ризналась.  Он  не
хотел...
   - Значит, ты влюбилась в герцога Эстре и сказала ему о  своей  любви.
Так?
   - Да.
   - Он боялся поссориться с братом или просто не любил тебя?
   - Он не думал, что... Он считал, что,  раз  он  не  такой,  как  все,
любовь не для него. Но я, - она в первый раз улыбнулась, - я сумела  его
убедить.
   - То есть стала его любовницей?
   - Да, - глаза Даро блеснули, - и горжусь этим. Он лучший из людей. Мы
любили друг друга.
   - Кто об этом знал?
   - Рито и герцогиня  Мальвани.  Рито  рассказал  сам  Александр  перед
войной. На всякий случай. А Миранда догадалась, что я беременна.
   - Значит, у меня есть внук?
   - И внучка. Шарло и Кати. Они в Мальвани.
   - Но почему, во имя Проклятого, вы не  поженились?  Александр  должен
был это сделать!
   - Так вышло. Сначала, когда он вернулся, были дни святой  Циалы,  нас
бы никто не обвенчал. А потом... Потом я ждала Кати...
   - А после рождения Кати?
   - У нас не было после. Я увидела Сандера только на своей свадьбе.
   - Даро, или ты бредишь, или я  сошел  с  ума.  Ты  любишь  Александра
Эстре, он, по твоим словам, любит тебя. Рито это знает и одобряет. У вас
рождаются сын и дочь, а ты выходишь замуж за Артура и хочешь его убить?!
Расскажи мне правду, прошу  тебя.  Почему  вы  разошлись?  Ты  увлеклась
Артуром, а потом поняла, что ошиблась? Так?
   - Что ты... Я не любила никого, кроме Сандера.
   - Тогда, во имя Проклятого, почему?!
   - Чтобы спасти Александра и Рито.
   - Спасти?
   - Да... Я проклята. Я убью тех, кого люблю, если останусь сними.
   - Тебя заставили выйти за Артура?
   Даро безнадежно опустила голову. Энрике смотрел на дочь и молчал. Чем
он мог ей помочь? Во имя Проклятого, чем?!
   - Дарита, как это было? Расскажи. Не бойся ничего.  Говори.  Как  это
было... Рассказать? Рассказать и убить этим еще и отца?
   -  Тебя  заставили  выйти  за  Артура?  -  Голос  герцога  настойчиво
возвращал назад, к реальности.  Дариоло  подняла  полные  слез  глаза  и
кивнула.
   - Кто?
   - Мунтская бланкиссима.
   - Расскажи мне все.
   - Нет. Это убьет тебя.
   - Вряд ли... Тех, кому нечего терять, убить непросто. Расскажи. Я  не
смог защитить тебя и Рено от Дафны, может быть, мне удастся спасти  тебя
от этой... как ее?
   - Шарлотта. Я узнала  ее,  хотя  она  сделала  вид,  что  видит  меня
впервые.
   - Ты исполнила ее приказание?
   - Да.
   - Ты полюбила Артура?
   - Я его ненавижу...
   - Как же так? Ты должна убить того, кого любишь, а готова броситься с
кинжалом на того, кого ненавидишь.
   - Ты не понимаешь, - прошептала Даро, - я ХОЧУ убить Артура, это  МОЕ
желание, а бланкиссима... Она сделала так, то мои руки делают, что хочет
она. Я бы убила Александра и Рито...
   - Знаешь, Дарита, - герцог прижат дочь к себе, - я в этом не уверен.
   - Отец... Ты не понимаешь, а я... Я не могу  тебе  рассказать  ВСЕ...
