о  не
ненавидела, даже Дафну. Сейчас  ее  переполняла  ненависть  к  тем,  кто
разлучил ее с Александром. Ко всем, хотя во всем виновата она сама.  Она
не послушалась Миранду и настояла на отъезде. Останься она  в  Малве  до
осени, все было бы иначе...
   Молодая женщина  вздохнула  и  позволила  служанкам  заняться  своими
косами. Увязавшаяся с молодыми графиня Бэррот настаивала, чтобы жена  ее
распрекрасного Артура всегда  была  нарядной,  и  приставленная  к  Даро
остроносая камеристка исполняла указания свекрови с величайшим  тщанием.
Даро было все равно, но время, которое занимал туалет, принадлежало лишь
ей. Она могла молчать и думать о своем,  пока  проворные  жилистые  руки
Розины колдовали над ее волосами. Все утверждали, что  Даро  еще  больше
похорошела, может, и так. Бледность ей шла, хотя  они  не  видели  ее  в
Малве с Александром. Тогда она и впрямь была красивой, потому что любила
и была счастлива.
   - Милая, - свекровь подкралась, как кошка,  -  я  к  тебе  с  хорошей
новостью, такой хорошей, что  не  стала  ждать,  когда  ты  выйдешь.  Ты
немедленно должна написать Жаклин ре Фло, вернее, Жаклин ре Эстре... Да,
да, монсигнор женился на  дочери  Короля  Королей,  это  такая  красивая
история.
   - Как женился? - дрогнувшим голосом переспросила Даро, но Гертруда не
отличалась наблюдательностью.
   - Я получила письмо  от  графа  Антуана  (так  толстуха  предпочитала
называть своего приторного супруга), пока Розина заканчивает, я тебе его
прочитаю, а потом мы вместе подумаем над  ответом  и  подарками.  Бедная
Жаклин, она такая невзрачная, но для них обоих этот брак - удача во всех
отношениях. Ну, слушай...
   "Эта осень оказалась на редкость  обильной  на  хорошие  новости.  Не
успели мы проводить наших голубков, как их примеру последовал  монсигнор
Эстре, до недавнего времени успешно избегавший уз  брака.  Сказать,  что
его женитьба всех удивила, значит ничего не сказать. Королева  и  Ларрэн
рвут и мечут, но  Его  Величество,  похоже,  искренне  рад  и  поздравил
молодых с присущим ему размахом, увидев в этом возможность отблагодарить
брата за одержанные им победы и присоединение Набота и Лидды. Я  мог  бы
предложить тебе, дражайшая Гертруда, угадать имя невесты, но это было бы
бесчестно с моей стороны, так как бедняжка исчезла полтора года назад, и
лично я почитал ее мертвой. Речь идет о Жаклин ре Фло, или, если угодно,
Жаклин Лумэн. Где она скрывалась или же ее прятали, никому не  известно,
но в одно прекрасное  утро  герцог  представил  ее  ко  двору  как  свою
супругу.
   Их венчание было тайным и скоропалительным, но оспорить  его  нельзя,
так как свершил  таинство  сам  кардинал.  Новобрачная  выглядит  ужасно
бледной и худой, но наши дамы полагают, что воздух Эстре  пойдет  ей  на
пользу. Трудно сказать, чем руководствовался Александр  Тагэре,  выбирая
невесту, но все сходятся на том, что он отхватил лакомый кусок. Жаклин -
одна  из  самых  богатых  наследниц  Арции,  к  тому  же  многие  нобили
продолжают чтить ее отца, так что ее союз с братом короля укрепляет  мир
и, между нами, еще больше поднимает Эстре в чужих глазах.
   Разумеется, столица полна слухов о том, как герцог нашел и спас  свою
суженую, не берусь судить об их правдивости, но история,  без  сомнения,
весьма загадочная, а правду, как мне кажется, знают  лишь  четверо.  Сам
Александр, Жаклин, Евгений и брат нашей  дорогой  невестки,  принимавший
участие в этом приключении и бывший другом жениха. Думаю,  нужно,  чтобы
наши молодые..."
