илые, добрые, рыцарственные эландцы  будут  от  меня
шарахаться или, сцепив зубы, делать вид, что ничего не происходит,  а  в
глазах их будет ужас  и  отвращение.  Пока  они  видят  во  мне  обычную
женщину, у меня есть шанс разобраться в том, что творится,  и  в  нужный
момент сыграть свою игру.
   Рене не знал, на что я способна. Не представляю, понимал ли, во что я
превратилась, Михай (называть этого мерзавца  отцом  я  не  могла,  хотя
раньше у меня это получалось вполне естественно), но чего он явно не мог
уразуметь, так это  того,  что  я  его  больше  не  боялась.  Я  мечтала
встретиться с ним на узкой тропинке, после чего моя ненависть навеки  бы
исчезла или вместе с ним, или вместе со мной.
   Мне давно следовало бы отправиться за Явеллу и схватиться  с  тварями
из Охоты в их же логове, но я не могла себя заставить уйти от  Рене.  Не
могу сказать, что он  меня  замечал.  После  нашей  поездки  герцог  был
предельно вежлив и отстранен, и я слышала, что он стал бывать у какой-то
молодой вдовы, а может, и еще у  кого-нибудь  -  в  Эланде  на  подобные
забавы смотрят спокойно. Меня это  не  задевало  -  если  женщин  много,
значит, нет никого. Поддайся я тогда на разливе минутному  порыву,  и  я
стала бы одной из этих многих...
   Но Великий Дракон! Иногда я жалела о своем бегстве. Если бы только  я
могла быть с ним откровенной! Но это было бы концом моей любви. А  время
шло, и дороги подсыхали. Если уж я  собираюсь  разделаться  с  Михаем  в
одиночку, надо спешить.
   И я вспомнила про Шани. Лучший друг Стефана, он побывал в лапах моего
родителя и должен  был  знать  или  хотя  бы  догадываться  о  том,  ЧТО
воцарилось в Высоком Замке.
   Если б только рядом были Астени  или  Роман!  Эльфы  поняли  бы,  что
делать,  и  помогли  бы  мне.  Оба,  и  отец  и   сын,   хоть   и   были
Перворожденными,  не  брезговали  странным,  чуждым  и   враждебным   их
обожаемому Свету созданием, в которое я превратилась. Но Роман сгинул  в
горах Корбута, а у могилы Астени сейчас отцветают дикие нарциссы. Я была
одна наедине со своим долгом и со своей несуразной любовью. И я пришла к
Шани.
   Не могу сказать, что он  был  рад  меня  видеть.  Скорее  наоборот  -
видимо, вспомнил, чем обернулась моя прошлая глупость.  Я  словно  бы  в
первый раз видела его. Измученное лицо,  обрамленное  темными  волосами,
провалившиеся глаза, лоб, покрытый испариной... Этот человек жил в  аду,
но терпел. Жалость его даже не оскорбляла, она лишала его надежды.
   Я спросила о Михае, он не понял. Посмотрел  на  меня  с  нескрываемым
изумлением. Я что-то ему ответила, сама не знаю  почему  накрыв  ладонью
его ладонь. И почувствовала тот самый  липкий  холод,  который  источали
твари-спутники Белого Оленя.
   Те, что мешали Шани жить, стали мне понятны, словно кто-то написал на
стене огромными буквами их Истинное Имя. Это были вызванные  из  небытия
противоестественным, мерзким заклятием некие  сущности,  сотворенные  из
ненасытного голода и жадности. Я видела их - две не принадлежащие нашему
миру  и  нашему  времени  твари,  вцепившиеся  в  Шани  неким   подобием
щупальцев. Это были сторожевые псы Михая, а  вернее,  сторожевые  клопы,
держащие  пленника  в  повиновении  между  визитами   хозяина.   Теперь,
разлученные с ним, они  сами  оказались  прикованными  к  своей  жертве.
Только  вычерпав  до  дна  жизненные  силы,  только  отдав   тело   Шани
отвратительнейшей из смертей, гады из Преисподней  могли  вновь  обрести
свободу и найти более податливую добычу... Конечно, Михай или кто другой
из его шайки мог бы их отпустить, но ждать от отца милости было  так  же
глупо, как от козла молока. Предоставленные же самим себе, сущности  эти
делали то, что  умели,  по  капле  высасывая  чужую  жизнь.  Все  усилия
магов-медикусов лишь немного замедляли их работу.  Не  знаю  как,  но  я
поняла, что Шани оставалось несколько недель,  если...  Если  я  его  не
освобожу.
   Я знала,  КАК  это  сделать,  но  это  значило  расписаться  в  своей
причастности к подлой отцовской магии,  раскрыв  себя  не  только  перед
Шани, но перед всеми, кто следил,  не  творится  ли  в  Эланде  какая-то
волшба. Я еще раз взглянула на Шани...  Стефан  в  свое  время  попал  в
похожую ловушку,  но  Роман,  кажется,  нашел  способ  приструнить  этих
тварей... Хотя то заклятье, похоже, было иным.  Более  умным,  но  менее
сильным.
   Вот я и узнала главное. Михай  Годой  был  всего  лишь  подмастерьем,
втихаря копировавшим действия мастера. Не он был самым страшным  врагом,
обретался где-то некто посильнее и неопытнее господина регента.  Что  ж,
слова были не нужны, я узнала все, что хотела узнать, не расспрашивая  и
даже не думая. Мне обо всем рассказала моя собственная  порченая  кровь.
Можно было подняться и уйти, в конце концов, Шани был обречен,  он  меня
не любил, я, нынешняя, его почти не знала.
   Но я не ушла.