Если ты узнаешь, то умрешь
   - Ты думаешь, я этого боюсь? Но  мне  кажется,  ты  ошибаешься.  Тебе
запугали, это так. Как меня и Рено, заставили поверить - Дарита, я  стал
умнее. К несчастью, слишком  поздно.  Я  все  время  думал  о  том,  что
произошло,  думал  до  бесконечности  и  многое  понял.  Нас  губит  наш
собственный страх, и мы делаем то, что они хотят. Расскажи  мне  все,  и
посмотрим, узнает ли об этом твоя Шарлотта, и сможешь ли ты  убить  хотя
бы меня, а я для тебя значу куда меньше, чем Александр или Рито.
   ...Она рассказала, но не потому, что поверила, а потому что не  могла
больше оставаться один на один со своей болью Энрике долго молчал, глядя
куда-то вдаль, а потом тихо сказал:
   - Клянусь, что тебя обманули. Проклятые ведьмы! Да и я тоже  хорош...
Если б я вовремя вырвал тебя из их лап... Прости меня.
   - Значит, - шепнула Даро прижимаясь к отцовскому плечу, - значит, все
не так?
   - Конечно. Ты же не назвала имени,  а  произнести  слово  легче,  чем
поднять нож. Ты удавила пса, это так. Но тебя запугали белыми  собаками.
Ты их ненавидела и боялась, и ты смогла убить. Но котенка  или  простого
щенка ты бы не тронула. В этом  я  уверен.  Тебя  запутали  и  заставили
наделать глупостей. Как и меня в свое время. Рито был прав. Эти мерзавки
не так сильны, как они нам внушают.
   Отец был прав. Ее обманули, никакого заклятия нет и не было,  но  это
ничего не меняло. Она теперь жена Артура  Бэррота,  а  Сандер  женат  на
Жаклин...
 
2887 год от В.И. 
10-й день месяца Вепря. 
Арция. Мунт. 
 
   Кардинал Арции с трудом (а ведь  день  только  начинается)  поднялся.
Сегодня ему предстоит  служить  в  Храме  Триединого.  Илларион  нижайше
попросил Его Величество и Его  Высокопреосвященство  провести  ежегодную
поминальную  службу  по  Шарлю  Тагэре  в  соборе  Замка  Святого  Духа,
восстановление которого епископ наконец  счел  завершенным.  Филипп,  не
переступавший порога Духова Замка с приснопамятного  дня  окончательного
разрыва  с  Раулем,  согласился.  Евгению  ничего  не  оставалось,   как
последовать его примеру,  хотя  сердце  его  к  этому  храму  не  лежало
никогда.
   Настроения не улучшило и  присутствие  Клавдия.  Воистину  нет  такой
дряни, на которую не нашлась бы худшая. В свое время  кардинала  тошнило
от навязанного ему в секретари Жана Тонро, которого, к счастью,  удалось
сплавить в Кантиску, но Клавдий  был  еще  хуже.  Девяносточетырехлетний
Евгений не мог  надеяться,  что  переживет  альтеруса,  хотя  его  вечно
красная физиономия и объемистое брюхо  и  внушали  не  которую  надежду.
Закончив облачаться, старик присел в свое любимое кресло у стены, увитой
растущим в кадке плющом.
   Сейчас подойдет Жорж Мальвани, и они потащатся в Духов  Замок.  Ехать
не хотелось. Сказаться больным? Нет, это предательство  по  отношению  к
убитым, до которых одержимому своим  храмом  Иллариону  нет  и  не  было
никакого дела. Евгений каждый год  поминал  Шарло,  он  не  предаст  его
память и сегодня, но как же не хочется ехать! И Сандера не будет.
   Да, было у герцога четверо сыновей,  но  надеяться  можно  только  на
младшего. Филипп - сносный король, но только  пока  гром  не  грянет,  а
Жоффруа... Лучшее, что он может сделать для  Арции  и  чести  рода,  это
побыстрее умереть от белой горячки. Надо суметь родиться в семье  Тагэре
и не совершить ни одного мало-мальски достойного поступка.  На  исповеди
Жаклин рассказала то, что с ней делали по приказу  герцога  Ларрэна.  От
насилия девочку спасло лишь то, что она  была  совершенно  не  во  вкусе
вельможного подонка.
