"Нобиля", что ли...
   - Не поздно?
   -  Ты  что,  в  Мунт  только  вчера  приехал?  -  изумился  Сезар.  -
Разумеется, не поздно. Поздно будет только оры через три.
   Они пошли в "Щедрого нобиля", и им несказанно повезло:  там  оказался
Сивый Анн, которого они прозевали летом. Знаменитый менестрель перебирал
струны видавшей виды гитары, собираясь петь. Он,  как  всегда,  заявился
нежданно-негаданно, и новость об этом еще не успела разойтись,  так  что
народу было не то чтобы много и все, похоже, засели в таверне с  вечера.
Друзья, стараясь не привлекать внимания, скользнули в дальний  угол,  но
красавца Сезара и горбуна Тагэре узнали. Поднял глаза и певец, и Сандеру
показалось, что он когда-то уже видел этого человека.  Но  где?  А  бард
взял несколько аккордов и запел. Он не называл имен, и песня эта, то  ли
старая, как мир, то ли, наоборот, только что сложенная, была не об  отце
и не об Эдмоне, и вместе с тем она была о них. Это не было ни плачем, ни
клятвой, ни жалобой, но чем-то иным, что можно  выразить,  лишь  сплетая
Музыку и Слово.
   Александр Тагэре смотрел на Сивого  Анна,  но  видел  не  его.  Перед
глазами всплывали иные  лица.  Отец  вновь  склонялся  с  коня  к  нему,
восьмилетнему,  ветер  развевал  светлые  волосы  Эдмона,  следящего   с
крепостной стены за облаками, чему-то улыбался вечно  нахмуренный  Дени,
весело кричала маленькая Жаклин, а седой Аларик  протягивал  ему  шпагу.
Есть только Свобода, Александр Тагэре. Свобода и честь! А на  небе  ярко
сияли две звезды, голубая и алая...
   Гитара умолкла, и Сандер с трудом понял, на каком он свете.  Впрочем,
в иных мирах побывал не только он. Лица гостей, даже самых пьяных, стали
какими-то просветленными, словно в храме, хотя как раз в храме  подобных
лиц он не видел. Стоп! Вот оно! Утром на него смотрел старый бард! Может
быть, он знал отца и приходил его помянуть? Спросить или не стоит?
   Толстый хозяин принес кувшин вина и  наполнил  два  кубка.  Александр
взял свой и с удивлением взглянул на Сезара.
   - Ты что?
   - Я не пью, - улыбнулся Сезар.
   - Но...
   - "Но" не может быть, Сандер. Я дал слово. Неважно почему, но дал.  А
ты пей. Можно делить с другом беду и радость, но не глупость. Пей,  тебе
обязательно нужно выпить
   Сандер выпил. Вино  было  терпким  и  крепким,  наверное,  трактирщик
добавил в него царки. Александр повернулся к менестрелю,  и  тот  слегка
кивнул ему, словно старому знакомому. Однако  разговора  не  получилось.
Дверь распахнулась, и на пороге возникла высокая фигура в лиловом плаще,
за которой маячило еще несколько. Тускло блеснул металл.
   - Проклятый, - сорвалось с губ Мальвани, и было  отчего.  Представить
себе епископа Иллариона, шляющегося ночью по кабакам,  было  невозможно,
но это был он собственной персоной, и глаза  его  горели  тем  же  почти
сладострастным  огнем,  что   и   утром.   Взгляд   клирика   поочередно
останавливался  на  всех.  Когда  пришла   очередь   Александра,   юноше
показалось, что ему за шиворот швырнули  кусок  льда,  но  он  выдержал.
Епископ и сын Шарло Тагэре смотрели в глаза друг другу  целую  вечность,
потом  Илларион  отвел  взгляд.  На  суровом  лице  отобразилось   некое
непонимание, так наверняка выглядел бы растерявшийся камень. Епископ еще
раз оглядел посетителей таверны, отчего-то пропустив сидевшего на  самом
виду менестреля, резко развернулся и вышел.
