Фронтере, Феликс в Кантиске, мой сын с Диманом и Герикой здесь!
Станет ясно, чего все  они  стоят...  Пусть  и  ройгианцы  и  сторонники
Бернара уразумеют - даже если меня не будет, им ничего  не  обломится...
Ну а ошибки, если они будут, исправим осенью... К  тому  же  я  как  раз
успею к собственной свадьбе, а так... Жить рядом, но не вместе - слишком
тяжелое испытание для нас обоих.
   - Ты твердо решил? - Клэр впервые после приветствий подал голос.
   - Да, - не терпящим возражения тоном подтвердил Рене, - мне  и  идти,
больше некому. Я не уверен, смог бы я  объяснить  даже  Ягобу  все,  что
нужно знать, чтобы добраться туда...

2231 год от В. И. 12-й день месяца Иноходца.
Таяна. Гелань

   В Арсенальном  саду  Высокого  Замка  цвели  сливы,  и  горный  ветер
разносил тысячи  белых  лепестков  по  внутренним  дворам,  устилал  ими
подоконники и галереи.  Шандер  Гардани,  герцог  Таянский  и  наместник
тарскийский бездумно смотрел на кружевную ароматную метель  и  улыбался.
Из всех времен  года  Шани  больше  всего  любил  позднюю  весну.  Он  и
раньше-то пьянел от голоса птиц и ясной нежной зелени, а уж после  того,
как чуть было не лишился всего этого навсегда, его любовь к весне  стала
и  вовсе  неистовой.  Даже  боль,  свившая  в  душе   бывшего   капитана
"Серебряных", а ныне правителя Таяны уютное гнездышко,  и  та  на  время
отступала под лучами весеннего солнца.
   - Монсигнор, - молодой Марко, как всегда, выглядел слегка  смущенным,
он не любил отрывать своего герцога  от  размышлений,  -  прибыл  эркард
<Эркард - бургомистр> Гелани, а с Горного тракта доносят что  посольство
гоблинов прибудет сегодня к вечеру...
   - Хорошо, - кивнул аюданту Гардани и легко и стремительно  сбежал  со
стены.
   День только начинался, длинный весенний день, в который нужно  успеть
так много. Герцог проходил мимо  обитателей  замка,  занятых  привычными
делами, и люди радостно улыбались, приветствуя своего сигнора. Те,  кому
посчастливилось  пережить  владычество  Годоя  или  же  удалось  вовремя
бежать, а после победы вернуться, приняли  нового  герцога  всей  душой.
Шандера и раньше любили, особенно воины и  горожанки,  которых  до  слез
трогала преданность капитана "Серебряных" покойной жене-простолюдинке. А
воскресение графа из мертвых с последующим возвышением Гелань восприняла
не просто радостно, а с восторгом.
   Таянцы приветствовали все, что делал или говорил их новый  герцог,  к
слову сказать, показавший себя толковым и решительным  правителем.  Даже
договор с гоблинами, и тот не вызывал  протестов:  соседи  есть  соседи.
Впрочем, горцы из окружения Годоя  в  самой  Гелани  ничего  плохого  не
творили, их призвали для войны и охраны  коронованных  особ,  а  не  для
утеснения горожан, благо этим с удовольствием занимались тарскийцы. Зато
в армии Романа Ясного, разбившей проклятых годоевцев, гоблины были,  так
за что ж их было ненавидеть добрым горожанам?  Нет,  переговоры  герцога
Гардани с горными вождями никого  не  оскорбляли!  Единственное,  в  чем
подданные не одобряли Шандера, была его женитьба.
   Анну-Илану Гардани Гелань ненавидела и  презирала,  а  та  ничего  не
делала, чтобы изменить положение. Она нечасто показывалась среди  людей,
но от женщин Высокого Замка было  известно,  что  со  слугами  принцесса
заносчива и резка, мужу частенько  грубит,  да  и  живет  с  ним  розно,
Гардани же стоически сносит выходки супруги. В укор Илане ставили и  то,
что Белка не пожелала вернуться в Гелань. Разумеется, без  мачехи  здесь
не обошлось.
   Люди судачили, безоговорочно вынося приговоры и разводя руками  чужие
беды. Им казалось, что все предельно просто: преданность Гардани Ямборам
заставила его жениться на Илане, тем паче при живой принцессе он не  мог
бы принять власть  над  Таяной  даже  из  рук  Рене.  К  слову  сказать,
воцарение эландца в Арции таянцы воспринимали как свою личную заслугу, с
восторгом обсуждая в тавернах и кабачках, что именно  Альбатрос  и  Рысь
подарили Благодатным землям двух великих императоров - Анхеля Светлого и
Рене Счастливого, и вообще надо еще посмотреть,  где  провинция,  а  где
центр мироздания. Шандер написал об этом Рене, которого сии  настроения,
похоже, позабавили не  меньше,  чем  самого  Гардани.  А  вот  с  Ланкой
действительно было плохо.
