я вольна делать с ней  что  захочу.  Смерть  на
алтаре Ангеса не хуже любой другой. Надо только найти этот алтарь,  хотя
где же ему быть, как не в той базилике, куда так часто  уходит  Залиэль.
Наверняка свой талисман она сотворит там же - самое подходящее место.
   Я  знала  о  подобных  вещах.   Любой   маг   может   создать   некое
овеществленное воплощение собственной силы, многократно усиливающее  его
мощь и одновременно делающее его более уязвимым, если кто-то  догадается
и сумеет нанести удар не по самому волшебнику, а по его талисману.
   Если я не ошибаюсь, Эмзар отказался от этого средства именно  потому,
что в Убежище еще оставались те, кто поддерживал Эанке в ее притязаниях.
Залиэль же, похоже, ничем не рисковала. На одиноком острове у нее врагов
не было. Лунные эльфы были некогда связаны с Ангесом,  а  значит,  самое
подходящее место для того, чтобы создать талисман, - его  алтарь,  пусть
бог и покинул Тарру, но какая-то часть его силы наверняка осталась в его
храме.  Итак,  алтарь  Ангеса,  талисман  Залиэли  и  моя  жизнь...  Все
сходится, и я знаю, где искать.
   Но это потом, а пока я буду жить. Месяц счастья не  так  уж  мало,  а
жизнь не столь уж и дорогая цена за любовь, если это настоящая любовь, а
ведь Эаритэ нагадала Рене именно такую!
   Стоп! Вот оно, окончательное доказательство того, что  я  все  поняла
правильно. Рене было предсказано, что его  любовь  спасет  этот  мир.  Я
приношу себя в жертву не ради людей, которых я никогда не узнаю, не ради
того, что случится через тысячу лет - я просто не  могу  загадывать  так
далеко, а ради Рене! Сумеречная сказала, что  любовь  спасет  этот  мир.
Спасет! Значит, они победят и все будет не зря. Его дорога в море -  моя
в белую базилику под горой...

2231 год от В.И. 19-й день месяца Дракона.
Эланд. Идакона

   Лето кончалось, рябины сгибались  под  тяжестью  алых  ягод,  сулящих
морозную зиму, юные чайки парили в прозрачной  синеве,  выхваляясь  друг
перед другом и  перед  стариками  стремительностью  и  изяществом.  Лето
кончалось, и это лето было последним летом старого Эрика. Он  чуял  это,
как чуют звери, когда уходят умирать  подальше  от  чужих  глаз.  Старый
маринер не боялся. Он прожил долгую жизнь  и  повидал  все,  что  должен
повидать мужчина. Теперь моря бороздили его сыновья и внуки, а лучший  и
любимейший ученик стал спасителем Благодатных земель и  их  императором.
Старому Эрику было с чем вступить в Зеленый Храм! И все же, все  же  ему
казалось, что он может и должен сделать что-то еще, что-то очень важное,
то, что за него не сделает никто.
   С трудом - а ведь когда-то  он  взлетал  по  этим  ступеням,  как  на
крыльях, -  Старейшина  Совета  Паладинов  поднялся  на  площадку  Башни
Альбатроса и все еще зоркими глазами вгляделся в серебряную  даль.  Море
было спокойным и безмятежным, этим летом спокойным и  безмятежным  было,
кажется, все. Война кончилась, и все спешили жить  и  любить...  Столько
свадеб за один год в Эланде давно не  играли,  да  и  во  множестве  уже
сложившихся  семей  ожидалось  прибавление.  Это  хорошо,   когда   люди
настолько не боятся будущего, что готовы вручить ему свою плоть и кровь.
Вот и у самого Эрика  позавчера  появился  очередной  правнук,  а  через
несколько кварт ожидается еще один... Знать бы,  что  их  ждет...  Знать
бы... Вот оно!
   Глаза паладина  Зеленого  Храма  блеснули  из-под  белых  бровей!  Он
наконец понял, что должен сделать!

Эстель Оскора

   Я была права, когда не стала пить присланное вино, хотя вкус, цвет  и
запах  его  дразнили  и  чуть  ли  не  сводили  с  ума.  Возможно,   ему
действительно было тысяча лет, но почтенный возраст ему пошел на пользу.
И тем не менее я себе в этом удовольствии отказала, угостив божественным
нектаром росший рядом куст, усыпанный гроздьями белых цветов, похожих на
нарциссы, но размером с хорошую тарелку.
   Преданный, возмущенный  таким  моим  поведением,  принялся  слизывать
золотистые брызги с блестящих широких листьев, а я  села  и  задумалась.