   Письмо  было  длинным,  а  потом  сигнора  Бэррот   делилась   своими
собственными соображениями о Жаклин, Александре  и  Короле  Королей,  но
Даро не слушала, хотя и кивала в нужных местах. А перед  глазами  у  нее
стоял Сандер с другой женщиной.  Она  прекрасно  помнила  эту  Жаклин  -
худую, нескладную, длиннолицую, похожую на испуганного  жеребенка.  Рито
из жалости сделал ее Звездой Турнира, а Сандер своей женой. Из жалости и
от отчаянья, потому что влюбиться в такую нельзя. Теперь эта  некрасивая
девушка заняла место Даро, если не в сердце, то в постели человека,  без
которого для Молодой женщины не было ни звезд, ни солнца, ни цветов.
   Гертруда прервала свой  бесконечный  монолог  и  критически  оглядела
невестку.
   -  К  этому  платью  нужно  надеть  берилловую  диадему.  Ты   будешь
ослепительна. Знаешь, я почти рада, что вы с Артуром  не  присутствовали
на свадьбе.  Вы,  дети  мои,  слишком  красивая  пара,  а  Жаклин  такая
серенькая, а монсигнор... Нет, в нем безусловно, есть и благородство,  и
сила, у него очень хорошее лицо. Про глаза я не говорю,  в  них  утонуть
можно, но все же Ты, как женщина, должна меня понять.
   Но Даро  не  понимала,  вернее,  понимала  совсем  другое.  Картинная
красота Артура ее не трогала, а Александр... Она знала и помнила  каждую
черточку его лица, а теперь он связан с другой на горе  и  радость.  Так
же, как и она.
   Ночью, когда все письма были написаны, подарки  выбраны,  а  уставший
Артур уснул с чувством выполненного супружеского долга,  Даро  выбралась
из огромной постели и, кое-как одевшись, вышла на балкон. Для Кер-Эрасти
было холодно, даже  очень,  но  в  Мальвани  она  привыкла  к  настоящим
морозам, так  что  мягкая  мирийская  зима  казалась  ей  почти  осенью.
Какое-то время виконтесса Барре бездумно глядела в звездное  небо,  пока
память не вернула молодую женщину в самый страшный день ее жизни.
   Дариоло словно бы вновь торопливо накинула темный плащ с капюшоном  и
выскользнула из особняка Мальвани.  Ноги  сами  привели  ее  в  какой-то
переулок, где стояла карета с  занавешенными  окнами,  откуда  выглянула
белокурая девушка и помахала ей рукой. Даро молча села в карету,  лошади
тронулись. Ей не было страшно, она  действовала  словно  во  сне.  После
родов, когда у нее нестерпимо болела туго перевязанная грудь, ей  давали
настойку розовой амаполы, боль отступала, а она вроде бы и понимала, что
происходит, но ей было все равно, где она, что с  ней,  кто  рядом.  Она
равнодушно делала, о чем ее просили, а потом засыпала и просыпалась.  На
этот раз она проснулась слишком поздно.
   Дороги, по которой  ее  везли,  Дариоло  не  видела,  а  ее  спутница
молчала. Она была совсем юной и очень красивой, но ее портило  надменное
равнодушие. Красавица немного напоминала королеву,  наверное,  такой  та
была в юности до встречи с Филиппом. Карета остановилась,  они  вышли  и
сразу же юркнули  в  открывшуюся  дверь.  Спутница  куда-то  исчезла,  и
Дариоло осталась одна в комнате без окон, обтянутой  светлым  шелком.  И
вот тут-то ей и стало страшно. Она метнулась назад, но дверь исчезла.
   Мирийка в ужасе обежала помещение по  кругу,  ничего!  Только  стены.
