станет для разведчиков камнем на шее, а вот Эмзару  он  был  очень
нужен. И Норгэрель остался с братом по матери.
   То, что он видел во сне, как-то связано с Кольцом  Вархи,  вернее,  с
тем, что находится внутри его. Надо поговорить с  Эмзаром,  может  быть,
сегодня он сумеет поймать обрывки его снов, потому что это действительно
важно... Норгэрель вскочил, но пол отчего-то  ушел  из-под  ног,  и  мир
окутал горячий душный туман. Чтобы удержаться на ногах,  эльф  оперся  о
стену. На смену жаре пришел холод,  ставший  уже  привычным,  но  голова
перестала кружиться, а пол качаться. Норгэрель оторвался от спасительной
стены,  на  которой  остался  алый  отпечаток.   Кровь   и   не   думала
останавливаться, капля по капле  вытекая  из  ранки,  про  происхождение
которой он помнил не больше, чем про свой сон.
 
2882 год от В.И. 
Ночь с 10-го на 11-й день месяца Вепря. 
Арция. Мунт. 
 
   Возможно, стоило выпить и даже напиться. Жоффруа  так  и  сделал,  но
Дени говорил, что пить с горя - трусость. За окном  падал  снег,  каждую
четверть оры глухо звонил колокол, изредка  раздавался  какой-то  скрип.
Александр припоминал все известные ему эскотские слова, мысленно рисовал
карты Тагэре  и  Эстре,  считал  лягушек,  даже  пробовал  молиться.  Не
помогало. А  ведь  ему  казалось,  что  наказ  Евгения  выполнить  легче
легкого! Как просто быть верным самому умному, самому  храброму,  самому
замечательному брату и как трудно оставаться с тем, кто  несправедлив  к
близким!
   Сначала оскорбили Рауля, в чьем доме он вырос, потом Сезара, ставшего
ему другом, а он  остался  за  столом  со  сворой  Вилльо.  Промолчал  и
остался! Проклятый, ну почему приходится выбирать между дорогим и  самым
дорогим?! Филипп не прав,  это  очевидно.  Рауль  вне  себя,  и  к  чему
приведет ссора короля с Королем Королей,  страшно  и  подумать...  А  он
потерял Сезара. Родись он не братом короля, а простым нобилем с  севера,
пусть трижды  горбуном,  их  дружбе  ничего  бы  не  помешало,  но  Дени
ненавидел слово "бы".
   Колокол  снова  прозвонил.  Четверть   третьего.   Сандер   продолжал
вглядываться во тьму. Двенадцать лет назад Эдмон и старый Этьен  ре  Фло
ожидали смерти, а сегодня один внук Старого  Медведя  оскорбил  другого,
которому обязан и жизнью, и короной. Эдмон бы так не поступил!  Эдмон...
А ведь  теперь  он,  Александр,  старше  брата,  который  казался  таким
взрослым! Судьба сохранила калеку и отобрала жизнь у того, кто был  куда
достойнее. Два и три четверти... Нет. Так больше нельзя!
   Александр не додумал, что именно нельзя, а просто вскочил и  принялся
лихорадочно одеваться. Не  смог  сразу  отыскать  пояс  и  только  тогда
сообразил, что следовало зажечь огонь. Если Сезар его выгонит, то  будет
совершенно прав. Кому нужно запоздалое  раскаяние,  да  это  даже  и  не
раскаяние. Просто он хочет сохранить обоих! И брата, и друга,  но  разве
можно одновременно оседлать двух лошадей? А если Рауль и Сезар восстанут
против Филиппа?! Нет, этого не может быть, они слишком  любят  Арцию,  а
Филипп - это Арция, как сказал Евгений.
   Юноша накинул плащ и выскользнул из  своих  покоев.  Сонный  лакей  с
удивлением уставился на герцога Эстре, но ничего не  сказал.  Дело  слуг
повиноваться, а не лезть к господам  с  советами  и  замечаниями.  Почти
пробежав по гулким  переходам,  Сандер  оказался  у  служебной  калитки,
разбудил  задремавшего  стражника,  который,   глупо   хлопая   глазами,
торопливо отпер дверцу. Перед Сандером лежала  засыпанная  снегом  улица
Святого Мишеля, белая и  пустынная.  Первого  и  единственного  человека
Сандер встретил, заворачивая на площадь Ратуши. И им оказался...  виконт
Малве, схвативший его за руку.
   - Проклятый, как же я рад тебя видеть, Сандер.
   - А я еще больше, - заявил Александр слегка дрогнувшим голосом.
   Им оставалось только расхохотаться. Оба  старательно  обходили  самое
важное, хотя почему обходили? Главное было  понятно:  их  дружба  выжила
назло всем "пуделям" мира!
   -  Знаешь,  -  отсмеявшись,  нахмурился  виконт,   -   давай   пойдем
куда-нибудь, в того же