   Они обвенчались еще в Кантиске, и, пока ехали домой, все было хорошо.
Оба скучали по родным местам и часами вспоминали прошлое и строили планы
на будущее. Превращать  их  договор  о  взаимопомощи  в  брак  со  всеми
вытекающими последствиями Шандер не спешил, полагая, что в Высоком Замке
все произойдет  куда  проще.  И,  разумеется,  просчитался.  Родной  дом
встретил Ланку неласково. Ее терпели, но только из любви  к  Шандеру,  и
принцесса не могла этого не понять. Она хотела стать помощницей мужу,  а
оказалась в роли камня на его шее. Гордая и  научившаяся  скрывать  свои
чувства, Илана ушла в себя, часами просиживая у окна или же пропадая  на
оружейном  дворе,  где  "Серебряные",   повинуясь   негласному   приказу
обожаемого вождя, тренировались с герцогиней на шпагах. За пределы Замка
Ланка и вовсе носу не казала, а ее разговоры с  Шандером  ограничивались
односложными ответами.
   Дело с каждым днем становилось все хуже, порой у  Шандера  опускались
руки, но новый герцог  был  не  из  тех,  кто  отступает.  Сделав  Илане
предложение, он, возможно, поторопился, поддался  минутному  порыву,  но
теперь он в ответе за эту женщину перед своей совестью и никогда  ее  не
предаст...
   От невеселых размышлений герцога отвлек гость. Новый эркард Гелани, к
слову сказать,  близкий  друг  первого  свекра  Гардани,  был  человеком
деловым и умным. За ору с небольшим они решили уйму  важных  дел,  после
чего герцог пригласил дана Казимежа отобедать с ним  в  малой  столовой.
Эркард с радостью согласился. Илана к обеду не  вышла,  но  сотрапезники
великолепно провели время, а на прощание  Казимеж,  немного  смутившись,
попросил передать даненке Белинде подарок от дочерей эркарда. Шани тепло
поблагодарил, проводил гостя до двери,  где  сдал  его  с  рук  на  руки
неизбежным придворным, и, обернувшись, столкнулся  с  яростным  взглядом
Ланки.
   - Что такое? - Шандер действительно растерялся.
   - Зачем?! - в глазах женщины дрожали злые слезы. - Зачем ты  притащил
меня сюда? В благородство играл?! Боялся взять корону при живой Ямборе?!
Ну, так я тебя скоро освобожу...
   - Ты что, с ума сошла?!
   - Наоборот, набралась ума, - Ланка подошла к нему вплотную,  так  что
было видно, как дрожат у нее губы, - вы с Рене  два  сапога  пара.  Ваше
благородство хуже убийства!  Все  эти  гоблины  мужики,  купцы  для  вас
друзья, а меня вы стыдитесь... И Рене и ты. Как же, не сажать  же  твоих
драгоценных горожан за один стол со шлюхой Годоя.
   - Стыжусь? - Шани совсем растерялся. - Ты же сама не вышла.
   - А как я могла выйти?! - она  уже  кричала,  и  Шандер  не  придумал
ничего более умного, чем прикрыть поплотнее дверь, не хватало еще,  чтоб
придворные услышали эти крики. - Меня здесь все  ненавидят!  Они-то  все
чистенькие, только б где они были, если бы не я... Где бы вы  все  были,
победители... А теперь оставьте меня в покое! Все!
   Шандер видел,  что  она  дошла  до  последней  крайности  и  сама  не
понимает, что несет. В дверь заскреблись, Марко  пришел  удивительно  не
вовремя, хотя почему это не вовремя?! Шани с  силой  встряхнул  жену  за
плечи, и  когда  ее  глаза  стали  осмысленными,  голосом,  не  терпящим
возражений, произнес:
   - Полоры на сборы. Умойся, переоденься.  Лучше  в  красное.  Мы  едем
встречать посольство гоблинов. Ты мне нужна. И вообще с сегодняшнего дня
изволь сопровождать меня везде, -  и,  не  дав  ей  опомниться,  Гардани
вышел.

2231 год от В. И. 15-й день месяца Иноходца.
Эланд. Идакона

   Это прохладное весеннее  утро  словно  бы  само  звало  в  дорогу  за
горизонт, туда,  куда  улетали,  подгоняемые  свежим  ветром,  жемчужные
облака, сами похожие на корабли под парусами.