   К несчастью, Сандеру она тоже не нравится.  Его  Высокопреосвященство
хоть и удалился от мира, слепым отнюдь не был, несмотря на свой возраст.
Он видел, как Тагэре смотрел на свою невесту. Любовь там и не  ночевала.
Может, из этого брака что-то  и  выйдет  лет  через  сорок,  когда  люди
забывают о чувствах, но  пока  Александру  с  его  вечным  благородством
приходится несладко. А если он вновь полюбит, будет и того хуже...
   Кардинал прожил долгую жизнь и пришел к выводу, что один раз и на всю
жизнь любят редко, а каждый возраст требует нового чувства. Сандер же  с
каждым годом, сам не замечая того, становился все  ярче.  Его  увечье  и
раньше-то не слишком бросалось в глаза, а сейчас, когда  он  возмужал  и
раздался в плечах, и подавно. Конечно, мириец красивее, но Кэрна несется
по жизни, как дикий конь по лесу, будет скакать через бурелом, пока  шею
не сломает. Александр же кажется сильным, спокойным  и  надежным,  а  уж
глаза... Да будь он трижды  проклят,  если  они  уже  сейчас  не  снятся
множеству арцийских девчонок! Рано или поздно Эстре перестанет  носиться
со своим плечом и памятью о какой-то дуре, и вот тогда настоящая беда  и
случится. Не надо было идти у него на поводу и венчать их с  Жаклин,  ну
да дело сделано. Против воли молодого герцога идти трудно  даже  ему,  а
Сандер твердо решил защитить дочку Рауля.
   Бедный Рауль! Его погубила собственная гордость и  глупость  Филиппа.
Захоти Король Королей и впрямь  прикончить  сыновей  Шарло,  он  бы  это
сделал, а так ум у него твердил одно, а сердце  -  другое.  Если  уж  ты
решил восстать, то должен забыть обо всем, а Рауль  не  смог.  И  погиб.
Если смерть Шарло объединила Арцию, то смерть Рауля расколола ее на  два
куска,   соединенных   одним-единственным   мостом.   Сандером   Тагэре,
женившимся на Жаклин ре Фло.
   Сандер - любимый брат короля, ради  него  Филиппу  прощают  многое  и
верные Раулю старики, и недовольные миром с Ифраной  молодые  рыцари,  и
простолюдины, ненавидящие королеву. Упаси  святой  Эрасти,  если  братья
рассорятся всерьез. Оргондская размолвка вроде забыта. Филипп больше  не
ревнует, а вот Паук рвет на себе остатки волос. Еще бы! Джакомо  потерял
треть королевства и  напрочь  утратил  воинский  пыл.  С  Тодором  будет
посложнее. Фронтерские господари что скользкие твари  Южных  морей:  нет
сердца, в которое можно  ударить,  приходится  рубить  щупальца,  ну  да
Сандер Эстре управится. Жаль, его сегодня не  будет,  но  на  Севере  он
нужнее, а отца он и так никогда не забудет.
   Его Высокопреосвященство глянул на клепсидру и тяжело поднялся. Пора.
Жорж наверняка уже тут.  Кардинал  оглядел  свой  кабинет  с  дверцей  в
часовню, в которой чаще думал, чем молился,  ряды  книг  на  полках,  за
одной  из  которых  обустроен  тайничок  с   царкой,   увивавший   стену
царственный плющ. Идти не хочется, но надо. Ждет Мальвани, ждет  король,
ждут прихожане. Кардинал Арции Евгений решительно  поднялся  и  вышел  в
приемную. Жорж Мальвани уже был там. Альтерус, к сожалению, тоже.  Атэвы
наверняка бы охарактеризовали епископа как сына свиньи и крысы,  и  были
бы правы. Его Высокопреосвященство кивнул  ожидающим  и,  неодобрительно
насупив белые брови, проследовал в  карету.  Дорога  показалась  слишком
короткой, впрочем, когда чего-то  не  хочется,  любая  отсрочка  кажется
недостаточной. Илларион в траурном  облачении  встречал  их  на  крыльце
храма, по обе стороны  которого  выстроились  толпы  верующих  и  просто
зевак, собравшихся поглазеть на короля и его двор, а  потом  помянуть  в
ближайшем кабаке покойного герцога да  поворчать,  что  сын  куда  плоше
отца. При виде Его  Высокопреосвященства  толпа  разразилась  радостными
воплями: Евгения в Мунте любили. Благословив свою паству, кардинал начал
медленно  взбираться  по  пологим  ступеням.  Илларион  в   почтительном
молчании шел рядом, но Евгений старался не смотреть на  строгий  профиль
антонианца.
