чной  маски,  знала
разве что его сестра.
   Увидев визитера, Шарль поднялся ему навстречу:
   - Не скажу, что так уж рад видеть вас, барон. Мы только что с дороги,
как вы, вероятно, знаете, и очень устали.
   - Не сомневаюсь, - Обен, крупный, чтобы не сказать  толстый,  мужчина
лет сорока с лицом обжоры и выпивохи пожал могучими плечами, - но  лично
я посоветовал бы вам промучиться в пути еще ночку. Чем дальше вы  будете
к утру, тем лучше для вас, да и для меня. Ловить  Шарля  Тагэре  мне  не
улыбается, потом по улице не проедешь, тухлыми яйцами забросают.
   - Вы хотите, чтоб я уехал?  -  Шарль  поднял  темную  бровь,  странно
контрастирующую со светло-золотистыми волосами.
   - Хочу, - не стал отпираться  барон,  подходя  к  столу  и  самочинно
наливая себе вина, - вы даже не представляете, как хочу.
   - Иными словами, - встрял в беседу Рауль ре  Фло,  -  герцогу  грозит
опасность.
   - Хуже, - изрек Обен, - опасность грозит мне. Поддерживать порядок  в
городе во время покаяния Шарля Тагэре?  Увольте!  Легче  сразу  пойти  и
удавиться.
   - Вот даже как? - Герцог не казался ни удивленным, ни  встревоженным.
- Значит, Бэррот все же решился...
   - Бэррот-то как раз ни при чем, это Жан с Дианой  разыгрались.  Ну  и
сволочная же баба, я скажу... Хоть бы кто ее прикончил, я бы  Проклятому
за это душу отдал. А Вы бы, монсигнор <Монсигнор  -  обращение  К  особе
королевской крови или к главе независимого герцогства.>,  прежде  чем  в
Мунт соваться, справились бы о здоровье  кардинала!  Он,  между  прочим,
совсем плох.
   -  Сочувствую,  -   нагнул   голову   Шарль   Тагэре,   -   мне   Его
Высокопреосвященство нравится, не хотелось бы, чтоб кардиналом Арцийским
стало какое-нибудь надутое чучело, но причем...
   - А при том, что Евгений никогда не позволил бы схватить Тагэре и тем
более не отдал бы его в  руки  Скорбящих,  но  сейчас  бедняга  лежит  в
занавешенной комнате, к нему никого не пускают. Короче, мерзко все, Ваша
светлость, так что прикажите седлать коней!
   - Пойду распоряжусь. - Ре Фло сделал попытку подняться.
   - Садись, Рауль,  -  махнул  рукой  герцог,  -  никуда  я  не  поеду.
Благодарю, барон, но Тагэре от королей не бегают, тем  более  от  таких.
Тагэре вообще не бегают.
   - Ну, хозяин - барин, хочет - живет, хочет  -  удавится.  -  Командор
выдул еще  кубок  и  поднялся.  -  На  всякий  случай  запомните.  Улица
Сэн-Ришар этой ночью совершенно безопасна,  а  привратника  в  ее  конце
зовут Гийом-Прыщ. Ну а я, само собой, вас не  видел.  Если  вам  хочется
лезть в это болото змеиное, лезьте, но я бы подождал, пока  гадюки  друг
дружку не пережалят.
   - Спасибо, - снова улыбнулся Тагэре, протягивая Обену  руку,  которую
тот и пожал с недовольным видом, пробурчав:
   "И все же нечего вам делать во дворце. Атэвы говорят, что гиены, если
их много, могут загрызть льва, а гиен сейчас в Мунте о-го-го..."
   Рауль дождался, пока слуга доложил о том, что Трюэль покинул  дворец,
и только после этого повернулся к Тагэре:
   - Я был прав, Шарло, но сейчас не до этого. Ты должен бежать.
   - Я уже сказал, что не побегу!
   - Да слышал я, но это твое благородство здесь не к месту.