Что-то было не так, словно бы  весь  этот  чудесный  остров  напрягся  и
затаился, как кошка, следящая за птицей. Даже  солнечные  пятна,  и  те,
казалось, чувствовали это и то замирали, то начинали двигаться какими-то
лихорадочными скачками. И потом, еще это вино... С какой  стати  Залиэль
принесла его именно сегодня, прекрасно зная, что Рене вместе с Ягобом  и
другими маринерами отправился на морскую охоту и не вернется еще два или
три дня? Странно, когда человек старается  вести  себя  как  обычно,  он
начинает делать вещи, которые как раз никогда бы не сделал.
   Я чувствовала, что у него не было ни малейшего  желания  гоняться  за
несчастными нарвалами, но он решил, что,  откажись  он,  Ягоб  о  чем-то
догадается. И пошел, а ведь не имей он, что скрывать, просто хлопнул  бы
приятеля по плечу и  попросил  бы  передать  морским  зверюгам  от  него
привет... Хотя, не знай я, что с ним такое,  я  тоже  ни  о  чем  бы  не
догадалась и скорее всего напросилась бы с ними, хотя охота,  тем  более
охота морская, меня никогда не привлекала. Теперь же я  увидела  в  этом
возможность пробраться в базилику, тем более что наступало новолуние,  и
именно сегодня Залиэль, если она была  искренней,  должна  создать  свой
талисман. Присланное вино только подтвердило мои догадки!
   Я окликнула Преданного, тот поднял на  меня  узкие  золотые  глаза  и
зевнул во всю свою немалую пасть.  Ему  было  жарко  и  скучно.  Что  ж,
придется идти одной, тем более что купание в море рысь не  привлекало  -
соль портила пышную шубу и,  видимо,  была  отвратительной  на  вкус,  а
избавиться от нее иначе, как вылизываясь, бедняга, разумеется,  не  мог.
Что ж, хочет валяться под  кустами,  пусть  валяется.  Я  отправилась  к
заливу, с наслаждением ощущая босыми ногами горячий песок.
   День клонился к вечеру, но солнце еще не зашло, и море сверкало,  как
расплавленное серебро. Я вошла в воду и медленно побрела вдоль берега по
колено в теплой воде. Бояться  было  нечего  -  эльфы  предусмотрительно
поставили барьеры против всяческих  морских  чудовищ.  Вот  за  дальними
рифами, там шла  обычная  морская  жизнь.  Воду  вспарывали  треугольные
плавники гигантских акул, под водой колыхали крыльями шипохвостые скаты,
за внешнюю сторону подводных скал цеплялись ядовитые морские  хризантемы
и львиные гривы, в щупальцах которых находят смерть  зазевавшиеся  ловцы
жемчуга. Здесь же, кроме разноцветных рыбок и  причудливых  раковин,  не
было ничего... Я добралась до своего излюбленного места, где  над  белым
пляжем ввысь взмывала стена  из  твердого  серебристо-серого  камня,  и,
оставив одежду на кусте чудом зацепившегося за скалы шиповника,  доплыла
до камня, похожего на поднявшую  голову  черепаху.  С  моря  дул  свежий
ветер, и волны  лениво  перекатывались  через  ее  выпуклый  панцирь.  Я
пристроилась на шее каменной зверюги и закрыла глаза. Солнце  припекало,
тихо плескалась вода, незаметно текло время. Наконец тень от скал  упала
мне на лицо. Небо и море уже приняли  лиловато-синий  вечерний  оттенок,
что ж, похоже, пора... Я  погладила  каменную  черепаху  по  морщинистой
безобразной голове и спрыгнула в теплую воду. Волны сами вынесли меня на
пляж. Отряхнув брызги с волос, я мимоходом отметила, что отсутствие  кос
иногда бывает весьма полезным. Хотела бы я знать, как долго бы сохла моя
грива, не отрежь ее Лупе той проклятой осенью.
   В ветках кустов пряталась темнота, а цветы стали  пахнуть  совсем  уж
головокружительно,  когда  я  добралась  до  нашей  террасы.   Рене   не
возвращался, а Преданный безмятежно спал под кустом. Видимо, ему  что-то
снилось,  потому  что  он  то  слегка  подергивал  лапой,  то  тихонечко
порыкивал. Я его окликнула, но он и  ухом  не  повел.  Я  опустилась  на
корточки и запустила пальцы в густую шерсть. Ничего. Что  ж,  похоже,  я
правильно догадалась насчет вина. Кому-то очень хотелось, чтобы я в  это
новолуние крепко спала, а я очень не люблю,  когда  решают  за  меня.  Я
немного посидела на террасе, наблюдая, как на темнеющем небе  проступают
роскошные южные звезды. Ночь, как и всегда здесь, пришла сразу, сумерки,
столь привычные нам, северянам, здесь отсутствовали начисто. Тревожно  и
таинственно шелестело в зарослях, подала голос какая-то птица.
