глаза, но если  каким-то  образом  на  них  обратишь
внимание,  они  запоминаются  навсегда.  Нервные  черты  поражали  почти
эльфийской правильностью.  Темные,  коротко  остриженные  волосы,  глаза
цвета зеленоватого янтаря...
   Эрасти стоял у открытого окна, откуда открывался вид на закат  Черные
шпили башен вырисовывались на фоне пылающего неба. Стройный темноволосый
человек то ли надевал, то ли снимал кольцо  с  большим  черно-фиолетовым
камнем, но мысли его витали где-то  далеко.  Портрет  оставлял  странное
щемящее чувство - изображенный  был  обречен  и  знал  это.  Он  шел  на
осознанную жертву, но это не  имело  никакого  отношения  к  исступлению
религиозного фанатика. Лицо  на  портрете  казалось  смутно-знакомым,  и
эльфу это не  нравилось.  Разумеется,  изображения  Эрасти  он  видал  и
раньше, но это было бы слишком простым объяснением.
   - Сколько ему тут лет? - услышал Роман свой голос.
   - Тридцать пять. Портрет нарисован за  год  до  ухода  и  за  два  до
гибели...
   - Потрясающее лицо, но все же я не понимаю, какое отношение  все  это
имеет к Пророчеству...
   - Ах да, молодому человеку нужен Белый Олень, - усмехнулся умудренный
жизнью Архипастырь, - появившийся на свет тогда,  когда  Роман  разменял
свою пятую сотню, вы хотите Белого Оленя, что  ж,  любуйтесь,  -  Филипп
указал на стоящий у стенки  столик  красного  дерева,  прикрытый  тонким
стеклом, - если вы поймете, что сей сон означает, вы намного умнее меня.
   Роман с непривычным душевным трепетом нагнулся над гравюрой. Он сразу
же узнал чудовищного  оленя,  разрывающего  на  куски  свои  жертвы,  но
картину дополняло множество других малопонятных деталей, которые  он  не
рассмотрел в первый  раз.  Особенно  поражало  небо  -  оно  прогибалось
внутрь, словно его пыталась взломать извне  неведомая  угрожающая  сила,
представившаяся  художнику  в  виде  клубящихся   облаков,   в   которых
угадывались какие-то злобные безликие  сущности.  Всюду  рушились  дома,
вскипали  реки,  во  множестве  гибли  люди,  а  над  умирающей   землей
закручивался небывалый вихрь, уносящий к далекой звезде, единственной  и
одинокой, неясную женскую фигурку, протягивающую руки к  покидаемому  ей
миру.
   С другой стороны, держа курс на ту же звезду, по бурному  морю  несся
корабль, над которым были занесены хищные птичьи лапы,  вырывающиеся  из
пылающих облаков, а в морских глубинах темнело нечто еще  более  черное,
чем наплывающая чернота.
   - Чудовищно... - прошептал Роман.
   - А теперь посмотри на звезду!
   Роман-Александр  послушно  уперся  взглядом  в   маленькое   пятнышко
надежды. Сначала он ничего не  заметил,  но,  вглядевшись  внимательнее,
увидел, что звезда вписана в некую серебристую строенную  руну.  Ту  же,
что... на шкатулке, подаренной Рене Аррою Темными эльфами.  Эльф  рывком
повернулся к портретам.
   - Правильно, - подтвердил Архипастырь. - Той же руной  подписаны  оба
портрета.
   - Звезда. Странное место для подписи.
   - Если это подпись, то да. Но руна повторена  трижды,  возможно,  она
означает нечто другое...
   - Кто художник? - вырвалось у Романа.
   - Неизвестно. С твоего позволения... - Архипастырь набросил покров на
надменную красавицу в рубинах и столик  с  чудовищным  предсказанием.  -
Предлагаю сесть и подумать.
   - Этот мастер пробыл при  дворе  не  менее  тридцати  лет,  иначе  он
никогда не смог бы изобразить и Эрасти, и Циалу...
   - Но нам известны только две картины и эта гравюра. Где остальные?
   - А где нашли это?
   - У Церкви свои секреты... Нет, я не о тебе. Довольно долго я пытался
выяснить происхождение этих и... еще  некоторых  вешей,  но  безуспешно.
Единственным открытием было то, что в свое  время  считалось,  что  один
портрет нарисовал сам Эрасти Церна, глядя на себя в зеркало.
   - Но тогда получается...
   - Тогда ничего не получается. Даже если он не погиб в  Эстербуре,  он
не смог бы рисовать Циалу, не имея рук...

