ку оказалась  умницей  и  настоящим  другом.  Как  же  ей
удалось вдвоем с рысью зимой пройти пол-Арции? Тут никакой  талисман  не
поможет, тут нужна воля к жизни...
   Рене сам подивился тому, как обрадовала его встреча со  светловолосой
тарскийкой, а та, та шарахается от него, как от  чумы.  Хотя  это  можно
понять, слишком много на нее свалилось. Женщина, сделавшая  то,  что  не
под силу сильному мужчине, имеет право на одиночество, хотя жаль...
   Эмзар уверяет: дочь Годоя и есть пресловутая  Темная  Звезда.  Что  ж
хуже она из-за этого не стала.  Но  сколько  же  ей  пришлось  пережить!
Потерять Стефана, а потом Астена... Рене отчего-то казалось,  что  между
возлюбленной Стефана и братом  Эмзара  что-то  было,  и  герцог  сам  не
понимал, почему это так его задевает. А Шани тоже  хорош!  Уж  с  ним-то
Герика откровенна, Жан-Флорентин утверждает, что в той  волшбе,  которую
он почуял, не было ничего эльфийского, а колдовать  могла  только  Геро,
исцеляя Шандера. И ведь исцелила же! Что ж, молчат - их дело. Он и  виду
не покажет, что знает про Эстель  Оскору.  В  день  похорон  Стефана  он
поклялся  себе  защищать  Герику  и  защитит  ее,  во  что  бы   та   ни
превратилась. Тем паче Эмзар говорит, что сила к Темной Звезде  приходит
ненадолго, а в остальное время она обычная  женщина,  слабая,  уязвимая;
одинокая...
   - Какую проблему ты обдумываешь? - философский жаб изнывал от желания
поговорить.
   - Что? Ах да... Разумеется, я думаю о Вархе и  хотел  бы  знать  твое
мнение.
   - Магия, - прошипел жаб, - отвратительная  магия,  и  очень  сильная,
иначе бы Прашинко смог туда проникнуть.
   Про Варху стало известно  утром.  Собственно  говоря,  все  началось,
когда Рене  еще  болтался  по  Чернолесью.  Комендант  крепости,  обычно
аккуратный и обязательный до  невозможности,  не  прислал  еженедельного
отчета о том, что поделывают Базилек и его свита и как обстоят  дела  на
таянском берегу Ганы. Подождали пару дней, полагая, что что-то случилось
с гонцом, но когда не пришел и  второй  отчет,  Диман  забил  тревогу  и
послал в крепость разведчиков. У тех хватило  ума  не  лезть  в  зубы  к
Проклятому, а понаблюдать издали.
   Укрыв лодку за излучиной, ибо проще и быстрее всего  было  добираться
по реке,  наблюдатели  высадились  на  таянском  берегу,  вознамерившись
подобраться  почти  к  самой  цитадели.  Не  удалось.  Ощущение   ужаса,
охватившее в общем-то смелых и бывалых людей,  заставило  их  одного  за
другим  остановиться.  Дальше  всех  прошли  двое  -   известный   своей
бесшабашностью маринер Эдгар и арциец Риче, привезший в Эланд письмо  от
Луи. Он обратил внимание на странную  тишину  в  лесу  и  легкую  дымку,
висящую в воздухе, несмотря на ясный летний день. Арциец  рассказал  про
"рогатых", он уже видел подобное и не сомневался, что во  всем  виноваты
именно они. С ним согласились, так как других объяснений не было -  все,
даже отойдя на подвесы от Вархи, чувствовали себя как-то неуютно,  да  и
вряд ли без помощи магии удалось  бы  захватить  практически  неуязвимую
цитадель. Какой бы затерянной в болотах ни была вверенная ему  крепость,
комендант свое дело знал, он и стражники помнили в лицо всех входящих  и
выходящих, прорваться по узкому подъемному мосту было  задачей  сложной,
да и мост с началом войны  был  поднят.  Разведчики  сочли  свою  миссию
выполненной и вернулись.
   Получив донесение, Шандер с Диманом посовещались и выдвинули к берегу
Ганы тайные посты, а в устье  реки  на  всякий  случай  ввели  несколько
кораблей. Конечно, флота в Таяне и в помине не было, но  годоевцы  могли
соорудить плоты, которые корабельные  пушки  живо  бы  пустили  на  дно.
Приличной же сухопутной дороги из Вархи в Эланд и вовсе  не  было.  Нет,
ожидать из Вархи военного вмешательства не приходилось...  И  все  же...