   На первый взгляд могло показаться, что время невластно над  епископом
и он не изменился с того самого дня, когда  тридцать  восемь  лет  назад
прибыл в Мунт выяснить, что произошло во время  покаяния  Шарля  Тагэре.
Недоброжелатели поговаривали, что Илларион прибегает к магии,  продливая
свою молодость, но Евгений знал, что это не так. Антонианец  жил  строго
по уставу, а время его изменило, и сильно. Это был совсем не тот горящий
рвением клирик, с готовностью  разоблачивший  злоупотребления  Доминика.
Теперь в Илларионе чувствовались сила и уверенность в  своей  абсолютной
правоте, он был безжалостен и откровенен, как северная зима, и это  было
страшно. А лицо... Что ж,  Анри  Мальвани  тоже  выглядит  моложе  своих
сверстников, да и покойный Шарло... Тагэре погиб в сорок восемь, но вряд
ли ему можно было дать больше тридцати пяти. Евгений вздохнул - он и сам
живет дольше, чем надеялся  когда-либо,  и  последние  лет  двадцать  не
становится старше, так же как и обжора Обен, который,  между  прочим,  в
Храм Триединого ни ногой. Впрочем, в другие иглеции и  соборы  тоже,  да
ему это и не нужно.
   А Илларион и впрямь  потрудился  на  славу,  такого  храма  нет  и  в
Кантиске. Свет! Море света. Тысячи свечей, лампад и  лампадок  разгоняют
зимний полумрак, выхватывая из него лики святых и  праведников.  Никакой
позолоты. Белый мрамор, черный обсидиан и серебро. Святой Эрасти, как же
тут душно! Не жарко, а именно душно, словно все это великолепие давит на
плечи. Кардинал проследовал  в  раскрытый  Небесный  Портал  и  встал  у
алтаря, ожидая появления короля.
   Филипп не  заставил  себя  ждать.  Вместе  с  ним  вошли  шестилетний
наследник, королева с неизбежными родичами,  герцог  Ларрэн,  откровенно
страдавший от похмелья, Гастон  Койла  с  канцлерским  ключом  и  Антуан
Бэррот, въехавший в ближайшие  приближенные  на  подвигах  сына.  Филипп
глядел угрюмо, хотя, возможно, все дело в  освещении,  да  и  повод,  по
которому собрались, к веселью не располагал. Евгений  вспомнил  открытое
лицо Шарля Тагэре. В присутствии  герцога  самый  мерзкий  день  начинал
казаться солнечным, он бы и в Илларионов храм внес толику тепла.
   Возглашалыцики уже раздули уголья  в  кадилах,  пора  было  начинать.
Евгений столько раз произносил эти слова и совершал эти жесты,  что  ему
совсем не нужно было за  собой  следить.  Служба  текла  торжественно  и
плавно. Пел  хор,  звучал  орган,  зажигались  и  гасли  свечи,  служки,
возглашалыцики и клирики младших рангов не допустили ни единого промаха.