Наверное, тут было очень красиво,  но  Даро  скорей  бы  согласилась  на
темный  чердак  с  призраком  кровавого  Педро,  чем  на  эту   роскошно
обставленную комнату, освещенную десятками белых  свечей.  Здесь  пугало
все, но самым страшным  была  большая  грязно-белая  собака  со  слепыми
глазами, лежавшая у  пустого  кресла,  стоявшего  между  двумя  высокими
подсвечниками...
   Даро не смела ничего коснуться, ей было холодно,  словно  ее  выгнали
нагишом на мороз. Страх и холод затопил  и  все  ее  существо,  вытеснив
последние обрывки мыслей. Она не заметила, откуда  появилась  женщина  в
белом покрывале.
   Циалианская сестра  ничем  не  напоминала  Дафну.  Та  была  плотная,
плоская,  неопрятная,  с  рыбьим  лицом  и  блеклыми  круглыми  глазами,
вошедшая же была красавицей. Даже  монашеский  балаxон  на  ней  казался
бальным платьем, но от этого стало еще страшнее. Бланкиссима  опустилась
в кресло, опустив точеную руку на голову собаки, закатившей от  восторга
глаза, и задумчиво посмотрела на пленницу.
   - Так вот ты какая, Дариоло из рода Кэрна. Но ты не будешь  королевой
Арции, Дариоло, не надейся.
   Она могла бы возразить, что никогда  этого  и  не  хотела,  но  слова
прилипли к гортани. Она вообще не могла двигаться, пригвожденная к месту
ленивым взглядом прекрасных глаз.
   -  Хороша,  но  глупа  и  слаба  при  всей  своей  силе,  -  заметила
незнакомка. - Это то, что нужно. Дафна вырастила тебя именно такой,  как
следовало. Она  была  умна,  но  допустила  ошибку...  Можно  ненавидеть
мужчин, но нельзя их сбрасывать со счетов, особенно если у них  пылающее
сердце. Ты ведь любишь своего брата, Дариоло Кэрна? Тебе бы не хотелось,
чтобы он умер или ослеп? А кого ты любишь еще? Если любишь? Говори!
   Так чувствует себя птица,  взглянувшая  в  глаза  змеи.  Спасительные
крылья становятся ненужными, ужас затягивает, не  позволяет  не  то  что
вырваться и улететь, даже шевельнуться.
   - Кого ты любишь, Дариоло Кэрна?
   Даро молчала. Змея может убить, это так, но превратить птицу в  крысу
она не властна. Молодая женщина видела другие глаза  -  большие,  серые,
полные тепла и нежности. Она не предаст своего герцога, что бы с ней  ни
делали! Не предаст! Его имени ОНА не узнает. Никогда. Пусть  любые  муки
при жизни, пусть преисподняя, но она не скажет! НЕ СКАЖЕТ! НЕТ!
   - А ты и вправду  сильна,  когда  забываешь  о  страхе,  -  задумчиво
произнесла бланкиссима. - В последний раз спрашиваю. Кто он?
   Дариоло  Кэрна  не  ответила,   и   на   нее   обрушилась   страшная,
всесокрушающая сила. Перед глазами стояло  искаженное  гневом  лицо,  но
Даро не понимала, была ли это ее мучительница  или  кто-то  другой,  еще
более могущественный и равнодушный.
   - Отвечай! Отвечай, проклятая дура! И я отпущу тебя.
   Лицо бланкиссимы заволокло туманом. Белая мгла скрыла все. Циалианку,
собаку, белые свечи, кресло у камина. А когда развиднелось, Даро  стояла
в поле,  вдали  звенел  ручей,  вечерело,  низкие,  неподвижные  облака,
казалось, прижимали к земле. Нужно было уходить,  а  она  стояла,  не  в
силах сойти с места, а к ней медленно приближался огромный белый  олень,
и она понимала, это конец всему.
   - Кто твой любовник? Говори!
   - Нет, - выдохнула полумертвая Даро, - нет, никогда...