   - Тьфу ты, пропасть, - выразил общее мнение здоровенный,  вооруженный
до зубов детина, - такой вино в уксус превратит. И какого Проклятого ему
здесь понадобилось?
   - Может, подружку себе искал?  -  осклабился  рябоватый  гвардеец  со
сломанным клыком, и все с удовольствием захохотали. Сандер плеснул  себе
еще вина, залпом выпил и повернулся к менестрелю, но того уже не было.
 
2882 год от В.И. 
Ночь с 16-го на 17-й день месяца Вепря. 
Эльтова скала. 
 
   - Ты, в конце концов, все же рехнулся, -  гибкий  высокий  человек  в
темном плаще сдерживался из последних сил.
   - От такого слышу, - безмятежно ответил тот, кого  Сандер  знал,  как
Аларика, а Эмзар  называл  Рене,  и  подбросил  в  разгоревшийся  костер
несколько  сучьев  покрупнее.  Оранжевый  отсвет  скрадывал   всегдашнюю
бледность седого бродяги, задумчиво глядевшего в огонь.  Его  собеседник
подвинулся  поближе  и  откинул  капюшон.  Пламя  выхватило  из  темноты
нечеловечески прекрасное лицо с бездонными, слегка раскосыми глазами.
   - И все же ты рисковал.
   - Как и ты, - махнул рукой Рене-Аларик, - но мой риск, в  отличие  от
твоего, себя оправдал. Они напуганы...
   - Ты нарочно выбрал ту ночь?
   - Разумеется, память никуда не денешь. Она невольно чего-то подобного
ждала. Думаю, расценила мою выходку как предупреждение с того  света,  и
не так уж и ошиблась. Хотя...
   - Забудь о своих "хотя", - почти выкрикнул первый и осекся. - Извини.
Просто я за тебя боюсь.
   - Вот уж глупость, так глупость, мне терять нечего.
   - Зато Тарра не может потерять еще и тебя,  да  и  сам  ты  не  шибко
веришь в то, что несешь. Тебе есть что терять, поэтому  ты  до  сих  пор
здесь.
   - Наверное, ты прав, - Рене тронул падавшую на лоб серебристую прядь,
- но в сравнении с тобой мне мало что грозит,  впрочем,  как  и  тебе  в
сравнении с мальчишками, на которых все и держится. Проклятье! Как  мало
от нас зависит!
   - Сейчас, - добавил красавец.
   - Но без "сейчас" не бывает "потом". Я почти  уверен  в  том  что  мы
нашли. Именно поэтому я и рискнул осадить этих вёдьм. Все и так висит на
волоске, пусть хоть с этой стороны  какое-то  время  тихо  будет.  Нужно
тянуть до последнего, вдруг они все же успеют...
 
2882 год от В.И. 
20-й день месяца Сирены. 
Арция. Фло. 
 
   Зима заканчивалась, все было спокойно, по крайней мере внешне.  Рауль
на границу не вернулся, новым наместником Севера стал Морис Реви, но  он
к исполнению своих обязанностей пока не приступал.  Ждал  тепла  или  же
того, что король сам представит его северной знати. Ре  Фло  вернулся  в
родовое имение. В конце месяца  Копьеносца  Сандер  и  Жоффруа  получили
приглашение. Король Королей давал понять, что ссора со старшим братом не
сказалась на его отношении к бывшим воспитанникам, хоть и не надеялся их
увидеть. Жоффруа заколебался, Александр же сразу решил  ехать.  Вряд  ли
это понравилось Филиппу, но тот промолчал: то ли был уверен в брате и не
хотел усугублять ссору, то ли был занят чем-то другим. В последнее время
Филипп  казался  уставшим,  жаловался  на  плохой  сон  и  еще   сильнее
привязался к Элле.
