ться могут, и одна Циала знает,
что им в голову взбредет.
   - Проклятый, - Сезар  стал  быстро  осматривать  свое  снаряжение,  -
Лумэны всегда любили зло на ком-то срывать. Ты пока горло побереги, а  я
людей соберу.
   Эльтские стрелки построились быстро. Никому  и  в  голову  не  пришло
сетовать на усталость. Сегодня ты защитишь  раненых,  а  завтра  защитят
тебя, это нехитрое правило люди Тагэре усвоили хорошо. Дарнийцы и Гартаж
тоже присоединились к погоне. Лучники и арбалетчики  занимали  места  за
спинами всадников.
   Младший из Тагэре невольно сглотнул, вспоминая  Дени.  Что  ж,  уроки
капитана Фло он никогда не забудет...
   - Готовы? - вопрос был излишним, но задать его следовало.
   - Да, - кивнул Сезар.
   - Вперед!
 
2885 год от В.И. 
29-й день месяца Агнца. 
Арция. Тар-Игона. 
 
   Этьен Ландей с трудом приподнялся на локте - все тело болело,  словно
по нему проехалось несколько телег с кирпичами, однако  рыцарь  понимал,
что дешево отделался. Несколько дней отлежится и  будет  как  новенький.
Обидно, конечно, что друзья ушли вперед, ну да в следующий  раз  повезет
больше. Этьен осторожно перевернулся, с  трудом  сдержав  стон,  повозка
тащилась со скоростью похоронной  процессии,  но  трясло  тем  не  менее
немилосердно. Проклятый,  как  же  все  глупо  вышло...  Рыцарь  кое-как
пристроил свое избитое тело и окликнул пожилого латника, ехавшего рядом:
   - Никаких новостей?
   - Откуда, монсигнор, - осклабился  воин,  -  ползем,  как  улитки  на
сносях, наши-то на пару диа вперед ушли. Ну да все хорошо будет, раз  уж
Раулю шею свернули, бабе этой гнусной и подавно хвост прищемим. Хватит с
нас Лумэнов с их эскотцами.
   - А все же здорово у оврага вышло, - не  удержался  Этьен.  Стражник,
которого звали Франсуа Гуль, охотно подхватил, и они долго и  со  вкусом
пережевывали подробности  минувшего  боя.  Солнце  клонилось  к  закату,
собеседники уже подбирались к последней атаке Александра, когда  Франсуа
прервал себя на полуслове.
   - Монсигнор, впереди что-то неладное творится. Поеду-ка посмотрю.
   Этьен нетерпеливо кивнул, он тоже расслышал ржанье, ругань,  какие-то
щелчки. Мимо проскакало несколько верховых, свистнула стрела. Ландей все
же заставил себя сесть. Боль была адская, но, если  на  них  напали,  он
просто так не сдастся, кости  у  него  целы,  руки  действуют...  Второе
усилие далось легче, как всегда в  критические  моменты,  тело  уступило
духу. Потом, если все обойдется, оно отыграется за  все  неприятности  и
неудобства, но не сейчас. Доспехов ему, конечно, не  надеть,  разве  что
нижнюю стеганую куртку, а с мечом и кинжалом он так  и  не  расстался...
Что ж, могло бы  быть  и  хуже.  Хорошо,  что  он  настоял,  чтобы  Орка
привязали к его  повозке.  Этьен,  пусть  не  так  изящно,  как  обычно,
взобрался на спину жеребца. Теперь он ясно видел, что впереди идет  бой.
Неужели Агнеса разбила Тагэре? Нет, будь это так, на  них  нарвались  бы
отступающие. Но что же там творится, Проклятый побери?!
