Луи убит, остальные короны не стоят.
   -  Значит,  так  все  и  вышло...  Император   Рене.   А   Ольвия   -
императрица...
   - Не обязательно, - начал Шандер и отчего-то замолчал.
   Рассказывать Ланке про Герику было бы слишком жестоко. Узнает сама...
Со временем.
   Илана снова опустилась на скамейку, сжав виски тонкими руками.  Графу
было жаль  ее,  но  он  старался  ничем  не  выдать  своих  чувств.  Как
унизительна и невыносима чужая жалость, он испытал на себе.
   - Ты, - он сам не понял, как с его губ сорвалось это обращение, -  не
хочешь видеть Уррика?
   - Хочу, - в золотисто-карих глазах  вспыхнуло  сначала  удивление,  а
затем радость, - но разве это можно?
   - Почему нет? - пожал плечами Шандер. - Если он твой друг...
   - Он больше чем друг, - с горечью сказала Ланка, опуская голову, - он
все, что у меня осталось, остальное я погубила...
   - Ну, зачем ты так, - дочка Марко с  детства  скрывала  слезы  именно
таким образом, а они со Стефаном... Шандер присел на  корточки  и  снизу
вверх посмотрел в лицо принцессе, состроив забавную гримаску... -  Э,  и
кто это у нас тут намокает, а?
   Женщина вздрогнула, как от удара, и наконец  расплакалась  совершенно
по-детски, вздрагивая всем телом и широко раскрывая рот.  Гардани  вдруг
вспомнил, как старый Лукиан на охоте, не  заметив  принцессы,  перерезал
горло переломавшей ноги лошади. Тогда девятилетняя Ланка  точно  так  же
ревела в голос, а он, в ту  пору  всего  лишь  виконт  че  Лара,  другар
наследника, уволок девочку в малинник и там  утешал,  угощая  с  ладошки
спелыми ягодами... Нет, все-таки прошлое держит всех  железной  хваткой.
Шандер бережно взял обеими ладонями лицо принцессы и  большими  пальцами
вытер слезы.
   - Не надо плакать, мы живы, и это главное... Всем нам было плохо,  да
и сейчас... - он оборвал сам себя - не хватало еще рассказать ей о Лупе,
- ну, успокойся же, не может ведь быть все  время  плохо,  должен  же  в
конце концов поменяться ветер...
   -  Ты  стал  совсем  эландцем.  -  Ланка  сквозь  слезы   попробовала
улыбнуться. Нельзя сказать, чтобы ей это удалось, но безнадежности в  ее
глазах больше не было. - Знаешь, Шани, - она назвала его прежним именем,
- гоблины говорят, что  жизнь  дается  нам  для  того,  чтобы  мы  могли
приготовиться к смерти, которая только и позволяет судить, кем ты был...
   - Не думаю... - Шандер уселся на полу, взяв Илану за руки, помолчал и
повторил:
   - Нет, не думаю... Жизнь и нам, и всем остальным от деревьев до  этой
вот комашки, - граф щелчком сбил небольшого красного жучка с  рукава,  -
дается просто потому, что дается. А смерть, смерть нужна для того, чтобы
те, кто в состоянии думать и чувствовать, могли оценить жизнь... В конце
концов, она  стоит  того,  чтобы  за  нее,  если  нужно...  пожертвовать
жизнью...
   - Ты странно говоришь, - все еще всхлипывая, пробормотала Ланка, - но
ты не так уж и не прав... Жизнь - это такое дорогое, что единственная ее
цена - она сама...

Эстель Оскора

   Белка вытащила меня из постели еще затемно. В  сегодняшней  церемонии
дочке Шандера была отведена почетная роль моей подруги, тем паче  других
подруг у меня ни здесь, ни где бы то  ни  было  не  имелось.  Я  безумно
боялась, что мне навяжут  Илану,  и,  как  выяснилось,  совершенно  зря.
Таянская принцесса должна была  принести  присягу  новому  императору  и
королю  и,  согласно  этикету,   не   могла   исполнять   никаких   иных
обязанностей. Странно, что когда-то Ланка мне покровительствовала,  а  я
ее любила и почитала за высшее существо. Мы встретились  не  просто  как
чужие, а как враги.