   Я не знала, когда они начнут, и на всякий случай решила поторопиться.
Конечно, если кому-то придет в голову проверить, сплю  я  или  нет,  все
раскроется. Но вряд ли Залиэль снизойдет до такого.
   Свои действия я обдумала загодя, решив подойти к базилике со  стороны
олеандровых зарослей. Видимо, я пришла первой - в храме было еще  темно.
С некоторым волнением я поднялась на верхнюю галерею. В мире людей  меня
бы наверняка окликнул часовой или же путь преградила бы запертая  дверь,
но Лунным эльфам хватало какого-то внутреннего запрета. Это  было  место
поминовения, и никто без необходимости не стал бы тревожить его покой.
   Легкая узорчатая калитка открылась не скрипнув, и я вошла в  сад.  Не
знаю, была ли тут какая-то магия, или разлитая  в  воздухе  грусть  была
отражением чувств тех, кто сюда  приходил.  У  входа  в  базилику  горел
одинокий светильник, в свете которого  кружились  длиннокрылые  бабочки.
Пахло  ночными  фиалками  и  еще  какими-то   цветами   с   бархатистыми
темно-синими, почти черными лепестками, казалось  сотканными  из  ночной
синевы. Я была уверена, что меня никто не видит,  но  на  всякий  случай
старалась держаться в тени. Дверь была  открыта  и  здесь,  и  я  быстро
поднялась на хоры и легла на прохладный мраморный пол.
   Ждала  я  недолго.  Стукнула  дверь,  и  сразу  же   стены   базилики
засветились мягким голубоватым светом.  Я  невольно  задержала  дыхание,
пораженная светлой и трагической красотой этого храма. Люди  никогда  не
научатся так строить! Стройные колонны отбрасывали резкие  черные  тени,
так что символическая усыпальница Лунного короля - я знала, что тело его
покоится в  волнах  Серого  моря,  -  казалась  серединой  непостижимого
черно-белого цветка. Над самим алтарем в куполе было отверстие. Днем три
ряда белоснежных  колонн  поддерживали  пронизанную  солнцем  синеву,  а
сейчас на них бархатными лапами опиралась  ночь.  Я  почувствовала  себя
здесь совершенно неуместной, но назад пути уже не было - любое  движение
могло меня выдать.
   Залиэль преклонила колени перед фигурой лежащего воина и, осыпав  его
лепестками каких-то цветов, поцеловала в мраморный лоб. В базилике  было
абсолютно тихо, но темные волосы Лебединой королевы  развевались  словно
бы от ветра. Женщина встала и подошла к алтарю - прекрасная и невыносимо
одинокая в своих белоснежных одеждах. Обычно она, как и Клэр,  ходила  в
осеннем золоте,  цветах  невосполнимой  утраты,  но  магические  ритуалы
требуют точного  соблюдения  множества  условий,  которые  непосвященным
представляются глупыми или ненужными, но не исполнив  которые  в  лучшем
случае рискуешь провалить все дело, а в худшем - потерять жизнь, а то  и
душу. Я имела очень слабое представление о  том,  что  же  именно  будет
делать Залиэль, но я знала, что из ныне живущих способен на подобное был
разве что Эмзар...
   Эльфийка подняла лицо кверху, и я смогла рассмотреть, как  шевелились
ее губы, шепча непонятные слова. Затем, протянув  руки,  словно  слепая,
она, не опуская головы, пошла вперед, туда, где перед  гробницей  Ларэна
стоял восьмиугольный темно-синий камень, в глубине  которого,  казалось,
пульсирует живая искра. Видимо, это и был алтарь Ангеса. Залиэль подошла
к нему и замерла, словно чего-то ожидая. Может  быть,  ожидание  длилось
мгновение, а может быть, вечность - я не поняла. Стены храма погасли,  и
все окутала темнота, не просто тьма южной  ночи,  а  глубокая,  древняя,
великая...  И  только  в  глубине  алтаря  теплилась  живая  искра.  Мне
показалась, что я пребываю вне времени и вне мира,  повиснув  в  пустоте
между прошлым и будущим. А затем в алтарный  камень  ударил  яркий  луч,
алый, как дымящаяся кровь. Я  не  сразу  сообразила,  что  это  странным
образом усилившийся  свет  Волчьей  Звезды.  Алый  луч,  отразившись  от
темного камня, выхватил из тьмы фигуру Залиэль,  застывшую  с  поднятыми
вверх руками. Эльфийка ждала, а вместе с ней ждала и я.  И  вот  с  алым
светом смешался  голубой  -  взошла  Цэрида,  Лебединая  звезда,  Звезда
Любви...