2229 год от В. И. Ночь с 4-го на 5-й день месяца Медведя.
Гремихинский перевал

   Они вихрем пронеслись через Босху и Нижнюю Арцию. Легконогие кони  со
странно длинными гривами шли крупной рысью, но обычная лошадь, скачи она
хоть галопом,  неизбежно  бы  оказалась  позади.  Сама  земля  -  камни,
деревья, ручьи - узнавала бывших Хранителей  Рассветных  Земель  и,  как
могла, облегчала их путь. Древние леса  расступались  перед  всадниками,
разведя в стороны, казалось бы, навсегда сплетенные ветви, разбухшие  от
ливней реки смиряли сумасшедший бег, выпирающие из земли камни словно бы
пригибались, чтобы не поранить нежные лошадиные  ноги.  А  они  скакали,
похожие в свете вечных звезд на прекрасные видения, ибо нет и  не  может
быть существ прекрасней, чем бессмертные эльфы, любимые дети Творца.
   Около трех сотен всадников и всадниц на волшебных  конях  мчались  на
север, догоняя весну и пытаясь  обогнать  смерть.  На  семнадцатую  ночь
перед ними  встали  Лисьи  горы,  странный  хребет,  в  древние  времена
какой-то неистовой силой оторванный от Великой Варты и отделенный от нее
чудовищным болотом. Эльфы придержали коней  на  берегу  Гремихи,  и  те,
недовольно мотая гривами, ступили на козью тропу, петляющую  между  скал
над основной дорогой. Перворожденные не хотели сталкиваться с кем бы  то
ни было, пока им путь не преградят те, кого они должны уничтожить.
   Всадники молчали. Время разговоров давно миновало.  Те,  кто  покинул
Убежище под предводительством своего короля,  выбор  уже  сделали  и  не
собирались отступать. Подъем длился почти  целую  ночь.  Наконец  дорога
пошла вниз. Небо было чистым и ясным, на горизонте во всей  своей  красе
поднималось созвездие Сирены, а значит,  до  рассвета  оставалось  около
трех ор. И тут что-то неуловимое заставило Эмзара,  а  вслед  за  ним  и
остальных резко осадить коней. Казалось  бы,  все  было  спокойно.  Было
темно и тихо, успокоился даже дувший с  вечера  легкий  ветерок.  Далеко
внизу плескалась Гремиха, торопясь на встречу с еще далекой Ганой. Тонко
пахли высокие колючие  кусты,  на  которых  к  ночи  раскрылись  гроздья
бледных цветов. Чирикнула  и  замолкла  птица,  хрустнула  под  тяжестью
какого-то зверя ветка. Ничто  не  предвещало  беды,  но  Эмзар  каким-то
непостижимым  образом  понял:  сейчас   что-то   произойдет.   Повинуясь
приказанию короля, эльфы стали поворачивать коней  в  небольшое  ущелье,
заросшее ведьминым сном <Кустарник с крупными белыми цветами, чей  запах
вызывает  у  людей  галлюцинации,  а  при   длительном   вдыхании   сон,
переходящий  в  смерть.  На  эльфов  и  гоблинов  вредного  влияния   не
оказывает>, весьма кстати попавшееся на пути. Они успели вовремя. Звезды
продолжали яростно  сверкать  на  темном  глубоком  небе,  но  напоенный
ароматом цветов воздух потрясли отдаленные раскаты грома. Где-то  далеко
бушевала страшная гроза. Или не гроза? Там,  где  только  что  проезжали
всадники, раздался шум падающего камня. Затем еще и еще. Грохот  падения
отдельных глыб слился в мощный рокот обвала. Горы тряслись и  корчились,
как  будто  внизу  под  ними  заворочалось  древнее  чудовище,  решившее
проснуться и вылезти наверх. Эльфы тревожно  оглядывались  по  сторонам,
однако даже их ночное зрение - один из многочисленных даров Творца -  не
помогало. Ясно было одно - причина катастрофы, какой  бы  она  ни  была,
далеко отсюда, за перевалом. Там небо озаряли яростные  вспышки,  словно
странные разноцветные молнии били и били в одно место.
   Эмзар,  сдерживая  взволнованного  Опала,  напряженно  вглядывался  в
развороченное небо и наконец не выдержал.
   - Мне надо отлучиться, - Лебединое  Крыло  сказал  это  так,  что  ни
Клэру, ни Нидалю, находившимся рядом с вождем, ни на  миг  не  пришло  в
голову его отговаривать. - Я должен  посмотреть,  что  случилось.  Клэр,
если желаешь, поехали. Нидаль, переждите день в этой долине и идите, как
и шли, вдоль реки. Думаю, мы на третий день вас догоним.
   - Как скажете, - кивнул глава Дома Ивы, - но разумно ли  то,  что  вы
решили?
   - Не просто разумно, но  необходимо,  -  отрезал  Эмзар,  -  то,  что
творится за перевалом, - не просто гроза. Это магия. Не доступная нашему
пониманию, тяжелая, страшная, чужая... Мы должны знать, что это за сила.
И... мне кажется, я понял, где это. Через эти горы есть сквозной проход,
который мало кто знает. Люди туда не ходят и правильно делают. Ну  а  мы
пройдем.
   - Вы безумны, - вздохнул Нидаль, - но, возможно, это  безумие  спасет
всех нас. Да хранит вас Великий Лебедь.