Как и зачем крепость оказалась в руках ройгианцев? Разве  что  Михаю  во
что бы то ни стало понадобилась голова бывшего императора...
   По просьбе Рене, которому происшедшее очень не понравилось, Прашинко,
несмотря  на  реку  и  болота,  сходил  к  крепости  и  вернулся   очень
расстроенным. До самой цитадели пылевичок так и не добрался,  но  все  и
так было ясно: присутствие Осеннего Кошмара в Вархе  ощущалось  сильнее,
чем  даже  в  Гелани,  но  как  выкурить  его  из  крепости,  никто   не
представлял.
   - Дожили, - проворчал Рене.
   - Стратегической роли Варха не играет, - заметил жаб,  -  расположена
она в малонаселенном месте, и оттуда никто не выходит.
   - Что ж, придется смириться с тем, что в Вархе засела эта зараза....
   - Через текущую воду она не перейдет, - утешил Жан-Флорентин, -  Гана
- часть древней Явеллы...
   - Будем надеяться на древний запрет?
   - Мудрость и сила Прежних не превзойдена по сию пору, -  ответствовал
жаб, - впрочем, ты можешь спросить совета у эльфов,  если  кто  и  может
разузнать, в чем дело, так это они.
   - А то я бы не догадался, - поддразнил Аррой своего приятеля.
   - Ты хватаешься за двадцать дел одновременно и поэтому вполне  можешь
упустить нечто важное, - заметил Жан-Флорентин, - и  потом,  ты  слишком
эмоционален и уделяешь излишнее время обдумыванию отношений с  женщинами
таянского королевского дома. Впрочем,  тебя  извиняет  то,  что  ты  еще
должен нести великую любовь и спасти Тарру...
   Дальше Аррой не слушал, так как рассуждения философского жаба  о  его
миссии стали для него такой же обыденной  неприятностью,  как  дождь  со
снегом в месяце Волка  или  вечные  туманы  в  устье  Агаи.  Мысли  Рене
уносились к легендарной Явелле - горной речке Джавейке, впадающей в реку
побольше,  которая,  в  свою  очередь,  вливалась  в  Гану,  по   словам
академиков, проторившую собственную дорогу к морю не столь уж  давно,  а
до этого вливавшуюся в Адену. Сейчас Явеллу взялись патрулировать эльфы,
возможно, они поймут, что происходит в Вархе.
   Проклятье, почему  это  кажется  ему  столь  важным?  Ведь  потеря  в
общем-то никому не нужной крепости не сравнима  с  лагской  катастрофой.
Откуда же уверенность, что он что-то сделал не так?  Хорошо  хоть  эльфы
поблизости... Эмзар решил  не  показываться  в  Идаконе,  и  Дети  Звезд
расстались с Рене недалеко от Старой границы.
   Рене был с ними согласен - он не желал раньше времени кому бы  то  ни
было демонстрировать свои связи с родичами Романа. Ройгианцы,  если  они
знали о существовании в Арции эльфов, могли догадываться,  кто  приложил
руку к исчезновению "жнецов" и "мечей тумана", но не наверняка, так  как
свидетелей (Рене очень на это надеялся) не осталось, а  раз  так,  пусть
остаются в сомнениях и дальше....
   Со стороны ведущей к воде лестницы раздался быстрый топот.
   - Проще дана, на вас ждуть!!
   - Хорошо, Зенек, скажи, я сейчас.
   - Слухаю, монсигнор!
   - После войны я тебя на три год загоню в Академию, - пригрозил  Рене,
- будешь изучать изящную словесность...

Глава 21

2229 год от В. И. 5-й день месяца Дракона.
Арция, Мунт

   Марциал Этьен Виктор Одуа ре Изье с небрежной улыбкой шел по покрытой
черно-желтым ковром главной лестнице  Ораторского  дворца.  На  красивом
лице новоявленного вице-маршала не отражалось ничего, кроме  уверенности
в себе и удовлетворения от продолжительной беседы с императором,  однако
внутри его все кипело. Хуже всего, что он  не  понимал,  был  ли  приказ
Годоя  наградой  за  оказанную   на   Лагском   поле   помощь   или   же
замаскированной под милость ссылкой, если не смертной казнью.
