оберегать.  Регент
был бледен, как болотный туман, побелели даже обычно  яркие  губы.  Руки
тарского господаря тряслись,  а  глаза  были  устремлены  на  Всадников.
Неожиданно Годой хлестнул своего коня и помчался вперед галопом,  словно
за ним по пятам гнались твари из преисподней.  Никакой  пеший,  будь  он
трижды гоблином, не может состязаться с конем в подобной скачке, поэтому
за Годоем последовало  лишь  несколько  приближенных  нобилей.  Уррик  с
удивлением переглянулся со своими товарищами - такое поведение для вождя
было  в  высшей  степени  неприличным.  Епископ  Таисий,  неизменный   и
ненавистный спутник регента, видимо, растерялся. Войско  остановилось  в
ожидании  хоть   какого-то   приказа.   Люди   и   гоблины   полушепотом
переговаривались, и Уррик, как и все его соплеменники  обладавший  почти
звериным слухом, услышал, что высокий тарскиец в плаще "Алого" обронил:
   - Неужто лицо увидал? Дурная примета!
   -  А  то  как  же,  -  откликнулся  темноволосый   крепыш,   который,
воспользовавшись остановкой, достал фляжку  и  отпил  из  нее  несколько
глотков,  после  чего,  сделав  над  собой   видимое   усилие,   передал
собеседнику:
   -  Он  этих  всадников  завсегда  боялся.  Отворачивался,   как   тут
оказывался, да нешто от них отвориться. Это они решают, а не мы...
   - Хорошее пойло, - вынес вердикт собеседник коренастого, - только  не
стоит его пить днем да еще в дороге - развезет...
   - Но по чуть-чуть-то можно...
   Дальше Уррик  не  слушал,  пораженный  известием,  что  Годой  боится
Всадников. Боится тех, кому должен служить и поклоняться. Молодой гоблин
никогда раньше не задумывался о том, что  делает  регент,  полагаясь  на
суждение старейшин и Белых  Жрецов.  Для  саморазоблачений  и  угрызений
совести воину хватало его отношений с Иланой и Шандером, которого Уррик,
невзирая на то что они были врагами, уважал и, что  греха  таить,  почти
любил. То же, что было задумано вождями, не обсуждалось  и  не  вызывало
сомнений - Созидатели должны вернуться!
   Но почему, в таком случае, Годой боится Всадников? Почему  таскает  с
собой  омерзительного  клирика,  который  смотрит  на  всех   безумными,
ненавидящими глазами? Почему  никто  из  Белых  Жрецов  не  участвует  в
походе? Конечно, они готовят удар через Гану, но хоть кто-то, сведущий в
магии, должен сопровождать войско! Годой не такой уж сильный маг, как же
он решился на схватку  с  Рене  Арроем,  каким-то  образом  уничтожившим
самого Бо?
   Уррик не нашел ответа ни на один из этих вопросов, а потому  вернулся
к одолевавшим его последнее время мыслям о том,  что  же  все-таки  есть
Добро, а что Зло.
   На первый взгляд все  казалось  ясным.  Зло  было  тем,  что  некогда
явилось в  Подзвездное,  уничтожило  Истинных  Созидателей  во  главе  с
великим Оммом, вытеснило  гоблинов  в  горы  и  утвердило  свою  власть,
опиравшуюся  на  богомерзких  эльфов  и   предателей-людей.   Все,   что
сопротивлялось этому, было Добром. Но считать добром тарского  господаря
Уррик не мог при всем своем желании. Так же, как  и  ненавидеть  Романа,
Шандера и... Рене. Он, конечно, ни разу не видел властелина  Эланда,  но
его  любил  Шандер,  да  и  Ланка  упоминала  о  нем  не  иначе,  чем  с
восхищением. Неужели нельзя  было  поговорить  с  герцогом,  открыв  ему
истину, которую тот не мог знать, и сделать его своим союзником? Рене  -
в отличие от Годоя справедливый правитель  и  великий  воин,  именно  ОН
должен возглавлять правое дело.
   Конечно, дело Уррика повиноваться тем, кто выше и  мудрее,  но  зачем
отказываться от союза с тем, кто может понять величие и благородство  их
цели, и заключать договор с существами лживыми и презренными?!
   Кодекс чести, который Уррик всосал с молоком матери, гласил, что цель
не должна оправдывать средства, что союз с трусом  и  предателем  падает
позором на твою голову, а с врагом надлежит поступать честно и  открыто.