   Рене и Феликс сочли за благо объявить всем,  что  Илана  подпала  под
чары тарского господаря и была не палачом, а жертвой. Возможно, так  оно
и было, но глаза у принцессы были несчастными и злыми, как у  кошки,  из
когтей которой вырвали воробья. Я бы хотела ее пожалеть и  ей  поверить,
но увы... Всепрощения и кротости во мне было мало, да и возлюбить  того,
кто тебя столь явно  ненавидит,  трудновато,  что  бы  там  ни  говорили
клирики. Похоже, общество  Иланы  тяготило  не  только  меня.  Уцелевшие
"Серебряные", арцийцы, даже эландцы - все они старательно избегали вдову
Годоя, да и она платила им той же монетой.
   Впрочем, я должна была быть благодарна Ланке хотя бы за то,  что  она
вытеснила мою скромную особу из центра внимания всяческих  сплетников  и
сплетниц, каковых  хватало  и  среди  нобилей  всякого  ранга,  и  среди
клириков, и среди горожан.
   Вдова страшного  Годоя  и  ее  действительные  и  мнимые  прегрешения
занимали этих бездельников  куда  сильнее  вещей  действительно  важных.
Дошло до того,  что  я  своими  ушами  слышала,  как  две  целомудренные
девы-циалианки  в  белых  одеждах  прямо  во  храме  шепотом   обсуждали
подробности супружеской жизни пособника Антипода и утверждали, что  дочь
Иланы появилась на свет с зубами. Представляю, в какой бы восторг пришли
эти ханжи, узнай они правду об Уррике...
   Вот кого мне было жаль. Оказавшись  в  Кантиске,  Илана  дала  своему
любовнику, не жалевшему ради нее ни жизни, ни  чести,  полную  отставку,
даже на глаза к себе не пускала. По лицам гоблинов трудно понять, что  у
них на душе (хотя тот же Уррик объяснил вездесущей Белке, что у гоблинов
души нету), но мне было его безумно жаль. Хорошо хоть бедняга нашел себя
в служении "крови Инты", к каковым относились я и Рене.
   Несмотря на настойчивые протесты Максимилиана, Рене принял  сдавшихся
гоблинов к себе на службу, организовав из них нечто вроде личной охраны.
Горцы к своей новой службе относились страшно  серьезно,  и  теперь  под
нашими  окнами  постоянно  торчали  молчаливые   воины   с   обнаженными
ятаганами. Выглядело это весьма внушительно  и  интригующе.  Я  довольно
быстро привыкла к этим созданиям, отличавшимся от людей разве  что  чуть
более длинными клыками да узкими глазами, способными видеть  в  темноте.
Это была красивая раса, на гербе которой лично я бы изобразила рысь...
   Гоблины мне изрядно напоминали  Преданного,  которого  я  бросила  на
произвол судьбы в Эланде. Хорошо  хоть  Ягоб  Лагар  догадался  привезти
моего кота сюда, а то мне его  изрядно  не  хватало.  Кстати,  Преданный
сразу же нашел общий язык с моими новыми стражами,  да  и  они,  похоже,
признали  его  за  своего.  Вообще  на  подворье  Архипастыря  собралась
престранная компания, и не будь заслуги Феликса столь  очевидны,  а  сан
высок,  бедняге  не  миновать  бы  обвинения  в  ереси  и  Недозволенном
колдовстве. Я уж не говорю о такой вещи, как оскорбление целомудрия!
   Да, Его Святейшество поселил нас с Рене не просто в разных  комнатах,
а на разных этажах, но потайной ход, известный лишь одному  Архипастырю,
превращал наши спальни в одно целое, так что ночи были нашими, зато  дни
мы проводили в скучнейших церемониях и встречах. У  Рене  хотя  бы  были
минуты уединения с умными и нужными людьми, а вот  на  мою  долю  выпало
ублажение целой своры  куриц  и  кошек,  прибывавших  в  Кантиску,  дабы
участвовать  в  беспримерном  событии  -  коронации  первого  императора
Благодатных земель.
   К концу  дня  я  начинала  чувствовать  себя  попугаем  из  Эр-Атэва,
бесконечно повторяющим дурацкие любезные фразы. Если бы не Белка,  я  бы
точно рехнулась, но дочка Шани всегда  умудрялась  мне  вовремя  шепнуть
нечто такое, что единственной моей заботой становилось  не  рассмеяться.
Белка была счастлива и довольна, а вот ее  отец...  Я  с  трудом  узнала
Гардани, когда тот вернулся из Таяны. Нет, Шани оставался все таким же -
задумчивым, молчаливым и красивым, в Таяне он сделал все как  надо,  но,
когда он переставал говорить о  делах,  его  глаза  казались  пустыми  и
выгоревшими, как дом после пожара. Я понимала, что это связано  с  Лупе,
но боялась  спросить  его  впрямую,  тем  паче  он  старательно  избегал
оставаться со мной наедине. Видимо, наше с Рене счастье, хоть и  изрядно
отравленное коронами и дураками, напоминало ему о его  потере.  Зато  он
накрепко сошелся с Урриком. Это была дружба  двоих  мужчин  в  лучшем  и
высшем смысле этого слова, мужчин, которые спасли друг друга и к которым
судьба была не слишком добра. И все же мне казалось, что  эти  двое  еще
будут счастливы, хотя, скажи я им об этом, они бы решили, что  я  просто
хочу их утешить.