Глава 13

2228 год от В. И. 16-й день месяца Влюбленных.
Таяна. Высокий Замок.

   Рене Рьего герцог  Аррой  возвращался  с  очередной  конной  прогулки
раньше обычного. За последний месяц у него вошло  в  привычку  по  утрам
уезжать из Высокого Замка. Были эти поездки бесцельны и  беспорядочны  и
служили, видимо, одной-единственной цели - собраться с мыслями и  побыть
наедине с самим собой. Дядю часто сопровождал почти поправившийся Стефан
со своей рысью. Преданный невозмутимо восседал на лошади впереди принца,
и жители Гелани  успели  привыкнуть  к  диковинному  зрелищу.  Наследник
чувствовал  себя  хорошо,  Михай  Годой,  запертый  на   верхнем   этаже
Полуночной башни, к сожалению, тоже.
   Рене предпочел бы, чтоб тарскийский  господарь  с  большими  потерями
пережил удар кинжалом, но вел себя Годой тише воды  ниже  травы.  Часами
молча просиживал у окна, подкупать охранников  не  пытался,  ничего  для
себя не просил, но и  раскрывать  тайну  болезни  Зенона  не  торопился.
Средний  принц  все  еще  пребывал  в  состоянии   пойманного,   но   не
смирившегося животного. Он не узнавал никого - ни отца, ни  братьев,  ни
бывшую невесту. Единственной надеждой был Роман, до возвращения которого
оставалось около двух месяцев. А пока в Таяне царила жара.
   С утра солнце вставало в сизоватом мареве, а к полудню яростные  лучи
загоняли все живое в спасительную тень.  К  счастью,  по  вечерам  часто
собирались  грозы,  так  что  урожай  ожидался  неплохой.  Герцог  Аррой
переносил  зной  легче,  чем   таянцы.   Возможно,   сказывались   годы,
проведенные в южных морях, впрочем, и там Рене отчего-то было легче, чем
его товарищам. Нынешний день выдался еще жарче, чем вчерашний, и  Стефан
остался в замке. Рене  отправился  в  одиночку.  Выехав  через  северные
ворота, он миновал раскаленную Гелань и пустил  коня  шагом  по  пустому
тракту. Люди сейчас предпочитали путешествовать по ночам, и  герцог  мог
смело рассчитывать на одиночество.  Впрочем,  полным  назвать  его  было
нельзя. Жан-Флорентин не преминул воспользоваться возможностью  завязать
философскую беседу.
   Герцог время от времени поддакивал, слушая его болтовню.  Жаба  такой
собеседник вполне устраивал, и  он  с  вдохновением  разворачивал  перед
покорным слушателем  систему  доказательств  того,  что  любое  мыслящее
существо не может быть беспристрастным, так как находится под сильнейшим
воздействием окружающего мира. Герцог думал о  своем,  но  Жан-Флорентин
неожиданно сменил тон, и Рене вынужденно прислушался.
   - ...таким образом можно считать, что бытие  определяет  сознание,  -
трубил жаб, -  этот  закон,  открытый  мною,  можно  считать  абсолютной
истиной, не требующей доказательств!
   - Погоди-погоди, - Аррой решил внести свою лепту в беседу.  -  Почему
твои рассуждения не требуют доказательств?
   - Мое учение не требует доказательств потому, что оно верно, -  нашел
убийственный аргумент Флорентин Рене, как всегда в таких случаях, опешил
и, чтобы скрыть это, сделал вид, что очень заинтересован окрестностями.
   Только поэтому он и увидел среди порыжевшей травы странное  пятнышко,
при ближайшем рассмотрении оказавшееся валявшимся без  сознания  пожилым
монахом. Привести  святого  отца  в  чувство  удалось  довольно  быстро.
Старик,  совершавший   паломничество   в   эрастианский   монастырь,   в
религиозном рвении отправился в путь с непокрытой головой, за что и  был
наказан летним солнцем.
   О  продолжении  прогулки  не  могло  быть  и  речи,  Рене   пристроил
полуживого монаха впереди себя и погнал коня  назад.  Ссадив  беднягу  у
первого попавшегося иглезия и тут же позабыв о нем, адмирал  вернулся  в
замок, где и был встречен юным принцем.
   Не успел дядя сойти с коня, как Марко атаковал его  просьбой  поучить
его фехтованию шпагой и кинжалом одновременно.
   - Ну, хорошо, Марко, готовься, я покажу тебе пару приемов,  -  сдался
герцог, поддавшись искушению тряхнуть стариной.