Все это вступало в противоречие с тем, что Уррик видел в  Таяне,  и  это
толкало его на  измену  Годою,  ведь  если  бы  он  повиновался  регенту
беспрекословно, то предал  бы  собственную  совесть,  что  было  бы  еще
мучительней. И на  этот  раз,  отсылая  в  канун  выступления  последних
голубей, Уррик был убежден, что поступает правильно и справедливо.  Рене
Аррой должен знать, когда и откуда на него нападут. Тогда он, Уррик  пад
Рокэ, сможет с чистой совестью сражаться и, если надо, умереть за святое
дело. Но только если враг будет предупрежден и готов к встрече. Если это
будет честный, пусть и неравный бой, а не предательский  удар  в  спину,
который запятнает победу и честь всех, кто в ней будет участвовать.
   Посылая голубей, гоблин всякий раз боролся с искушением раскрыть свое
имя и попытаться раскрыть Аррою глаза на происходящее, но здравый  смысл
пока брал верх. И дело было не в том, что его ожидала мучительная  казнь
за предательство, а в том, что Рене мог ему не поверить и к тому же  это
грозило Илане. То, что, попади его письма  в  руки  регента  или  Белых,
обвинение частично пало бы и на приблизившую его к  себе  жену  регента.
Разумеется, Уррику и в голову не приходило, что  Рене  Аррой  был  почти
уверен в том, что предупреждает его Ланка.

2229 год от В. И. 15-й - 21-й день месяца Агнца.
Белый Мост

   Белый Мост заняли в пятнадцатый день месяца Агнца. Сельчане не успели
ничего понять. По Старой  Таянской  дороге,  не  останавливаясь,  прошла
чудовищная армия, на которую и посмотреть-то  как  следует  не  удалось,
потому что следовавшие впереди всадники в серых  и  алых  плащах  быстро
разогнали любопытствующих по домам и разрешили  выходить,  только  когда
последний обоз скрылся  за  поворотом.  Больше  не  происходило  ничего.
Разумеется, в "Белой Мальве" мужчины  до  утра  обсуждали,  что  бы  это
значило, но страха не было. Не было его и тогда,  когда  несколько  дней
спустя в Белый Мост заявился осанистый  господин  в  сопровождении  пяти
десятков воинов. Сельчанам велели собраться  на  площади  у  иглеция,  и
приезжий с коронного Помоста <Коронный помост -  специальное  возвышение
на  главной  площади  населенного  пункта,   служащее   для   проведения
официальных публичных церемоний> осчастливил их  известием,  что  отныне
Белый Мост, как и вся Фронтера,  переходит  под  руку  регента  Таяны  и
господаря Тарски Михая Годоя,  каковой  будет  защищать  жителей  Белого
Моста от всех бед, село же должно исправно платить причитающиеся  налоги
и  поставлять  новобранцев  в  армию   Таяны,   буде   возникнет   такая
необходимость, а также работников для  починки  дорог  и  мостов.  Войту
Рыгору была вручена большая очень красивая грамота со множеством печатей
и гербов и нагрудный знак, свидетельствующий о том,  что  он  отныне  не
просто выбранный сельчанами войт, но человек на службе регента.  За  сим
тарскиец уехал, даже не подойдя к накрытому в "Белой Мальве"  столу,  за
которым тут же - не пропадать же добру - собрались сельчане.
   Нельзя сказать, что переход под руку  Годоя,  про  которого  говорили
много, но ничего хорошего, радовал, но жить вроде бы было  можно  и  при
нем. Налог был не так уж и  велик,  даже  меньше,  чем  платили  раньше.
Конечно, жаль было отдавать в чужое войско  парней,  но  это  когда  еще
будет, глядишь, война к тому времени закончится, а какой король  захочет
кормить лишних дармоедов, глядишь, беломостцы и не понадобятся.  Короче,
все было не так уж плохо, и  сельчане  с  жаром  принялись  за  весенние
работы.

2229 год от В. И. Утро 24-го дня месяца Агнца.
Село Лошадки. Нижняя Арция

   Луи приподнялся на локте и  с  интересом  посмотрел  на  свернувшуюся
калачиком пейзаночку. Похоже, он был прав, когда выбрал вчера именно ее,
хотя та, рыженькая, зеленоглазая, была тоже очень ничего...  Надо  будет
как-нибудь сюда вернуться. Интересно все-таки, кого все же  зовут  Сана,
эту или ту?