   Младший  брат  некогда  всесильного,  а  ныне  сгинувшего  в  болотах
Внутреннего Эланда Бернара никогда не страдал  щепетильностью,  заботясь
лишь о своих интересах и своих удовольствиях,  но  дураком  он  не  был,
скорее наоборот. Высокий  пост  в  арцийской  армии  он  получил  вполне
заслуженно, это признавали даже многочисленные недоброжелатели семейства
Одуа, полагавшие обоих братцев и их  престарелого  папашу  выскочками  и
казнокрадами. Младший вполне мог греться в лучах братней удачи, прожигая
жизнь, но Марциал, с младых ногтей испытывавший тягу к армии, повел себя
совсем  не  так,  как  от  него  ожидали.  Он  не  чурался  утомительной
гарнизонной службы, внимательно выслушивал опытных офицеров, не позволял
себе никаких барственных выходок по отношению к товарищам по оружию.
   Всех удивило,  когда  молодой  Одуа  накоротко  сошелся  с  сыновьями
безземельных, но лихих южных дворян, в огромном количестве  съезжавшихся
в Мунт за удачей. Именно ему принадлежала идея собрать всю эту  вольницу
в один полк,  капитаном  которого  он  и  стал.  Как  женоподобный  брат
ненавистного  всем  арцийским   дворянам   выскочки-временщика   добился
уважения и безоговорочного подчинения горячих  южан,  оставалось  личной
тайной Марциала, но его молодцы  готовы  были  за  него  огонь  глотать.
Правда, за их верность  младшему  Одуа  щедро  расплачивалась  арцийская
казна, но это никого не волновало.
   Заносчивые  и  смелые,  южане  объявили  негласную  войну   арцийским
гвардейцам, и потасовки между  двумя  привилегированными  полками  стали
неотъемлемой частью столичной жизни. Жители Мунта решительно  встали  на
сторону своего любимца маршала Франциска, что лишь сплотило южан  вокруг
их молодого командира.
   Марциал и Франциск вечно вступались за своих подчиненных, надо  и  не
надо хватавшихся за шпаги, так что неожиданное согласие брата Бернара  с
маршалом поразило императорский двор, как громом. Марциал в  отличие  от
своего   брата   и   выстарившегося   Базилека   встал   грудью   против
антиэландского  соглашения,   предусматривавшего   появление   в   Арции
тарскийско-таянского войска. Когда же  поступили  сведения  о  том,  что
Годой вместо того, чтоб идти на Гверганду,  повернул  на  Мунт,  капитан
прилюдно залепил своему брату пощечину, снискав одобрение Франциска. Оба
отнюдь не обольщались насчет исхода кампании,  понимая,  что  она  будет
трудной и непредсказуемой.  Оба  надеялись  победить.  Казалось,  старые
враги примирились.
   На Лагском поле Марциалу и его южанам Франциск уступил решающую  роль
в конечной стадии боя. Когда Годой бросит в огонь все имеющиеся  у  него
резервы и завязнет перед укрепленным лагерем, Марциал должен был нанести
завершающий удар из засады. Это вполне устраивало младшего  Одуа.  Перед
началом сражения он и не помышлял о предательстве, если бы  все  шло  по
плану, брат Бернара и его молодцы, без сомнения, сыграли бы свою роль  с
блеском. Марциал всей душой желал победы Арции, хотя бы потому, что быть
третьим человеком в имперской армии и братом всемогущего  канцлера  было
куда выгоднее, нежели  родичем  падшего  временщика.  Однако  все  пошло
наперекосяк. Франциск погиб, идиот вице-маршал повел армию под  таянские
пушки, и Марциал встал перед выбором - положить преданных ему  людей,  а
возможно, и собственную голову в безнадежном бою или  же...  перейти  на
сторону очевидного победителя, благо письмо от него он обнаружил в своем
собственном кармане. Здраво рассудив, что губить свой полк ради, в любом
случае лишавшегося трона императора, не стоит, он сделал то, что сделал.
   Южане, которым, в сущности, было все равно, от кого получать  деньги,
с готовностью  пошли  за  своим  командиром.  Предателями  они  себя  не
считали. Если арцийцы имели глупость так  бездарно  проиграть  сражение,
тем хуже для арцийцев, но гибнуть вместе с ними?!
   На первых порах, казалось, что их  услугу  оценили.  Марциал  получил
пост вице-маршала, при том, что звание  маршала  возложил  на  себя  сам
Годой. Южане разделили меж собой жалованье,  причитавшееся  погибшим,  и
решили, что новому императору служить лучше, чем старому. Полтора месяца
они пили в мунтских тавернах за своего капитана и нового императора,  но
все рано или поздно кончается. Сначала показали дно кошели и  кисеты,  а
затем Марциала пригласил  Годой  и  велел  до  зимы  взять  Гверганду  и
прорваться во Внутренний Эланд.