   В порту было некуда яблоку  упасть  -  казалось,  вся  Идакона  вышла
проводить своего Паладина в далекие  края.  Корабли  стояли  на  ближнем
рейде - "Созвездие Рыси" -  весь  черный  с  золотистой  полосой  вокруг
корпуса и  слегка  наклоненными  назад  мачтами  -  казался  стройным  и
сильным, как породистая лошадь. Темно-серый с серебром "Осенний  Ветер",
более приспособленный для боев, нежели для погони  за  Неведомым,  рядом
собратом выглядел арцевским  иноходцем  в  одной  упряжке  с  эльфийским
рысаком. Свежий ветер лихо посвистывал в  снастях,  играя  императорским
штандартом и консигнами на мачтах.
   Эмзар и Клэр стояли в окружении маринеров. Эландцы привыкли к  эльфам
- к красоте вообще привыкают быстро -  и  не  скрывали  своих  дружеских
чувств, обходясь, однако, без того панибратства и  заискивания,  которое
так раздражало в жителях империи. Герика, кутаясь  в  легкий  эльфийский
плащ, стояла с Детьми Звезд -  из  всех  приглашений,  которые  получила
невеста императора, наиболее приемлемым для нее  казалось  Убежище,  где
можно было оставаться  самой  собой  и  при  этом  совершенствоваться  в
эльфийской магии.  Лицемерие  и  шум  императорского  дворца  раздражали
тарскийку, родовое гнездо Годоев было разрушено гоблинами Рэннока, да  и
привязанности к нему в ее душе не было, а в  Высоком  Замке  хозяйничала
молодая герцогиня. Появление Герики напомнило бы  Ланке  о  том,  о  чем
напоминать ни в коем случае не стоило...
   Конечно, можно было остаться в Идаконе, поднимаясь с зарей  на  Башню
Альбатроса, день за  днем  ожидая,  когда  же  над  горизонтом  появятся
долгожданные паруса.  Героини  старинных  баллад  и  преданий  поступали
именно так, но Герика следовать их  примеру  не  хотела.  Эстель  Оскора
отпускала своего адмирала с улыбкой, а не со  слезами,  что  бы  там  ни
творилось у нее в душе, но остаться в опустевшей без него  Идаконе  было
бы слишком тяжело. Она и так держалась из последних сил.
   Рене умчался на свой корабль еще затемно, сбросив с плеч десять лет и
тысячу забот. В сущности, они простились ночью, и герцогиня  Тарская  не
собиралась выказывать посторонним, среди которых оказалась и  замотанная
в черное до самого носа старая Зенобия, своих чувств.  Не  прийти  же  в
порт она не могла - это оскорбило бы эландцев. Так  заведено  -  женщины
провожают корабли и ждут. Мужчины машут им с  палубы  и  уходят,  чтобы,
если повезет, вернуться...
   - Идут! - разумеется, первой оповестила о  том,  что  от  "Созвездия"
отвалил баркас, Белка, не пожелавшая  возвращаться  с  отцом  и  молодой
мачехой в Гелань. Впрочем, маринеры уже считали  дочку  Шандера  Гардани
своей и к тому же почти невестой младшего  Рене.  И  сам  новоиспеченный
таянский герцог, и  его  наследница  вызывали  в  Эланде  самые  горячие
симпатии.  Белка  ж,  с  раннего   детства   возненавидевшая   всяческие
придворные церемонии, направо и налево заявляла, что жить  можно  только
здесь, на севере. Герика прекрасно  понимала  девочку,  она  и  сама  бы
дорого дала, чтоб никогда в жизни не видеть напыщенной роскоши  мунтских
дворцов, кисло-сладких физиономий  нобилей,  наглых  столичных  нищих  и
раздувшихся от сознания собственной значимости академиков... Именно весь
этот сброд и заставил Рене почувствовать  свои  годы,  превратив  победу
если и не в поражение, то в какую-то мелочную ежедневную возню.
   Если б можно было вернуться к тому, с чего они начинали, - к свободе,
осознанию того, что каждый миг может стать последним, а  значит,  нельзя
его пропустить. Впрочем, Рене сумел-таки погнать  время  вспять,  и  его
подруге грех на это сетовать. Пусть  уходит  и  возвращается  таким  же,
каким он был, когда она впервые пришла в Идакону...