   Девушка сладко спала, и  Луи  раздумал  ее  будить  -  его  вчерашняя
подружка оказалась в определенном смысле чудо как хороша;  проснись  она
сейчас, они никак не успеют выехать вовремя, а после рассвета охота - не
охота, а так, забава для толстых негоциантов. Луи ловко собрал сорванную
впопыхах одежду и совсем было собрался соскользнуть с сеновала,  но  его
осенила мысль, показавшаяся удачной. Арциец мстительно улыбнулся  самому
себе и, порывшись в объемистом кошельке, вытащил тяжелое кольцо, которое
и надел на руку девчонке - так  Митте,  Проклятый  ее  побери,  и  надо.
Камень, на который она положила глаз, достался смазливой поселянке,  вот
она разозлилась бы. Жаль, чертова кукла не узнает, какую шутку он с  ней
сыграл. Луи подавил смешок - еще разбудишь эту курочку, свои же засмеют,
что припозднился, - и спрыгнул вниз.
   Ночь была звездной и прохладной, но племянник императора  Базилека  в
отличие  от  большинства  ныне  здравствующих  родственничков  привык  к
походной жизни, и предутренний ветерок его приятно возбуждал,  напоминая
о грядущих охотничьих радостях. Проклятье! Он намерен  веселиться  назло
этому протухшему судаку Бернару и своей дуре-кузине!!! В  конце  концов,
на Арции свет клином не сошелся, а корона ему, что б там ни лепетала эта
сучка Митта, нужна не больше, чем кардинальский посох.  В  жизни  и  без
этого много хорошего. Если б только  за  ним  не  таскался  этот  старый
зануда  Матей,  поклявшийся  собственноручно  связать   проштрафившегося
принца и привезти в Мунт, чуть  тот  вознамерится  покинуть  окрестности
Старой Месы. Ну да ничего!!! Рано или поздно старому  перечнику  надоест
таскаться за ним по охотам и пирушкам, и тогда прости-прощай,  Арция!  В
мире много куда более веселых мест, чем этот дохлый Мунт,  а  он  молод,
силен и желает радоваться жизни.
   Луи, легко поигрывая мускулами,  вытащил  из  аккуратного  колодца  с
резным, украшенным фигурками журавлей навесом бадью с ледяной водой и  с
наслаждением опрокинул себе на голову. Стало  холодно  и  очень  весело.
По-волчьи отряхнувшись, принц распахнул ногой дверь в дом, где  ночевали
его другари <Другари -  свита  молодого  знатного  сигнора,  чаще  всего
вторые и третьи сыновья владетельных нобилей>, и  жизнерадостно  проорал
бездельникам, чтоб они вставали, еще раз доказав, что, какой  бы  бурной
ни была ночь, он, Луи че  Лагг,  все  равно  встанет  раньше  всех  и  с
наслаждением проведет весь день в седле.
   В доме раздалось недовольное  ворчание  и  кряхтенье  людей,  которым
помешали досмотреть предутренний сон, но сигуранты  <Сигурант  -  личный
охранник знатного сигнора>  и  другари  протестовали  недолго.  Те,  кто
связался с полоумным арцийским принцем и согласился разделить с ним  его
полуизгнание-полуарест, понимали, на что шли. Луи был  не  из  тех,  кто
будет сидеть в Старой Месе и замаливать грехи, он  постарается  наделать
кучу новых.
   Небо только  еще  начинало  светлеть,  когда  два  десятка  всадников
покидали гостеприимную деревушку. К  вящему  неудовольствию  Луи  и  его
приближенных, у околицы к ним присоединился  немалый  отряд  вооруженных
всадников  под  командованием  неразговорчивого  лысого  крепыша.  Принц
скрипнул зубами, но смолчал, только послал своего чалого вперед. В конце
концов, он императорской крови и  имеет  право  ехать  впереди,  а  этот
невозможный Матей - как только отец его  терпел  -  пусть  глотает  пыль
из-под копыт чужих лошадей. Хотя какая  пыль  по  такой  росе?  Принц  в
глубине души был человеком справедливым и признавал за его  добровольным
сторожем тьму достоинств.  Матей  был  неутомим,  смел  и  верен  раз  и
навсегда  принесенной  присяге.  Впрочем,  за  последнее  его   качество
изгнанник готов был убить старика. Другой на его месте давно бы позволил
молодежи развлекаться, как ей угодно, а сам бы  сидел  себе  в  городке,
попивая местное - очень неплохое - вино, да бросал бы кости и  вспоминал
минувшие деньки с такими же ветеранами. Так  ведь  нет!  Старый  волчара
таскался за ними, как хвост за собакой!