   - Это не благородство, Рауль. - Герцог задумчиво посмотрел  бокал  на
свет. - Надо же, какое красное, я и не замечал раньше. - И повторил:
   - Это не благородство и не смелость, потому что я боюсь, очень  боюсь
того, что творят в Замке Святого Духа.  Только  выхода  у  меня  нет.  Я
ДОЛЖЕН завтра пойти к королю.
   - Должен? Ничего не понимаю.
   - Тут и понимать нечего. Согласен, я свалял самого большого дурака  в
своей жизни, когда сунулся в Мунт, но мы уже здесь. Не знаю,  пришел  ли
Обен сам по себе или его кто-то послал, но то, что мы в  столице,  знает
не только он и его люди. Синяки <Синяки - презрительная  кличка  сыщиков
из Тайной Канцелярии, в ведении которой находятся дела о государственной
измене и  оскорблении  Величества.  Согласно  подписанной  в  1659  году
нотации (договору),  Тайная  Канцелярия  Арции  действует  совместно  со
Скорбящими Братьями, адептами ордена святого Антония, расследующими дела
о ереси и недозволенном колдовстве. Главой Скорбящих является  кардинал,
формально назначаемый  Архипастырем  и  назначающий  своих  епископов  в
странах, находящихся в лоне  Церкви  Единой  и  Единственной.  Синяки  и
Скорбящие при ведении дознаний пользовались особого  рода  магией.>,  те
наверняка следили за нами с самой границы. Нас или убьют при  попытке  к
бегству или схватят, но тайно, и объявят, что мы подались  за  Проклятый
перевал <Проклятый перевал, ранее именовавшийся Гремихинским или Гордой.
Перевал через Лисьи горы, отделяющий  Благодатные  земли  от  впавшей  в
ересь Таяны.>. Может быть, ты был не так уж  не  прав,  когда  советовал
поднять восстание, войска бы пошли за нами, только вот Жозеф  <Жозеф-Луи
- король Ифраны.> под шумок оттяпал бы от Арции еще кусок. Не хочу и  не
могу превращать войну с самым мерзким врагом, который  был  у  Арции  за
последние шестьсот лет, в смуту. Да и что я сказал бы  людям?  Что  хочу
стать королем? Но я не хочу...
   - Лучше быть  королем,  чем  покойником,  -  Рауль  ре  Фло  нехорошо
улыбнулся, - но ты прав. Живыми уйти трудно, даже если  Обен  не  станет
нас ловить, а я ему отчего-то верю.
   - Я тоже. Этот винный бочонок нам не враг. Но нам от этого не  легче.
Мой единственный шанс, Рауль, - делать то, чего от меня  не  ждут.  Если
Трюэль подослан, от меня не ждут, что, узнав обо всем, я  все  же  пойду
завтра к королю, а я пойду.
   - А если не подослан, и о его визите никто не знает?
   - Нас выследят в любом случае. А если  меня  схватят,  то  пусть  это
будет при всем честном народе. От меня ждут буйства, а я  сопротивляться
не стану. И попытки к бегству не будет. А вот ты уедешь, но не сейчас, а
утром. В ливрее одного из твоих людей, якобы с письмом в Эльту.
   - Если они поднимут на тебя хвост, я запалю такой пожар...
   - Хорошо бы обойтись без этого, мне отнюдь не хочется  изображать  из
себя жертву.
   А барон Обен  Трюэль  был  недоволен.  В  порядке  исключения  он  не
преследовал никакой далеко идущей цели, а  просто  хотел,  чтобы  Тагэре
убрался из Мунта. Герцог ему не поверил и имел на то  веские  основания.