   Она пришла в себя в той же проклятой комнате. Бланкиссима  не  мешала
ей подниматься с пола, но и не помогала. Когда-то совсем  девочкой  Даро
нашла в беседке забытый кувшин с  вкусной  сладко-терпкой  жидкостью  и,
ничего не зная про вино, выпила ее всю. Потом пол ушел у нее из-под ног,
и ей стало очень  плохо.  Сейчас  было  еще  хуже,  ее  тошнило,  голова
раскалывалась, тело не слушалось. Она с трудом  села,  но  подняться  на
ноги сил у нее не было. Циалианка холодно улыбнулась.
   - Ты упряма, но это тебе не поможет. Я и  так  знаю,  что  ты  любишь
Тагэре, а он тебя, - Даро оцепенела от ужаса, но красавица, казалось, не
обращала на нее никакого внимания, - но ты  его  не  получишь.  Слышишь,
ты?! Ты убьешь того, кого любишь, если ослушаешься. Встань!
   Даро поднялась на трясущихся ногах
   - Видишь это создание? Убей его! Сними с себя пояс. Сделай пешню. Это
очень просто...
   Святая Циала! Она не хотела этого делать, но руки ей не  подчинялись.
Они слушались не ее, а красавицу-бланкиссиму. Даро не  могла  не  только
остановиться, но даже отвести глаза. А белая собака  не  умирала  очень,
очень долго.
   Когда было кончено, циалианка довольно засмеялась.
   - Я могла бы заставить  тебя  начать  с  людей,  но,  думаю,  ты  все
запомнила и поняла и так. Ты будешь делать, что  захочу  я,  а  я  хочу,
чтобы ты немедленно вышла замуж за влюбленного в тебя знатного нобиля. И
не думай, что ты сможешь убежать  или  покончить  с  собой.  У  тебя  не
выйдет. Ты теперь моя, и только моя. Я приказываю тебе жить  с  мужем  и
иметь детей. Когда-нибудь ты мне понадобишься, но о Тагэре забудь,  если
не хочешь прикончить его своими руками. Если ты ослушаешься,  то  убьешь
сначала любовника, а потом брата. Я об этом позабочусь. Если ты с  собой
что-то сделаешь, они все равно умрут, и умрут  страшно.  Или  НЕ  умрут,
потому что смерть - это лучшее, на что они могут рассчитывать,  если  ты
попытаешься меня обмануть. На тебя наложено заклятье, Дариоло Кэрна,  ты
убьешь того, кого любишь, если останешься с ним. И ты убьешь того,  кому
об этом расскажешь. Ты поняла меня, маленькая ведьма?
   Дариоло молчала.
   - Вижу, что поняла, а теперь можешь идти. Не советую тебе  появляться
у герцогини Миранды, ведь ты можешь убить и  ее,  а  ты  этого  вряд  ли
хочешь. Иди на циалианское подворье, проси покровительства и пиши письмо
тому, кого не любишь, но кто любит тебя настолько,  что  готов  жениться
вопреки воле короля.
   Дариоло молчала.
   - Конечно, ты можешь этого и не делать, - пожала  плечами  циалианка,
поднимаясь с кресла, - в конце концов, множество женщин убивало и  своих
любовников, и своих братьев и далее находило в этом некоторую  прелесть.
Решай.
   Как и куда она ушла, Даро не заметила. Она без сил опустилась на  пол
рядом с мертвой собакой. Свечи догорали, стало стремительно  темнеть,  а
она все сидела на полу, понимая, что ее жизнь кончена.
   Сигнальный колокол пробил три раза, вернув женщину на балкон замка, в
котором она имела несчастье родиться. В  башне  напротив  горел  огонек.
Отец тоже не спал.
   Герцог старался при ней выглядеть спокойным, но  его  выдавали  седые
виски и потухшие глаза. Они не говорили о Рено и Рито. Они вообще  почти
не  говорили.  Но  потерявшей  свое   счастье   Дариоло   отец   казался
единственным  близким  человеком  среди  животной   бездумной   радости,
окружавшей молодую женщину после свадьбы.
