Сандер вложил ее руку в  руку  жениха,  и  жизнь  кончилась.  Она  до
последнего надеялась на чудо, на то, что кто-то придет и спасет  ее  или
хотя бы убьет. Но ее заваливали  подарками  и  поздравлениями,  замужние
дамы ласково намекали на то, что  ночью  ей  предстоит  стать  женщиной,
девицы смотрели с завистью и пугливым любопытством,  мужчины  откровенно
любовались ее красотой и подмигивали Артуру. Умом Дариоло понимала,  что
жених ни в чем не виноват,  что,  не  будь  его,  она  отдалась  бы  еще
кому-нибудь, и все равно  ненавидела.  Если  бы  Александр  сделал  хоть
что-то! Но он отвел ее к алтарю и ушел.
   Дариоло никогда не  забудет,  как  время  словно  бы  замерло.  Свечи
зажигали бесконечно долго, сизый  дым  поднимался  слишком  медленно,  а
Илларион молчал, глядя мимо нее. Он смотрел на Александра, словно  давая
время что-то изменить, Потом епископ очнулся и  начал  молитву-поучение.
Затем были lругие молитвы, переплетенные с вопросами и ответами.  Они  с
Артуром опускались на колени и  вставали,  менялись  кольцами,  пили  из
одной чаши, переступали через три цепи, но это ничего не значило, потому
что не было любви. В Старом Дворце не было  клириков,  но  произнесенные
слова шли от сердца.
   Мирийка подняла глаза на знаменитые фрески, но в ликах Триединого  не
было ни добра, ни прощения, ни любви,  а  лишь  злобная  радость,  хотя,
видимо, дело было в бликах свечей и сероватой дымке.  Дариоло  торопливо
отвернулась от показавшихся страшными икон. Не бояться! Так велел ей  во
сне человек,  похожий  на  Рито,  но  она  испугалась  и  потеряла  все.
Александр простил, пришел и помог, но лучше бы он ее  возненавидел,  как
Рафаэль! Даро не обольщалась, она знала брата и помнила, что тот сказал,
прочитав письмо отца. Рито от нее  отрекся,  у  нее  нет  никого,  кроме
нелюбимого мужа.
   А свадьба продолжалась. Бэрроты не поскупились, да и  Его  Величество
Филипп сдержал слово. Король не знал, что данная им  от  чистого  сердца
клятва стала для нее роковой. Филипп Тагэре  выдавал  замуж  находящуюся
под его покровительством Дариоло Кэрна, как  принцессу.  После  венчания
было шествие по городу,  малый  турнир,  в  котором  "волчата"  галантно
уступили первенство брату жениха, и роскошный  затянувшийся  за  полночь
пир. Серьезная  грусть  невесты  умиляла  и  трогала,  Артур  сиял,  как
новенький аур, пол был усыпан розовыми лепестками, вино лилось рекой,  а
повара Его Величества, Бэрротов и барона Обена устроили свой  турнир,  к
полному восторгу гостей.
   Александр Эстре пил и шутил наравне  со  всеми.  Несколько  раз  Даро
ловила на себе серый взгляд, если бы она могла  сказать  правду!  Но  ее
молчание - это его жизнь, за которую она  платит  самую  страшную  цену.
Когда к ней подошла сигнора Гертруда, Дариоло не сразу поняла,  чего  от
нее хотят, а поняв, покорно встала. Замужество - это  не  только  глупые
обряды, но и кое-что  другое.  Провожая  невестку  в  спальню,  свекровь
торопливо объясняла ей то, что Даро давным-давно знала. Сейчас она будет
опозорена, но какое это имеет значение? Она молча кивала, и графиня,  на
прощание поцеловав деточку в лоб и посоветовав не бояться и предоставить
все Артуру, вышла. С ненавистью глядя на  огромную  кровать,  Дариоло  с
помощью вошедших камеристок переоделась в  рубашку,  по  пышности  более
похожую на бальное платье, и распустила и расчесала волосы. Затем ушли и
служанки, и молодая осталась одна. Она не была пьяна, но  перед  глазами
все плыло и качалось, аромат украшавших спальню белых лилий и  алых  роз
вызвал тошноту, а пламя розовых свечей казалось тусклым и холодным,  как
взгляд змеи.
