овались.  Связываться  с  ифранкой,  да  еще  в
отсутствие регента, не хотелось, а Агнеса подошла к  супругу  и  властно
потребовала:
   - А ну замолчите и давайте руку!
   - Не дам, - глотая слезы, взвизгнул король, - не смей  меня  трогать.
Шарло! Где Шарло?!
   - Шарло уехал, - отрезала королева, - и  велел  вам  меня  слушаться.
Давайте руку!
   - Не правда. - Лицо короля сначала  залила  бледность,  а  потом  оно
покрылось красными пятнами. - Шарло не мог... Он обещал... Кошки...
   - Не сметь говорить о кошках. -  Агнеса  нагнулась  к  Пьеру  и  тихо
прошипела ему в лицо:
   - Еще одно слово про этих тварей, и я выброшу всех твоих мышей.  Всех
до единой! Понял? Руку!
   Король всхлипнул, но послушался.
   - Обработайте ему рану и уходите, - велела ифранка медикусу. -  а  вы
не вздумайте дергаться и кричать.
   Врач торопливо сделал свое дело и пуганым зайцем мет-чулся за  порог.
Ее Величество проводила его взглядом и повернулась к супругу:
   - Где эта мышь, которая вас укусила?
   - Под... под столом.
   - Варше, -  бросила  Агнеса,  -  немедленно  найдите  эту  гадость  и
уничтожьте. Она может быть больной.
   - Нет! - закричал  король.  -  Дуся  не  виноват!  Он  потерялся.  Он
испугался, он меня не узнал... Я не дам!
   - Да кто вас спросит.
   - Шарло...
   - Шарло уехал, забудьте о нем. Если вы хотите оставить при себе своих
мышей, вы должны забыть слова "Шарло" и "кошки". С  сегодняшнего  дня  у
вас будут другие слуги во главе с Варше, и вы будете говорить только то,
что скажу вам я и дядя Жан. Понятно?
   Король судорожно выдохнул:
   - А малышоночки?
   - Пока вы будете меня слушать, можете оставить их у себя. Для  начала
подпишите несколько бумаг, после чего забирайте  свою  мышь  и  уходите.
Когда вы понадобитесь, за вами придут.
   Король облегченно  вздохнул  и,  старательно  высунув  кончик  языка,
нарисовал на пергаментах свою подпись.  На  какое-то  время  малышоночки
спасены. А к осени вернется большой кузен и защитит его и от дяди  Жана,
и от жены. Шарло обещал вернуться, значит, вернется. Он  всегда  говорит
правду, а пока надо быть послушным, очень послушным.
 
2864 год от В.И. 
7-й день месяца Дракона. 
Арция. Тагэре. 
 
   Каштаны и клены уступили место соснам и березам, а красный  кирпич  -
серому камню. Чем ближе была Эльта,  тем  резче  менялось  настроение  у
Шарля. То он дурачился, разгонял Пепла и  заставлял  его  с  ходу  брать
препятствия, то подолгу смотрел в небо, непонятно чему улыбаясь, а потом
улыбка исчезала, и на лице читалась лишь  плохо  скрываемая  досада  или
тоска. Рауль Тарве смотрел на  герцога  с  пониманием.  Тагэре  был  рад
вырваться из Мунта, но дома его  ждали  не  самые  веселые  разговоры...
Виконт видел письмо Эстелы, и оно ему очень не понравилось. Не хотел  бы
он, чтобы жена когда-нибудь поставила такие условия ему, хотя этого вряд
ли стоит опасаться. Хвала великомученику Эрасти,  Магда  напрочь  лишена
амбиций и властности. Именно мягкость и женственность и привлекли его  в
старшей дочери графа Ландея, а Эста... Вот  уж  нашла  коса  на  камень!
Рауль всегда думал о жене Шарля как о сестре, хоть она и приходилась ему
теткой, да и сам Шарло для него очень быстро  стал,  старшим  другом,  а
никак не сановным родичем.
