- Да, великий река, ходить полуночь, долго  ходить.  Те,  кто  дальше
жить, другую святыню ходить. Птицевая гора. Очень большая, я не  видеть,
дед раз был, говорил.
   - Про другую святыню потом расскажешь! Значит,  ваших  тут  много,  в
лицо все друг друга, надо полагать, не знают.
   - Очень много, - подтвердила орка, - так много, как деревья  в  лесу,
да! И мало кто знать друг друга. Мы сюда тоже ходим.  В  Последнюю  Ночь
можно. Мамку и деда никто не трогать. Нельзя.
   - Очень хорошо. Значит, ссориться  в  эту  Ночь  не  положено,  никто
никого не знает, и все тут собираются. Тогда и мы соберемся.
   - Но у тебя лицо плохое. Тебя ловить и убивать. Жрец-старейшина...
   - Твой старейшина в магии разбирается? Видела  ты?  Делал  он  что-то
непонятное?
   - Нет. Он только проклинать уметь. И просить духов гор помогать.
   - А они помогать? Тьфу ты, вот уж с кем поведешься... Помогали они?
   - Не знать. Может, помогать,  может,  само  получаться.  Если  он  не
молиться, лето ведь все равно приходить?
   - Именно! А теперь смотри! На меня смотри!
   Роман сосредоточился, приложив на мгновение руки к лицу.  Эльф  давно
научился изменять свою внешность, но одно дело, проведя  не  одну  сотню
лет  среди  людей,  придумать  себе  лицо  человека,  и  совсем   другое
прикинуться гоблином, каковых Рамиэрль знал всего пятерых.  Семья  Кризы
не подходила, так как они могли оказаться тут же, и  двойник  бы  вызвал
подозрение. Оставался Уррик, к тому же подходивший по полу  и  возрасту.
Роман старательно  припомнил  физиономию  воина-гоблина  и  как  мог  ее
воспроизвел.
   - Ну, как? - поинтересовался он, отнимая ладони от лица.
   - Какой ты красивый, - Криза не могла отвести  восторженного  взгляда
от нового обличья Романа, - как витязь из сказков.  Даже  лучше!  Ты  не
могешь всегда таким ходить? А? - в глазах девушки мелькнула  надежда.  -
Это ты такой всегда,  да?  Ты  просто  хотел  нас  испытать  и  сделался
страшным? А теперь ты стал опять ты?
   - Нет, Криза, - Рамиэрль не знал,  смеяться  ему  или  плакать,  -  я
такой, каким ты меня увидела сначала. Что поделать, такие уж мы,  эльфы,
уроды. Но ты не печалься. Воин, чье лицо я сейчас использую, существует.
Он сейчас далеко отсюда, но он есть.
   - Он какой? - нетерпеливо спросила Криза. - Он смелый? Умный?
   - Смелый и умный, волчонок,  -  подтвердил  Роман,  непонятно  почему
чувствуя себя обделенным. Что ж, когда он устанет от своего бессмертия и
ему некуда будет идти, он найдет приют и покой в Обители, будет  следить
за волчьими играми, охотиться на  гигантских  Ледовых  тварей,  а  затем
греться у костра в свете звезд... Но пока он от жизни не устал!  Впереди
схватка с врагом, слишком мерзким, чтобы даже помыслить об  отступлении.
Роман решительно  тряхнул  головой  и  засмеялся,  поняв,  что  невольно
перенял привычку Рене Арроя,  -  твоего  красавца,  моя  дорогая,  зовут
Уррик. Может, ты с ним и встретишься. Жизнь - она ведь  непредсказуемая.
А сейчас очнись и идем!
   Созданная Уанном река все еще рвалась наружу, только теперь ее  исток
был причудливо изукрашен ледяными наплывами, отливавшими  всеми  цветами
радуги в свете взошедшей оранжевой луны.  Роман  и  Криза  спустились  к
воде, послушно расступившейся  перед  учеником  Уанна.  Уже  вступив  на
скользкие блестящие камни, Роман бросил взгляд чуть вбок  и  не  поверил
собственным глазам. Лунные лучи, проникшие в холодную глубину,  заиграли
на эфесе до боли знакомой старенькой  шпаги.  Шпаги  Уанна,  и  Рамиэрль
понял, что не может оставить оружие  друга  здесь,  в  чужих  горах.  Он
заберет шпагу с собой, это будет вечной памятью о маге-одиночке.

2229 год от В. И. 1-й день месяца Сирены.