   Где-то здесь, среди цветов, фруктов и драгоценностей, прячутся чужие,
недобрые глаза, которые должны увидеть,  как  она  станет  женой  Артура
Бэррота. Она должна вытерпеть все и убедить мужа и  бланкиссиму,  что  с
ней все в порядке. Хотя одну из ее тайн Артур узнает.
   Он имеет право ее отвергнуть,  потому  что  она  не  девственница.  И
хорошо, если так и случится, хотя за ее позор придется платить  Рафаэлю.
Он наверняка убьет Артура и, видимо кого-то из Вилльо. Ну и пусть...  Ей
одна дорога - в обитель кающихся грешниц. Стоило бежать из Мирии,  чтобы
угодить в капкан в Арции?
   Даро не знала, сколько она просидела, безвольно уронив руки  и  глядя
перед собой. Она не обернулась даже на стук двери хотя прекрасно  знала,
кто и зачем пришел. Наверное, нужно было что-то сказать, но что? Лгать у
нее не было сил, а правда убила бы Александра.
   Когда Артур упал перед ней на колени, осыпая руки жены поцелуями, она
едва удержалась от крика. Его любовь стала еще одним камнем на  ее  шее.
Видимо,  нареченный  принял  ее  сдержанность   за   стеснительность   и
неискушенность. Ничего, скоро он  убедится,  что  это  не  так...  Даро,
пробормотав просьбу задуть свечи, позволила себя  раздеть.  Спасительная
темнота немного притупила ужас  и  отвращение  от  чужих  ненужных  рук.
Однажды, еще до своей любви, она чуть было не стала жертвой насилия,  но
пережитый тогда страх был лишь  бледной  тенью  в  сравнении  с  бездной
отчаянья, в которую она летела сейчас. Александр Тагэре спас ее от графа
Аганнского, теперь ее никто не спасет...
   Ласки Артура становились  все  настойчивее,  и  тут  произошло  самое
страшное. Тело Даро ответило на призыв.  Про  молодого  Бэррота  не  зря
говорили, что он умеет обращаться и с мечом, и с женщинами. Извиваясь  в
ставших вдруг желанными объятиях, Дариоло ненавидела себя, пока  страсть
не захлестнула ее  с  головой.  Это  превратилось  в  какое-то  безумие,
вобравшее в себя всю безысходность последних  кварт,  все  невыплаканные
слезы,  невысказанные  слова,  сдержанные  порывы.   Даро   кусалась   и
царапалась, как кошка, бесстыдно требуя все новых и  новых  ласк,  пока,
вычерпанная до дна, не упала на смятые простыни. Артур лег рядом, прижав
ее к себе. Он о чем-то  говорил,  но  она  не  слушала,  переживая  свое
окончательное поражение. Если б она испытала отвращение и боль, это было
бы справедливо, ее страдание на брачном ложе в какой-то степени искупало
удар, нанесенный Александру. Но она его предала еще раз, ответив Артуру.
И предаст снова. Она никогда не разлюбит своего герцога, но, если муж ее
не отошлет, каждую ночь будет изменять любви, раз за разом  перебивая  и
свою потерю, и свое ничтожество. И этому не будет конца.
   Артур встал, она равнодушно следила за его  движениями,  пока  он  не
вернулся с кинжалом. Неужели он убьет ее, как падшую женщину, не имеющую
права назваться графиней Бэррот? Святая Циала, спасибо тебе!  Мирийка  с
просветлевшим лицом повернулась к мужу,  ожидая  удара,  но  тот  вонзил
кинжал себе в плечо.
