дшее  уже
случилось. Шарль Тагэре попал в западню, остается надеяться лишь на  его
меч и на то, что он не растеряется. В конце концов, это его земля. Он ее
лучше знает. Только бы он догадался прорываться к лесу.
   Сейчас он сцепился с арьергардом, как понял Габриэль. Их тысячи  две,
детки погибших в Кер-Оноре. Мстители,  Проклятый  их  побери.  А  Агнеса
выжидает, пока появится старик ре Фло. Ей, вернее Батару, нужно, чтоб не
ушел никто. Но Мальвани и Филиппа с Тарве  они  не  получат,  даже  если
случится худшее. Габриэль мысленно себя оборвал. Нельзя  заранее  никого
оплакивать. Тем паче Шарло Тагэре. Он всегда был умнее  Батара,  даже  с
поправкой на его подлость!
 
2870 год от В.И. 
10-й день месяца Вепря. 
Тагэре 
 
   Заговорщиков выдал ветер, принесший  отдаленный  сигнал.  Герцог  его
узнал и усмехнулся, хотя  это  и  была  смерть,  а  может  быть,  именно
поэтому. Они все-таки заманили его в западню, заманили тогда,  когда  он
ожидал этого менее  всего.  Победители  великодушны,  они  не  могли  не
заключить перемирие, а о том, что Старый Медведь потащит всех  в  гости,
догадался бы любой, кто знал Этьена ре Фло, а Конрад  Батар  знал.  Друг
детства, вице-маршал Арции, всю жизнь мечтавший стать первым, но  так  и
оставшийся третьим. Сегодня он станет вторым, если они не вырвутся.
   Проклятый, как же все просто. Напасть  на  разъезд,  подождать,  пока
Шарль очертя голову  кинется  на  выручку,  натравить  на  него  родичей
погибших в Кер-Оноре,  дать  увязнуть  в  бою  и  замкнуть  кольцо.  Для
мальчишек он - убийца, что им  перемирие,  заключенное  с  Агнесой!  Они
считают себя судьями. Как просто втравить молодость в драку, нужно  лишь
вовремя шепнуть нужные слова...
   Молодостью всегда  жертвуют,  она  тот  хворост,  который  бросают  в
болото, чтобы перейти через него. И ведь ничего не  исправишь.  Остается
только ждать Этьена. Старик ничего не поймет и с ходу угодит  в  капкан.
Его пропустят, ведь это входит в планы Батара. Погибнуть должны все,  не
только Тагэре, но и ре Фло и  пришедшие  с  ними  нобили.  Даже  смешной
габладор и глава столичного ополчения в своем нелепом шлеме.
   Как только Этьен увязнет, ловушка захлопнется и начнется избиение. Но
Конрад все же третий, а не первый! Только бы старик прорвался, а  дальше
не его дело. Шарль Тагэре сумеет вывести  своих.  И  Анри  бы  сумел,  а
возможно, и малыш ль. А вот Леон с Этьеном слишком  рыцари,  они  смогут
лишь красиво умереть. Что ж, будем драться и  ждать,  ждать  и  драться,
Конрад обязательно кого-то пошлет во Фло, чтобы выманить сюда всех, кого
можно и нельзя...
   Рыцарь в золоченых дарнийских  доспехах  горделиво  вышел  вперед,  и
Шарло узнал сигну. Золотое дерево на  зеленом  поле.  Барон  Лиффо,  сын
одного из убитых в  Кер-Оноре.  Надо  полагать,  вознамерился  отплатить
убийце своей рукой.
   Проклятый, какой дурак! Он же ничего не  умеет,  ничегошеньки.  Шарло
легко отвел меч противника в сторону.  Следующий  удар  герцога  был  бы
смертельным, но Тагэре отступил. Парень не понял, что был на волосок  от
смерти, и опять полез вперед. Отец слишком  рано  погиб,  чтобы  обучить
сына хоть чему-то, хотя Лиффо, помнится, никогда не был в числе  лучших.
Опять нарывается,  прости  господи!  Так  легко  убить,  но...  Рука  не
поднимается, зачем ему еще и эта смерть! А барончик  еще  и  вояк  своих
остановил, своей рукой хочет....великий воитель!
   Шарль отбил бездарный выпад. Еще один. И еще! Мальчишка махал  мечом,
как палкой. Даже хуже. Если с ним ничего не делать, у  него  рука  через
десятинку онемеет. Один удар глупее другого. Заговорить с ним?  Хотя  он
вряд ли способен слышать, ишь как распетушился, но не  убивать  же  его.
Оглушить, что ли... Попробовал достать снизу, да знает ли он вообще, как
это делается?! И  еще  что-то  кричит,  сам  себя  подбадривает.  Тагэре
перебросил меч в левую и перехватил правой руку юного барона.
   - Уймись, парень, и без тебя тошно!
   - Убийца, - взвизгнул мальчишка.
   В конце концов, в бою все равны. Полез - сам виноват, и все  равно...
Как же зовут этого осла? Они же с Филиппом одногодки, а  этот,  кажется,
еще и последний в роду. Тагэре с силой  отшвырнул  от  себя  юношу.  Тот
грохнулся  на  спину  и  задергал  руками  и  ногами,   как   пытающаяся
перевернуться черепаха. Латы мешали, но ярость и молодость  взяли  свое.
Еще больше освирепев от  унижения,  барончик  бросился  вперед,  Тагэре,
чертыхнувшись, приготовился отбить выпад, но мальчишка  поскользнулся  и
сам насадил себя на меч, который Шарло не успел отвести.
 