2229 год от В. И. Ночь с 4-го на 5-й день месяца Медведя.
Идакона. Эланд

   Герика молча смотрела  Шандеру  в  глаза,  и  тот  почувствовал  себя
совершенно растерянным. Женщина была права - она действительно  страшно,
неимоверно изменилась. Теперь в  ней  ощущались  решимость  и  странная,
завораживающая глубина. Шандер  чувствовал,  что  сейчас  что-то  должно
произойти, но словно бы со  стороны.  Он  не  боялся.  Все  происходящее
казалось нелепым сном. Тарскийка внезапно убрала ладонь с  его  руки,  и
мир вновь встал на свое место.
   - Шани, - просто сказала она, - я могу тебя только  попросить  никому
не рассказывать, что сейчас будет. Но даже если ты меня не послушаешь, я
не позволю этой мерзости тебя прикончить.
   - Я не понимаю...
   - Конечно, не понимаешь, - она улыбнулась печально ласково. - Я  тоже
не понимаю, что сейчас сделаю, но я это сделаю. И у меня получится.

Эстель Оскора

   Я прекрасно видела этих гадов, похожих  на  плохо  сшитые  квадратные
подушки с хвостами-присосками по  углам.  Они  висели  за  спиной  Шани,
вцепившись ему в  затылок  чуть  выше  ушей,  в  шею,  где  их  щупальца
сплетались (эта мерзость ко всему еще  была  возлюбленной  парой),  и  в
спину, возле лопаток. Твари чувствовали мое присутствие, но оно их  лишь
возбуждало. Безмозглые и ненасытные, они реагировали на  заключенную  во
мне Силу, как змеи на тепло, оживая на глазах. "Подушки" стали  медленно
пульсировать,  а  щупальца  задрожали,   усиленно   вытягивая   из   уже
полумертвого человека остатки жизни.
   Мой визит, судя по всему, обходился  бедному  Шани  дорого.  И  я  не
выдержала. Расскажет он или нет, но если я уйду отсюда, не вырвав его  у
этих туманных вампиров, я не смогу смотреть в глаза Рене... Даже если  я
избавлю всех от Годоя, даже если никто ничего и никогда не узнает, я  не
отмоюсь  до  конца  своей  жизни,  сколько  бы  ее  ни   оставалось.   Я
приготовилась. Главное, это схватить обоих гадов одновременно.  Мне  это
удалось без труда - они подвоха не ждали. Сама не знаю, как у  меня  это
вышло, но сгустки недоброй волшбы, наделенные волей  и  вечным  голодом,
вдруг обрели отвратительные, но вполне осязаемые тела. И я  схватила  их
за раздутые, пульсирующие желудки. Ибо желудки и рты были для них  самым
главным. Я оторвала их от Шани, с трудом удержавшись на ногах, как  если
бы выдергивала из стены гвоздь. Бедняга в немом  удивлении  наблюдал  за
моими манипуляциями. Разумеется, он не мог ничего видеть. Но я не только
видела, я ощущала в руках  осклизлые,  податливые,  пульсирующие  тушки,
жгучие, как крапива, липкие на ощупь. Я держала их,  борясь  с  извечным
женским желанием отшвырнуть от себя подальше "эту мерзость", а моя  Сила
свободно изливалась через пальцы, окружала их сиреневатым коконом, лишая
возможности двигаться, осознавать себя, наконец, жить...
   К несчастью, я не могла убить их сразу, а была вынуждена ждать, когда
они исчезнут. Больше всего это походило на то, как если бы я  держала  в
руках  две  тающие  живые  сосульки.  Время  тянулось   медленно,   руки
наливались усталостью. Для того чтобы растопить этих жрунов - из  глубин
подсознания всплыло название  -  они,  оказывается,  назывались  финусы,
впрочем, от этого они приятнее не стали, - требовалось время.
   Я уже думала, что не выдержу. Мои руки почти совсем окоченели, сердце
колотилось, как овечий хвост. Перед глазами нагло  плавали  круги  самых