   - ...ничего не бойся, я все устрою.  Им  нужна  кровь  на  простынях,
сейчас она у нас будет. Теперь я понимаю и почему вы с братом бежали,  и
почему ты колебалась, но мне  нет  дела  до  твоего  прошлого.  Ты  меня
любишь, теперь я в это поверил, а я... я тебя обожаю.
   Даро в изнеможении закрыла глаза,  но  Артур  решил,  что  ее  просто
испугал вид крови.
 
Нэо Рамиэрль. 
 
   Любому, кто взглянул бы на Романа, стоящего на Львиной Террасе, стало
бы ясно, что ему смертельно скучно. Внизу, в своем  логове,  возилось  и
скулило отродье Тьмы, дальше к  небесам  взлетали  струи  многочисленных
фонтанов  и  фонтанчиков,  на  которые  любовались  прекрасные   статуи.
Прекрасные, хотя  их  совершенным  чертам  недоставало  той  жизни,  что
ощущалась в творениях Клэра. Рамиэрль Звездный Дым из Дома  Розы  лениво
наблюдал, как по центральной лестнице поднимались Солнечные  в  траурных
осенних одеяниях. Затем слуга привел двух  белоснежных  жеребцов,  а  из
боковой двери выскользнул Аддар в зеленоватом дорожном плаще. Полуденная
Песнь вскочил на  коня  и  направил  его  к  воротам,  однако  не  успел
поравняться с фонтаном, как  его,  почтительно  поклонившись,  остановил
высокий эльф с очень светлыми, почти белесыми волосами.
   Роман не слышал, о чем они говорили, но Аддари  с  недовольной  миной
спешился и пошел с белобрысым.  Затем  внезапно  вернулся  и  с  упрямым
выражением на безупречном лице  отвел  коней  к  малому  крыльцу.  Роман
лениво проводил их взглядом  и  собрался  было  вернуться  к  созерцанию
фонтана, когда к нему подошел Тэноллиан, которого замечтавшийся  Лебедь,
разумеется, заметил не сразу.
   - Мои приветствия прекрасному Рамиэрлю. Я приглашаю  вас  в  Янтарный
чертог.
   - Я благодарю радушных хозяев, -  надеюсь,  он  слишком  самодоволен,
чтобы  понять  насмешку,  -  но  вряд  ли  ожидаемое  зрелище   способно
возрадовать сердца. Я предпочел бы остаться здесь.
   - Мягкосердечие в годы мира следует отнести к достоинствам,  но  брат
мой  полагает,  что,  узрев  Бездну,  ты  многое  откроешь  для  себя  и
утвердишься в Свете.
   Очень тонкое предположение, похоже, они взаимно держат собеседника за
недоумка. Однако Тэноллиан ошибается, Рамиэрль не намерен отправляться в
Бездну даже ради их с Ильгэйбэ удовольствия. У него  слишком  много  дел
дома.  Спасибо  Адлеру,  он  знает,  чего  и  когда  ждать.  Нэо  учтиво
поклонился.
   - Если Солнечный владыка полагает, что мои долг увидеть казнь,  я  ее
увижу. Мой родственник приглашен? Он слишком молод...
   - Благородный Норгэрель уже в чертоге.
   - Я готов, - значит, Норгэреля все же решили убить. - Но не скажет ли
светорожденный Тэноллиан, что означает...
   Мило беседуя, они поднялись  по  лестнице  и  вошли  в  чертог.  Брат
Эльрагилла охотно рассказывал о том,  кого  изображают  скульптуры,  как
далеко от Солнечного Замка до гор и водятся ли там чудовища.
   А он умелый интриган и лицедей, этот королевский  братец,  ему  бы  с
удовольствием пожал руку сам Михай Годой. Роман с  Норгэрелем  для  него
уже мертвецы, но как живо он расписывает назначенный на  завтра  Светлый
Совет, который, без сомнения, не оставит без внимания их просьбу.