2870 год от В.И. 
10-й день месяца Вепря. 
Тагэре 
 
   Старый  Медведь  не  мудрствовал  лукаво.  В   таких   делах   решают
внезапность и сила удара. Те, кто заманили Шарло в ловушку,  не  думали,
что к нему подоспеет помощь, да так  скоро.  Даже  заслонов  со  стороны
дороги не выставили, одно слово, щенки бесхвостые! Глядя  из-под  латной
рукавицы на кипящий впереди  бой,  Этьен  наспех  просчитывал  ситуацию.
Понятно! Шарло вцепился в холм перед озером, а  эти  недоноски  пытаются
его оттуда скинуть. Их больше раза в три, небось уже руки потирают.  Ну,
сейчас он им задаст! Сначала вызволим Шарло, ну а  потом  развернемся  и
покажем этим предателям, где раки зимуют. Оттепель стоит вторую  кварту.
Загнать мерзавцев на лед, пускай поплавают!
   Ре Фло был почти доволен тем, что случилось. Теперь даже Шарль и  тот
не заикнется о всяких там перемириях и прощениях. Давить, и вся недолга,
одна беда - Эдмон!  Вспомнив  о  внуке,  Этьен  помрачнел.  Шарло-то  он
вытащит, но вот что с мальчишкой?! Если с ним, не приведи святой Эрасти,
что-то произошло, он этим пащенкам самолично головы  поотворачивает,  ну
да будем надеяться на лучшее. Не попав в  хорошую  передрягу,  настоящим
рыцарем не станешь. Скорей всего Эдмон уже с отцом и Раулем, а те за ним
присмотрят.
   Оторвав взгляд от свалки, Старый Медведь  с  удовлетворением  оглядел
своих молодцев, выстроившихся клином.
   - Отец, - Леон уже опустил забрало, - все готово.
   - Вижу.
   Сердце старого вояки билось сильно и ровно. Не было ни  сомнений,  ни
неуверенности в себе. Впереди еще один бой. Еще одна  победа.  Не  такая
впечатляющая, как при Эдане или Тон Нуэрж, но необходимая  и,  возможно,
последняя в этой войне. Этьен ре Фло махнул рукой в стальной рукавице, и
клин, состоящий из пяти десятков  рыцарей,  острием  которого  были  сам
Старый Медведь и следующий за ним как пришитый Леон,  врезался  в  строй
невесть откуда взявшихся в сердце Тагэре лумэновцев.  Знаменитая  секира
ре Фло взлетела, обрушилась на  шлем  какого-то  незадачливого  вояки  и
вновь поднялась, обагренная  первой  кровью.  Громко  и  грозно  провыли
боевые трубы. Противник, застигнутый врасплох, заметался по равнине,  но
Старый Медведь рвался только  к  одной  цели  -  невысокому  холму,  над
которым реяло знамя с серебряными нарциссами.
 