   Воспоминания о чудесных днях, когда он отвечал перед Богами и  людьми
только за себя, продолжали тревожить душу герцога. Аррой боялся сам себе
в этом признаться, но искать  неведомые  земли,  бросать  вызов  океану,
оставлять в дураках  эскадры  ортодоксов,  плыть  куда  глаза  глядят  в
надежде встретить то, чего никто не видел, ему  нравилось  куда  больше,
чем командовать флотами или, упаси боже, править государством. При жизни
отца и братьев он мог себе это позволить, с неистовым упорством  пытаясь
найти сказочные страны, куда еще не ступала нога человека.
   Наслушавшись в портовых кабаках о землях великанов  и  карликов,  где
можно добыть черный жемчуг, о морских чудищах и гигантской Белой  Птице,
увидеть которую означает  обрести  бессмертие,  юный  герцог,  известный
буйным товарищам под именем Счастливчик  Рене,  уходил  в  океан.  Удача
сопутствовала ему.  В  двадцать  с  небольшим  он  впервые  поднялся  на
капитанский мостик и вскоре стал известен как самый удачливый и отважный
маринер Благодатных  земель.  Многие  корабли  исчезали  без  следа,  но
?Созвездие  Рыси?  всегда  возвращался  с  удачей.  Куда   бы   добрался
Счастливчик на своем ?Созвездии?, неизвестно. Возможно, он  и  нашел  бы
пресловутую страну Алых роз,  но  жизнь  рассудила  по-своему,  заставив
отчаянного капитана взяться за дела государственные.
   Разумеется,  Арция  не  преминула   воспользоваться   случаем,   дабы
покончить с амбициями Гнезда  Альбатроса,  оставшегося  без  вождей.  Но
имперская армада, пойдя за шерстью, вернулась хорошо  остриженной,  если
не обритой. Рене  воевал  по  собственным  правилам,  которым  имперские
флотоводцы ничего не могли противопоставить. Вскоре  был  заключен  мир,
опять же на очень выгодных для Элада условиях - Рене проявил себя  столь
же толковым политиком, как до этого непревзойденным адмиралом. С тех пор
его  жизнь  состояла  из  государственных  дел,   изредка   перемежаемых
приграничными военными стычками.
   Проклиная про себя нынешнее положение,  герцог  Аррой  выполнял  свой
долг, но по ночам ему продолжали сниться золотые пески неведомых берегов
и отчаянные абордажи, в которых  он  первым  прыгал  на  борт  вражеских
кораблей. Просьба Марко разбередила буйную душу приговоренного к  власти
флибустьера, и Рене с энтузиазмом взялся за  дело,  благо  в  полуночном
дворе,  окруженном  высокими   толстыми   стенами,   было   относительно
прохладно. Впрочем, через половину оры  Марко  так  не  казалось.  Юноша
запыхался, белая рубашка насквозь промокла, а дядюшка,  казалось,  почти
не шевелился, одним небрежным движением кисти отводя самые хитрые  удары
племянника.
   До этого дня принц считал себя хорошим фехтовальщиком.  Он,  конечно,
уступал братьям и Шандеру да и, что греха таить, и Ланке тоже,  но  даже
для них он был достаточно серьезным  противником.  Рене  же  все  выпады
отражал с такой легкостью, что юноша был готов разрыдаться. Если  бы  не
опрометчиво собранные им зрители, среди  которых  находилась  и  Марита,
Марко давно бы опустил шпагу, но теперь приходилось держаться,  несмотря
на то, что сердце было готово выскочить из груди, а слипшиеся волосы  то
и дело закрывали глаза.
   - Ты совсем загонял  мальчишку,  -  наконец  не  выдержала  Ланка,  с
восхищением наблюдавшая за адмиралом.  -  Жаль,  что  моим  мужем  будет
всего-навсего твой племянник.
   - Погоди, рыжая, вот доживу до  дядюшкиных  лет,  и  я  так  же  буду
драться, - хрипло выкрикнул Марко.
   - Ты доживи сначала, - хмыкнула Ланка, прикусив губку. - И вообще, ты
бы лучше отдохнул, а я пока потренируюсь. Ну, пожалуйста,  брат,  поимей
великодушие...
   Будь Марко в состоянии продолжать, он бы с негодованием  отказался  -
Бог знает, когда снова  выпадет  удача  пофехтовать  с  Рене,  но  принц
понимал - еще немного, и,  под  сочувственные  улыбочки  ?Серебряных?  и
родной  сестрицы,  он  в  изнеможении  рухнет  на  землю  на  глазах   у
несравненной Мариты. Ланка, не думая об  этом,  давала  ему  возможность
почетного отступления. Марко, приняв вид святого  Урса  <Урс  -  святой,
символ бескорыстия и милосердия>, - который, как известно, отдал  нищему
единственную миску с похлебкой, не  успев  даже  зачерпнуть  из  нее,  -
передал сестре шпагу и кинжал и присоединился к зрителям.