   Солнечные владыки решили, что их подданным  не  обязательно  знать  о
делах Тарры и Светозарном, а доказать, что  гости  запятнаны  Тьмой,  не
получилось. Впрочем, даже умри они сегодня, остается Аддар.  Принц  свой
выбор сделал, и он не похож на  труса  или  смиренника.  Уж  не  так  ли
начинались Войны Монстров, унесшие жизни большинства Лунных и Лебедей?
   Кто знает,  может,  для  Солнечных  и  впрямь  лучше  и  проще,  если
возмутители спокойствия отправятся в Бездну. Тогда на сотни и тысячи лет
в Луциане все останется по-прежнему... Эльфы будут нести Свет, илгоры им
всячески помогать, альмики бунтовать и до поры до времени  низвергаться,
а  все  остальные  мирно  пастись  на  залитых  солнцем  лугах.  Правда,
неизвестно, что будет с Аддаром и такими, как он, но это  заботы  Долины
Света, пусть ими и занимаются, тем паче гибель Луциане пока не грозит.
   - Нэо! - Хвала Звездному Лебедю, Норгэреля все же к нему  подпустили,
хотя между родичами и расположился людный Тэноллиан. Аддар говорил,  что
его дядя более умелый маг, чем отец и мачеха, которая  сильна  только  в
пророческих видениях. Что ж, проверим.
   - Сегодня рассвет был особенно красив, не правда ли?
   - Не знаю, я не думал об  этом.  -  Сородич  казался  расстроенным  и
встревоженным. Оно и неудивительно, Норгэрель вбил себе в голову, что во
всем виновны они. Дескать, не окажись Альмик в Долине, ему бы и в голову
не пришло замыслить  преступление.  Роман  же  был  уверен  в  обратном.
Стрелок довел свою ненависть к Перворожденным до такой степени, что  она
нуждалась  в  выходе.  Возможно,  ненавистник  эльфов  начал  бы  не   с
Перворожденных, а с тыквоносцев, но кровь бы пролилась в  любом  случае.
Затем  -  краткая  полоса  успехов   создание   отряда   или   небольшой
повстанческой армии, одна-две победы, неизбежные разгром,  предательство
кого-нибудь из соратников и в итоге все тот же Янтарный чертог.
   Бунт обречен, пока то, против чего бунтуют, не прогниет само по себе,
как  трижды  прогнивала  Арция.  Тогда  достаточно  одного   толчка,   и
тысячелетний порядок рухнет, как детский замок из  песка.  Другое  дело,
что  то,  что  приходит  после  падения,  мало   похоже   на   торжество
справедливости и свободы. Но откуда об этом знать Альмику, прожившему не
более тридцати лет  в  сытой  и  сильной  державе  под  покровительством
могущественного  эльфийского  клана?   Он   ненавидит   то   перед   чем
пресмыкаются его сородичи, и этой ненависти подчинена вся его жизнь. Ему
нет дела до того,  что  начнется  после  победы,  он  умирает  в  святой
уверенности, что для  полного  счастья  нужно  всего-навсего  уничтожить
эльфов.
   Рамиэрль нарочито равнодушно взглянул на  человека,  чьи  запястья  и
щиколотки были скованы тоненькими золотыми  цепочками.  Какая  мерзость!
Пленника держат с помощью заклятий, а невесомые цепи, прекрасные, как  и
все созданное эльфами, просто дополняют картину.  Пленник  не  может  их
разорвать, он, способный гнуть подковы! Еще одно унижение, равно  как  и
надетая на осужденного белоснежная туника  и  сандалии.  Роман  еще  мог
согласиться с казнью, но не со  зрелищем,  которое  должно  восхитить  и
устрашить допущенных на него смертных.