2870 год от В.И. 
10-й день месяца Вепря. 
Тагэре 
 
   Ветер  принес  зов  трубы.  Этьен!  Сколько  понадобится  ему,   чтоб
пробиться? Пол-оры? Не больше. Рука затекла, ну да ничего,  продержимся.
Шарль уже не смотрел, с кем дерется, было не до жалости. Он  убивал  как
можно проще и быстрее. За спиной слышались шум, вскрики, звуки  падения.
Может Рауль и не был великим  стратегом,  но  в  здешней  своре  равного
противника ему не находилось. Равных-то не  было,  но  как  же  их  было
много! Что ж, Шарло Тагэре, теперь ты  знаешь,  что  чувствует  медведь,
когда его рвет стая гончих. А это еще что такое? Шарль даже не увидел, а
почувствовал  кого-то  сбоку,  молниеносно  нанес  удар   и,   даже   не
оглянувшись на того, кого убил, повернулся еще к двоим.
   Трубы Фло запели ближе. Кажется, все случится  намного  быстрее!  Или
щенки выдохлись, или им велено пропустить старика ре Фло... Да нет, вряд
ли. Батар умен. Он никогда не назовет кошку  кошкой.  Просто  придет  на
помощь несчастным детям, атакованным армией Тагэре. Ничего,  сейчас  они
развернутся и ударят со всей силы в сторону от  дороги.  Даже  если  там
засада, тем, в лесу, не успеть замкнуть кольцо. Батар  наверняка  решил,
что они станут добивать нахалов, а не бросятся наутек. Фло не отступают.
Тагэре тем более. Но сейчас отступление -  это  единственный  выход.  От
бешеной собаки можно лишь бежать. Ни Тагэре, ни даже  Ланже  с  ходу  не
взять. Вряд ли Агнеса собрала больше десяти тысяч, у нее просто денег не
найдется, а на обещания клюнет разве что самое отребье.
   Шарль  продолжал   рубить   направо   и   налево,   прислушиваясь   к
приближающемуся лязгу и топоту. Он еще  никогда  не  уступал  Лумэнам  в
битвах, он бы выстоял и сейчас. Вдруг что-то липкое и бестелесное словно
спеленало его ноги. Затем холод рванулся  вверх,  к  руке,  к  сердцу...
Шарль Тагэре неуклюже  повернулся,  открываясь  перед  противником,  еще
одним сынком погибшего в Кер-Оноре, и тот возможности не упустил...  Это
был барон Эж. Сигна - две гончие, бегущие по алому полю...
   Так вот как были убиты Жан Фарбье и остальные! Мальчишки ни при  чем,
хотя те, кто выживут, будут хвастать, что отомстили за отцов.  Но  Этьен
их не выпустит... Несчастные  дураки,  нарушившие  перемирие.  У  них  и
жен-то еще нет, а уже мертвецы. Или вот-вот ими будут.
   Боли Шарло не чувствовал,  смертельные  раны  редко  болят.  И  слов,
срывающихся с перекошенного  рта  торжествующего  барончика,  сразившего
самого Шарля Тагэре, он слышал, хотя  и  догадывался,  что  тот  кричал.
Шарло оставался в полном сознании. Если б рядом были свои, он бы  сказал
то важное, что могло помочь тем, кто оставался,  единственным  другом  в
этом аду был Рауль ре Фло, которого теперь наверняка убьют в спину. Если
уже не убили. А враги не поймут, не захотят понять, не позволит глупость
и гордость. Им хочется считать себя победителями, а не куклами  в  руках
бледного зла.
   Шарль Тагэре Аррой, герцог Эльты, регент Арции и наследник  престола,
умер молча. Его последняя мысль была не о похоронившей себя в  монастыре
Соланж и не о семье. Шарло мысленно выкрикнул совсем  другое  имя,  имя,
которого  в  Арции  не  называли  много  лет.  Умирая,  он  звал   Геро,
женщину-кошку, спасшую его в юности. Звал, потому что в  последние  свои
мгновенья увидел наползающее на Арцию зло, от которого уже не мог никого
защитить.
 