   Тарве знал и  о  сцене  в  королевской  спальне,  и  об  ультиматуме,
предъявленном Эстелой. Шарль прав, эти две женщины должны быть разделены
реками и лесами, иначе войны не миновать, причем войны женской,  а  хуже
этого может быть  лишь  моровое  поветрие.  Рауль  улыбнулся,  вспоминая
учение безумного Баадука. Что ж,  атэвские  мужчины  защитили  себя,  по
крайней мере, от ловушек вроде той, в которую угодил Шарло.
   - Что смеешься? - Оказывается, не только он наблюдал за герцогом,  но
и герцог за ним.
   - Про атэвов подумал, - честно признался виконт.
   - Мудрые люди, - кивнул Шарло.
   - Наверное, это от жары.
   - Ну, не знаю... Лично я от жары тупею. Проклятый, хорошо-то как!
   Пробивавшиеся  сквозь  сплетенные  ветви  солнечные  лучи  словно  бы
запутались в светлых волосах герцога.  На  дорогу,  возмущенно  пискнув,
шлепнулся желторотый скворчонок, и  Шарль,  со  смехом  придержав  коня,
дождался, пока несмышленыш упорхнет в кусты. Остро  и  радостно  запахло
водяникой, и дорога побежала вдоль берега широкой,  медленной  реки,  на
поверхности которой белели водяные лилии. Крупные  стрекозы  то  и  дело
присаживались на широкие кожистые  листья  и  вновь  взлетали.  Пахнущий
медом и речной свежестью ветер шевелил осоку и камыши, за рекой сгребали
сено, люди  и  лошади  казались  игрушечными,  а  белые  цветы  и  важно
рассевшаяся на плавучем листе лягушка большими и значимыми.
   Пройдет много лет, но Рауль Тарве не забудет ни эту сонную  реку,  ни
людей на дальнем берегу, ни  солнечные  блики  на  золотистой  дремотной
воде...
 
Проклятый 
 
   Он сам не знал, что ждал от этого разговора.  Прошло  около  тридцати
лет. Анхель собрал-таки свою империю, доказав, что во многом  был  прав.
Арция процветала, народ императора, по крайней мере, не ненавидел  и  не
презирал. Голод и разруха Первых лет отступили.  Да,  рая  на  земле  не
вышло, но и ада не было. Любой владыка  мог  гордиться  такой  державой,
хотя на самом Анхеле грязи и крови было предостаточно,  в  том  числе  и
его, Эрасти, крови. Впрочем, Церна не собирали мстить. Он давно  перешел
ту грань,  за  которой  старые  обиды  не  имеют  значения.  Что  значит
существование какой-то империи, пусть и могущественной,  в  сравнении  с
судьбой всего мира?
   Эрасти не собирался ворошить прошлое. От бывшего друга ему было нужно
совсем иное. Анхель никогда не был ни  дураком,  ни  трусом.  Он  должен
понять, что за угроза нависла над Таррой. Да, сейчас она еще далека,  но
император создавал империю не на год и не на век, а на  тысячелетие,  уж
об этом-то Эрасти осведомлен. Анхель вложил в это дело  все  свои  силы,
пожертвовал, чем можно и чем нельзя. Так пусть защищает свое детище, а с
ним вместе и весь мир. Церна долго думал, с чего  начать,  чтобы  Анхель
понял и поверил. Пожалуй, лучше всего с пророчества  умирающего  монаха.
Это докажет Анхелю, что перед ним не сумасшедший.  Но  сначала  придется
доказать, что он это он. Тот самый Эрасти Церна, который был ему  больше
чем братом, а не его сын или просто кто-то невероятно похожий...