гнусных расцветок. Но я победила! Твари исчезли, и исчезли  навсегда,  а
значит, я была на правильном пути в  овладении  своей  Силой.  Не  хвост
вилял  собакой,  а  собака  хвостом.  Моя  Сила  была  оружием,  которым
распоряжалась я,  Герика  Годойя,  и  попробовал  бы  кто-нибудь  сейчас
сказать, что это оружие - зло!
   Шани удивленно смотрел на меня, он так и не понял, что теперь здоров.
То есть, конечно,  не  совсем  здоров.  Ему  еще  предстоит  отлежаться,
отоспаться, восстановить силы, но за этим дело не станет. Теперь  любой,
даже самый завалящий медикус поставит его  на  ноги  за  считанные  дни.
Глаза мои слипались, но я  не  удержалась  от  искушения  -  уж  слишком
удивленно он на меня воззрился, и слишком я была горда своей победой.
   Глупость, которую я брякнула в следующее мгновение, была  абсолютной.
Я хорошенько встряхнула Шани за плечи и буквально заорала:
   - Встань и иди!
   И  он  встал  и  пошел.  От  камина  к  окну.  Шатаясь,  налетая   на
попадавшиеся  по  пути  вещи,  но  пошел.  На  его  лице  застыло  такое
изумление, что я расплакалась. От счастья.

2229 год от В. И. Ночь с 4-го на 5-й день месяца Медведя.
Эланд. Идакона

   Ветер с моря пригнал тяжелые, полные  дождем  тучи.  Сырая,  холодная
тьма облепила Идакону, даже привычные к непогоде  маринеры  предпочитали
коротать такую ночь у живого огня за кружкой подогретого вина с друзьями
или же в постели у подружки. Одиночество давило, пугало, выгоняло  людей
из домов, вставляя искать общество себе подобных. Или не  подобных.  вне
Аррой уже несколько ор наслаждался обществом  Жана-Флорентина,  который,
пользуясь   моментом,   развивал   перед   Арроем   свои   взгляды    на
государственное устройство и его связь с развитием хозяйства и торговли.
Аррой слушал вполуха думая о чем-то своем.
   Адмиралу было невесело, но он держался. Очень хотелось выпить,  но  в
последние недели он  и  так  слишком  много  пил  и  теперь  решил,  что
довольно. Нет, никто бы не посмел упрекнуть Первого Паладина,  а  теперь
еще и будущего короля, в пьянстве, но Рене всегда заставлял себя  что-то
делать или не делать  не  потому,  что  это  кому-то  нравилось  или  не
нравилось, а потому, что он считал, что  должен  поступить  именно  так.
Адмирал с отвращением посмотрел на запотевшее окно, за  которым  тусклым
пятном расплывался свет сторожевого фонаря. Он никогда  не  имел  ничего
против ветра, да и к дождю относился с уважением, если  это  был  добрый
шумный ливень. Этот же монотонный дождь выматывал все нервы. И вместе  с
тем он был спасением. Пока в Эланде дождь, таянцы не рискнут сунуться во
внутренние болота, а дороги, что ж, дороги перекрыты.
   Герцог очнулся от резкого  свиста,  который  испускал  Жан-Флорентин,
чтобы привлечь его внимание. Рене собрался извиниться и спросить,  каким
же образом деньги вновь превращаются в деньги или что-то такое, так  как
это было последнее, что он разобрал в жабьей речи, прежде чем  утонул  в
собственных  мыслях.  Но  оказалось,  что  ни  деньги,  ни   товар,   ни
свойственная людям невнимательность философского  жаба  на  сей  раз  не
занимали. Он был не возмущен и не  раздосадован,  а  встревожен,  о  чем
недвусмысленно свидетельствовал усилившийся металлический блеск...
   - Рене, - Жан-Флорентин был на удивление немногословен, - только  что
совсем рядом была свершена очень сильная волшба неизвестной мне природы.
Глава 14