Обен и сам бы себе не поверил, и все же,  Все  же  Тагэре  нравился  ему
много больше полоумного короля и его  обнаглевшего  родича.  Фарбье  вел
себя так, словно у него на гербе не кошачьи  следы  <Кошачий  след  -  в
Благодатных землях на гербах незаконнорожденных, в случае, если их права
признаны монархом и Церковью,  к  фамильному  гербу  (сигне)  добавлялся
отпечаток кошачьей лапы. Если бастард не был  признан,  но  есть  четыре
свидетеля, готовые подтвердить его происхождение, он может  использовать
герб того  же  цвета,  что  и  фамильный,  где  в  правом  верхнем  углу
помещается уменьшенное изображение  родового  символа  (золотого  -  для
мужчин,  серебряного  -  Для  женщин),  а  через  весь  герб   наискосок
изображаются отпечатки кошачьих лап.>,  а,  самое  малое,  Великий  Тигр
<Тигр Мальвани (Великий Тигр) - изображение лежащего Тигра на Фоне башни
- родовая сигна Мальвани.>, это не могло не бесить.
   Трюэль был человеком циничным и  равнодушным,  но  Шарль  его  чем-то
тронул, и барон, посмеиваясь над своей чувствительностью, написал сестре
в Фей-Вэйю. Он не собирался рисковать собой и своим положением, но и  не
предпринять вообще ничего отчего-то тоже не мог.
 
2850 год от В.И. 
26-й день месяца Зеркала. 
Арция. Постоялый двор "Веселый горшок" 
 
   Эстела ре Фло со вздохом  отодвинула  тарелку  с  истекающими  маслом
пирожками. Есть не хотелось, ей вообще ничего не  хотелось,  даже  жить.
Все, что было хорошего, все надежды, все радости остались в родном  Фло,
а ее продали. Продали. Чтобы  спасти  владения  и  обезопасить  братьев,
племянников, сестер, кузенов. Воспитанница! Ха! Ей никогда не  выйти  из
монастыря,  уж  циалианки  <Орден  святой   равноапостольной   Циалы   -
единственный, но очень влиятельный церковный орден, в  котором  состояли
исключительно женщины. Циалианские сестры владели специфической  магией.
Во главе  ордена  стояла  Наместница  святой  Циалы,  носящая  титул  Ее
Иносенсии. Главная резиденция ордена находилась в монастыре в  Фей-Вэйе,
где  хранилась  основная  циалианская  реликвия  -  рубиновый  гарнитур,
некогда принадлежавший святой. Представительства ордена играли  заметную
роль в жизни всех стран, находящихся в лоне Церкви. В подчинении  ордена
находились Рыцари Оленя (называемые  также  Белыми  рыцарями)  -  воины,
давшие  обет  безбрачия  и  служения.  Белый  рыцарь  при  желании   мог
отказаться от своего обета,  вступить  в  брак  или  перейти  на  службу
какому-либо сигнору или монарху, для этого нужно было лишь  поставить  в
известность сестринство и дать клятву не разглашать орденских  тайн.  Но
вернуться единожды ушедший не мог.>  об  этом  позаботятся.  Она  примет
постриг, и ее жизнь мало чем будет  отличаться  от  заключения.  Эста  и
раньше слышала, что Лумэны при помощи бланкиссимы <бланкиссима  -  титул
циалианки высокой степени посвящения.> Дианы берут в  заложницы  девушек
из знатных семей, но не представляла, что именно ей  уготована  подобная
участь. Сначала воспитанница, через  два  года  -  послушница,  затем  -
монахиня, которой  если  и  разрешат  увидеть  родичей,  то  лишь  через
решетчатое окошечко в монастырской приемной. Эстела помнила,  как  много
лет назад они навещали сестру деда, и бледная женщина  в  белом  тихо  и
монотонно говорила внучатой племяннице, что нужно молиться святой  Циале
и слушаться папу с мамой, а Эсте отчего-то было страшно.
   А ведь когда Вивьен увезли из дома, ей было столько же  лет,  сколько
сегодня самой Эстеле. Уж лучше  сразу  умереть,  чем  заживо  гнить  всю
жизнь, без солнца, без родных и... без Шарля Тагэре. При мыслях о  внуке
первого герцога Тагэре Эстела вовсе расклеилась, и  доселе  сдерживаемые
слезы вырвались наружу. Девушка разрыдалась, уже не заботясь о том,  что
на нее смотрят и ее эскорт, и все,  кто  находился  в  зале  придорожной
гостиницы.