   И все равно, их горе, если можно  так  выразиться,  было  живым.  Они
могли думать, чувствовать, вспоминать; им было больно, но это было лучше
спокойной улыбчивой тоски Клэра.  Осенний  Рыцарь  вместе  с  Эмзаром  и
Романом тоже был здесь. Гости  на  коронации,  князья  из  таинственного
Озерного края, в которых стараниями клириков никто не  узнавал  крылатых
всадников, чье внезапное появление  предопределило  победу  на  Хомячьем
поле, ныне именуемом Святым. А на Поганой Подкове начали строить храм  в
память о всех погибших. Это  было,  безусловно,  благим  делом,  но  мне
отчего-то оно было не по душе...
   На  колокольне  главного  храма  Кантиски  басовито  ударил   Великий
колокол.  До  церемонии  оставалось  не  больше  оры.  Влетела  Белка  и
немедленно принялась меня отчитывать за то, что я еще не  готова.  Хвала
Великому Орлу, малый траур, который все еще я носила, избавлял  меня  от
экзекуции в руках императорских камеристок и куаферов, каковых понаехала
в Святой город тьма-тьмущая. Вопреки их настояниям я надела то же платье
и драгоценности, что были на мне в день, когда Рене принимал Базилека  у
Башни Альбатроса. Как же давно это было...
   - А ты красивая, Геро! - заметила Белка, придирчиво меня разглядывая.
- Я тоже хочу такой быть. Только вот волосы у меня черные...  А  правда,
что черные волосы притягивают  светлые,  а  черные  отталкивают?  И  что
мальчик всегда любит таких девочек, как его мать?
   Так, дожили! Ох, неспроста она это спрашивает.
   - Белка, откуда ты взяла такую чушь?
   - Из  "Книги  Прелести"  <"Книга  Прелести"  -  популярное  сочинение
Хустара Арцийского, печатного мага-медикуса и  известнейшего  парфюмера,
дававшего в ней советы по  изготовлению  и  применению  косметических  и
парфюмерных средств>. Мне одна дама дала почитать... Таких  дам  убивать
мало... Тем паче Белка, похоже, удалась в свою мать, а  вернее,  в  свою
несчастную тетку, хотя слово это к Марите ну никак не подходило.  Шандер
был  красив  резковатой  мужской  красотой,  а  вот  Белинда...  Ей  шел
пятнадцатый,  и  в  ней  уже  угадывалась  будущая  красота,   достойная
эльфийской принцессы...
   - Геро! Правда это или нет?
   -  Вранье,  Бельчонок!  Твой  отец  выбрал  твою  мать,  а  они   оба
черноволосые. А Рене-младший никогда не взглянет на женщину, похожую  на
Ольвию Аррою... "Книга  Прелести"  написана  для  тех,  у  кого  никогда
никакой прелести нет и не будет.
   - А у меня она будет?
   Великий Лебедь. Как же ей объяснить, что она уже есть!  Торжественный
стук в дверь прервал мои размышления. Брат Фиделиус заявился  проверить,
готовы ли мы, и, к счастью  для  нас  с  Белкой,  оказался  удовлетворен
увиденным...

2230 год от В.И. 22-й день месяца Зеркала.
Святой город Кантиска

   Илана еще раз взглянула в старинное зеркало. Лиловая траурная  одежда
ей, в отличие от Герики,  удивительно  не  шла.  Странно,  дочери  Марко
казалось, что внутри ее все выгорело дотла, а вот, подишь  ты,  подобные
мелочи продолжали вызывать почти  физическую  боль.  Она  не  обманывала
себя, всему виной была ее нескладная любовь к герцогу... нет, теперь уже
к императору Арции и  королю  Эланда,  Таяны  и  Тарски.  Если  бы  Рене
ненавидел ее, если  бы  ее  унизили,  бросили  в  темницу,  выставили  к
позорному столбу,  ей,  наверное,  было  бы  легче.  Но  Рене  и  Феликс
предпочли считать ее еще одной жертвой Михая, вынужденной выполнять  его
страшные требования.  О  суде  не  было  даже  разговора,  напротив,  ее
окружили бережным почетом, и это-то и было непереносимо!