   Илана  встала  в  позицию,   глаза   ее   стали   серьезными.   Серия
стремительных выпадов, свист воздуха  и  звон  столкнувшихся  клинков...
Движения девушки были быстрыми, точными, грациозными;  казалось,  вокруг
неподвижного  адмирала  взвихрился  маленький  смерч.  Зрители   затаили
дыхание, только звон металла о металл, резкие выдохи и топот подкованных
сапожек нарушали тишину, отражаясь от стен двора. Однако  натиск  пропал
втуне - Илана лишь сбилась с дыхания, так  и  не  пробив  выверенной  до
мелочей защиты человека, привыкшего измерять свою жизнь длиной шпаги. Он
почти не двигался, лишь иногда плавно меняя  позицию;  все  ее  атаки  -
мощные, сильные, когда  в  каждое  движение  вкладываешь  всего  себя  -
останавливались едва заметным движением кисти. Будь она среди  зрителей,
она была бы вне себя от восторга; сейчас же мастерство Рене  ее  бесило,
заставляя раз за разом совершать все новые ошибки.
   Принцесса владела оружием очень неплохо, во  всяком  случае,  заметно
лучше  Марко,  и  тот  наблюдал  за   неудачами   сестры   с   известным
удовлетворением. Из последних сил Ланка попыталась двигаться  быстрее  -
не помогло. Ну, что ж...  ложное  отступление,  уход  с  линии  атаки...
сейчас, сейчас она окажется  сбоку,  в  ?мертвой  зоне?...  Неожиданного
резкого движения Рене она попросту не заметила - и вот он адмирал поднял
ее шпагу, зазвеневшую на плитах  двора  после  двойного  кульбита,  и  с
вежливым поклоном вернул владелице.
   Принцесса  раскраснелась,  волосы  выбились   из-под   сетки,   глаза
блестели. Она была чудо как хороша, но ей  было  не  до  того,  как  она
выглядит. Да кем  бы  он  ни  был,  она  не  позволит  играть  с  ней  в
кошки-мышки! Вопросом жизни и  смерти  стало  проникнуть  внутрь  круга,
очерченного  шпагой  герцога.  Зрители  своими  смешками,   советами   и
азартными выкриками лишь раззадоривали ее,  да  и  Рене  больше  не  мог
сохранять приличествующее случаю серьезное выражение.
   Наконец, видя, что у Ланки вот-вот польются слезы,  адмирал  внезапно
отбросил оружие, ловко увернулся  от  очередного  выпада,  уйдя  чуть  в
сторону с линии удара, и со смехом прижал племянницу к себе,  расцеловав
в обе щеки. Оторванная от земли, Ланка от неожиданности чисто  по-женски
взвизгнула,  затем  выронила  клинки  и  замолотила  по  спине   герцога
кулачками.  Он  что-то  ей  сказал,  и   принцесса   неожиданно   звонко
рассмеялась, запрокинув голову.
   Вскоре они оба стояли рядом с Марко,  она  -  тяжело  дыша  и  утирая
принесенным служанкой шелковым платком выступивший на лбу пот, он -  как
ни в чем не бывало,  только  голубые  глаза  горели  ярче  обычного.  На
счастье, мимо проходил слуга с подносом, на котором были  фрукты  и  два
высоких запотевших кубка. Ланка, недолго думая, цапнула один из  них,  -
заметив, что, кому бы они ни предназначались,  вряд  ли  тот  испытывает
большую жажду, чем она. Марко, воспользовавшись случаем, схватил второй.
Красное терпкое вино приятно освежало.
   - Друзья мои, вы не правы, - укоризненно заметил Рене.  -  Нет  чтобы
уважить старость и поделиться с дядей.
   - Старость! - хмыкнула Ланка. - Когда вы ее почувствуете, то забудете
это слово. Вот как граф Кодор. Сколько помню его,  все  говорил  о  себе
?старик Кодор?. Это когда у него по любовнице на каждой мельнице было...
А как дела под горку покатились, так сейчас и сам себя Никол называет, и
от других того же требует... И ты такой же. И вообще все мужчины...
   - Верно, потому, что женщины даже в двадцать лет стараются  показать,
что им пятнадцать, - парировал Рене.