   Рыцарь направил коня в голову обоза, и его взору предстало любопытное
зрелище. И так достаточно узкая, дорога, к тому же обсаженная  по  краям
вековыми каштанами, здесь шла под откос. Телеги  и  лошади,  сгрудившись
наверху, намертво ее перегородили,  произошло  все  явно  случайно:  две
повозки, неудачно пытаясь  развернуться,  сцепились  осями,  а  затем  в
кучу-малу оказались вовлечены еще несколько телег. У охранников  тем  не
менее хватило ума  использовать  затор  как  прикрытие,  и  они  яростно
осыпали стрелами бестолково лезущих вперед воинов в цветах  Агнесы.  Тех
было никак не меньше тысячи, а то  и  двух,  но  вели  они  себя,  мягко
говоря, странновато. Никто не отдавал  приказов.  Не  было  видно  сигн,
пешие и конные,  вперемешку,  беспорядочно,  как  стадо  баранов,  перли
вперед  по  узкой  дороге,  представляя  собой  прекрасную  мишень   для
лучников.
   - Сбесились они, что ли? - проворчал кто-то рядом, высказав вслух то,
что думали все... И внезапно Ландей понял.
   - Слушайте! - закричал он, и стоящие рядом обернулись к нему.  -  Все
ясно. Наши их расколотили, а эти как-то прорвались. Они удирают, а мы им
дорогу перерезали. Если продержимся, наверняка подойдет помощь...
   - А ведь точно, - заорал какой-то здоровяк с перевязанной головой,  -
точно! У них штаны мокрые и мозги в пятках. Не пропустим!
   И они не пропустили. Конечно, им подвезло с этой горкой и  каштанами,
но куда важнее было, что лумэновцы вконец потеряли  голову,  а  обозники
никоим образом не желали остаться в стороне  от  победы,  да  и  раненых
нужно было защищать. На всякий случай Этьен велел оттащить самых тяжелых
в лес и оставить при  них  с  десяток  легкораненых.  Остальные,  наспех
вооружившись, встали насмерть. Было тяжело, но они держались. Если бы не
запас стрел, которые везли в обозе, им  бы  это  не  удалось,  а  теперь
нападавшие угодили под самый настоящий смертный дождь.  Глинистый  склон
был буквально усыпан трупами людей и лошадей.  Тех  же,  кому  удавалось
прорваться, останавливали немногочисленные мечники и те раненые, кто мог
держать в руках меч или алебарду.
   Ландей орудовал чьей-то секирой, каждый взмах отдавался жуткой болью,
но со стороны это было незаметно. Рыцарю казалось,  что  бой  длится  не
меньше года, но в конце концов напор ослаб. Нападающие  заметались,  как
овцы в загоне, а потом кто-то бросил  оружие  на  землю.  Затем  другой,
третий, четвертый... Воины Агнесы  сдавались  десятками.  Приглядевшись,
Этьен заметил внизу новые сигны и узнал тигра Мальвани и волчонка Эстре.
И тут тело взяло свое. В глазах Этьена Ландея потемнело,  и  он  потерял
сознание.
 
2885 год от В.И. 
29-й день месяца Агнца. 
Арция. Тар-Игона. Жгобова заимка. 
 
   - Явился? - Мишель Мишо, именуемый дружелюбно  настроенными  соседями
Старым Жлобом, а недружелюбными - Упырем Болотным,  хмуро  уставился  на
потупившегося сына. Мишель был кривоног и плечист, а цвету его лица  мог
позавидовать гриб-красноголовик. Туссен был выше отца на голову, но  под
взглядом маленьких темных глаз съежился и  Уставился  в  дощатый,  чисто
выскобленный пол.
   - Чучело дубовое, - ласково произнес  Старый  Жлоб,  оглядев  родимое
детище, - кто победил-то?
   - Дык, папаша, - заныл Туссен, - право слово...  Вы  же  сами  велели
тихохонько... Отсидеться в лесу, чтоб не отобрали, не приведи господи.
   - Ну и  сидел  бы  в  Кротовой  балке  да  смотрел,  кто  кому  башку
поотвернет, синие али красные! А где ты, осиновое твое  рыло,  болтался?
А? - Мишо словно  бы  вырастал  на  глазах,  в  то  время  как  его  сын
уменьшался.