 
2887 год от В.И. 
19-й день месяца Звездного Вихря. 
Мария. Кер-Эрасти. 
 
   Когда-то  герцогу  Энрике  очень   нравились   труды   преосвященного
Тимотеуса, побывавшего в  Канг-Хаоне  и  ярко  и  талантливо  описавшего
местные нравы и обычаи. Сначала наследник мирийской короны, а потом и ее
обладатель завидовал клирику, повидавшему чужие страны и города, которые
Энрике лишь снились. Когда герцогу  становилось  особенно  тоскливо,  он
вытаскивал переплетенный в темную кожу объемистый том и, как в  детстве,
рассматривал   гравюры,   изображавшие   людей   в   странных   одеждах,
многоярусные дворцы,  храмы  со  смешно  загнутыми  крышами,  незнакомых
животных и птиц. Раньше это помогало, но после смерти Рено и  разрыва  с
сыном Энрике Кэрна потерял интерес к рассказам Доброго монаха; он вообще
потерял интерес ко всему и жил лишь по привычке.
   По привычке листал он и тяжелую старую книгу, видя и не видя  некогда
так занимавшие его  картинки.  Можно  вновь  за  полнить  опрокинувшийся
кувшин, но не опустевшую душу. Возвращение  дочери,  сделавшей  в  Арции
блестящую партию не вырвало герцога из  оцепенения,  возможно,  это  мог
сделать Рафаэль, но сын не приехал. Да и как бы он  приехал  после  того
проклятого письма?! Парень вырос гордым и свободным, судя по  всему,  он
нашел себя в северных войнах и дружбе с братом  Филиппа  Арроя.  Что  ж,
пусть будет счастлив... Их примирение вынудило бы  Рито  взять  на  себя
половину отцовской боли, а Энрике не хотел этого. Сын вырвался из ада, и
незачем ему туда возвращаться. Вырвался и вырвал Даро, которая  в  Арции
встретила своего Артура.
   Зять герцогу нравился, хоть и жил в выдуманном мире,  где  дамы  были
прекрасными, рыцари благородными, монархи справедливыми, все делилось на
Зло и Добро, на небе был Творец, в преисподней Антипод, а правду  всегда
можно было отстоять с мечом в  руках.  Артур  молился  на  Кодекс  Розы,
своего сюзерена и свою жену и был счастлив и  доволен.  Энрике  Янтарные
Глаза ему немного завидовал и немного жалел. Понравилась ему  и  графиня
Бэррот, хотя бы  потому,  что  говорила  за  двоих  и  не  требовала  от
собеседника ничего, кроме молчаливого  присутствия.  Когда-то  Гертруда,
несомненно, была красавицей, но у нее хватило ума понять, что красота  с
возрастом проходит, и не  пытаться  ухватить  время  за  хвост.  Сына  и
невестку она обожала, так что Даро вдвойне повезло - и  с  мужем,  и  со
свекровью.
   Энрике оттолкнул книгу и с сомнением посмотрел на сонную настойку.  В
последнее время уснуть без нее не получалось, но привыкать тоже не дело.
В  глубине  души  герцог  не  хотел   оставлять   Мирию   послушному   и
почтительному Антонио, но для этого нужно было или вернуть Рафаэля,  или
успеть вырастить внука. Как бы государю ни было плохо, он не имеет права
забывать о своем долге, а значит,  нужно  жить  и  прожить  самое  малое
восемнадцать лет. А для  этого  нужно  есть  и  спать.  Так  выпить  или
попробовать посчитать лошадей, или повспоминать атэвские названия звезд?
Герцог глянул в окно. Всадник <Южное созвездие.> только-только показался
над горизонтом, значит, до рассвета еще очень далеко. За  дверью  что-то
зашуршало, потом раздался стук. Эвфразия? Вряд ли...