   А вот их  с  Норгэрелем  будут  низвергать  после  того,  как  чертог
опустеет. Скорее всего, попросят задержаться под благовидным  предлогом,
подойти поближе... Вряд ли Солнечные владыки  покажут  смертным,  что  и
среди эльфов бывают отступники, да и сородичей умнее убедить, что  гости
вернулись, откуда пришли. Кровь Звезд священна,  если  эльфы  узнают  об
убийстве, они начнут роптать. Кто из праведного  негодования  -  нарушен
закон Света, а  кто  опасаясь,  что  следующим  может  стать  любой,  не
угодивший Тэноллиану. Да, убийцам нужна тайна, они не посмеют  при  всех
воспользоваться силой...
   Эльрагилл и Ильгэйбэ появились на узком низком балконе и опустились в
отливавшие старым  золотом  кресла.  На  лбу  владыки  мерцала  янтарная
диадема, а на распущенных волосах владычицы цвета сердца белой розы была
лишь изящная цепочка, поддерживающая свисающий на лоб лучащийся  камень.
Эльрагилл поднял руку,  и  чертог  наполнил  звон  невидимого  колокола.
Рамиэрль насчитал пять ударов по числу Светлых Богов.  При  пятом  ударе
лежащий на высокой подставке между кресел правителей огромный прозрачный
шар начал пульсировать, наливаясь светом. Талисман клана!
   Нэо  Рамиэрль  помнил  талисман  Лебедей,  разрушенный   при   штурме
Кантиски. Тот походил на огромный сапфир, сравнимый синевой  с  весенним
небом. Талисман Лунных сгинул  в  Сером  море.  По  словам  Залиэли,  он
напоминал черную жемчужину. в блеске которой прорывалось то розовое,  то
белое, то голубое. Солнечным же достался гигантский янтарный шар, теплый
свет которого щедро изливался на всех вокруг, исцеляя и успокаивая.
   Кем надо быть, чтоб отвергнуть  благодать  Света  и  предаться  Тьме?
Отринуть Добро и вступить на путь Зла!
   "Добро и Зло в каждом, и ни в ком. Эрик понял меня, когда сказал, что
Свет защитит от Света, а Тьма от Тьмы", - услышал он это, или просто  из
памяти всплыли слова? Как бы то ни было,  это  случилось  вовремя.  Свет
защитит  от  Света?  Рамиэрль  тихо  потянулся  к   источнику   Силы   и
почувствовал ответ. Его магия, магия Лебедей, основанная на Свете,  была
при  нем.  Свет  не  делал  разницы  между  ним  и  Солнечными,  он  был
равнодушен, как река, которой все равно, кто и зачем из нее черпает.
   Был бы Роман один, он бы знал, что делать,  но  уйти  без  Норгэреля,
который ни о чем не догадывался, нельзя, а между ними  сидит  Тэноллиан.
Оставалось ждать. Эльрагилл между  тем,  обратил  взор  на  преступника,
выглядевшего в белых смертных одеждах странно и нелепо. Роман  вспомнил,
что атэвы, желая унизить пленного врага, одевают его в  женское  платье.
Вряд ли Солнечные, швыряя в Бездну бунтарей и смутьянов, Думали  о  том,
чтобы сделать казнь еще мучительней, но Альмику от этого было не  легче.
Скорее бы все кончилось! Роман чувствовал себя обнаженным мечом, слишком
рано выдернутым из ножен.  Сначала  эльфы  покарают  преступника,  затем
Эльрагилл и  Ильгэйбэ  спровадят  всех  остальных...  После  чего  им  с
Норгэрелем, если не удастся выйти со  всеми,  предстоит  победить  троих
неслабых магов, двое из которых владеют еще и мечами, спокойно выйти  из
чертога, сесть на коней и, сославшись на приказ, выехать из  замка.  Что
может быть проще?
   Лучше было бы попытать счастья прямо сейчас, но  Аддар  сказал,  что,
пока идет казнь, покидать Янтарный чертог кощунство, да  и  Норгэрель  в
полном неведении. Прорываться силой? Нет,  они  не  дадут  Эльрагиллу  и
Тэноллиану повода наброситься на  них  при  всех.  Бой  два  на  три  не
безнадежен, но двое против сотни обречены.