   Валентин Рузо, сопровождавший Эстелу ре Фло в Мунтскую обитель святой
Циалы, не был злым человеком, к тому же у него тоже были  сестры.  Белый
рыцарь понимал, что девушкам всегда тяжело отрываться от дома,  эта  же,
по мнению Валентина, вряд ли приживется в монастыре.  За  свои  сорок  с
лишним он повидал немало благородных девиц,  поначалу  плакавших,  затем
молчащих, а в конце концов решительно поднимавшихся вверх по  ступенькам
циалианской иерархии.
   Такой была нынешняя Предстоятельница <Предстоятельница,  Предстоятель
- глава  церковного  ордена.  Главы  наиболее  значимых  орденов  (кроме
циалианок) имели статус кардиналов.> ордена Виргиния, такой будет и юная
Моника Бэррот, весной принявшая обет послушания, но вот эта темноволосая
девочка, задыхающаяся от страха и обиды на судьбу...  Рыцарю  было  жаль
Эстелу, но  помочь  он  не  мог,  да  и  права  не  имел.  Ре  Фло  были
могущественным семейством, а явная дружба нынешнего графа и его младшего
сына с Шарлем Тагэре, столь выгодно отличавшимся от сидящего на престоле
слабоумного Пьера, была занозой для всех, кто сделал ставку на  Лумэнов.
Тагэре в отличие от родоначальника  новой  династии  не  запятнали  себя
свержением законного короля и братоубийством.  Лумэнов  терпели,  потому
что на их стороне была Церковь, и потому что у  баронской  оппозиции  не
было головы, но наметившийся союз двух могущественных фамилий мог  стать
для них роковым. В лице Шарля  Тагэре  и  Старого  Медведя  <Изображение
вставшего на дыбы медведя ства Фло.>, Этьена ре Фло, оппозиция  получала
сразу двух вождей. Если же Эстела станет герцогиней Тагэре, то ее  дети,
особенно если наследуют отвагу  и  красоту  Тагэре  и  честолюбие  и  ум
владетелей Фло, могут не только потребовать корону, но и  завоевать  ее.
Нет, бланкиссима Диана права, девушка  должна  стать  циали-анкой,  это,
возможно, удержит ее отца и братьев от мятежа.
   Валентин подозревал, что  заложниками  Лумэны  не  ограничатся,  и  в
глубине души был рад, что  его  миссия  -  только  доставить  девочку  в
монастырь. Куда печальнее, если бы его заставили поднять меч на  Тагэре.
В глубине души циалианский рыцарь не то  чтобы  сочувствовал  Шарлю,  но
слишком  уж  тот  выигрывал  в  сравнении  с  жалким  полоумным   юнцом,
превратившим арцийскую корону в шутовской колпак. И это он, Валентин, не
один десяток лет верой и правдой служащий бланкиссиме Диане и в ее  лице
равноапостольной Циале! Что же тогда говорить о других нобилях <Нобиль -
дворянин, ноблеска - дворянка.>. Пьера большинство нобилей  презирает  и
за глаза называет не иначе как дурачком, а  Тагэре  любят,  а  от  такой
любви  до  гражданской  войны  один  шаг.  Нет,  бланкиссима   правильно
поступила,  потребовав  юную  Эстелу,  хоть  и  жаль  ее,  но  покой   в
государстве и святое дело дороже.
   Рыцарь покачал головой и потребовал старого чинтского.
   Несвоевременные мысли лучше всего запить. Скоро ему придется позабыть
о вине - рыцарям Оленя пить не то чтоб запрещалось, но замеченные в этом
могли забыть о продвижении вверх, сегодня же он еще не в  обители,  а  в
дороге, причем среди его людей, как ему кажется, доносчики отсутствуют.