Арция. Мунт

   Ворота были  намертво  заперты.  Сквозь  кованую  решетку  с  гербами
виднелся двор, покрытый толстым слоем нетронутого снега. Снег  превратил
широкую пологую лестницу в белоснежный пандус, пышными валиками лежал на
карнизах и подоконниках. Последний снегопад был позавчера, и не  похоже,
чтоб после этого кто-то подходил к особняку баронов Фло. Лупе вздохнула,
понимая, что ей придется вновь тащиться через весь город, причем там  ее
может ждать еще один запертый дворец. Во Фронтере, разумеется,  слышали,
что в Мунте многое изменилось, но чтоб до такой степени...
   Леопина вздохнула и повернула к Льюфере. В  столице  Арции  она  была
один-единственный раз совсем девчонкой, но город с его дворцами, мостами
и храмами запомнился на всю жизнь. Мунт был роскошен, шумен и  небрежен,
как подвыпивший нобиль.  По  булыжникам  громыхали  кареты,  раздавались
голоса продавцов цветов  и  горячих  каштанов,  из  окон  многочисленных
харчевен   пахло   мясом,   пряностями,   вином.   Тогда   семья    Лупе
останавливалась у родственницы, вышедшей замуж за арцийского нобиля и до
смешного гордившейся своей новой отчизной. Интересно, где  сейчас  милая
Санчия, неужели придется ее разыскивать?! Если никого из друзей Луи  нет
в городе, остается только она, жившая где-то у Мраморного моста.
   Лупе поежилась - вроде и не холодно,  но  даже  шубка  из  золотистой
фронтерской лисы не спасает от пронизывающей  сырости,  к  тому  же  она
очень устала и хотела есть, а продавцы каштанов и пирожков, как на грех,
куда-то задевались. Женщина вздохнула  и  торопливо  зашагала  к  дворцу
графов ре Батар, за которых Луи ручался как за самого себя.
   Шпиль, увенчанный крылатым змеем  Батаров,  был  виден  издалека,  но
геральдическая рептилия оказалась единственной обитательницей роскошного
палаццо.  Лупе  в  пятый  раз  уткнулась  в   запертую   решетку,   даже
привратницкая, и та выглядела  необитаемой.  Женщина  тяжело  вздохнула.
Итак, нужно решать - возвращаться или на свой страх  и  риск  попытаться
что-то  разведать...  Сдаваться  не  хотелось,  но  она  обещала   этому
арцийскому мальчику, что ничего не станет предпринимать, только передаст
письма его вельможным друзьям. А друзей не оказалось дома. Всех.
   - У красавицы все в порядке? Она  здорова?  -  Густой  мужской  голос
заставил Лупе вздрогнуть. К ней участливо  склонился  высокий  худощавый
мужчина, держащий на плече измазанный красками ящичек.
   - Спасибо, все в порядке, - тихо ответила Лупе, намереваясь уйти,  но
от человека с красками оказалось не так-то легко избавиться.
   - Я давно наблюдаю за красавицей,  -  продолжал  тот,  обезоруживающе
улыбаясь,  -  белый  снег,  черные  ворота,  рыжий  мех,  так  и   тянет
нарисовать.
   - Дан художник?
   - О нет! - художники рисуют нобилей, а я - мазила. Рисую вывески, ну,
может, иногда трактирщика с трактирщицей, во дворцы меня не пускают,  да
и ладно. Ничего хорошего там, особливо теперь, нету.  Орлы  разлетелись,
одно воронье осталось <Орел и Ворон - герб Мунта. Щит  разделен  на  две
половины. На черном - золотой орел, на золотом -  ворон>,  благо  падали
хватает. А красавица в гости к кому-то приехала. С севера, я вижу?
   - С севера, - подтвердила  Лупе,  отчаявшись  отделаться  от  мазилы,
словоохотливость которого объяснял едва уловимый винный запах, -  хотела
на кухню наняться. Я готовлю хорошо, у меня письма есть...
   Письма у нее действительно были. Одно, якобы от хозяйки  поместья  на
границе Арции и Фронтеры, лежало в поясе вместе с тремя аурами  и  двумя
десятками аргов <Арг - разменная серебряная монета, имеющая  хождение  в
Арции и Таяне>, другие, с печатью Луи Арцийского,  были  хитрым  образом
зашиты в корсаже. Что ж, сказка, которую они придумали  для  приворотных
стражников, сгодилась и для любопытного художника.
   - А что, у вас вовсе худо  стало?  -  посочувствовал  тот.  -  Оно  и
понятно, чтоб умаслить юг, выжимают север. Я слыхал, война у вас там?
   - Нет, - входя в роль, покачала головой Леопина, - война к северу, во
Фронтере, - там, говорят, все с ума посходили, а у нас тихо пока...