   Непереносимо было есть за одним столом с Рене и Герикой,  которые  не
скрывали своей любви, непереносимо было ходить  в  трауре  по  человеку,
которого она убила, и носить в  себе  свои  тайны...  Непереносимо  было
смотреть то в  лицемерно-сладкие  физиономии  арцийских  нобилей,  то  в
хмурые  лица  выживших  "Серебряных".  Несколько  раз   она   порывалась
рассказать о том, что видела и что  сделала,  но  не  могла  переступить
через себя. Рассказать о Михае, умолчав о том, что он проделывал с ней и
с другими, было невозможно, точно так же было  не  избежать  рассказа  о
мерзостях, творившихся в Гелани, которым она не только  потакала,  но  и
сама творила. И что это на нее накатило?
   Если б Рене ее любил, она, может быть, когда-нибудь и  призналась  бы
ему во всем, но теперь ее рассказ только вызвал бы у эландца отвращение.
Так что пусть уж думает, что Михай и его пора погибли, потому  что  были
слишком тесно связаны с Белым Оленем и, когда тот был уничтожен, сгинули
и его адепты!  Хотя  это  только  возвеличивало  Герику,  которую  Илана
продолжала яростно ненавидеть, потому что не могла признаться даже себе,
что тарскийка выдержала там, где она, Илана,  всегда  гордившаяся  своей
смелостью и мужским складом ума, сломалась.
   Если бы она могла по-прежнему презирать дочь Годоя! Но та, пройдя все
круги ада, стала такой,  какой  Ланка  хотела  бы  видеть  себя.  И  она
заслуженно заняла ее, Иланы, место - и в сердце Рене, и на троне... Если
бы это было ошибкой, глупостью, несправедливостью,  еще  можно  было  бы
бороться. Но в глубине души пугающе честная  принцесса  признавала,  что
все правильно. Герика выиграла, Илана безнадежно проиграла, но от  этого
было только больнее....
   Сегодняшний же день обещал быть особенно страшным.
   В Кантисском храме святого Эрасти при огромном стечении народа из рук
Архипастыря получит корону Арции новый император - Рене Аррой Эландский,
и здесь же будет оглашена его помолвка с вдовствующей королевой Таяны  и
герцогиней Тарски Герикой Ямборой, которая от имени  горного  герцогства
присягнет в верности  новому  императору.  Она  же,  Анна-Илана  Годойя,
должна также  при  всех  присягнуть  в  том,  что  признает  Рене  своим
сюзереном и не претендует ни на  таянский,  ни  на  эландский  престолы.
После этого она может идти  куда  глаза  глядят.  Только  вот  идти  ей,
похоже, некуда. Она во всем зависит от милости Рене, и это и есть  самое
ужасное...
   Ланка еще раз посмотрела  на  себя.  Проклятье!  Ей  всегда  шло  или
охотничье платье, или яркие роскошные туалеты, а в этом вдовьем балахоне
она будет просто уродиной,  особенно  в  сравнении  с  Герикой,  которой
траур, наоборот, придает какую-то  загадочность...  Эстель  Оскора!  Эта
тарскийка словно была рождена для того, чтобы отбирать у Иланы все,  что
ей предназначалось...
   Да, в своих рубинах она бы выглядела иначе... В своих?  Но  ведь  это
был подарок Герики... Странно, как же она  об  этом  забыла.  Мы  вообще
предпочитаем не помнить о том, что нам неприятно....
   - Сударыня, - Шандер Гардани в строгом  черном,  отделанном  серебром
платье стоял у двери, - я должен сопровождать вас...
   Ей показалось, или в глубине  темных  глаз  Шани  было  сочувствие  и
понимание? Все-таки один друг у нее оставался.
   - Я готова, - Ланка без колебаний подала затянутую  в  серу  перчатку
руку и опустила серую же вуаль, прикрепленную к узкому золотому  ободку,
какой испокон века носили вдовеющие женщины дома Ямборов. Тарскийки  же,
наоборот, ходили с непокрытой головой...
   Шандер  вежливо  поклонился.  Опираясь  на  его  руку,  Илана  Годойя
спустилась по  лестнице  и  пересекла  двор.  Она  старательно  смотрела
вперед, но почти ничего не видела, зато прекрасно  слышала  приглушенные
голоса у себя за спиной. Как же, вдова Михая Годоя,  любовница  гоблина,
колдунья... Хоть Тиберий и получил свое, его вопли,  когда  обезумевшего
лжекардинала выводили из здания конклава, чтобы отправить  в  отдаленный
дюз, слышали слишком многие... Илана тоже слышала...