   Трактирщик  принес  кувшин  и  поспешно   ретировался:   простолюдины
недолюбливали Белых рыцарей, хотя те и служили божьему делу. Нобили тоже
предпочитали по возможности не иметь  дел  с  теми,  кто  посвятил  себя
святой Циале,  так  что  в  уютной  комнате  с  Эстелой  и  ее  эскортом
оставались лишь трактирщик с подавальщиками да маленькая серая кошка,  в
отличие от людей и не  думавшая  бояться  воинов  в  белом.  Валентин  с
умилением наблюдал,  как  зверушка  деликатно  доедает  предложенное  ей
угощение. Затем киска подняла головку, так  что  стал  виден  аккуратный
белый треугольник на шейке, и, коротко  мяукнув,  вспрыгнула  рыцарю  на
колени, несколько раз обернулась вокруг себя и улеглась. Грубая  мужская
ладонь коснулась мягкой шерстки, кошка прищурила желто-зеленые  глаза  и
замурлыкала. Доверие слабого  всегда  умиляет,  и  рыцарь  с  сожалением
ссадил разнежившееся животное на пол, когда пол-оры спустя  его  вызвали
на улицу. Гонец от Ее Иносенсии молча передал свиток, и, развернув  его,
Валентин ахнул.
   Им предписывалось везти девушку прямо в Фей-Вэйю, минуя Мунт. Значит,
юная Эстела понадобилась самой Виргинии!  Что  случилось,  посланник  не
объяснил,  возможно,  сам  не  знал,  но  Валентин  родился  не   вчера,
объяснение могло быть лишь одно: Ее Иносенсия не  намерена  оставлять  в
руках арнийской бланкиссимы, слишком  часто  заглядывающейся  на  рубины
Циалы, такой козырь, как дочь Рауля ре Фло.
   Скрипнув зубами,  рыцарь  отдал  необходимые  распоряжения  воинам  и
поднялся в зал расплатиться.  Хозяин  гостиницы  узнав,  что  гости  его
покидают, с трудом скрыл вздох  облегчения.  Теперь  предстояло  забрать
девушку. Та, к счастью, немного успокоилась, чему  поспособствовала  все
та же трактирная кощенка. Валентин был, в сущности, незлым  человеком  и
ничего не имел против, когда  его  подопечная  захотела  взять  киску  с
собой. Трактирщик и вовсе  лишь  плечами  пожал,  но  от  дополнительной
серебряной монетки, на которую можно было  купить  и  прокормить  дюжину
мурок, не отказался. Вскоре опасные гости  покинули  гостиницу  "Веселый
горшок", и сразу же общая зала наполнилась смехом и разговорами.
 
2850 год от В.И. 
27-й день месяца Зеркала. 
Арция. Мунт 
 
   Обычно в эту пору в Мунте было теплее, но на этот раз  осень  взялась
за дело раньше, чем обычно, до  срока  сорвав  с  деревьев  разноцветную
листву. Канцлер  Луи  Бэррот  был  человеком  смелым,  но  иссиня-черные
скрюченные стволы каштанов,  лишившихся  пышного  летнего  убранства,  с
детства  вызывали  у  него  безотчетный  страх.  Впрочем,  для  мерзкого
настроения нынче были куда более серьезные основания, чем просто  плохая
погода.  Жан  Фарбье,  заклятый  друг  и   фактический   правитель,   не
посоветовавшись, захватил Шарля Тагэре.  Бэррот  считал  это  чудовищной
ошибкой, но он был в одной лодке с  Лумэнами  и  бланкиссимой  Дианой  и
понимал, что тонуть придется  всем  вместе,  а  тонуть  сорокапятилетний
нобиль ну никак не хотел. Он только  весной  закончил  постройку  нового
особняка на Собачьей улице и поселил там очаровательную  рыжую  кошечку,
чьим  родичам  пришлось  дать  хорошего  отступного.  Бэррот   собирался
провести осень и зиму в милых развлечениях, а  эти  уроды  сделали  все,
чтобы страна заполыхала!