Эстель Оскора 
 
   Не знаю, что на меня нашло, но я не могла  больше  здесь  оставаться.
Солнышко светило, бабочки летали, цветочки пахли, Эрасти сидел, обхватив
колени руками, и смотрел в небо, меня  же  охватило  какое-то  неистовое
бешенство.  Я  возненавидела  и  этот  сад,  и   могущественного   мага,
изображающего из себя раздавленную жабу. Все! Хватит! Я  возвращаюсь,  и
будь что будет, но сначала я выскажу Эрасти все, что думаю.
   Он повернулся ко мне без особого желания, но на этот раз мне не  было
дела до его высоких чувств.
 
Проклятый 
 
   Геро что-то сказала, и он с усилием вернулся  в  настоящее.  Странно,
такой он ее  не  видел.  В  серых  глазах  не  было  ни  сочувствия,  ни
понимания, только ярость и боль.
   - Что с тобой? -  Он  попытался  взять  ее  за  руку,  но  женщина  с
неожиданной злостью ее отдернула.
   - Ничего,  кроме  того,  что  я  чуть  не  превратилась  в  такую  же
самовлюбленную бестолочь, как и ты!
   - Геро...
   - Я уже и сама не знаю, сколько лет как Геро. Правда, не знаю, потому
что, пока я прыгала вокруг тебя, в мире, который ты  поклялся  защищать,
прошло Проклятый... Тьфу ты... Прошло неизвестно сколько лет.  Когда  ты
соизволишь забыть о своей утрате, в Арции и спасать-то нечего будет.
   Он словно бы во сне слушал ее злые, резкие слова и постепенно начинал
понимать и то, о чем она говорит, и то, что она права. Во всем права!
   - Ах, тебя предал друг! - Лицо Геро было белым от бешенства.  -  Тебя
предала подруга! А ты сам?! Разве ты не предал Ларэна? Не отдай он  тебе
Кольца, он, может быть, и  справился  бы  с  этой  тварью  из  моря.  Он
понадеялся на тебя, а ты все забыл ради  этой...  Циалы!  Правильно  она
сделала, что тебя бросила!
   - Геро!
   - Не хочешь, не слушай. Сад большой. Я за тобой по кустам гоняться не
буду. Мне пора возвращаться. Сделаю, что могу. Мне до  тебя  далеко,  но
мне не наплевать, что там  происходит.  Ты  думаешь,  ты  один  способен
любить? Да что ты знаешь о любви?! Что ты сделал  во  имя  своей  любви?
Носился с ничтожной бабенкой, во всем ей потакал, хотя мог взнуздать ее,
она бы и пикнуть не смела, а потом не дал ей самую главную  цацку.  И  в
придачу забыл о том, ради чего ты должен был жить. Пока я тебя не знала,
я злилась на Рене, который бросил все и ушел с Залиэлью. Он меня любил и
лгал, что вернется, но любовь не превратила его в ничтожество.  Он  себя
не предал, а значит, и меня.  Я  его  любила  таким,  как  он  есть,  не
требовала от него стать другим, но  и  сама  другой  не  становилась.  Я
знала, куда и зачем он уходит, и я его не удерживала. Это был его  долг.
Это была его судьба. А твоя судьба в чем? Сидеть под деревом и рыдать  о
несбывшемся?! И кто ты после этого?! Скажи мне, кто?!  А,  что  с  тобой
говорить, - она махнула рукой, - ты не только  не  маг,  ты  даже  и  на
человека-то не тянешь. Так, существо без костей... Прощай.
   Она повернулась и пошла, почти побежала  среди  цветущих  кустов.  Он
молча смотрел на качающиеся ветви, сомкнувшиеся за ее  спиной,  а  потом
вскочил и бросился следом.
 