   Он знал, что его объявили святым. Это было бы забавно и  трогательно,
если бы за канонизацией не стоял человек,  пославший  его  на  смерть  и
получивший в доказательство отрубленные руки. Анхель научился  извлекать
выгоду из всего, даже из памяти друга. Живой Эрасти  ему  мешал,  святой
Эрасти, наоборот, был весьма полезен. Что ж, раз его объявили святым, он
им будет. Он явится лучшему другу  и  поведает  тому  о  грядущем  Конце
Света.
   Император,   особенно    такой,    как    Анхель,    может    многое.
Предусмотрительность и ум властителя Арции должны послужить всей  Тарре.
Эрасти был уверен, что поступает правильно, но святым он все же не  был.
Он ошибся в своих расчетах. Анхель не смог понять  ничего,  кроме  того,
что перед ним его бывший друг, избежавший смерти. Даже теперь  Эрасти  с
ужасом вспоминает ту встречу.
   Это случилось  ночью  с  одиннадцатого  на  двенадцатый  день  месяца
Зеркала. Было ясно и  холодно,  высоко  в  небе  сияла  Ангеза,  звезда,
которой он отныне клялся. Он  спокойно  шел  по  улицам  спящего  Мунта.
Городская стража не бездельничала, просто  она  не  могла  его  увидеть.
Впервые за все эти годы он  вернулся  в  город  своей  победы  и  своего
разочарования и долго бродил по улицам, вспоминая  себя  прежнего.  Было
хорошо за полночь, когда он наконец вошел во дворец. Почуяли  его  разве
что горгульи на крыше да атэвские каменные  львы,  но  для  них  он  был
хозяином, а не врагом.
   Императора стерегли хорошо, очень хорошо, по крайней мере по  людским
меркам. Да и по магическим тоже. Эрасти невольно хмыкнул, увидев чуть ли
не дюжину магов в лиловых одеяниях  и  с  Кристаллами.  Никакая  людская
волшба не осталась бы незамеченной, но цепная собака учует вора,  но  не
ветер. Он мог уничтожить всех стражей, но зачем? Наследство Ангеса  было
неисчерпаемо, но Эрасти не намеревался тратить впустую  доставшуюся  ему
мощь, и не потому, что так советовал Ларэн. Отдав  Черное  Кольцо,  эльф
стал много слабее своего ученика. Церна знал это, но ему и в  голову  не
приходило  воспользоваться  этим  обстоятельством.  Сила  ему  дана  для
спасения Арции и не может быть использована ни на что другое!
   Где искать Анхеля, он знал. Тот всегда любил жить высоко, и массивная
угловая башня, без сомнения, была выстроена по приказу императора и  для
императора. Эрасти бесшумно поднялся  вверх  по  узкой  витой  лестнице,
мимоходом усыпив нескольких  стражников.  Он  не  опасался,  что  Анхель
позовет на помощь, скорее не хотел,  чтоб  их  разговор  был  кем-нибудь
подслушан. На самой верхней площадке  никого  не  было.  Это  показалось
странным, но не более того. Дверь была закрыта изнутри,  но  двери  люди
предпочитают делать из досок, и еще не выросло  дерево,  не  подвластное
эльфийской магии. Белый дубец не помыслил  ослушаться,  и  Эрасти  тенью
ветра скользнул в покои друга.
   Вкусы Анхеля изменились мало. Мало  золота,  много  стали.  Приемная,
стены которой завешаны роскошным оружием, из нее  две  двери:  закрытая,
очевидно в спальню, и распахнутая, в кабинет. Император сидел за  столом
и что-то писал, склонив поседевшую голову. Он ничего не чувствовал и  ни
о чем не догадывался. Странно, Эрасти и не думал, что  эта  встреча  так
его взволнует.