2229 год от В. И. Ночь с 4-го на 5-й день месяца Медведя.
Арция. Святая дорога

   Все было кончено. Остатки арцийского войска ползли по пыльной дороге.
Люди так устали, что ни о чем не думали, даже о поражении,  просто  тупо
переставляли ноги. Тех раненых, которых  удалось  вытащить  из  лагского
ада, тащили на руках - подвод не хватало. Жалкая, растерзанная толпа,  в
которую превратилась имперская  армия,  брела  на  юго-запад.  Там  была
Кантиска, с ее неприступными стенами и храмом святого Эрасти.  Там  были
вода, еда, отдых... Там был Бог, который должен был защитить.
   Архипастырю было не до молебнов. Он не смог предотвратить катастрофу,
предопределенную как глупостью покойного Жерома,  так  и  силой  и,  что
греха таить, воинским талантом Михая Годоя.  Но  Феликс  выстоял,  и  не
только выстоял, а и надежным щитом прикрыл бегущих. Буквально вросшие  в
лагскую землю воины в черно-зеленом магнитом тянули к себе тех, кто  еще
мог драться. Упавших заменяли новые, и Святое воинство  сражалось,  пока
не кончился этот немыслимо длинный день.
   Феликс охрип, выкрикивая приказания, под ним убило  четырех  лошадей,
но Архипастырь не получил ни единой царапины, словно тот  Бог,  которому
бывший рыцарь служил, хоть не так уж сильно  и  веровал  в  Него,  решил
наконец  вмешаться  и  прикрыл  своего  слугу  незримым  щитом.  Но  все
остальные чудеса Феликс сотворил сам, и на закате зеленое с белым  знамя
по-прежнему гордо реяло на сухом ветру.
   Воодушевленные вождем, уверенные в собственном  предназначении  воины
Церкви готовы были с рассветом вступить в новую  битву,  но  Архипастырь
понимал, что нужно  отходить,  воспользовавшись  темнотой.  Ему  удалось
избежать полного разгрома и  беспорядочного  бегства,  но  медлить  было
нельзя. Феликс жестом подозвал к себе Добори.
   - От Луи ничего?
   Командор покачал перевязанной головой:
   - Если кто и  уцелел,  им  сюда  не  пробиться.  Но  дрались  они  до
последнего.
   - Что ж, отныне их имена будет знать вся Арция. Хоть это мы  для  них
сделаем. Ты уже отдал приказ? - слово "отступление" ни Феликс, ни Добори
по молчаливому уговору не произносили.
   Командор кивнул.
   Полки Михая продолжали атаковать,  но  не  столько  для  того,  чтобы
прорваться, сколько чтобы не давать врагу отдыха. Это не шло ни в  какое
сравнение с бешеным натиском, который пришлось отражать после того,  как
фронт был  опрокинут,  и  опьяненные  успехом  победители  бросились  на
единственную преграду. Архипастырь хмуро  наблюдал  за  чужой  конницей,
гарцующей на почтительном расстоянии от арбалетчиков  Шады.  Солнце  уже
коснулось леса. Еще ора, и можно отходить. Старый друг не  подведет.  "В
мире нет ничего надежнее друга Шады", - говорил Эллари. И был прав. Люди
Архипастыря были готовы к бою, который  если  и  случится,  то  в  самое
ближайшее  время.  В  темноте  любые  атаки  потеряют  смысл,  люди  это
понимали,  хоть  и   валились   от   усталости.   Занятно,   что   после
кровопролитнейшего сражения под  командованием  Феликса  оказалось  куда
больше народу, чем утром. Правда, теперь эти люди,  кони  и  одиннадцать
уцелевших пушек составляли все арцийское воинство.
   Подскакал Ласло на некрасивом, мосластом мерине,  видимо  никогда  не
помышлявшем о  карьере  боевого  коня.  Аюдант  командора  лихо  вскинул
перевязанную руку к шлему.
   - Барон готов.
   - Вот и хорошо. Пусть берет уцелевших ополченцев и... кто там  к  нам
приблудился? "Старые Быки"? И их тоже. Передай -  выдвинуться  к  речке,
напоследок дать  таянцам  по  ушам  и  уходить  п