   - Да уж, - зло махнул головой новый знакомец, - арцийцы молодцы, пока
половине голову не свернут, другая и не  почешется,  -  и  резко  сменил
тему:
   - Что ж это я красавицу на улице морожу? Тут недалеко  таверна  есть,
"Счастливая Свинья", я там как раз малюю, может, даненка со мной пойдет,
согреемся, поговорим, подумаем. Вдруг хозяину не только  вывеска,  но  и
куховарка нужна? Или даненка только у графа работать хочет?
   - Дан смеется, - Лупе уже увереннее играла свою роль,  -  мне  сейчас
хоть какое местечко найти.
   - Значит,  решили,  -  просиял  художник,  -  меня  зовут  Жюльен.  А
красавицу?
   - Дан мне льстит... Я даже в девушках красавицей не  слыла.  А  зовут
меня Халина, Халина Имстер...
   - Красивое имя, и дана ничего себе, только маленькая  очень,  хоть  в
карман сажай, - длинный художник весело заржал, и Лупе  показалось,  что
она знает его тысячу лет. Надо же, а ведь сначала он ей  не  понравился,
наверное, потому, что она устала  и  замерзла.  К  счастью,  "Счастливая
Свинья" оказалась рядом. Это была очень уютная  харчевня,  скорее  всего
обязанная своим именем владельцу. Господин Жан-Аугуст был розов, толст и
белобрыс,  но  его  маленькие  глазки  светились  умом  и   неподдельным
добродушием. Приветливо кивнув художнику, хозяин без лишних слов  кивнул
на угловой стол.
   - Понимает, что голодный художник не может сотворить ничего великого,
- подмигнул Жюльен.
   - А я думала наоборот, что гений должен быть голодным...
   - Выдумки, любезная Халина, отвратительные выдумки, - никто не должен
быть голодным, когда-нибудь это поймут. Кстати, тут все блюда готовят из
свинины, никакого другого мяса Жан не признает. "Свинина и пиво"  -  вот
его девиз! Но и то и другое выше всяких похвал, потому я у него и  рисую
уже кварту. Будь он какой-нибудь болван, я  бы  управился  за  два  дня,
правда,  сделал  бы  хуже.  А  так  я  в  эту  свинью  вложил  всю  свою
исстрадавшуюся по прекрасному душу.
   Леопина  невольно  засмеялась,  разглядывая  собеседника.  Было  тому
что-то около сорока, и он, без  сомнения,  прожил  эти  годы  отнюдь  не
аскетом. Худощавый, высокий, неплохо сложенный, с не  слишком  приятными
чертами лица и всклокоченными  волосами  цвета  перца  с  солью,  Жюльен
казался изрядно потасканным,  но  неунывающим,  однако  небольшие  серые
глаза смотрели пристально и оценивающе, как будто художник решал,  стоит
ли иметь с этим человеком дело или лучше заняться кем-нибудь другим.
   Принесли пиво, хлеб и дымящуюся глиняную миску.  Только  теперь  Лупе
поняла, как она замерзла и устала. Нет, сегодня  она  больше  никуда  не
пойдет, "Свинья" - восхитительное местечко, а решить, что делать,  можно
и утром, тем более Жюльен явно не дурак поболтать и наверняка  расскажет
ей много интересного...

2229 год от В. И. 1-й день месяца Сирены.
Корбутские горы

   Это выглядело безумием, но другого выхода не  было,  да  и  риск  при
ближайшем  рассмотрении  оказывался  куда  меньшим,  чем  представлялось
вначале. Роман за свою  карьеру  разведчика  не  единожды  выбирался  из
ловушек, и эта была далеко не самая опасная. В  конце  концов,  гоблины,
как бы много их ни было, сейчас заняты каким-то ритуальным  действом,  и
все их внимание приковано к жрецам-старейшинам, или как их  там...  Если
здесь кого-то и стерегутся, то с другой стороны. Им важно,  чтобы  никто
не вошел в священный круг, центром  которого  является  Ночная  Обитель.
Вряд ли кто-то станет ждать чужаков со стороны  священной  цитадели,  да
еще из реки.
   Эльф помимо воли улыбнулся. Все же судьба  неистощима  на  выдумки  и
шутки. Подумать только. Ночной Народ, единственный сохранивший  верность
Первым богам Тарры, собирается для великой молитвы у обители виновного в
их гибели бога-чужака. Хотя чем лучше он, эльф, Дитя Света, путающийся с
гоблинами и иными последышами Первых богов и шастающий тайными путями по
следам странного колдуна? Воистину, все смешалось в этом  причудливейшем
из миров.