   Братья виделись редко, чем занимался Жоффруа, Сандер не знал, сам  он
все теснее сходился с Сезаром, но  тот  собирался  в  Оргонду  проведать
отца. Он звал с собой, но Александр решил съездить во Фло. Сезару и  так
найдется что обсудить с маршалом, не говоря уж о том, что  приезд  брата
арцийского короля, недавно выдавшего сестру за Марка  Отважного,  станет
при оргондском дворе событием,  а  младший  из  Тагэре  терпеть  не  мог
оказываться в центре внимания. И он ускакал во Фло в  обществе  Жоффруа,
внезапно решившего принять приглашение.
   Снег был рыхлым и темным, а днем небо сияло чистой весенней  синевой.
Было странно и страшно повторять путь,  по  которому  ехали  отец,  дед,
Эдмон... Порой Сандеру  чудилось,  что  они  вот-вот  нагонят  блестящую
кавалькаду, и все изменится,  пойдет  иначе.  Умом  юноша  понимал,  что
ничего  подобного  нет  и  быть  не  может,  но  обуздать  расходившееся
воображение не получалось. С братом они почти не разговаривали, впрочем,
они никогда не ладили. В детстве сильный и рослый  Жоффруа  изводил  его
своими издевками, потом, получив нахлобучку от Дени, перестал  замечать,
а после истории с Муланом  и  "пуделями"  стал  побаиваться.  Сандер  не
пытался сломать разделивший их барьер. Родной по крови, по сути  Жоффруа
был для него чужим, куда более чужим, чем хохмач Луи Трюэль или романтик
Этьен, не говоря уж о Сезаре, а лгать и притворяться Александр Тагэре не
любил. Правду сказать, он предпочел бы ехать один, но тут уж  ничего  не
поделаешь.
   Фло почти не изменилась и вместе с тем изменилась разительно. Все так
же  отливали  то  свинцом,  то  серебром  стены  замка,  шумела  вода  в
стремительной, никогда не замерзающей Гиве, а на башне  развевался  алый
стяг со вставшим на дыбы медведем. Все так же коренастые грабы поднимали
к небесам бесчисленные грачиные гнезда и темно-зеленые шары омелы.
   Александр с трудом сдержал подступившие к глазам слезы.  Фло,  место,
где он вырос, научился не только держать в руке оружие и ездить  верхом,
но и смеяться... Навстречу им выехал младший брат Рауля Гийом Ланжере  в
сопровождении свиты, и это стало первой  неприятностью.  Они  больше  не
были своими, но гостями, знатными сигнорами, братьями короля.
   Сандер  растерялся,  слушая,  как  Жоффруа  отвечает  на   сдержанное
приветствие Гийома, с которым они не раз стояли рядом и на охоте,  и  на
оружейном дворе. Неизвестно, как бы ответил сам Александр,  но  рядом  с
Ланжере был Дени, и все  столичные  выверты  растаяли,  как  сосулька  в
месяце Агнца. Сандер резко послал коня вперед:
   - Дени! Я так рад...
   - Проклятый! И я тоже. Про тебя прямо-таки чудеса рассказывают!
   - Это потому, что  меня  никто  не  принимает  всерьез,  -  засмеялся
Сандер, - вот и получают, а по-настоящему... По-настоящему я  еще  и  не
дрался...
   - Ну и хвала Эрасти, - нахмурился Дени, - колоти "пуделей" и  дальше,
дело хорошее. А настоящей войны я тебе не желаю.
   Александр внимательно вгляделся в лицо  своего  учителя.  Неужели  он
допускает, что между Раулем и Филиппом вспыхнет война?  Да,  ссора,  да,
обида, но война?! А почему бы и нет? Верить  в  такое  не  хотелось,  но
Сандер Тагэре никогда не прятал голову под крыло. Когда-то в один далеко
не прекрасный день он сказал себе: "Ты - калека  и  никогда  не  сможешь
быть таким, как все, и с этим тебе придется жить". Теперь  он  столь  же
ясно осознавал, что струна натянута до предела и  вот-вот  лопнет.  Нет,
Рауль ничего ему не говорил, он был приветлив и спокоен, по  виду  графа
нельзя было предположить, что он возглавит  нобилей  Севера  и  выступит
против короля. Но Александр чувствовал, что кончится именно этим.