   - Он не сопротивлялся? - Канцлер с трудом сдерживал  Раздражение,  но
командор Мунта, одновременно являющийся и начальником городской  стражи,
был не виноват в том, что получил идиотский приказ, а  ссориться  с  ним
было себе Дороже.
   - Нет, Тагэре не только не трус, но и не дурак. Вырваться из Мунта он
все равно не смог бы. Я знаю, что его предупредили, но он решил, что ему
не уйти. И правильно решил, между  прочим,  -  маленькие  глазки  барона
задержались на лице Бэррота, и  тому  стало  не  по  себе,  -  синяки  и
капустницы <Презрительная кличка циалианок, возникшая, видимо, из-за  их
белых одежд, напоминающих  расцветку  бабочек-капустниц.>  караулили  на
всех дорогах, его бы прикончили, разве что Проклятый бы помог...
   - Кому он отдал шпагу? Вам?
   - Никому.
   - То есть?
   - Красавчик Шарло переломил клинок о колено, бросил обломки за спину,
скрестил руки на груди  И,  насвистывая,  направился  за  синяками.  Мое
участие не понадобилось, чему я донельзя рад. Этот парень мне  нравится.
И не только мне. Молодые нобили, сшивавшиеся в королевской приемной,  от
его выходки были в восторге.
   - Этого еще не хватало. Он в Замке <Замок Святого Духа  -  совместная
резиденция Тайной Канцелярии и ордена святого Антония Скорбящего.>?
   - Где же еще... Диана с этим  поганым  Доминикрм  добычу  из  рук  не
выпустят. Они хотят, чтоб Шарло сказал на площади то, чего он  на  самом
деле знать не знает.
   - Я бы предпочел быть в курсе всех дел.
   - А как они могут обстоять? Жан с Дианой как  тот  чудак  из  притчи,
который хотел и  яичницу  слопать,  и  цыплят  осенью  продать.  -  Обен
разразился довольно-таки неприятным смехом.  -  Если  им  нужна  правда,
герцога следовало бы отдать палачам. Может, он что  и  сказал  бы,  хотя
вряд ли... Заговоры не по его части, тут скорее  нужно  старика  ре  Фло
потрясти, а Шарло, тот все больше воевать любит да  к  женщинам  в  окна
лазить. К тому ж беднягу придется предъявить народу,  так  что  калечить
его нельзя, а то мунтские бабы Лумэнов в клочья разорвут.
   - Не паясничайте, Обен. Что сделано, то  сделано.  Вы  не  хуже  меня
знаете, что, пока Тагэре жив, спать  нам  не  придется,  так  что  нужно
спешить.
   - Ну и глупо, - махнул лапищей Обен, -  красавчик  не  сделал  ничего
такого. Его любят, особенно на севере, это да, ну и что с того? Его отца
тоже любили, а тот взял да и помер. И никто не  виноват.  А  тут  такого
нагородили: и подложное  письмо,  и  обвинение  в  измене,  и  публичное
покаяние или чего там еще удумали. Тут недолго и голову сломать,  причем
свою...
   - Это не ваше дело, - резко оборвал барона Бэррот.
   - Вот уж нет, - Обен не собирался уступать, - дело самое  что  ни  на
есть наше, потому что королек ни хрена не поймет, даже  если  его  вверх
ногами повесят, эта чертова баба отсидится в монастыре, Фарбье не жалко,
прибьют и ладно, а мне и вам,  между  прочим,  по  улицам  ходить  и  по
дорогам ездить. Вам нужно,  чтобы  какой-нибудь  ополоумевший  баронский
сынок влепил нам в спину по стреле просто потому, что  на  наших  плащах
золотые нарциссы? Мне - нет!
   Бэррот  сжал  зубы.  Барон  Обен  Трюэль  слыл  хамом,   пьяницей   и
взяточником, но знавшие его давным-давно убедились,  что  командор  куда
к