Время от времени кардинал бросал взгляд на королевское семейство. Филипп
и Элеонора слушали с должным  вниманием  и  усердием,  Жоффруа  явно  не
терпелось выпить, Вилльо вели себя так, как ведут себя нобили  в  храме,
когда им не удается отвертеться от присутствия на службе. Койла, похоже,
вспоминал минувшие битвы, по крайней мере, его глаза смотрели не вперед,
а вбок,  на  икону  святого  Шарля  <Святой  Шарль  Марцийский  считался
покровителем Севера  Арции  и  дома  Тагэре,  многие  из  представителей
которого были названы в честь этого святого.>. Бэррот, тот стоял  с  тем
самым ханжески-благочестивым видом, за который Евгению не  раз  хотелось
убить своего альтеруса на месте,  а  вот  в  глазах  маленького  Филиппа
отчего-то застыл ужас, наверняка его испугали глаза Судии-Кастигатора.
   Страшная икона, это так, трудно даже представить, что пережил древний
художник, если смог изобразить  такое.  Самое  малое,  смерть  семьи  на
собственных глазах  от  рук  насильников  и  изуверов.  Да  и  остальные
найденные фрески немногим лучше. Вот сбежавший куда-то мастер,  начавший
расписывать пустые  стены,  был  совсем  другим.  Добрая  душа,  хоть  и
печальная. Его святая Рената и святой Эрасти полны не только грусти,  но
и любви. Интересно, почему он ушел, не потому ли,  что  не  мог  вынести
этой давящей тяжести?! Завершали же  работу  богомазы,  пусть  умелые  и
усердные, но не создавшие ничего особенного.
   Повторяя  знакомые  слова,  Евгений  пробежал   глазами   законченные
буквально накануне фрески. Красиво, но  не  более  того.  Слава  святому
Эрасти! Все! Он свое дело сделал. Теперь остается лишь стоять и слушать,
как Илларион повторит заключительную  молитву,  затем  ее  же  прочитают
младшие клирики, вступит хор, и все. Можно будет  выйти  на  улицу,  под
мрачное зимнее небо. Евгений повернулся лицом к  алтарю  и  приготовился
пол-оры  проспать  с  открытыми  глазами.  Илларион  начал  молитву,   и
кардинал, как и было положено, возвел очи горе, столкнувшись со взглядом
нарисованного Кастигатора. Что-то словно укололо в сердце, тяжесть стала
нестерпимой. Евгений, не в силах пошевельнуться,  не  то  что  крикнуть,
наблюдал, как дивные фрески осыпаются, уступая место неопрятным  стенам,
о которых говорил Сандер Эстре. Илларион продолжал вдохновенно  молиться
грязным кирпичам, не  замечая  того,  что  по  стене  побежали  змеистые
трещины, становясь все шире и шире, послышался зловещий треск - храм был
готов рухнуть, похоронив  под  своими  сводами  со  бравшихся.  Илларион
молился, хор пел, Евгений  тщетно  пытался  их  остановить,  но  его  не
слышали. Тяжесть становилась все  нестерпимей,  но  каким-то  немыслимым
образом он, старый, больной и  маленький,  поддерживал  своды  огромного
здания.
   Все бы успели выйти, если б поняли, что нужно бежать. Огромный  кусок
кирпичной кладки под самым потолком рухнул, кого-то  придавив.  Раздался
вопль боли и отчаянья, но это не остановило ни хор, ни епископа,  вместо
молитвы святому Эрасти начавшего молитву в честь Триединого.  Раненые  и
умирающие кричали и хрипели, жутким образом  дополняя  мелодию,  Евгений
поднял глаза к дыре, надеясь на прощание увидеть хотя бы небо.  Неба  не
было, была какая-то опаловая муть, прорезаемая  безумными  разноцветными
молниями, а затем в  проеме  появилась  закутанная  в  белое  светящаяся
фигура.  Скрестив  руки,  некто  наблюдал  за  агонией.  Сорвалась  вниз
огромная люстра, наверняка убив на месте королевскую семью и  Иллариона.
