сь, оттуда вышел Эгон и что-то сказал коменданту. Принесли замок,
и барон Гран-Гийо собственноручно наложил тяжелый медный брус и повернул
ключ. Шарло ждал, что на лестнице вот-вот раздадутся  тяжелые  шаги,  но
Эгон Фарни появился на пороге лишь через три  четверти  оры,  он  был  в
новой кожаной одежде и волосы его блестели от воды.
   - Дорогая, - вопреки обыкновению, Фарни не поцеловал руку жены, - вам
с детьми лучше покинуть Гран-Гийо. Я уже распорядился об эскорте.
   - А вы, сударь? - как всегда на людях  Клотильда  держалась  с  мужем
подчеркнуто уважительно.
   - Я присоединюсь к вам позже. Дела...
   - Капитан, - баронесса улыбнулась, - оставьте нас. И отведите Анри  и
Матильду в их комнаты.
   Шарло позволил себя увести, но в  спальне  оставался  ровно  столько,
сколько требовалось,  чтобы  открыть  окно  и  выскользнуть  на  карниз.
Приобретенное еще в  Эстре  умение  лазать  по  крышам  мальчик  изрядно
усовершенствовал сначала в Мунте, а потом и в  Гран-Гийо.  Кати  незачем
знать про крысу и капитану тоже, но решать СВОЮ судьбу у себя за  спиной
он не позволит. Тагэре не бегают от опасности. И Фарни, к слову сказать,
тоже.

НЭО РАМИЭРЛЬ

   Утренний резкий ветер развевал знамена, гривы коней, плюмажи и  плащи
воинов, одетых в непривычные, но красивые доспехи. Высокие люди в  ярких
одеждах тащили осадные лестницы, суетились у катапульт, рядом с которыми
горками, как  яблоки  на  лотках  зеленщиков,  лежали  камни  и  круглые
глиняные  снаряды.  Пожилой  вояка  распекал  десяток  молодых,  куда-то
проскакал хмурый воин, видимо, с донесением или приказом. У шестов,  над
которыми  развевались  черные  флаги  со  странными   алыми   символами,
выстроилось несколько человек со здоровенными прямыми дудками, каждая из
которых была чуть ли не в рост трубача. Раздался надсадный, резкий  вой,
из богатого шатра вышел  коренастый  человек  не  первой  молодости,  за
которым следовала негустая толпа знатных  воинов.  Коренастый  с  трудом
взобрался в седло, свита последовала его примеру.
   - Не  оглядывайся,  Аддари,  -  это  прошлое  мира,  у  которого  нет
настоящего. Нам в город...
   Флаги развеваются, а волосы Норгэреля и  Аддари  -  нет.  Ветер  тоже
умер. Осталась лишь пыль и тени, ведущие последний бой,  который  каждое
утро начинается и никогда не закончится.
   Город без имени к штурму был готов. Тем, кто  укрылся  за  притихшими
могучими стенами, самой страшной опасностью казались  копошащиеся  внизу
враги. Защитники готовились сражаться  с  ними,  а  не  с  разверзшимися
небесами.
   Солнце поднималось все выше, на небе не было ни облачка. Трое  эльфов
и лльяма шли сквозь и мимо того, что видели. Мимо полководцев и  солдат,
мимо  коней  и  катапульт,   мимо   трубачей,   знаменщиков,   стрелков,
копейщиков, осадных башен, горящих костров, походных кузниц, разряженных
жрецов в алом, без  сомнения,  призывавших  громы  и  молнии  на  головы
засевших в городе нечестивцев...
   Нэо невольно вздрогнул, когда сквозь  них  тяжелым  галопом  пронесся
давешний коренастый и,  остановившись  перед  воротами,  властно  поднял
руку. Прогудели трубы, коренастый что-то выкрикнул на навсегда  умолкшем
языке. Аддари замедлил шаг, и Норгэрель, поторапливая, тронул  друга  за
плечо. Они не видели, что  делают  нападающие,  но  на  городской  стене
появился кто-то с непокрытой головой в белом плаще и встал, скрестив  на
груди руки.
   Такое было, есть и будет во  всех  мирах.  Одни  предлагают  сдаться,
другие либо сдаются, либо нет.
   Воин в белом плаще ответил, ответ был коротким - одна чеканная фраза.
Та, которую произносят на сотнях языков  те,  кто  предпочитают  умереть
стоя, но не жить на коленях.
   Стены города казались неприступными, если сердца защитников под стать
сердцу их вождя,  а  на  стене  стоял  именно  вождь,  осажденные  могут
отбиться. Могут?! Могли бы, но им не дано ни  победить,  ни  умереть  со
славой. Впрочем, осаждающим тоже.
   Ведущие в город ворота были заперты. Мощные ворота, такие с  ходу  не
прошибить   никаким   тараном.   Шедший   впереди   Норгэрель   невольно
остановился, Нэо не стал его подгонять, а крикнул лльяму. Тварешка бойко
порысила вперед, пройдя сквозь чудовищные створки. Она их не подожгла  и
не  расплавила,  потому  что  их  не  было.  Они  рассыпались   в   прах
давным-давно.