   Интересно, понимал ли отец, что, как  бы  он  ни  тянул,  как  бы  ни
сожалел о Пьере, все было  предрешено.  В  Мунте  захватил  власть  клан
Фарбье,  принявшийся  обжирать  собственную  страну,  опираясь  на  мечи
наемников, и Шарль Тагэре был  обречен  на  восстание.  Но  разве  можно
сравнить Филиппа с Фарбье?! Сейчас все иначе. Иначе?  Тогда  почему  он,
Сандер, так расстроился,  увидев,  что  за  книгу  читал  Рауль?  "Полет
Иволги", история королевы Гортензии, свергнувшей  своего  жалкого  мужа,
чьи  фавориты  проигрывали  войны,  обирали  казну,   оскорбляли   самых
уважаемых в Арции людей... Иволга была права, ее до сих пор вспоминают с
любовью, хотя ей пришлось  искупаться  в  крови.  Если  б  не  поддержка
тогдашнего Белого Командора, покинувшего орден и  ставшего  возлюбленным
Гортензии, еще неизвестно, чем бы все закончилось...  А  сегодня  Король
Королей Рауль ре Фло читает о восставшей  королеве,  а  Жоффруа...  Брат
никогда не был близок со своим великим кузеном, а теперь их  не  разлить
водой. Герцог Ларрэн не отходит от Рауля, для которого  родичи  королевы
что деревенские шавки для матерого волка.
   Филипп словно бы задался целью оскорбить и оттолкнуть от себя  старых
друзей. Брат хочет царствовать, пусть в слабой стране, пусть  над  стаей
дешевых лизоблюдов, но царствовать... Этого Сандер не понимал. Если твой
друг и сподвижник опытнее и умнее тебя, радоваться  надо.  Захоти  Рауль
корону, он бы ее и  так  получил  девять  лет  назад.  Как  и  Мальвани,
смешавшие свою кровь с кровью Арроев, когда дочь императора Рене Второго
отдала свое сердце Анри Мальвани, потерявшему ногу в битве при Кантиске.
Ни двадцать лет разницы, ни увечье не заставили  принцессу  отступить...
Мальвани всегда были верны  Арроям,  но  что  они  скажут,  если  нобили
поднимут восстание против Вилльо, а значит, и против Филиппа?
   Брат должен спуститься с  небес  на  землю!  Вилльо  против  ре  Фло,
Мальвани, Гартажей - то же  что  метла  против  волка.  Пусть  полностью
восстановить отношения с Раулем и Анри вряд  ли  получится,  но  осадить
зарвавшихся родственничков и дать деньги на северную  границу  Филипп  в
состоянии. Александр пытался об этом говорить, но король лишь рассмеялся
и сказал, что знает, что он с Эллой как кошка с собакой, но  наушничанья
он от него не ожидал. Неужели брат не понимает,  что  уснул  на  змеиной
поляне? Рауль что-то затевает, и, похоже, Жоффруа с ним в  доле.  А  что
прикажете делать ему?
   Александр отодвинул от себя толстый фолиант. Сквозь золотистые стекла
витражей проникали яркие солнечные  лучи,  в  которых  плясали  пылинки.
Оранжевые отблески плясали по развешанному на стенах старинному оружию и
охотничьим  трофеям.  Когда-то  он  часами  просиживал  здесь,  роясь  в
старинных книгах. Покойный Евтихий всячески поощрял своего подопечного в
столь презираемом многими нобилями занятии, но все  равно  непрочитанных
книг осталось  куда  больше  чем  прочитанных.  Сандер  бездумно  гладил
кожаные переплеты, иногда вынимал книгу, открывал, пробегал глазами пару
строчек и вновь закрывал. Замковый колокол ударил четыре и три четверти.