   - Небось до Медунов таскался? К коровище своей? Еще и  потратился  на
нее! А ну, отвечай! Я тебя зачем посылал, дубина ты стоеросовая, орясина
дуболомная? Деньги где?
   - Тут, папаша, - залепетало чадо, расстегивая куртку, - все  туточки,
как вы и говорили... Десять ауров... Вы мне один обещали...
   - Хм, десять, говоришь? - задумчиво произнес  Старый  Жлоб.  -  А  ну
раздевайси...
   - Папаня, - позеленел Туссен, - да вы чо! Дык, не надо...
   - А ну, сымай все! - гремел родитель. - Знаю вас, подпороски поганые,
скидай все, кому сказано!
   Верзила Туссен,  чуть  не  плача,  торопливо  кидал  одежку  на  пол.
Дождавшись, когда сын остался в чем мать родила, строгий родитель  велел
ему поднять руки над головой и несколько раз  поворотиться,  после  чего
презрительно махнул рукой.
   - Пшел вон, иди да оденься, стыдобина беспробудная!
   - А... - сын попытался двинуться к горке одежи, но Старый Жлоб  сунул
в его сторону огромный волосатый кукиш:
   - А это ты видел?! Ишь, чего удумал, отца родного  дурачить!  Знаю  я
вас...
   - Папаша, - взмолился великан, - вы ж обещали...
   - Обещал. Если толково  сделаешь,  а  ты...  Тебе  что  велено  было,
орясище?! Слупить с красных, скока можно, да глянуть, кто кого, а  ты  к
бабе наладился?! Я все знаю! Десять ауров? А это  что?!  -  Старый  Жлоб
затряс сапогом, в котором  что-то  зазвенело.  -  Это  что?!  Рыло  твое
свиное! Ауры это... От родимого отца затихарить хотел?!  И  сколько  их?
Один да три четверти! Олух! Разменял! Аур  разменял  да  на  девку  свою
потратил! - Увесистый кулак обрушился на шею жалко хрюкнувшего  сына.  -
Зараза непутевая... Прости господи, ни украсть, ни  на  бабу  влезть  не
могет, а туда же... Где двадцать пять аргов?!
   - Папаня, вы же обещали, - дернулся  Туссен,  -  дык,  что  опосля  я
могу... Мы с Мюзеттой....
   - А на хрена мне твоя голодранка? Не, голубок, ты у  меня  на  Монике
женишься... Завтра же сговорю!
   - Папаня!
   - Я тебе, быку такому, тридцать лет как  папаня.  Будешь  знать,  как
деньги тырить! О, а вот и вторая назолушка! Скока взял?
   - Д-д-десять.
   - Врешь, разбойник! Сколько?
   - Дв-в-венадцать, - прошелестел младший  Жлобов  отпрыск,  наделенный
при Приятии именем Анжель.
   - Двенадцать? - папаша сунул сыну в нос кулак. - А это чем пахнет?! -
Сколько синие отвалили?! Говори.
   - Фетывнадцать.
   - Ах, четырнадцать, - кулак придвинулся поближе.
   -  Фетывнадцать,  папафа,  святой  Эвасти   не   даст   соввгать,   -
фетывнадцать!
   - Давай! - Жлоб величественно принял и пересчитал добычу. -  Верно...
Ты не то что козлище это, никуда не  стаскался,  хвалю!  Но  что  ж  ты,
образина твоя репяная, двадцать не взял?! Синие, они б заплатили!
   - Пвафтите, папафа, не падумамфы...
   - Вот урод! Кто хоть победил?
   - Синие катовые, - осклабился Анжель, - как есть победили, я сматгел.
   - А чего это ты смотреть полез, - подозрительно осведомился папаша, -
и откуда?
   - Со жмейской канавы, - отрапортовал сынок, -  а  смотгел,  тому  как
любопытно, кады исчо такое увидифь...
   - Эт-точно не увидишь... Дык, синие, говоришь?
   - Угу. Как есть они...
   - Ты с кем с них говорил-то?