   - Альмик из рода людей, - нежный голос Ильгэйбэ звучал скорбно, -  ты
вступил в обитель Света с Тьмой в сердце. Ты, принятый под нашей крышей,
пивший здесь вино и евший хлеб, замыслил на приютивших тебя. Ты оскорбил
суд человеческий и Суд Светлый. Что ты можешь сказать в свое  оправдание
перед лицом Света?
   - Только одно, - прорычал  осужденный,  -  я  ненавижу  вас  и  ваших
холуев. Вы сильны, но рано или поздно найдется кто-то посильнее.  Будьте
вы трижды прокляты со своим Светом, не нужно мне ваше прощенье!
   - Одумайся, человече, -  мягко  вступил  Эльрагилл,  -  ты,  на  краю
Бездны, которая сейчас поглотит твое тело, но ты еще можешь спасти душу.
   - Да кто ты такой, чтобы лезть ко мне со своими напутствиями? Если  б
не твои колдовские штучки, я бы с вами всеми  поговорил,  -  человек  со
злостью тряхнул золотыми цепочками, - а  так  кончай,  да  поскорее!  На
брюхе перед вами я ползать не стану.
   - Что ж, - тяжело и веско произнес владыка  Солнечных  эльфов,  -  да
свершится начертанное. Альмик предался Тьме, да будет  он  низвергнут  в
Бездну!
   Рамиэрль не сомневался, что Эльрагилл сотворил заклятье, хотя, как  и
что  именно  он  сделал,  было  не  понять.  Талисман   полыхнул   вовсе
нестерпимо, а затем из него вырвалось пламя, золотое, как грива льва.  В
воздухе,  не  касаясь  пола,  воспарил  невиданный  костер,   постепенно
растягиваясь наподобие подковы, и  одновременно  за  спиной  осужденного
прорезалась и стала стремительно набухать черная почка. Со своего  места
Роман видел,  как  стена  золотого  пламени  медленно,  но  верно  стала
продвигаться вперед. Еще немного, и она  вынудит  человека  сделать  шаг
назад, потом еще один и еще, пока пол не уйдет из-под ног осужденного, и
он не сорвется во Тьму, пронизанную лиловыми и  багровыми  сполохами.  А
потом золотая стена залатает прорыв, и все будет кончено.
   Впрочем, если Альмик сумел остаться самим собой, он  или  бросится  в
пламя, или повернется лицом  к  Тьме  и  сделает  роковой  шаг  сам,  не
дожидаясь, пока его столкнут.
   Рамиэрль с трудом оторвал  взгляд  от  обреченного  и  обвел  глазами
скорбные  лики  эльфов,  перепуганные  физиономии  лесных  стражников  и
сладострастно-внимательные рожи рыцарей Солнцецвета. В довершение  всего
со всех сторон зазвучала скорбная и просветленная музыка. Арфы, флейты и
высокие, дивные  голоса  оплакивали  заблудшую  душу.  Осужденный  стоял
нерушимо, глядя в  лицо  приближающемуся  солнечному  пламени,  Рамиэрль
закрыл глаза. Альмик был дураком  и  упрямцем,  но  смотреть,  как  его,
скованного, под хорал толкают в жуткий провал?! И при  этом  ЗНАТЬ,  что
следующим, пусть и не в столь торжественной обстановке, будешь ты?
   Сильнейший удар швырнул Романа вперед,  и  он  едва  успел  выставить
руки. Инстинкт разведчика сработал и сейчас  и  Нэо  с  ловкостью  кошки
вскочил  на  ноги.  Он  все  понял.  Норгэрель!  Сын  Ларэна  и  Залиэли
унаследовал силу от обоих родителей, но характером удался в отца. Он  не
выдержал зрелища казни и ударил по сковывавшим Альмика  цепям.  Рамиэрлъ
не  сомневался,  что  родич  хотел  лишь  освободить  пленника,  но   не
рассчитал, да и не мог рассчитать.  Мир  Тарры  б