   Принц невольно расхохотался от пришедшего ему в  голову  поэтического
образа, а затем еще раз,  когда  представил,  как  он  вставляет  его  в
мадригал об этой сучке кузине. В конце концов, в том,  что  он  оказался
выслан в эту богом забытую дыру, виновата была именно  Митта,  и  нечего
было ей корчить из себя оскорбленную  невинность.  Невинность  с  ней  и
рядом не ночевала. Она  всегда  была  блудливой  и  жадной,  хоть  и  до
невозможности красивой. Даже не просто красивой.  Горело  в  ней  что-то
такое, мимо чего не мог пройти ни один  мужчина.  Как  замерзший  путник
мимо таверны. Ха! Именно Митта затащила его в постель, а потом, когда их
застукали, подняла вопли, как циалианка какая-нибудь...
   Впрочем, похоже, что на  сей  раз  она  тоже  нарвалась.  Бернар  был
намерен терпеть эту драную кошку в Мунте не больше, чем  самого  Луи.  И
все равно это было мерзко. Вот уже  пятый  месяц,  как  он  каждое  утро
клянется никогда не вспоминать об этом позоре, и все  равно  вспоминает.
Ни  вино,  ни  женщины,  которые  в  Нижней  Арции,   надо   отдать   им
справедливость, и хорошенькие, и податливые, ни столь любимая  им  охота
не позволяют забыть о нанесенном оскорблении. Его, любимца всего  Мунта,
вышвырнули из столицы, как напаскудившего щенка,  да  еще  навязали  ему
целую ораву стражников. А Матей сам вызвался его  караулить,  чтобы  он,
видите ли, еще больше не опозорил фамилию. Бред какой! Принц  дал  шпоры
коню. Тот обиженно заржал - не привык к  подобному  обращению,  да  и  в
шпорах-то не нуждался. Хозяину было бы достаточно чуть тронуть  поводья,
и Атэв понесся бы вперед как птица. Бедный жеребец был  не  в  состоянии
понять, за что ему такое невезение, но честно прыгнул вперед  и  галопом
помчался по полю.

2229 год от В. И. 24-й день месяца Агнца.
Западные Ларги

   Горы хороши тем, что их видно издали, ямы ведут себя скромнее, но  от
этого никто удовольствия не получает. Во всяком случае, Рамиэрль,  бодро
шагавший на восток по  ровной,  как  стол,  степи,  однообразие  которой
нарушили лишь небольшая речушка и несколько то ли рощиц, то ли небольших
лесов, окружавших степные источники, невольно вздрогнул,  оказавшись  на
краю  обрыва,  тянувшегося  вниз  на  много   десятков   локтей.   Внизу
переливалась яркими красками лесная чащоба.  Оранжевая,  алая,  бурая  и
золотая листва завораживала и пугала, так как нет ничего более жестокого
и неуместного, как напоминающий об обреченности  всего  сущего  островок
осени посреди весны.
   Рамиэрль лег на живот и свесился вниз. Гладкие черные стены  блестели
на солнце, словно были отполированы искуснейшими  гранильщиками.  Бездна
тянулась в обе стороны до самого горизонта, обойти ее не  представлялось
никакой возможности, да Рамиэрль и не собирался этого делать.  Он  знал,
что почти пришел, и, глядя вниз, на  разноцветные  вершины,  прикидывал,
как спуститься.
   В том, что выход есть, эльф не сомневался, так же как и  в  том,  что
многие годы, если не века, никто не  нарушал  покоя  этого  леса.  Уанна
здесь не было. Примере тоже. Рамиэрлю было некогда гадать, почему они не
дошли - сбились ли с пути, вернулись ли, отвлеклись на что-то  иное  или
же с ними что-то случилось. В конце  концов,  его  целью  было  отыскать
Проклятого, и он был близок к этому. В сравнении с той дорогой,  которая
осталась позади, это -  сущие  пустяки:  базальтовая  стена  и  то,  что
прячется под пологом пламенеющей листвы. Роман посмотрел на свое кольцо,
в черно-фиолетовой глубине которого уже давно появилась живая,  дрожащая
искра. Он не сомневался, что именно кольцо привело его сюда. Эльф ощущал
магию этих мест - медленную, как бы спящую, но необычайно  сильную.  Что
ж, так оно, видимо, и должно быть в месте Древней Силы.