   - А хто их знает.... Сигногы вавные, но не  звые...  Ни  квичали,  ни
вугались... Пвавда, чуть не пвибили сначава...
   - За что чуть не прибили, убоище мое? - напрягся Мишель.
   - Дык, я тихо фол, а они  почуяли...  Думали,  вгаги...  А  потом  мы
повадили. Моводые они. Один высокий. Кгасивый такой, ствасть, в сапогах,
и звегюга такая на ем... Как кофка, но не кофка... А втовой говбатый, но
не так, как  Пьев-Улитка...  Севогвазый....  Он  со  мной  и  гововил...
Добвый, - одобрительно заключил сын Старого Жлоба.
   - Сероглазый, говоришь? Добрый да горбун в придачу... Видать,  братец
короля... Слыхал про него. Ладно,  Анжель,  вот  тебе  двадцать....  Не,
десять аргов. Погуляй.  Братца  не  пои,  он  свое  выжрал  уже,  утроба
волосатая! И подай мне новую куртку.
   - Папафа, а вы куды?...
   - К горбуну, уродище. Раз синие победили, не грех с них  на  радостях
еще с десяток ауров стрясти. Скажу, что тебя красные  на  обратном  пути
подстрелили, пускай деньжат подбросят и лошадь еще, что ли...
 
2885 год от В.И. 
29-й день месяца Агнца. 
Мирия. Гвайларда. 
 
   - Да не бойся ты, - Рафаэль обнял сестру за плечи, - ничего  она  нам
не сделала и не сделает.
   - Рито, а я и не знала... И подумать не могла, что ты...
   - Представь себе, я тоже не знал. Вообще-то она колдунья будь здоров,
я чуть было не поддался.
   - А что ты сделал?
   - Не знаю, наверное,  я  ее  ненавидел  больше,  чем  боялся.  Вот  и
вырвался, а дальше все совсем  просто  было.  Но  она  точно  ведьма,  и
опасная ведьма, если кого и нужно утопить или сжечь,  так  ее.  И  пусть
отец это сделает побыстрее!
   - Но ведь она бланкиссима...
   - Ну и что? Теодора Эллская тоже была циалианкой, но  ее  поймали  на
горячем и сожгли. А тут горячее не бывает. Она  пыталась  мне  навредить
при тебе и матери.
   - Матушка не станет говорить против нее.
   - А ты станешь?
   - Стану, - твердо ответила девушка, - я видела, что она  делала.  Это
не от Бога.
   - Разумеется, не от Бога. От Бога вообще ничего не бывает, нет ему до
нас никакого дела.
   - Ты не прав. Он дал нам жизнь, он создал все сущее, мы должны его за
это любить...
   - Нам дала жизнь наша мать, однако любить ее меня что-то не  тянет...
Хотя, готов поклясться, сегодня она за меня испугалась, а ведь я  думал,
она меня ненавидит. Ладно, надо найти отца и все ему  рассказать.  Такие
вещи решают по горячим следам.
   Но отца в замке не было, никто не знал, где он, и Рафаэль решил,  что
он у Рено. Маркиза болела, и герцог ее навешал.  Рито  не  видел  ничего
зазорного в том, чтобы съездить в имение Ллуэва, он любил Ренату, а отец
прекрасно знал, что сын осведомлен о подробностях  его  личной  жизни  и
ничуть его не осуждает. Даро Рафаэль взял с собой, опасаясь оставлять ее
с матерью и Дафной, кто знает, что те в его отсутствие  могут  выкинуть.
Рафаэль так и не понял, как ему удалось сорваться с крючка, но циалианка
продолжала его тревожить. Нужно все же было ее убить, пусть и на  глазах
у матери и малявки. Он  вдруг  понял,  что  почувствует  себя  спокойно,
только увидев проклятую камбалу мертвой...
   - Рито...
   - Ау?
   - Рито... Ты только не думай... Надо было тебе ее убить.
   - Дарита?!
   - Я понимаю, что это грех, но...