   ... На этот раз Роман поступил умнее, чем  летом.  Возможно,  потому,
что лезть в ледяную воду, даже зная, что  она  тут  же  расступится,  не
хотелось. Роман просто оттеснил бегущий поток от  обледеневшего  берега,
так что между мерцающей водяной стеной и скалой  остался  узкий  проход.
Конечно, даже сил кольца вряд ли бы  хватило,  чтоб  проделать  такое  с
обычной рекой, но Рожденный магией Уанна поток  слушался  Рамиэрля,  как
норовистая лошадь опытного всадника. Сначала показал  свой  характер,  а
потом  смирился,  хотя,  возможно,  в  этом  сыграла  свою  роль   шпага
мага-одиночки.
   Кризе эльф велел идти за ним, и  она  шла  тихо,  как  лесная  кошка.
Только  иногда,  когда  Роман  останавливался,  чтоб  прислушаться,  она
подходила так близко, что эльф чувствовал на шее ее теплое дыханье.  Как
все же горная девчонка отличалась от изысканных эльфийских красавиц!  И,
Проклятый свидетель, отличалась в лучшую сторону.
   Эта часть пути была самой легкой, так как эльф не думал,  что  кто-то
из гоблинов взберется на священную скалу только ради того, чтоб  подойти
к берегу и проверить, нет ли в зимней реке кого чужого.  Зато  там,  где
поток выбивался из скал в широкую долину, нужно было смотреть в оба. Они
вовремя заметили отблеск пламени костра, разведенного на самом берегу. К
счастью, между теми, кто развел огонь, и ними возвышалась груда  камней,
вдававшаяся в новоявленную реку. Лучшего места,  чтоб  выбраться  из-под
прикрытия потока, нельзя было и представить,  Роман  и  Криза  крадучись
вышли на берег и зажмурились. Долина перед ними казалась пылающей.
   - Никогда не думал, что вас так много, - прошептал Роман.
   - А такого и не бывать ранее, - так же шепотом откликнулась  орка,  -
тут приходить много чужие, я думать.

2229 год от В.И. 1 - и день месяца Сирены.
Арция. Мунт

   Граф Болдуэн ре Прю ничего особенного  собой  не  представлял,  хотя,
скажи ему кто об этом, его светлость смертельно бы обиделся. Сын  одного
из провинциальных дворянчиков,  не  смевших  мечтать  даже  о  баронском
титуле, он некогда попался на глаза всемогущему Бернару. К тому  времени
тот был глубоко женат и старательно хранил верность царственной супруге,
шарахаясь от подстерегавших мужчин из фамилии Годуа ре Озэ  соблазнов  в
лице бравых гвардейцев и хорошеньких юношей-певчих.  И  все  же  высокий
рост и прекрасные темные глаза  двадцатилетнего  Болдуэна  сделали  свое
дело. Бернар обратил на молодого человека внимание.  А  обратив,  понял,
что этот провинциал очень хочет выбиться в люди и за ценой  не  постоит.
Канцлера это устраивало, и он пристроил  черноокого  красавца  в  тайную
канцелярию.
   Не то чтобы зять императора не доверял главе синяков,  которого  знал
многие годы и при помощи которого и  взошел  к  вершинам  власти.  Арман
Трюэль, так и оставшийся бароном,  был  воистину  великим  интриганом  и
прекрасно понимал,  что  удача  Бернара  есть  его,  Трюэля,  удача.  Но
канцлеру  хотелось  показать  всем  и  каждому,  что  всемогущая  тайная
канцелярия для него тайной не является и что он знает  все  ее  секреты.
Для этого к особе Трюэля и был приставлен советник с правами,  мало  чем
отличающимися от прав самого  господина  начальника.  Другое  дело,  что
Болдуэн оказался человеком недалекого ума,  способным  лишь  подозревать
всех и каждого и бесконечно рассуждать об обилии  врагов  и  собственной
честности, то и дело принимаясь искать заговорщиков и Преступивших среди
своих же товарищей. Впрочем, последние, замысли они что-нибудь подобное,
с легкостью необыкновенной совершили бы это под самым  носом  канцлерова
любимца.
   Тем не менее ре Прю крепко сидел  на  своем  месте,  получал  немалое
жалованье, как ему казалось, честно заработанное, и  за  двенадцать  лет
беспорочной службы умудрился стать графом, жениться и родить наследника.
С годами красавец заматерел и уверился  в  собственной  значимости.  Его
глаза  и  усы  упорно  снились  перезрелым  дворцовым  прелестницам,   с
восторгом внимавшим страшным  и  захватывающим  повествованиям  графа  о
точащей Арцию измене, которую только он, Болдуэн, и может извести.