Да, его голос смолк, но хор продолжал  петь.  Евгений  не  удержался  на
ногах и рухнул на колени,  не  в  силах  оторвать  взгляд  от  фигуры  в
провале, озаряемой радужными вспышками.
   Белый сделал шаг вперед, но на дороге у него встали трое. Двое мужчин
- седой и темноволосый и  женщина  с  длинными  светлыми  косами.  Белый
сделал шаг в сторону,  давая  дорогу  Святому  Ходу,  молитва  Калватору
зазвучала громче, но трое не отступили, лишь темноволосый обнял за плечи
своих спутников, замыкая живую цепь. Раздался  грохот,  образовался  еще
один провал, в который вошел еще один Белый. Или тот же самый, но  здесь
его остановить было некому! Нет! Защитник появился и здесь.
   Шарло? Он же мертв уже восемнадцать лет.  Неужели  возвращаются  даже
оттуда?! Треск агонизировавшего здания становился все  сильнее,  но  те,
наверху, продолжали свой поединок, а хор -  свою  песню,  уже  ничем  не
напоминавшую  молитву.  Грубый,  жестокий  напев,   напев   насильников,
палачей, мародеров, дорвавшихся до своей войны.
   Глаза Евгения уткнулись в лиловый хитон. Он с трудом поднял голову  и
увидел Иллариона, целого и невредимого, смотревшего на кардинала  сверху
вниз со странным выражением. Так смотрят на букашку,  которая  не  стоит
даже того, что-бы ее раздавили. Затем антонианец медленно  повернулся  и
пошел к  центральной  колонне,  у  подножия  которой  находился  алтарь.
Евгений не сомневался, что сейчас  произойдет.  Илларион  обрушит  храм,
похоронив под его обломками всех, кто пока еще жив. Именно для этого  он
и собрал под его сводами всех - от короля до  нищих.  Останавливать  его
некому, Евгений попытался рвануться, но не смог даже встать. А  Илларион
был уже рядом, он повернулся, на его лице не было радости,  лишь  хорошо
известное Его  Высокопреосвященству  чувство  долга.  Антонианец  поднял
посох, но его перехвати чья-то рука в железной  перчатке  воина.  Сандер
Тагэре! Он все таки здесь! Евгений с облегчением вздохнул, и все исчезло
   Когда он открыл глаза, то увидел встревоженное лицо  Жоржа  Мальвани.
Сзади,  кажется,  были  король  и  Илларион  со  своими  всезнающими   и
одновременно пустыми глазами. Нестерпимо болели левая  сторона  груди  и
спины и отчего-то рука но это была живая боль. То, что он  умирает,  Его
Высокопреосвященство понял сразу. Его еще хватило, чтобы прошептать  имя
Жоржа. Епископ Доадский склонился ниже,  и  Евгений  как  ему  казалось,
четко и громко приказал уничтожить Иллариона и снести  Храм  Триединого.
Или, если не получится, хотя бы закрыть.
   "Благословляю тебя на жизнь, сын мой, - шепнули  побелевшие  губы,  -
сбереги Александра... Как угодно, но сбереги..."
   Последние  слова  Его  Высокопреосвященства  епископ   разобрал,   но
первые... Ему почудилось имя  Иллариона,  но  что  хотел  от  антонианца
умирающий, Жорж Мальвани не понял.
 
2887 год от В.И. 
Утро 11-го дня месяца Вепря. 
Арция. Фей-Вэйя. 
 
   Ночь кончилась, а Шарль не пришел. Не пришел, как не приходил ни разу
за прошедшие девять лет, но Анастазия не знала, утратил ли убитый герцог
власть над ней или дело в том, что она не переступает  запрет.  Если  бы
она была свободна! Но Тагэре держал ее на цепи, и она не была  готова  к
тому. чтобы эту цепь разорвать, хотя первый шаг  был  сделан.  И  именно
поэтому она так боялась прошедшей ночи, ночи, в которую некогда погиб ее
бывший возлюблен