   Вице-маршалу   Одуа   предоставлялся   карт-бланш,   в   помощь   ему
передавались две трети пришедших с Годоем угрюмых звероподобных  воинов,
половина передвижной артиллерии и часть  баронских  дружин.  Сил  вполне
хватало, чтоб разбить хорошую армию, особенно с учетом того, что  бравые
вояки успели растранжирить свои ауры. Гверганда слыла городом богатым, а
император отдавал ее на три дня своим солдатам.  На  первый  взгляд  все
выглядело вполне привлекательно, но Марциал с детства привык не доверять
тому, что лежит на поверхности.
   Проезжая по ставшим на удивление тихим и чистым улицам Мунта, обедая,
переодеваясь для встречи с командирами переданных ему полков, отдавая им
приказания и выслушивая здравицы в адрес Годоя и себя, вице-маршал  Одуа
лихорадочно размышлял, с каждой орой укрепляясь в мысли, что оказался  в
ловушке. Любой военный прежде всего стал бы обдумывать план кампании, но
Марциал вырос среди политиков и прежде, чем задать вопрос  "как",  задал
вопрос "зачем", и напрашивающийся ответ ему очень не понравился.
   Гверганду брать было незачем. Запершиеся там арцийцы были  совершенно
безопасны и могли сидеть за Аденой сколько их душе угодно.  Михай  Годой
показал себя  умелым  политиком,  время  работало  на  него.  Отсутствие
Феликса в Кантаске позволяло надеяться, что скорее рано,  нежели  поздно
Церковь признает в Годое наследника Циалы Благословенной и коронует его,
выторговав себе что-то вкусное. Рене Аррой даже вместе с армией Мальвани
не располагал силами, достаточными, чтобы  совладать  с  Михаем,  причем
солдаты Мальвани весной наверняка начнут дезертировать,  а  гвергандские
торговые старшины тосковать по барышам. Эландцам же, лишенным  таянского
хлеба и железа, останется  вернуться  к  своему  старинному  промыслу  -
морскому разбою.
   Спору нет, купцам придется туго, но это заставит их  шарахнуться  под
крылышко нового императора, обходя ставшие опасными  морские  пути  ради
охраняемых имперских трактов. Пройдет лет пять,  и  Эланду  как  державе
конец. Так зачем городить  огород  и  штурмовать  прекрасно  укрепленный
город?
   Марциал видел лишь два объяснения, и оба ему не нравились. Или  Годой
убирал из столицы  тех,  кто  ему  так  или  иначе  мешал,  сокращая  их
численность с помощью Рене Арроя, или же это был способ отвлечь всех  от
какой-то очередной каверзы, на которые тарскиец был великий мастак. Была
у Марциала мыслишка, которую он не доверял даже собственной  подушке,  а
именно, пользуясь неприязнью, которую вызывали у арцийцев горцы, а также
собственной популярностью в  войсках,  подготовить  почву  для  военного
переворота, и...
   Бернар не был императором, он довольствовался лишь тем, что правил за
своего безвольного тестя, намереваясь после  его  смерти  править  и  за
сына. Марциал Одуа в своих мечтах  шел  дальше.  Однако  про  проклятого
Годоя  поговаривали,  что  тот  читает  чужие  мысли.  Было  бы   крайне
неприятно, если б это было так. Хотя в таком случае куда проще  было  бы
подослать к нему убийцую  В  последнее  время  больше  дюжины  арцийских
аристократов  вопреки  здравому  смыслу   так   или   иначе   задиравших
императора,  неожиданно  скончались.  Синяки  же  разоблачили   огромное
количество святотатцев, занимающихся запрещенной  волшбой.  А  поскольку
Годой оказался настолько щедр, что  три  пятых  имущества  разоблаченных
колдунов делилось между разоблачителями и стражами, одна  пятая  шла  на
помощь сиротам и  вдовам,  а  еще  одна  отписывалась  Церкви  (которая,
правда, пока эти дары не принимала,  и  они  тщательно  фиксировались  и
складывались в  казначействе),  то  оказаться  в  дюзе  мог  практически
каждый.
   Нет, если бы Годой подозревал Марциала, он бы не  дал  ему  армию,  а
тихо  или  громко  с  ним  покончил.  Скорее  всего   тарскиец   намерен
использовать  вице-маршала  как  пешку  в  своей  игре,  пешку,  которой
сознательно жертвуют. Но тогда... Тогда единственным спасением для  него
является взять Гверганду до холодов!