   Двери в храм были распахнуты, но  пускали  внутрь  не  всех.  Сначала
должны были пройти и должным  образом  расположиться  особы  королевской
крови  и  знатнейшие  нобили,  а  также  иноземные  послы,  хоть  и   не
принадлежащие к Церкви Единой и Единственной, но имевшие право  увидеть,
как принимает корону новый император, дабы во всех подробностях отписать
об этом событии своим государям. Затем будет разрешено войти и тем, кому
так или иначе посчастливилось пробиться на монастырский двор...
   Ланка и Шандер прошли между  стоящих  плечом  к  плечу  "Серебряных",
императорских гвардейцев и Церковной Стражи и  заняли  место,  указанное
переживающим  свой  звездный  час  братом  Фиделиусом.   Перед   глазами
принцессы  все  плыло,  сливаясь  в  какой-то   разноцветный,   невнятно
бормочущий  океан.  Пахло  горящим  воском,   церковными   курениями   и
неуместными в храме благовониями, которыми  немилосердно  поливали  себя
арцийские аристократки. Ноги принцессы дрожали, и она  помимо  воли  все
сильнее опиралась на руку Шандера Гардани - спасательный круг  в  океане
одиночества.
   Но, доведя ее до предназначенного ей места, граф с поклоном отошел, и
она осталась одна среди всей  этой  разряженной  и  гадающей  о  будущем
толпы. Изо всей церемонии, продолжавшейся ору с четвертью, таянка смогла
запомнить  только  выход  Рене  и  собственную  присягу,  так  как  саму
церемонию загораживал находящийся прямо перед  ней  здоровенный  кованый
подсвечник с высокими витыми свечами. Конечно, передвинься  она  чуть  в
сторону, и действо стало бы вполне доступным, но ей, наверное, этого  не
хотелось. Слишком часто в своих мечтах она представляла себе  коронацию,
взволнованные лица и Рене... На него она все же взглянула, когда весь  в
алом, с непокрытой серебряной головой, он легко и уверенно шел мимо  нее
по  проходу  навстречу  Архипастырю,  а  следом  за  королем  и  будущим
императором шествовали кардинал Таяны и Тарски Максимилиан  и  Герика  с
черными бриллиантами на золотых волосах в сопровождении  дочери  Шандера
Гардани, чье сходство с Маритой оказалось еще одной болью. Ланка  словно
бы сквозь туман видела,  как  мимо  нее  проходили  регент  Арции  Рыгор
Фронтерский, маршал Арции  Сезар  Мальвани,  двое  немыслимо  прекрасных
мужчин в изысканных одеяниях, напоминавших лицами Романа Ясного,  и  сам
Роман вместе с такими неуместными в этом храме орками, среди которых был
и... Уррик! Женщина с трудом сдержала крик, а они уже прошли,  и  теперь
затянутая в черную кожу спина гоблина была закрыта роскошными  парчовыми
одеяниями  атэвских  послов,  поразивших   вчера   Кантиску   богатством
привезенных даров...
   Ланка  отвернулась  и  принялась  старательно   изучать   резьбу   на
подсвечнике, пытаясь пересчитать бронзовые листочки, все время  сбиваясь
со счета и начиная сначала. В носу и  глазах  неприятно  пощипывало,  но
женщина упрямо твердила себе, что это от курений, которые она никогда не
переносила. За происходящим она  не  следила  совершенно  и  вздрогнула,
когда  брат  Фиделиус  с  написанной  на  щекастой  физиономии   досадой
возмущенным шепотом  объявил  ей,  что  она  всех  задерживает...  Слова
присяги, которые она старательно выучила, почему-то  напрочь  выпали  из
памяти, и она, лихорадочно пытаясь их вспомнить, пошла по белой ковровой
дорожке мимо подсвечника с так и  не  досчитанными  литыми  завитушками,
повернула направо по другому ковру - зеленому с золотом  -  и  оказалась
лицом к лицу с новоиспеченным императором. На  серебряных  волосах  Рене
уже покоилась усыпанная сверкающими драгоценностями корона Арции,  а  на
лбу Арроя  Ланка  заметила  блестящую  полоску,  оставленную  освященным
маслом,  навеки  отделившую  бывшего  мореплавателя  и  воина,  а   ныне
миропомазанника, от прочих  смертных.  В  руках  Рене  держал  усыпанный
бриллиантами шар с тремя нарциссами наверху и короткий широкий  меч,  не
годящийся для боя, но считав