   - Да какой это, к Проклятому, грех?! Эта тварь - чистейшее зло, но не
возвращаться же. Время упущено. Ладно, пусть ее прикончат Скорбящие, нам
же легче.
   Рафаэль угадал верно: отец был в поместье Ллуэва, но как же изменился
замок! Раньше это было одно из немногих в Мирии мест, где позволяли себе
шутить, громко смеяться, не  соблюдать  вторичные  посты,  носить  яркие
платья. Эвфразия и Дафна делали вид, что не замечают "гнезда  разврата",
получив за это от герцога право распоряжаться  в  Гвайларде.  Но  сейчас
тень былого веселья делала Ллуэву особенно  мрачной.  Красивые  слуги  и
служанки, принимая у Рито  и  Даро  лошадей  и  провожая  их  в  комнаты
сигноры, пытались улыбаться, но глаза у них были подозрительно красными.
Маленькая каштановая  собачка,  которую  особенно  любила  Рената,  тихо
поскуливала, уткнувшись носом в накидку хозяйки, в вазах не было ни роз,
ни жасмина, шторы, несмотря на ясный день,  были  спущены,  а  несколько
весьма  озабоченных  людей,  попавшихся  навстречу,  могли  быть  только
медикусами.
   Брат с сестрой обменялись тревожными  взглядами,  не  решаясь  задать
вопрос,  но  обычно   веселая   и   разговорчивая   компаньонка   Ренаты
поторопилась на него ответить.
   - Так и есть, сигнор и сигнорина. Сигнора плоха, говорят, не протянет
и кварту. Застудилась... Как в огне горит, как мы ни  топим,  а  ей  все
холодно. А монсигнор с ней, даже спал в кресле...
   Рито наклонился к сестре:
   - Похоже, отцу и впрямь не до камбалы... Ладно, сам ее уйму. Но зайти
надо, раз уж приехали...
   - Да, - прошептала Даро, - но почему Рената,  а  не  я?  Это  ведь  я
согрешила...
   -  Замолчи,  -  рыкнул  Рафаэль,  -  Рената   простудилась,   бывает.
Танцевала, ветер с моря, на ней даже накидки не было... - Почему он  это
объясняет? Неужели потому, что  несколько  ор  назад  чуть  не  умер  от
страха, облепленный невидимой ледяной пеленой?! Нет, не может быть! Ведь
ни с ним, ни с Даро ничего не произошло, да и отец в  порядке.  Мало  ли
людей заболевают и даже умирают без всякой магии.
   - Сигнора разрешила вам войти, - сообщила еще одна компаньонка, и без
того немалый нос которой распух от слез.
   Рафаэль хотел было оставить Даро у порога, но сестра решительно вошла
вместе с ним. В спальне Рено было душно и жарко, но  маркиза  все  равно
была укутана атласными одеялами,  а  сверху  еще  и  шкурой  каонгхского
тигра. Рито с ужасом уставился на Ренату: это была  не  она!  На  чужом,
истаявшем лице горели огромные глаза, женщина  была  бледна,  только  на
скулах багровели два пятна, назвать их румянцем не  поворачивался  язык.
Отец держал подругу за руку, увидев сына,  он  попытался  улыбаться,  но
губы предательски дрожали.
   - Вы откуда? Что-то случилось?
   - Ничего, - пробормотал Рафаэль, - мы просто так...
   - Можете передать, что к ночи я не вернусь...
   - Не нужно, - прошептала Рено и тут же зашлась в кашле, - Рике, ты  -
герцог, ты не можешь все бросить... Дайте мне воды, пожалуйста.