   - Э, дядюшка, - Марко решил присоединиться к общей беседе, - да вы  и
языком не хуже, чем шпагой, орудуете.
   - Стараюсь, мой друг. Хотя язык - оружие не самое честное.  А  словом
убитых поболе будет, чем кинжалом. Особенно из-за угла...

Глава 14

2228 год от В. И. Ночь с 16-го на 17-й день месяца
Влюбленных. Арция. Святой город Кантиска.

   - Вообще-то у нас есть комнаты для гостей. Вы можете  остановиться  и
в ?Счастливом паломнике?,  это  очень  неплохая  гостиница  недалеко  от
монастыря, но я буду рад видеть вас своим гостем, - заметил Феликс. Эльф
с готовностью согласился. Он доверял этому человеку, который к  тому  же
был посвящен во многие тайны.
   Секретарь привел Романа в свое обиталище, предложив чувствовать  себя
как дома, и вернулся к своим обязанностям, сказав, что придет  сразу  же
по окончании вечерней службы. Роман остался один,  чему  был  несказанно
рад. После откровений Архипастыря голова барда шла  кругом.  Он  не  мог
отогнать ощущение, что Филипп подводил его к какой-то мысли, мысли столь
невероятной и кощунственной, что Архипастырь не мог произнести ее  вслух
первым. Интересно, знает ли об этом Феликс?
   Роман открыл окно.  Комнаты  секретаря  находились  в  угловой  части
массивного высокого здания, откуда открывался изумительный вид на город,
тонувший в пышной летней зелени. Монастыри и храмы выглядели островами и
островками,  разделенными   узкими   извилистыми   улочками,   мощенными
серовато-серебристым камнем. Высокие башни и купола заставляли думать  о
величии Творца и ничтожности человеческой жизни. Резиденция  Архипастыря
располагалась на единственном по-настоящему высоком холме Кантиски, и  с
высоты все просматривалось как на ладони.  Взгляд  Романа  скользил  все
дальше, пока не уперся в широкий тракт, по которому он  несколько  часов
назад въехал в святой город.  Там,  на  северо-западе,  в  трех  неделях
конного пути (если ехать на Топазе, и в месяце,  если  у  тебя  обычная,
пусть и очень хорошая лошадь) осталась Таяна с ее странными обитателями.
Таяна, подарившая Арции Анхеля Светлого...
   Роман вспомнил оставленных им людей, которые умудрились за  несколько
дней стать  ему  близкими,  -  несгибаемый  Стефан,  бесшабашная  Ланка,
желчный и быстрый король Марко, добрый  и  простодушный  младший  принц,
Герика Годойя с ее бессильной покорностью и, конечно же, Рене,  каким-то
образом причастившийся магии Темных эльфов, -  уж  в  этом-то  у  Романа
сомнений не было.
   До разговора с герцогом о родичах, пошедших по пути Зла, Рамиэрль  не
задумывался и был уверен, что мало кто из них  пережил  войну  Монстров,
каковых именно они и спустили с цепи. Они ли? Оторвавшись от окна, Роман
окинул взглядом жилище Феликса. Ничего лишнего. Только кувшин с  колючей
веткой, усыпанной какими-то красными ягодами, и несколько икон  в  углу.
Бард отыскал Циалу и Эрасти. Монастырский  живописец,  безусловно,  свое
дело знал, изображения были выполнены превосходно, но после  прогулки  в
потайную комнату канонические лики  воспринимались  как  чучело  льва  в
сравнении с живым царем зверей.
   Скользнув равнодушным взглядом по Циале Благословенной,  целомудренно
одетой в темное строгое платье с прикрытыми белым прозрачным  покрывалом
волосами и кротким отрешенным взглядом (с трудом верилось, что  подобная
ледышка могла покорить Проклятого), эльф принялся рассматривать  Эрасти.
Тут ?подправили? только  выражение  лица.  На  Романа  смотрел  типичный
мученик, с восторгом сбирающийся на пытки во  имя  вящей  славы  Божией.
Всмотревшись, менестрель отметил еще одну деталь.  Изменилось  положение
рук. Если на прижизненном портрете Эрасти  в  явном  раздумье  снимал  с
пальца перстень, то на иконе кольцо прочно  сидело  на  руке.  Художник,
умело воспользовавшись игрой света и тени, сделал  черно-лиловый  камень
чуть ли не центром  картины.  Ах  да,  конечно,  именно  это  кольцо  не
снималось  с  отрубленной  руки,  присланной  Анхелю  безбожным  королем
чего-то-там...
   Внезапно в голове Романа всплыла старая эльфийская баллада, в которой
говор