   Либр еще раз посмотрел вниз. Высоковато, конечно, никакой веревки  не
хватит. Летать он не умеет, хоть и принадлежит к Дому  Лебедя.  За  свою
долгую жизнь Рамиэрль так и не удосужился узнать,  чем  был  обязан  его
клан такому названию, но уж точно не тому, что его предки были в родстве
с птицами. Спуститься-то он, конечно, спустится,  но  вот  выбраться  из
этой ловушки без посторонней помощи, если не  удастся  отыскать  Эрасти,
будет тяжко. Ладно, чего думать, надо действовать, а  там  как  повезет.
Бард разобрал свои немногочисленные пожитки и отобрал то, что  нужно,  -
длинный и прочный кусок бечевки и два  одинаковых  кинжала.  Без  магии,
хоть и простенькой, тут не обойтись.

2229 год от В. И. Вечер 24-го дня месяца Агнца.
Нижняя Арция

   Охота не задалась. Птицы на знаменитых Теплых Озерах было  много,  но
не для таких охотников, как принц Луи Арцийский и его другари. Ни  серых
горных лебедей, обычно отдыхающих здесь во время весеннего перелета,  ни
королевских цапель, ни  знаменитых  своей  верткостью  (сбить  его  влет
почетно для любого охотника) куликов-чернокрылок и  близко  не  было,  а
бить рыжих уток, плескавшихся в воде  и  не  пожелавших  взлетать,  даже
когда в них с берега полетели палки и комья земли, но медленно  и  нагло
отплывших к середине озера, было позорно. Стрелять по сидящим  птицам  -
это не для нобилей. Были еще,  конечно,  дикие  гуси,  которые,  потеряв
десяток-другой своих товарищей, уразумели, что в этом  месте  становится
опасно, и дружно устремились на северо-восток. Не ахти какая добыча,  но
сбитых птиц вполне хватало для того, чтобы накормить две дюжины  молодых
и голодных людей, которым все равно больше нечего делать.
   Матей и его бренчащие железом вояки в тростники  не  полезли,  и  Луи
решил отдохнуть от их общества,  а  посему  отыскал  сравнительно  сухой
полуостров, глубоко вдававшийся в одно из озер, на котором и провел весь
день, весело  подтрунивая  над  своими  приятелями.  Хорошее  настроение
вернулось к принцу вскоре после полудня, когда  он  победил  в  шутливом
поединке третьего по счету  сигуранта.  В  конечном  счете,  жизнь  была
прекрасна, даже несмотря на наличие такой гадости, как Бернар, Митта или
Матей. А поскольку настроение вожака очень быстро передается всей  стае,
то к вечеру из леса вывалилась очень даже веселая компания, которую  вид
невозмутимо сидящих в седлах стражников не мог вывести из  себя,  скорее
наоборот. День выдался солнечный, и Луи с восторгом подумал, что вот так
неподвижно просидеть десять ор  кряду  в  нагретых  железных  горшках  -
достаточно хорошее наказание за назойливость.
   Матей ничего  не  сказал,  его  люди  молча  заняли  место  в  хвосте
кавалькады и двинулись к тракту. По дороге Луи пытался решить  чего  ему
меньше не хочется - вернуться в Старую  Месу  и  поплясать  на  гулянке,
которую местный эркард по недоразумению называет балом, или же  провести
еще одну ночь в Лошадках с этой  самой  Саной  или  не  Саной.  В  конце
концов, желание узнать, как зовут девчонку, которой он  подарил  кольцо,
предназначавшееся Митте,  победило,  и  принц  решительно  направился  к
Лошадкам.
   Отдохнувшие кони шли  легкой  рысью.  Поднявшийся  к  вечеру  ветерок
приятно освежал, трава была зеленой, небо синим, а жизнь вполне сносной.
Темно-серая тучка на горизонте поначалу Луи не заинтересовала. Ну,  туча
и туча, летит себе куда-то, и пусть ее. Больше облаков на небе не  было,
и арциец с полным основанием  решил,  что  дождя  ждать  не  приходится.
Однако вскоре стало видно, что туча,  упрямо  висящая  на  одном  месте,
распалась на отдельные столбы и что находится она как раз там, где лежат
Лошадки. Чалый Атэв  недовольно  потянул  ноздрями  воздух  и  тревожно,
коротко  заржал.  Слегка  встревоженный  Луи   сосредоточился,   и   ему
показалось, что он чувствует едва уловимый  запах  дыма.  Принц  натянул
поводья. Что-то в происходящем казалось странным. По всему выходило, что
в Лошадках пожар, но  не  могла  же  средь  белого  дня  запылать  целая
деревня. Луи резко обернулся к ехавшему сзади курносому сигуранту:
   "Жани, крикни сюда этого зануду. Он мне нужен".
   Матей появ