   Рито торопливо бросился к заваленному всякой всячиной,  неизбежной  в
комнате тяжелобольного, столику, на котором заметил хрустальный графин с
каким-то питьем, и подал его  отцу.  Герцог  налил  пахнущую  померанцем
жидкость и хотел подать ее Рено, но та внезапно оттолкнула его,  напиток
выплеснулся на роскошный атэвский  ковер,  а  Рената,  отбросив  одеяла,
вскочила и бросилась к двери. Герцог растерялся, но Рито успел  схватить
женщину. Она вырывалась  с  силой,  странной  для  измученного  болезнью
существа. Расшитая шелками рубашка, больше подходящая  для  ночи  любви,
чем для болезни, не скрывала худобу  больной.  От  роскошной  красавицы,
бросившей в ночь Санданги вызов судьбе,  остался  лишь  обтянутый  сухой
горячей кожей скелет. Внезапно женщина перестала вырываться и поникла на
руках у Рафаэля.  Юноша  бережно  поднял  обмякшее  тело  и  положил  на
прибранную отцом и Даро кровать.
   Трое Кэрна с  отчаяньем  вглядывались  в  неподвижное  лицо.  Наконец
больная зашевелилась. Поднесла все еще красивую руку ко лбу,  коснувшись
роскошных волос, затем попробовала приподняться, и ей это удалось.
   - Энрике, - пробормотала она.
   Герцог бросился к возлюбленной, но та словно бы его не видела.
   - Энрике, он был здесь. Я прошу вас, приведите ко мне Энрике, я  хочу
с ним проститься.
   - Рено, - властелин Мирии попробовал взять женщину за руку, но она  с
ужасом отстранилась.
   - Кто вы? Сигнор! Если у вас есть сострадание. Умоляю вас... Позовите
герцога. Он отблагодарит вас, умоляю... не теряйте времени. Я умираю. Но
я должна видеть Энрике... Слышите!  Почему  такой  туман?  Разве  сейчас
осень?
   Она  продолжала  звать  своего  герцога,  когда  вбежавшие   медикусы
торопливо и растерянно зажигали какие-то облегчающие дыхание  куренья  и
пытались напоить больную сладко пахнущим варевом. Рито,  держа  Даро  за
руку, наблюдал из дальнего угла  за  агонией,  мучаясь  от  собственного
бессилья. Он так и не понял, сколько продолжался  этот  кошмар.  Видимо,
долго, потому что начало темнеть. Лекари ли остановили приступ,  или  же
он просто прошел, потому что прошел, но  маркиза  перестала  метаться  и
звать Энрике и просто лежала, закрыв глаза. Рената дышала так тихо,  что
Рито испугался, что она умерла. Но это еще не было концом.
   Герцог, похоже, забыл и о том, что  его  видят  десятки  людей,  и  о
присутствии своих детей. Он сидел на краю постели, закрыв лицо руками, и
в опущенных плечах было столько безнадежности, что у Рафаэля впервые  за
много лет защипало глаза. Даро придвинулась  к  брату,  и  в  это  время
распахнулась дверь.
   Бланкиссима Дафна  явилась  в  полном  облачении  и  в  сопровождении
десятка сестер и клириков. Она была уверена в себе и спокойна.  Рито  от
подобной наглости потерял дар речи, а камбала  остановилась  в  шаге  от
герцога и громко и отчетливо произнесла:
   - Грехи этой женщины переполнили чашу терпения  Равноапостольной,  но
нет греха, коего нельзя искупить молитвой и  покаянием.  Маркиза  Ллуэва
виновна, но святой  угоднее  видеть  покаяние  преступника,  нежели  его
гибель... Если грешница раскается в содеянном, а ее пособники припадут к
ногам святой, вымаливая прощение, ей будет даровано достаточно  времени,
чтобы искупить сотворенное и делами, и в мыслях...
 
2885 год от В.И. 
Вечер 29-го дня месяца Агнца. 
Арция. Мунт. 
 
   Вытоптанная,  залитая  кровью  трава,  хромающие  лошади,  потерявшие
всадников, трупы, глядя на которые, уже не думаешь, кто это, Тагэре  или
Лумэн, и еще страшная, отупляющая Усталость... Александр знал,  что  они
победили и что именно он и его люди добыли эту победу, но сил радоваться
у него не было. Отдав шлем кому-то из свиты, брат короля в сопровождении
нескольких столь же измотанных рыцарей медленно ехал по Игонской долине,
бездумно глядя пер