   Рядом со столом стояло глубокое обтянутое кожей  кресло...  Такое  же
было во дворце Пурины, в той самой комнате,  где  они  в  последний  раз
выясняли отношения. Он тогда сидел на ручке и, чтобы не смотреть  Анхелю
в глаза, вертел подаренное  тем  кольцо,  странным  образом  похожее  на
Кольцо Ларэна. Черный камень  и  сталь!  Вот  и  говори  после  этого  о
случайностях, хотя что может быть общего у простенького татского мориона
и Черного камня, найденного Ангесом на Фолах, доступных лишь богам.
   Анхель наконец отложил перо и поднял голову. Годы, хоть и  не  прошли
мимо императора Арции, не были к нему строги. Он  по-прежнему  напоминал
добрый двуручный меч. В каждой черточке сурового  узкого  лица  читались
сила и непреклонность, а руки, как и тридцать  лет  назад,  могли  гнуть
подковы  и  завязывать  узлом  железные  прутья.  Император   решительно
отодвинул написанное, и тут Эрасти  его  окликнул,  Анхель  вздрогнул  и
оглянулся. Церна,  в  глубине  души  обругав  себя  последними  словами,
коснулся рукой лица, позволив себя увидеть. Лучше бы он этого не  делал.
Лучше бы он вообще никогда не поднимался в эту башню!
   Лицо Анхеля побледнело. Он вскочил, выставив в  странном,  выспреннем
жесте  руку,  словно  плохой  актер,  пытающийся  изобразить  ужас   или
раскаянье.
   - Я знал, что ты придешь за мной! Всегда знал... Я не мог иначе...
   - Анхель, - Эрасти шагнул к нему, - успокойся! Нам нужно поговорить.
   - Уходи, - налитые кровью глаза императора были безумными, - уходи...
Я еще не готов отвечать. Я еще не сделал все, что нужно. Дай мне довести
свое дело до конца! У вас в преисподней много времени.
   - Да послушай же ты! - не выдержав, заорал  Церна.  -  Ты  мне  нужен
здесь и живым.
   - Уходи! Во имя Творца! Я изгоняю тебя. - Он, никогда ни  во  что  не
веривший,  кроме  своего  меча,  торопливо   пытался   сотворить   знак,
отвращающий  зло.  Знак,  по  словам  Ларэна,  бывший   не   более   чем
изменившимся призывом милости  Арцея,  бога,  бросившего  этот  мир,  но
оставившего в  нем  свое  имя.  И  Эрасти  неожиданно  для  себя  самого
рассмеялся. Это было глупо, но он ничего не мог с собой поделать. Но еще
более глупым было  то,  что,  когда  Анхель,  лицо  которого  из  белого
внезапно стало багровым, рухнул на пол, он  не  смог  его  удержать.  Не
смог, хотя овладел искусством целительства и не раз  возвращал  уходящих
от самой Грани. Но здесь, глядя на лежащего у его ног  императора  Арции
Анхеля, он растерялся.
   Все, что он познал за эти годы, что, казалось,  накрепко  срослось  с
его сутью, куда-то исчезло, и  Эрасти  вновь  стал  человеком,  немеющим
перед ликом смерти. Он стоял, не в силах отвести  глаз  от  поверженного
гиганта, пока сзади  не  раздался  шорох  и  тихий  голос  не  окликнул:
"Анхель!" Церна резко оглянулся: в дверном проеме стояла юная женщина  в
розовой шелковой рубашке, поверх которой была  накинута  атэвская  шаль.
Так он встретил Циалу...
 
2866 год от В. И. 
22-й день месяца Влюбленных. 
Арция. Мунт 
 
   Барон Обен был зол, как сто тысяч злобных  демонов.  Вообще-то  после
отъезда Шарля Тагэре  злость  и  недоумение  стали  обычными  спутниками
барона, который не мог равнодушно смотреть на выходки захватившей власть
ифранской бабы и ее разлюбезных Фарбье со чады и домочадцы,  с  которыми
королева  спуталась  крепче  прежнего.  Жан   умудрился   хапнуть   даже
маршальский жезл, хотя полководец из него,  что  из  Обена  канатоходец.