2870 год от В.К 
Ночь с 10-го на 11-й день месяца Вепря. 
Арция. Мунт 
 
   Анри Мальвани разбудил далекий детский плач. Младенцев в доме не было
уже лет восемь, и маршалу сначала подумалось, что  ему  все  приснилось,
однако плач продолжался, захлебывающийся и безнадежный. Анри приподнялся
на локте, пытаясь  понять,  какая  ора.  Камин  уж  не  светился,  дрова
прогорели до конца. Стояла какая-то особо вязкая тьма, дом  спал,  спали
люди и вещи, рядом тихо дышала Миранда, а  со  стороны  окна  неслись  и
неслись приглушенные  двойными  зимними  рамами  прерывистые  судорожные
звуки. Неужели кому-то пришло в голову в  такой  холод  бросить  ребенка
прямо на площади Ратуши?! Анри, чтоб не тревожить жену, перескочил через
спинку кровати и стремительно, но совершенно бесшумно  оделся.  Пытаться
что-то разглядеть сквозь замерзшее стекло не  имело  смысла,  и  маршал,
накинув подбитый мехом плащ,  вышел  на  улицу.  Лицо  обожгло  холодом.
Вечером шел снег, но теперь  облака  разошлись.  Полнолуние  было  всего
два-дня назад, и пустынную площадь заливали  потоки  серебряного  света.
Похоже, с той поры, как прекратился снегопад, по пушистому белому  ковру
не прошел ни один человек.
   Анри глядел на окружившее его белое  безлюдье  и  вдруг  почувствовал
себя бессмертным и бесконечно, невероятно одиноким.  Захотелось  поднять
голову к черному небу и  завыть  протяжно,  по-волчьи,  призывая  навеки
ушедшее, утопая в волнах лунного света, как в омуте. Он не понимал,  что
с ним происходит, просто сердце, которое так  часто  называли  тигриным,
рвалось от дикой, древней боли, не доступной ни  людям,  ни  зверям.  На
грешную землю  маршала  вернул  новый  отчаянный  вопль.  Не  смягченный
хаонгскими стеклами, он уже не казался детским криком. Где-то поблизости
плакала кошка. Анри облегченно вздохнул, но на звук все же пошел. Нельзя
сказать, чтоб маршал Арции был  в  восторге  от  мелких  родичей  своего
геральдического покровителя, но, если просят о помощи, спаси, даже  если
это кошка или воробей, тем паче он все равно проснулся и вышел на мороз.
   Мальвани перешел через площадь, обогнул ратушу и  оказался  на  улице
Святого Мишеля, дальним концом  упиравшейся  в  Замок  Святого  Духа,  а
ближним во дворец Анхеля. Здесь был главный вход в Ратушу, перед которым
высилась колонна, увенчанная гербом славного города Мунта <Орел и  ворон
- герб Мунта. Щит разделен на две половины. На рвом - золотой  орел,  на
золотом - ворон.>. В  вышине  расправляли  заиндевевшие  крылья  Орел  и
Ворон, а у подножия колонны сидело несколько кошек - темные хищные  тени
на белом снегу. Вскинув острые морды к черному, как и  они  сами,  небу,
твари  тянули  свою  извечную  песню,  похожую  то  на   плач,   то   на
издевательства.
   Анри с удивлением смотрел на столь неестественное  по  зиме  сборище.
Кошачьими песнями в месяце Агнца никого не удивишь,  но  зимой,  да  еще
после снегопада, когда с ходу промочишь нежные  лапки...  Внезапно  одна
морда  обернулась  к  маркизу,  затем  другая,  третья.  Звери  оставили
Коронный Столб и двинулись к  гостю,  а  из  их  глоток  вновь  вырвался
душераздирающий вопль. Сам не понимая, что делает, маршал  Арции  присел
на корточки и протянул руку, под которой  тут  же  оказалась  лоснящаяся
спинка, кошки с воплями кружили  возле  него,  задирали  морды  к  луне,
припадали передними лапами к снегу и орали  что-то  безнадежное.  Словно
оплакивают  кого,  подумал  Анри,  не  отрывая  взгляда  от   загадочных
хищников. Он не заметил, сколько просидел с ними, но луна теперь  висела
прямо над колонной, и каменный ворон на ее фоне казался живым.  Внезапно
кошки замолкли, прижав уши, и стремительно кинулись в тень. Кто-то шел к
ним, Анри явственно услышал скрип снега. Странное дело, его самого звери
не испугались. Мальвани легко поднялся, положив руку на эфес меча, и как
раз вовремя, из-за колонны вышла высокая тень в остроконечном  капюшоне.
Клирик! Или одет как клирик. Но, похоже, один. Что  ж,  посмотрим,  кому
еще не спится.
   Маршал  шагнул  вперед,  фигура  в  капюшоне   остановилась,   словно
приглядываясь, а потом двинулась  к  нему.  Проклятый!  Не  может  быть!
Епископ Илларион.  В  такую  ночь,  один,  здесь?  Хотя  почему  бы  Его
Преподобию не прийти туда же, куда принесло маршала Арции.
   - Монсигнор Мальвани... - Так, он его тоже  узнал.  -  Вы?  Здесь?  В
такую пору?
   - Так же как и вы, Ваше Преподобие, - поклонился маршал,  -  впрочем,
моему появлению есть весьма прозаическое объяснение. Мне показалось, что
я слышу детский плач. Я решил, что к  Ратуше  подбросили  младенца,  но,
видимо, ошибся. - Анри сам не понял, почему не сказал про кошек.  Сейчас
Илларион увидит их следы и, смеясь, заметит, что младенец, видимо, был с
хвостом и о четырех ногах. Анри глянул вниз и не поверил  своим  глазам.
На снегу были только человеческие следы. Его и епископа.
 