   Бернара все это стало раздражать, и канцлер начал всерьез  подумывать
о том,  чтобы  заменить  Прю  кем-то  более  толковым,  благо  это  было
нетрудно, но тут грянула Лагская битва. Бернар  бежал.  Разумеется,  мог
бежать и барон Трюэль, но старый  волчара  рассудил,  что,  продав  свою
шпагу победителю, получит куда больше,  нежели  скитаясь  с  низложенным
императором по соседним государствам. И оказался прав. Узурпатор показал
себя   человеком   разумным,   приняв   предложенные    услуги    взамен
неприкосновенности и повышенного жалованья.
   Судьба  Болдуэна   казалась   более   плачевной.   Бегство   высокого
покровителя  сделало  его  беззащитным   перед   сослуживцами,   которые
черноусого красавца, мягко говоря, недолюбливали. Барон Трюэль  не  счел
нужным скрывать от ре Прю, чтобы избавится от него при первом же удобном
случае. В Замке Святого  Духа,  где  с  незапамятных  времен  обретались
фискалы, не скрываясь  называли  Болдуэнова  преемника  -  долгое  время
прослужившего  во  Фронтерских  дюзах  судебного  мага   Гонтрана   Куй.
Предполагалось, что в День святого  Целеста,  которого  синяки  почитали
своим небесным покровителем, тот  приступит  к  исполнению  своих  новых
обязанностей, Прю же поблагодарят за все хорошее и проводят в отдаленное
поместье. Причем еще вопрос, не  упадет  ли  бедняге  вскоре  на  голову
некстати свалившаяся с кровли черепица  и  не  разнесут  ли  его  карету
внезапно взбесившиеся лошади.
   Может быть, Болдуэн и не был столь умен, как Арман  или  Гонтран,  но
годы в Замке Святого Духа не прошли и для него даром.  Он  понимал,  что
его единственный шанс - раскрыть заговор  против  нового  императора.  И
лучше всего, если в нем окажутся замешаны его, Болдуэна,  враги,  первым
из которых был выскочка Куй. Если же заговора  нет,  то  его  следует...
придумать.  Времени  терять  было  нельзя,  и  усатый   красавец   начал
действовать.

2229 год от В. И. 2-й день месяца Сирены.
Корбутские горы

   День в канун Последней Зимней Ночи (во имя Звездного Лебедя,  с  чего
это орки вообразили, что зима  кончается  в  месяце  Сирены?!)  оказался
сереньким и на удивление для Корбута теплым.  Тяжелые  слоистые  облака,
казалось, лежали на верхушках облетевших лиственниц, снег, пропитавшийся
влагой, перестал скрипеть. Собравшиеся на  праздник  гоблины  жарили  на
кострах оленину,  пили  принесенное  с  собой  ягодное  вино,  оживленно
переговаривались,  сбросив  с  себя   привычную   суровость.   Роман   с
удовольствием толкался среди  горцев,  пытаясь  разобраться  в  странных
обычаях, несхожих ни с изысканной печалью редких празднеств Убежища,  ни
с суетливыми людскими ярмарками.
   По совету Кризы эльф  повязал  голову  на  манер  плотогона-одиночки:
такие живут вне общин, мотаются туда-сюда по рекам, до поры  до  времени
не имея ни дома, ни семьи, ни соседей. Криза же очень  мило  разыгрывала
деревенскую красавицу, увлекшуюся бравым вогоражем. То, что они  бродили
вдвоем, никого не волновало, в долине тут и там гуляли похожие  парочки.
После праздника Зимы во многих общинах недосчитывались девушек,  зато  в
других появлялись очень  серьезные  молодые  хозяйки.  Гоблины  постарше
снисходительно усмехались в усы, наблюдая за молодежью.  Парочки,  устав
ходить, держась за руки, подсаживались к чужим кострам, и везде для  них
находился кусок мяса и старые как мир шутки.
   Криза и Роман без устали кружили  между  костров  и  палаток,  больше
слушая,  чем  говоря.  Чувствовавший,  когда  ввернуть   словцо,   когда
промолчать, Рамиэрль к середине дня уже знал если и не все,  что  хотел,
то все, что можно было узнать в этой глуши. Хорошо,  что  путешествие  с
Кризой и музыкальный слух, позволяющий  уловить  и  воспроизвести  любые
интонации, превратили чуждый язык в почти  родной.  Иногда  ради  забавы
Роман даже думал по-орочьи, и вот сейчас это пригодилось. Он узнал,  что
гоблины севера др