Оставалось благодарить Проклятого, что у Святого Духа всего два брата, а
не восемь, впрочем, каждый стоил  троих.  Вконец  затюканный  Пьер  чего
только не наподписывал, а им все мало! К несчастью для Арции, урок  явно
пошел ифранке и ее любовнику впрок. Они ни  на  мгновение  не  оставляют
короля одного и умудрились так запугать беднягу, что  он  открывает  рот
только по их приказу.
   Все, что сделано Шарлем, отменено и  загублено,  вокруг  трона  опять
вьются ифранцы и эскотские нобили, арцийцам же,  если  это  люди,  а  не
тараканы, наверх не  пробиться.  Страна  разваливается,  как  подгнившая
халупа. Даже честные люди берутся за арбалеты и идут на большую  дорогу,
так как разбой оказался чуть ли не единственным ремеслом, которым  можно
прокормить семью. Сам барон, правду сказать, с голоду не умирал, но  ему
нравилось  жить  в  сильной  стране,  над  королем  которой   не   тянет
издеваться. Сейчас же даже исполнять  свой  долг  по  ловле  оскорбивших
величество Обен был не в состоянии, так как сам это величество не ставил
ни в грош. Да и не было в Арции человека, не смеявшегося над  слабоумным
подкаблучником, его якобы наследником  и  согрешившей  со  Святым  Духом
ифранской стервой, от которой все Дружно плевались.
   Если ничего не произойдет,  вспыхнет  бунт,  его  подавят,  но  через
некоторое время вспыхнет еще один и еще... Рано или поздно те, кто огнем
и мечом защищают негодную корону, получат за это или арбалетный  болт  в
спину, или, если попадутся в руки бунтовщикам, кое-что похуже.
   Обен хотел жить. Он мечтал об обеспеченной  и  спокойной  старости  с
мягкой постелью, полными сундуками, вкусной едой и умными разговорами  о
делах минувших, а сейчас до этого было далеко. Мало того, что  ифранская
дура и кошкин  сын  привели  страну  на  грань  гражданской  войны,  они
вознамерились убить Тагэре! Этого им точно не простят, а вместе  с  ними
утонут все, кого держат за слуг Лумэнов, что бы те при этом ни думали.
   О том, что затеяли Агнеса с Фарбье, барон узнал от  одного  из  своих
многочисленных прознатчиков из числа дворцовых  слуг,  которых  командор
Мунта давно и щедро подкармливал. Якобы глуховатый  и  туповатый  старый
истопник услышал как временщик отдавал  странное  приказание  одному  из
командиров эскотских наемников, ошивающихся при  дворе.  Старик  передал
разговор почти слово в слово, и Обен понял что те должны перебить  некий
отряд на дороге между Лагой и Мунтом.
   Эскотец со своими головорезами исчез, и тут же Агнеса сменила гнев на
милость и позволила дурачку  Пьеру  написать  письмо,  слезно  умоляющее
Шарля Тагэре приехать в Мунт, где его другу вовсе  худо  и  одиноко.  От
себя же ифранка дописала, что разрешила Пьеру встречу, так как он  вновь
находится на грани помешательства.
   Сопоставив полученные сведения, Обен  сообразил,  что  приглашение  -
приманка и что Тагэре в пути поджидает банда разбойников.  Ничего  более
умного Агнеса и ее "Святой Дух" не придумали. Барон так и не понял,  как
в прошлый раз  полубольному  Шарлю  удалось  вырваться  из  ловушки,  но
Фарбье, видно, об этом  забыл.  Самоуверенные  уроды!  Обен  нахмурился,
затем махнул рукой и отправился обедать.