   Залиэль стояла как раз в перекрестье их лучей, и на ее белых  одеждах
плясали алые и синие огни, то  сливаясь  в  лиловые  россыпи,  то  вновь
разбегаясь. Постепенно их хоровод становился все более  упорядоченным  и
быстрым, разноцветные искры кружили вокруг женщины все быстрее, это  уже
не были отблески  звездного  света,  а  искры  самого  настоящего  огня.
Залиэль  произнесла  длинную  певучую  фразу  на   языке,   похожем   на
эльфийский, но не на эльфийском. А может  быть,  Лунные  когда-то  знали
другой язык. Сверху в алтарь ударил луч лунного света - прямой и острый,
как клинок. В новолуние это было невозможно, и тем  не  менее  это  было
так. Лунный свет заливал темно-синий  камень  алтаря,  изнутри  которого
навстречу  белому  лучу  рванулся  лазоревый.  Два   потока   света   то
переплетались, как переплетаются в поле побеги вьюнков, то  расходились.
И когда синяя и белая змеи в очередной  раз  отпрянули  друг  от  друга,
между ними бросилась женщина в своих объятых звездным пламенем  одеждах.
Раздался высокий чистый звон, словно  на  гигантской  гитаре  оборвалась
струна, и Залиэль исчезла в чудовищном водовороте света.  Никакие  глаза
не могли бы это выдержать, и  я  невольно  закрыла  лицо  руками.  Через
мгновение я справилась с собой, но было поздно.
   Залиэль в изнеможении опустила руки у камня, на  котором  переливался
всеми оттенками синего и голубого столб пламени. Это  был  именно  столб
или колонна, потому что мельчайшие язычки огня были устремлены вверх так
точно, словно их  направлял  какой-то  свихнувшийся  на  геометрии  маг.
Разумеется, на небе не было никакой луны. Волчья Звезда стояла в зените,
но ее свет больше не казался нестерпимо алым, а голубая Церида  и  вовсе
скрылась из глаз.
   Все тело от лежания на камне у меня затекло, но я не могла уйти, пока
Залиэль оставалась в храме.  Я  скорее  бы  позволила  себя  убить,  чем
призналась бы в своем любопытстве. Эльфийка же  внизу,  кажется,  устала
так, что не могла заставить себя пошевелить ни рукой, ни  ногой.  Просто
стояла и бессмысленно глядела в зажженный ею колдовской огонь.  Если  бы
мне не было так мучительно стыдно, я бы сошла вниз и отвела бы ее домой.
Наверное, в конце  концов  я  бы  так  и  поступила,  не  раздайся  стук
приоткрывшейся двери.
   Вошедший, в котором я узнала Романа, приблизился к застывшей фигуре в
белом. Я не слышала, о чем  они  говорили,  если  они  вообще  говорили.
Лунная королева тяжело и неграциозно оперлась на руку  своего  внука,  и
они ушли. Я немного подождала, чтобы убедиться, что никто  не  вернется.
Можно было возвращаться, но меня тянула  к  себе  синяя  колонна,  и  я,
спустившись вниз, подошла почти к самому алтарю.
   Рассмотреть как следует собственную  смерть  заранее  дано  немногим.
Атэвы считают, что мы сами определяем свой конец, каждый раз из двух или
трех дорог, предложенных нам судьбой, выбирая одну, и в конце  последней
нас ждет именно то, к чему мы стремились. Возможно, они правы и  свобода
воли, свобода выбора в конце концов сводится  к  праву  самому  выбирать
свою смерть!
   Я стояла среди легких белоснежных колонн в шаге от  заветного  круга.
Пока все  складывалось  хорошо,  даже  слишком  хорошо.  Меня  никто  не
заметил, да и кто стал бы за мной следить на  этом  заповедном  острове,
превращенном его хозяевами в такой же земной рай,  каким  было  Убежище.
Деться отсюда я никуда не могла - все знали, что мои силы исчезли  после
изгнания Оленя, и я была не больше чем женщиной  с  примесью  эльфийской
крови и способностью к плохонькому колдовству. Что ж, так оно и было  во
всем, кроме одного. Я все еще оставалась Эстель  Оскорой,  и  моя  жизнь
стоила дорого. Достаточно, чтобы выкупить другую, куда  более  ценную  и
для меня, и для Арции.