   Солнечный луч скользнул по белым волосам, превратив их  в  эльфийское
серебро, и у  Герики,  следившей  за  приближающимся  баркасом,  сжалось
сердце. Старый эландский обычай возвращаться перед  дальней  дорогой  на
берег, чтобы еще раз сказать тем, кто остается, слова любви  и  надежды,
клирики называли пережитком ереси, но для моряков это было  куда  важнее
церковного благословения.
   Умный Максимилиан решил, что если  что-либо  нельзя  уничтожить,  это
нужно использовать в своих целях. Облеченный в парадные одежды, кардинал
с присными торжественно вышли на причал, явно намереваясь  напутствовать
уходящих. Клэр слегка подтолкнул Герику, указав ей  чуть  в  сторону  от
святых отцов, и тарскийка помимо  воли  усмехнулась.  Соседями  клириков
оказались гоблины, возглавляемые Урриком.
   Как  ни  странно,   добровольно   принявшие   на   себя   обязанности
телохранителей императора горцы и маринеры прекрасно поладили -  здравый
смысл, природная порядочность и уважение к чужой отваге взяли  верх  над
фанатизмом и предубеждениями. В Арции Ночной Народ ко двору не пришелся,
а в Таяне слишком свежи были воспоминания о Михае  Годое,  но  в  Эланде
корбутцы нашли добрых друзей. Впрочем, Шани твердо решил  убедить  своих
подданных  в  том,  что  гоблины  столь  же  виноваты  в   преступлениях
ройгианцев, как сами таянцы в подлости Тиберия.  Зная  волю  и  упорство
нового таянского правителя и любовь, которую к  нему  питали  в  Гелани,
Герика не сомневалась, что между Рысью и Зубром  вскоре  наступит  самый
что ни на есть долгий и приятный мир.
   А мир, похоже, пришел в Благодатные земли всерьез и надолго. Атэвы  и
те прекратили набеги на южные города и  выказывали  не  свойственное  им
дружелюбие. В Арции по всем статьям начинался золотой век, и трудно было
понять, отчего на душе было тревожно, пусто и муторно...
   Баркасы - сначала с "Созвездия", затем с "Ветра" - причалили.  Гребцы
опустили  весла  и  приготовились  ждать  возвращения  капитанов.  Рене,
сбросивший пышные императорские одежды и с наслаждением надевший простое
платье маринера, впрочем, необыкновенно ему  идущее,  прыгнул  на  землю
первым. За ним последовал Ягоб. Несмотря на то что  поход  обещал  стать
просто приятной прогулкой, Герика была бесконечно благодарна зятю Димана
за настырность, с которой тот навязал Рене свое общество.
   Запретить вольному капитану идти туда, куда он хочет, нельзя, и Рене,
хоть и сквозь зубы (раздражала излишняя заботливость), согласился с тем,
что "Осенний Ветер" пойдет к  неведомым  землям  вместе  с  ним.  И  вот
сегодня Ягоб, как всегда затянутый в серое, весело улыбался провожающим,
подмигивая хорошеньким  женщинам.  Рене  тоже  слегка  улыбался,  но  по
сторонам не глядел. Легкой, почти эльфийской походкой, так не похожей на
обычную моряцкую развалочку, император приблизился к старому Эрику.
   Герика знала, что сейчас произойдет. Глава Совета Маринеров примет из
рук  уходящих  символические  ключи  от  якорных  цепей,  которые  будут
храниться в зале Совета до того дня, когда "Созвездие Рыси" вновь войдет
в родную гавань, или же вечно, если  корабль  не  найдет  дороги  домой.
Возлюбленная Рене видела такие ключи,  укрепленные  на  черной  каменной
доске, где выбивались название корабля, имя  капитана  и  год,  месяц  и
число, когда он в последний раз покинул Идакону. Под черной доской стоял
массивный стол с гематитовой крышкой, именно  на  нее  Эрик  сегодня  на
закате водрузит бережно принятые им  ключи  с  "Созвездия"  и  "Осеннего
Ветра".
   Рене встал на одно  колено  и  протянул  старейшине  узкую  шкатулку,
которую тот и принял, произнося известные каждому маринеру слова: "Уходи
и возвращайся, что бы ты ни встретил на пути". В  ответ  Рене,  глядя  в
глаза Эрика, отчеканил ответную  фразу:  "Я  вернусь,  потому  что  меня
ждут".
   После этого наступало время прощания с близкими, но на  сей  раз  все
пошло иначе. Первым нарушил обычай Максимилиан, по знаку которого причал
огласило торжественное и строгое пение. Как бы ни относились маринеры  к
Церкви  Единой  и  Единственной,  не  почувствовать  торжественности   и
уместности этой суровой музыки они не могли. Когда  отзвенели  последние
звуки, усиленные водой, кардинал произнес короткую проповедь, которая не
вызвала восторга, но и отторжения не  последовало.  Люди  согласились  с
тем, что поп во многом прав и к тому же  желает  путникам  удачи,  а  от
этого еще никому худо не было. Зато  то,  что  случилось  потом,  внесло
сумятицу не в одну душу.