   Энрике открыл дверь. На пороге  стояла  Дариоло  в  розовом  домашнем
платье и с распущенными косами.
   - Отец...
   - Что-то случилось?
   - Ничего не случилось, - она подняла глаза, и герцогу стало  страшно,
- ничего не случилось, но я больше не могу.
   Не могу!
   Наверное, именно в этот миг Энрике Янтарные Глаза  очнулся  от  своей
летаргии. Бьющееся в глазах дочери отчаянье оттолкнуло  его  собственную
беду. Он рывком  втащил  Дариоло  в  комнату,  захлопнул  дверь,  дважды
повернул ключ, налил вина и голосом, не  терпящим  возражений,  приказал
выпить. Даро выпила, хотя руки ее дрожали, и вино расплескалось.  Герцог
отобрал у дочери пустой бокал, обнял за плечи и усадил рядом с собой. Он
ни о чем  не  спрашивал,  просто  прижимал  ее  к  себе.  Даро  молчала,
судорожно дыша, потом, кажется, взяла себя в  руки,  потому  что  слегка
отстранилась и сказала ровным ничего не выражающим голосом:
   - Я только что чуть не убила Артура. Он спал, а я его чуть не  убила.
Его собственным кинжалом. Он спал... Я... Я взяла кинжал  и  хотела  его
убить, а он спал. Я хочу его убить... Хочу...
   То, что началось потом, было настоящим кошмаром. Даро в слезах билась
на кровати, выкрикивая странные и страшные  слова  о  проклятии,  крови,
убийствах. Удерживая рыдающую дочь, Энрике  слушал  и  не  понимал,  что
значат ее крики о собаках, бланкиссиме, Александре Тагэре...  Даро  была
несчастна со  своим  красивым,  безупречным  мужем,  но  почему?  Он  ей
изменил? Или дело в чем-то  другом?  Почему  она  прибежала  среди  ночи
полуодетая  и  с  кинжалом  в  руках,  откуда  в  ней  такая  ярость   и
безнадежность, ведь она всегда была кроткой и послушной. О  своих  бедах
герцог уже не думал, они отступили, смытые безутешными  слезами  дочери.
Наконец рыдания перешли в жалкие всхлипы. Герцог еще раз  погладил  Даро
по спутанным волосам.
   - Если хочешь моей помощи или совета, говори так, чтобы я понял.  Что
сделал Артур? Я считал его рыцарем без страха и упрека.
   - Ничего, - все еще всхлипывая, прошептала Даро, -  Артур  -  рыцарь.
Это так, он даже больше чем рыцарь... Это я, я во всем виновата. Он меня
любит, а я его ненавижу!
   - Ненавидишь? За  что?  -  Энрике  не  понимал.  По  мнению  герцога,
ненавидеть Артура Бэррота было просто немыслимо.
   - За то, что он не Александр, - просто сказала дочь.
   - Александр? Младший из Тагэре? Но ведь он горбун, не так ли?
   - Я люблю его и всегда буду любить.
   - Но тогда почему, - герцог уже ничего не понимал, - почему ты  вышла
за Бэррота? Мне казалось, у вас все хорошо. Александр тебя не любит?  Но
ведь сердцу не прикажешь..
   - Любит... То есть любил, пока я... Пока я не вышла замуж за  Артура.
Рито... Рито меня не хочет знать, потому что  я  бросила  Александра.  И
Шарло, и Кати... Он не простит.
   - Даро, - в голосе Энрике прорезались металлические нотки,  -  возьми
себя в руки. Ты уже достаточно набормотала, чтобы я понял, что ты попала
в беду. Что у тебя было с Александром?
   - Я была с ним три года. У нас сын и дочь.
   - Почему он на тебе не женился?
   - Потому что... Сначала не мог... Он поклялся королю, что между  нами
ничего нет... И тогда и вправду не было. Я сама ему  п