   Конечно, сделать это непросто, но раз  другого  выхода  нет,  он  это
сделает. Марциал прекрасно представлял, что ему  предстоит.  Мальвани  и
Феликс - сильные стратеги, и, безусловно, они не теряли  времени  даром.
Что до Рене Арроя, то Проклятый его знает, каков он на земле, но о  море
придется забыть, на воде с  эландцами  не  совладать,  значит,  придется
нападать с суши. Легко сказать, нападать! Гверганда стояла в устье Адены
на ее обеих берегах и была основательно укреплена и с  моря  и  с  суши.
Именно потому, что от маринеров можно было ждать любых каверз,  подступы
к городу со стороны империи были укреплены в той же  степени,  как  и  с
эландского берега, ведь эландцам ничего не  стоило  высадить  десант  на
южном берегу. Стены города были крепкими и  высокими,  да  и  пушек  там
хватало.  Взять  Гверганду  измором  было  невозможно  опять  же   из-за
доступности с моря, а воды в Адене хватит  на  пол-Арции,  а  даже  если
представить, что реку удастся каким-то  образом  отравить,  в  городской
черте бьют по меньшей мере четыре источника. Нет, осада явно неуместна.
   Остается штурм.
   Однако главное - не взятие Гверганды, хотя это заманчиво, особенно  с
учетом трех дней на разграбление, а прорыв  в  Эланд:  для  этого  нужно
всего-навсего перейти  Адену.  Реку,  по  которой  до  порогов  запросто
поднимаются самые тяжелые корабли. Реку, у которой, Проклятый ее побери,
эландский берег много выше арцийского, да еще на нем в  излучине  маячит
холм, который Мальвани наверняка как следует укрепил. Лично он, Марциал,
так бы и поступил. Не говоря  уж  о  том,  что  участок,  годящийся  для
переправы, не столь длинен: выше река теряется в  горах,  куда  соваться
даже летом дело почти безнадежное, а для обороны каких-то  пяти  вес  от
устья  сил  у  эландцев  хватит,  тем  паче  что   с   высокого   берега
переправляющиеся будут как на ладони.
   Марциал задумался. Что ж, отступать ему некуда, с ходу  Гверганду  не
взять, остается одно. Выказать  себя  тупоголовым  идиотом,  пробивающим
лбом  стену.  Для  этого  ему,  конечно,  придется   положить   изрядное
количество народу (лучше всего этих  горских  образин,  они  только  для
этого и годятся). Пусть  Мальвани  и  Аррой  решат,  что  имеют  дело  с
придурком, и ослабят бдительность. Или даже напьются, одержав  "крупную"
победу. Он же скрытно подготовит средства для  переправы  и,  форсировав
Адену у самых гор, выйдет в  тыл  береговым  укреплениям,  уничтожит  их
защитников  и  переправит  основные  силы,  после  чего,   наплевав   на
оставшуюся  в  тылу  Гверганду,  форсированным   маршем   прорвется   во
Внутренний Эланд, оставив  достаточно  сильный  гарнизон  в  захваченном
форте на вершине холма, если только Мальвани его построил... Должен  был
построить. Времени вполне хватило, а выхода другого у командора нет!

2229 год от В. И. 7-й день месяца Дракона.
Эланд. Идакона

   - И ты им веришь?!
   - Представьте себя, да, - отрезал Рене Аррой. - Майхуб - враг нам, но
не Благодатным землям, и он умен, иначе его бы уже тысячу  раз  зарезали
или отравили. Да и вообще вся воинская  наука  держится  на  том,  чтобы
поставить себя на место противника и просчитать, что он  станет  делать.
Так вот, будь я на месте калифа, я бы поступил точно так же, как и он.
   - Книга Книг, однако, советует опасаться суриан <Суриане - принятое у
Церкви  название  атэвов,  хотя  на  самом  деле  материк  Сур  населяет
несколько народов, относящихся  к  разным  расам  и  стоящих  на  разных
ступенях развития>, даже дары приносящих,  -  заметил  доселе  молчавший
Максимилиан.
   - Книга Книг молчит и о Белом Олене, и о том Морском Зле, про которое
пишет Майхуб. Не думаю, что нам стоит слепо  следовать  ее  советам,  по
крайней мере до тех пор, пока мы не победим.
   Кардинал  собрался  было  возмутиться,  но  потом  махнул   рукой   и
рассмеялся:
   - Представляю, что сказал бы Трефилий и иже с  ним,  окажись  они  на
моем месте.