   Перекусив всего ничего - полпирога да утку, и то  сказать,  от  таких
новостей кусок в горло не пойдет, Трюэль, вздохнув,  уселся  за  слишком
маленький и изящный для такой туши письменный  стол  и  написал  виконту
Тарве. Рауль его не выдаст ни нарочно, ни нечаянно.  Барон  нюхом  чуял,
что, случись что с Шарлем, сворачивать голову Лумэнам будет не кто иной,
как его старший племянник. В парне уже сейчас чувствовались немалая воля
и ум, да и бойцом Рауль был отменным. Чего один только последний  турнир
стоил! Барон Обен Трюэль расплылся  в  непроизвольной  улыбке,  вспомнив
рожи Агнесиных любимчиков, выбитых из седла копьем  виконта.  Да,  Рауль
именно тот, кто нужен и ему, и Арции.
   Шарль, говорят, стал каким-то осенним, погас, хотя делает то  и  так,
как нужно.  Может,  болен,  но  скрывает?  Если  так  пойдет,  то  через
несколько лет партии Тагэре будет нужен новый вождь. Конечно, у  герцога
славные  сыновья,  по  крайней  мере  двое  старших.  Из  среднего   еще
непонятно, что выйдет, а младший - калека, его можно со счетов сбросить.
Но Филипп и Эдмон еще мальчишки. Рядом с отцом они  на  высоте,  а  сами
пока мало что соображают. Если брать сторону Тагэре в той игре,  которая
закручивается, нужно ставить на молодого Рауля,  а  сейчас  великолепный
повод завоевать его расположение. И в конце концов, он, барон Трюэль, не
хочет чтоб Шарло убили. Можете его назвать старым  толстым  дураком,  но
ему жаль красивого и грустного герцога...
   Обен отбросил последние сомнения и старательно вывел левой рукой:
   "Сигнор Тарве.  Пишет  вам  человек,  отягощенный  многими  годами  и
грехами, главные из  которых  чревоугодие,  любопытство  и  болтливость.
Здоровье у меня тем не менее отменное, и, если  не  произойдет  со  мной
какой нежданной беды, я надеюсь прожить еще долго и дожить до  спокойных
времен при сильном, молодом и умном короле.  Пока  же  страну  наводняют
разбойники, особенно бесчинствующие на  Лесном  тракте  между  Мунтом  и
Лагой.
   Не поверите, но эти наглецы вооружились, как воины, и  нападают  даже
на крупные отряды. Однако, думаю, скоро им не поздоровится,  так  как  в
день святого Орельена из города исчез со своими  людьми  один  из  самых
опытных, хитрых и жестоких  эскотских  капитанов.  До  меня  дошло,  что
накануне он имел длительную беседу с маршалом, так что весьма  вероятно,
что  он  отправился  очистить  Лесной  тракт   от   вооруженных   людей,
представляющих угрозу трону.
   Радует также, что  Ее  Величество  ныне  в  мире  и  согласии  с  Его
Величеством, который с нетерпением ожидает приезда своего доброго  друга
Шарля Тагэре. Ее Величество, видимо, смирилась с этой дружбой,  так  как
собственноручно написала по просьбе своего  супруга  приглашение  нашему
дорогому  герцогу,  которого  здесь,  безусловно,  встретит  с  тем   же
радушием, что и в прошлые годы.
   Вот и все наши новости. Как видите, дорогой виконт, в Мунте мало  что
меняется. Надеюсь, что когда вы закончите со своими делами,  то  найдете
время разделить с болтливым стариком один  из  его  скромных  ужинов.  В
прошлый раз мы ели запеченную в белом вине форель, на этот раз я намерен
вас  угостить  парной  телятиной  со  сливками  и  зелеными  орехами  из
провинции Эж.
   Прощайте, дорогой Тарве. Я  надеюсь,  что  вы  по-прежнему  являетесь
самым удачливым охотником севера, и жду от вас обещанной дичи".
   Это письмо, даже попади оно в дурные руки, ничего не  скажет  о  том,
кем.оно написано. А  Рауль,  осведомленный  о  гастрономических  изысках
сигнора Обена, догадается тотчас, у