Надо спускаться в обеденный зал.
   Александр попытался вернуть на  место  "Землеописания  земель  южных,
заселенных людьми  черными  и  страшными,  исполненное  смиренным  рабом
Господа Серафимом из ордена святого Теодора-Странника". Что-то мешало, и
Сандер, сунув руку в отверстие между томами, вытащил какой-то сверток...
Так вот куда  тетушка  Марион  засунула  свои  знаменитые  карты,  из-за
которых несколько раз перерыли весь замок! Сандер с усмешкой смотрел  на
странные картинки, вышедшие, безусловно, из-под рук настоящего мастера.
   Проклятый, что это? На  него  смотрела...  святая  Рената  из  Духова
Замка. Только одета она была в странное  струящееся  платье  и  казалась
счастливой и любящей,  а  рядом  стоял  улыбающийся  молодой  человек  с
красками и кистью. Александр отбросил еще две карты и вновь  остановился
при виде рыцаря на коне... Романа, удержавшего  его,  девятилетнего,  от
прыжка в бездну. Этого не могло быть, но это было, а вот и Аларик! Стоит
у  руля,  ветер  треплет  серебряные  волосы,  а  на  шее   переливаются
удивительные зеленые камни, такие же, как на его мече.  Но  этим  картам
никак не меньше двадцати лет, а седого он встретил прошлым летом, и  тот
не постарел ни  на  год...  А  эта  женщина  в  черном  с  разноцветными
волосами. Какое тревожное лицо! Босые ноги ступают по торчащим из  пепла
лезвиям, вдали какая-то башня.  Кажется,  эта  карта  называется  Долгое
Возвращение... Откуда она вернулась, куда идет, зачем?
   Александр Тагэре никогда не гадал и не загадывал, но на этот раз рука
сама вытащила три карты. Что его ждет завтра? Через  год?  Через  десять
лет? Темные, пустые. Все три...
   - Сандер, вот ты где,  -  Жаклин,  младшая  дочка  Рауля,  вбежала  в
библиотеку, и Сандер торопливо сунул черные прямоугольники в колоду.
   - Ой, что это у тебя?
   - Похоже, я нашел пропажу тети Марион.
   - Верно, - Жаклин взяла карты, - я любила их разглядывать. Они  такие
красивые,  куда  лучше  книжных  миниатюр.  -  Девушка   одну   задругой
выкладывала карты на стол, и Сандеру показалось, что он сходит с ума. Ни
святой Ренаты, ни Романа ни Аларика,  ни  странной  женщины.  Привычные,
хоть и тщательно прорисованные фигурки. Влюбленные, король  Вод,  рьцарь
Утра... Обычные лица и НИ ОДНОЙ ЧЕРНОЙ КАРТЫ.
 
2882 год от В.И. 
20-й день месяца Сирены. 
Фронтера. 
 
   Тахена осталась позади, впереди  лежала  заснеженная  Фронтера.  Пора
было становиться человеком, и Клэр сосредоточился,  воскрешая  в  памяти
давным-давно почившего в должности командора бывшего  аюданта  Рене.  Не
прошло и десятинки, и из заснеженной  пущи  выехал  курносый  белобрысый
юноша, кое-как сидевший  на  заслуженном  пегом  мерине.  Такой  никаким
разбойникам не нужен. Ну, тащится  хлопец  куда-то  по  своим  делам,  и
Проклятый с ним. Ни от него, ни от коняги толку никакого!  Другое  дело,
что невзрачная клячонка за ору легко  покрывает  полторы,  если  не  две
весы, но этого-то фронтерцам знать не обязательно. В это время года и  в
этих местах путники - редкость, а вот дальше к югу придется  соразмерять
бег Коралла с надетой на них обоих маской. Раньше о таких мелочах  думал
Роман, теперь же Клэру придется доказывать, что семьсот лет  скитаний  в
обществе разведчика не прошли даром, и он, Клэр, в состоянии  сделать  в
одиночку то, что они с Нэо делали вдвоем.