Глава 44

2231 год от В.И. 21-й день месяца Дракона.
Святой город Кантиска

   Архипастырь с сожалением взглянул на Иоахиммиуса.
   - Нам будет вас недоставать, отче.
   - Нам? - на полном благообразном лице кардинала Кантисского мелькнула
лукавая  усмешка.  -  Да  половина  конклава  будет  счастлива  от  меня
избавиться... Другое дело, что дальнейшее возвышение Максимилиана их  не
обрадует, но тут уж я ни при чем...
   - Сдаюсь, - наклонил голову Феликс,  -  не  нам,  МНЕ  будет  вас  не
хватать...
   - Вот в это, мой друг, я охотно верю, -  Иоахиммиус  сложил  руки  на
объемистом животе, - но разрешение калифа на строительство нашей обители
в  местах,  святых  для  каждого  последователя  Церкви  нашей,  требует
немедленного отклика.  Нужно  успеть,  пока  атэвы  не  забыли  о  наших
блестящих победах и  пребывают  в  уверенности,  что  император  вот-вот
вернется.
   - А вы на это разве не надеетесь?
   - Именно что надеюсь... Надежда странное чувство, она овладевает нами
тогда, когда разум говорит, что дело плохо, и сердце это  знает,  но  не
хочет смириться с неизбежным. Вот и получается надежда...  -  Иоахиммиус
шумно вздохнул, - я хочу, чтобы Рене и Герика вернулись,  но...  Было  в
том, как они уходили,  нечто,  что,  по  крайней  мере  меня,  заставило
попрощаться с ними навсегда...
   - Жаль, что я не выбрался в Идакону, - вздохнул Феликс, -  но  кто  ж
мог знать... Мне тоже тревожно, хоть я и не понимаю почему...
   - Понимаете, только не  берете  себе  за  труд  назвать  вещи  своими
именами, а может, и не хотите этого делать,  -  кардинал  с  сочувствием
посмотрел на Архипастыря. - Творец в великой  мудрости  своей  заповедал
своим смертным детям брать от жизни все, что они пожелают, но платить за
это полной мерой... А теперь представь, какую цену должен заплатить Рене
Аррой за победу. За три короны. За прекрасного сына и  надежных  друзей.
За Герику, которую он, без сомнения, любит  великой  любовью  и  которая
любит его. Если ценой будет только его жизнь, я скажу, что небеса к нему
неслыханно милосердны...
   Но я хотел говорить не об императоре, да будет над ним  благословение
Творца и всех добрых сил, как бы они себя ни называли. То, что я  и  три
сотни монахов и  послушников  решили  уйти  в  пустыню  Гидал,  называют
подвигом во славу Божию... Может, для тех  мальчиков,  которые  идут  за
мной, оно и так, но не для меня...
   - Я понимаю, - бывший рыцарь вздохнул. - Вы устали от интриг,  суеты,
лицемерия, вы ищете свободы и успокоения. И вы заслужили их. Я и  сам  с
радостью навсегда ушел бы отсюда, но не  в  пустыню,  а  во  Фронтерские
леса. Но не могу.
   - Нет, причина не в этом, хотя я действительно не терплю многих своих
собратьев, но я скорее бы постарался убрать их из Кантиски, а не  бежать
от них. Вся беда, - кардинал смешно  наморщил  лоб,  -  что  вы  слишком
поздно пришли в Церковь и продолжаете все измерять мирской  мерою.  Надо
же, о покое  заговорили.  И  с  кем?!  Со  мной!  Покой,  конечно,  вещь
достойная, тем более война позади, но нам нужно думать о будущем.
   - А, - с облегчением вздохнул  Архипастырь,  -  вы  говорите  о  вере
атэвов,  придуманной  этим  их  пророком...  Да,   она   рассчитана   на
завоевателей. Будь наше рыцарство  более  молодым  и  голодным,  а  края
поскуднее, она бы и у нас привилась, но у нас и так слишком мало людей и
слишком много земли, особенно в  Таяне  и  Пантане,  так  что  Баадуково
учение у нас вряд ли приживется...
   - Ты прав, мальчик, - Иоахиммиус, отбросив все церемонии, заговорил с
Архипастырем как старший, и тот принял это с благодарностью,  -  выдумки
Баадука хороши для атэвов и не нужны арцийцам, поэтому я и не боюсь  их.
Им не укорениться в наших землях, та