2870 год от В.И. 
11-й день месяца Вепря. 
Арция. Эльта 
 
   Их заперли отдельно от других. Наверное, потому, что они  были  самой
ценной добычей. Эдмон граф Рунский, второй сын  герцога  Тагэре,  старый
Этьен ре  Фло,  его  старший  сын  Леон,  несчастный  габладор  с  белым
творожистым лицом, глава мунтского  ополчения  мэтр  Жарвье,  так  и  не
расставшийся со своим шлемом, и двое нобилей,  внук  и  наследник  графа
Койлы виконт Иданский и барон Валлок, огромный и грузный,  как  чинтский
бык. Они молчали, частично от усталости и отчаянья, частично потому, что
в  подвале  пригородной  харчевни,  куда  их  втолкнули,   расположилось
полдюжины эскотцев.
   Старый Медведь в иссеченных доспехах кое-как пристроил  разболевшуюся
ногу на кипу веревок и, насупясь, смотрел в угол, где  не  было  ничего,
кроме крысиной норы, обитатели которой, похоже, не спешили познакомиться
с захватчиками их вотчины. Леон сидел рядом с отцом, и на его резковатом
лице не читалось ничего, кроме бесконечной усталости.  Габладор  пытался
молиться, Жарвье Эдмон не  видел,  его  загораживали  какие-то  бочонки,
Иданнэ и Валлок сидели, откинув головы назад, то ли спали, то ли  делали
вид.
   Время шло медленно, пламя стоящих перед стражниками свечей словно  бы
замерло, Эдмон бездумно следил за желтеньким слабым огоньком.  О  смерти
отца он уже  знал,  но  не  верил.  Нет,  умом  он  понимал  все,  но  в
шестнадцать лет больше доверяют сердцу, а  сердце  отчаянно  противилось
самой мысли о том, что  герцог  мог  умереть.  В  подвале  было  сыро  и
холодно, свале