   Рыцарь Осени улыбался,  когда  покидал  Варху,  оставляя  Рамиэрля  с
больным родичем. Зачем к чужой боли прибавлять лишнее  беспокойство?  Он
заверил Эмзара и Рамиэрля, что справится. Да ничего необычного в поездке
и нет. Обычный поход на поиски неизвестно чего через Арцию  и  Ифрану  в
Эр-Гидал и обратно через Эльту и Биллану. Каждый год они  объезжают  то,
что некогда  называлось  Благодатными  землями,  в  поисках  ответов  на
заданные в древних пророчествах загадки, ищут признаки  грядущих  бед  и
надеются,  что  и  на  этот  раз  пронесет.  Двенадцать  лет  назад  Нэо
показалось, что начинается... К счастью, он ошибся. Герцог Тагэре погиб,
так и не получив корону, и до сих пор  неведомо,  кому  предстоит  стать
Последним из Королей. Когда Роман некоторое время назад побывал в Мунте,
там зрела новая склока, но главное не это. Главное - странная, ни на что
не похожая и все усиливающаяся сила, изливающаяся из храма Триединого, и
его непостижимый настоятель. Ни ему, ни Нэо так и не удалось понять, что
за этим стоит, а значит, придется пробовать еще и еще. Рамиэрль  рискнул
не только войти в храм, но и пустить в ход магию, и Илларион смог пройти
по его следу, правда, ровно столько, сколько разведчик ему позволил,  но
теперь даже хорошо, что в Мунт придет другой. Хотя вновь оказаться  пред
алтарем Триединого ему смертельно не хочется,  и  он  не  может  понять,
почему, так же как Эмзар, не в силах разгадать болезнь Норгэреля.
   Не только Лебеди, но и Роман в своих странствиях никогда не слышал  о
подобном. Вроде нет никаких причин, но странные, взявшиеся ниоткуда раны
на  лбу,  груди,  ладонях  Норгэреля  кровоточат  все   сильнее.   Когда
разведчики вернулись в Варху, была середина зимы,  тогда  Норгэрель  еще
ходил. Дурачок прятал  израненные  руки  в  перчатках,  стесняясь  своей
болезни и не желая расстраивать других, но  в  первый  день  месяца  Ивы
<Эльфийское  название  месяца  Сирены.>  его  нашли   без   сознания   в
собственной постели. На руках и шее проступили полосы, похожие на  следы
от ремней, перчатки промокли  от  крови,  на  лбу  и  груди  кровоточили
ссадины. Эмзару с Романом не сразу удалось привести больного в  чувство.
Норгэрель ничего не понимал, а память  его  была  переполнена  смутными,
ускользающими отрывками, которые никому ничего не говорили.
   Ни Роман, рискнувший объединить свое сознание с  сознанием  больного,
ни Эмзар, с  которым  разведчик  поделился  уже  своими  воспоминаниями,
никогда  не  видели  ни  благообразного  старца  с  голубыми  глазами  и
осуждающе поджатыми губами, ни яркого  мозаичного  потолка,  украшенного
изображениями сплетающихся спиралей, ни  огромных  пчел,  ни  сверкающей
сферы, в которой буйствовал радужный вихрь, круживший огненные  зерна...
Вот и все, что удалось выловить Роману в горячих волнах боли и отчаянья.
Придя в себя, Норгэрель бросился извиняться за причиненное беспокойство,
и это было самым страшным.
   Два сильнейших мага Тарры стояли у постели родича и не  могли  ничего
сделать. Плохо, когда на смену разуму приходит глупая  надежда  и  ты  в
поисках выхода начинаешь биться, как птица  в  сетях,  с  каждым  рывком
запуты