   Рене Аррой, получив напутствие Эрика и благословение Церкви,  подошел
к своему сыну, стоявшему рядом с Белкой.  Следующей  должна  была  стать
Герика, после чего на площадь выкатят бочонки с атэвскими винами  и  все
выпьют за удачу и возвращение...  Однако  пронзительный  кликушествующий
вопль раздавшийся над пристанью, мало  напоминал  пожелание  счастливого
плавания.
   Старая Зенобия  пришла  отнюдь  не  из  любопытства.  Нянька  Ольвии,
пронзительно крича, тыкала скрюченным пальцем в сторону Рене, а с уст ее
срывались проклятия. Сотни людей на площади Альбатроса  ошалело  слушали
разносящиеся далеко слова. Старуха знала, куда бить, и била наотмашь.
   - ... чтоб ты ждал  смерти  и  не  мог  дождаться,  чтоб  тебе  стать
защитником своих врагов и губить своих друзей, и  чтобы  ты  никогда  не
вернулся к своей шлюхе, чтобы вы бежали друг за другом и не догнали!  Да
не найдется такого камня, где б ты мог преклонить свою голову, пусть  не
будет у тебя могилы ни в море, ни на земле,  пусть  твоя  память  станет
пыткой, а память о тебе - позором...  Чтоб  увидел  ты,  как  твое  семя
уничтожает друг друга, а твой дом зарастает волчцами, пусть... - старуха
схватилась за горло и, испустив  короткий  глупый  звук,  завалилась  за
спину, тяжелая юбка задралась, и стало видно, как конвульсивно дергаются
иссохшие ноги. В шее Зенобии торчал кинжал с роговой рукояткой.
   Люди растерянно оглядывались, но Роман, стоявший  сзади  Рене,  сразу
понял, в чем дело, и бросился к кучке гоблинов. Криза дерзко взглянула в
глаза эльфу:
   - Разве ты не знать... Проклятье не жить, если убивать  ведуна,  пока
он не кончать... Вы чуть не опоздать!
   - А ведь она  дело  говорит,  -  пожилой  маринер  вздохнул  с  явным
облегчением, - так оно и должно быть: нет колдуна, нет и колдовства...
   - Вот ведь гадина, - в сердцах плюнула  какая-то  женщина...  -  Сама
шлюхой была, шлюху воспитала,  и  туда  же...  Да  любой  другой  вместо
капитана эту Ольвию еще пятнадцать лет назад...
   Поступок  Кризы  вызвал  живейшее  одобрение,  и  раскрасневшаяся  от
смущения орка в конце концов спряталась за спину Уррика со словами: "Мне
они нравиться... Оба. Капитан и невеста. Я хотеть, чтобы они встречаться
и жить вместе! Старая мешать..."
   - Так и будет! Спасибо тебе! - Рене уже стоял рядом. -  Хотя  убивать
ее вряд ли стоило, старая ведьма совсем рехнулась!
   - Она не была безумна, - Максимилиан не замедлил сказать свое  веское
слово, - то, что она  делала,  совершенно  очевидно  являлось  Запретной
магией, причем направленной на то, чтобы нанести  смертельный  вред.  По
закону это преступление, карающееся смертью. Да, эта девушка  поспешила,
но лишь потому, что  сочла  необходимым  остановить  смертельно  опасное
колдовство. Именем Церкви нашей Единой и Единственной  я,  ее  смиренный
слуга, свидетельствую и утверждаю,  что  именуемая  Кризой  невиновна  и
поступок ее угоден Творцу нашему!
   На сей раз выступление клирика  было  встречено  восторженным  ревом.
"Вот так и завоевывают сердца и  души",  -  подумал  Рене  и  столкнулся
взглядом с Герикой.
   Тарскийка слышала все слова, произносимые Зенобией. Видимо,  странный
и опасный дар действительно покинул ее,  так  как  волна  Силы,  которая
смела бы с лица земли  мерзкую  старуху,  не  поднялась.  Просто  сердце
женщины сжала ледяная чудовищная лапа,  а  ноги  словно  бы  приросли  к
земле.  К  действительности  ее  вернули  слова,   которыми   вполголоса
обменялись Клэр и Эмзар.
   - Мне это не нравится, - голос владыки Лебедей  был  тревожен,  -  не
могу понять, в чем дело, но