2896 год от В.И.
21-й день месяца Лебедя
ОРГОНДА. КЕР-ЖЕНЕВЬЕВ

   Кер-Женевьев был на месте. Чистенький городок со старой крепостью  на
холме маячил на той стороне Ньера  и,  казалось,  дразнился.  Знаменитые
мосты, построенные в эпоху Рене Веселого, прекратили свое существование.
Каменные быки  по-прежнему  вырастали  из  речного  дна,  но  деревянные
настилы исчезли, равно как и толстенные цепи,  по  слухам  откованные  в
армских горах. Более того, на ифранской стороне кто-то разрушил пристани
и угнал или сжег все имевшиеся лодки и лодчонки.
   Помянув про  себя  Проклятого,  Ипполит  Аршо-Жуай  поднес  к  глазам
старинный  окуляр.  Оргондский  берег  стал  ближе.  Маршал  ясно  видел
сбегающие к воде улочки,  заполненные  людьми,  отнюдь  не  похожими  на
мирных горожан. Конечно, в Кер-Женевьев имелся гарнизон, но в  нем  было
от силы две или три сотни отъевшихся на  мещанских  харчах  пикинеров  и
лучников, а тут... Сверкала дорогая броня, взбрыкивали породистые  кони,
которых поили в реке воины в зеленых и темно-синих плащах. Это  походило
не на гарнизон, а на армию, причем армию сильную.
   Внимание маршала привлек всадник на белой лошади, выехавший к  Ньеру.
Арциец повернулся к сопровождавшему его аюданту, тот протянул  такой  же
окуляр, как и тот, что был у самого  Аршо.  Отчего-то  это  окончательно
испортило маршалу  настроение.  Мост  разрушен,  в  Кер-Женевьев  засела
непонятно откуда взявшаяся армия и, в довершение всего, на  него  самого
кто-то смотрит!
   Всадник на белом коне, между тем,  поднял  руку,  словно  приветствуя
своего противника на другом берегу,  а  подоспевшие  сигноносцы  подняли
знамена,  услужливо  развернутые,  слабым  летним   ветром.   Оргондский
трилистник и лежащий тигр. Мальвани! Собственной персоной! В  кварте  от
Краколлье! Догадался, Проклятый его побери, догадался и  все  это  время
вел свою армию по другому берегу.
   Аршо Жуай со злостью опустил трубу. И что  теперь  прикажете  делать?
Лезть в воду на глазах у сильного и готового к  бою  противника?  Глупо.
Продолжать играть в прятки еще глупее, но спесь с  герцога  сбить  надо.
Он, видимо, в восторге от своей проницательности, пусть порадуется. А мы
встанем на дневку, людям и  лошадям  так  и  так  нужно  дать  отдых,  а
ночью...
   Ипполит Аршо-Жуай нарочито медленно повернул коня и поехал в  сторону
от реки. Когда прибрежная рощица скрыла его от чужих глаз, маршал вызвал
начальника обоза и двух полковников. Хорошо, что он, хоть и  рассчитывал
на женевьевские мосты, прихватил с собой все необходимое для  переправы.
Ночью  полк  "Красных  голубей"  и  половина   полка   "Райских   птиц",
спустившись вниз на несколько вес,  переправится  на  оргондский  берег.
Кавалерийский  рейд  по  тылам  ничего  не  подозревающего,  полусонного
противника, что может быть лучше?!

НЭО РАМИЭРЛЬ

   Солнце было почти в зените, тени съежились, прижавшись  к  предметам,
которые их отбрасывали. Осажденные отбили штурм и теперь занимались тем,
чем спокон веку занимаются вышедшие из боя воины. Их  не  было,  но  они
были - измотанные, грязные, но гордые своей пусть и не окончательной, но
победой. Ночью или завтра будет новый штурм, а потом еще и еще,  но  они
выстоят, их город не падет, их женщины и  дети  останутся  свободными...
Только вот ничего этого не будет. Это их последний день и  их  последний
бой.
   - Аддари, Норгэрель, быстрее!
   - Ты по-прежнему не договариваешь, Нэо, - обронил  Аддари,  обошедший
девушку с каштановой косой, перевязывавшей плечо высокому  голубоглазому
парню. Солнечный принц знал, что может пройти сквозь них, но  ноги  сами
собой сделали шаг  в  сторону,  -  нам  эти  призраки  и  все,  что  тут
происходит, не угрожает.
   - Того, что ТУТ происходит, - нет, - огрызнулся Нэо, но вовремя  взял
себя в руки, - но есть вещи, которые лучше  не  видеть.  Скоро  начнется
Суд, а до Храма нам идти и идти...
   Они и так  потеряли  уйму  времени,  глядя  на  штурм  и  "болея"  за
осажденных и их предводителя. Сначала Рамиэрль пытался образумить  своих
друзей, но потом и сам увлекся. Глупо...
   - Суд? Над кем?
   - Звездный Лебедь, я же все  сказал.  Над  ними  всеми,  сначала  над
живыми, потом над мертвыми.
   Тени совсем исчезли,  когда  лльяма  остановилась  на  краю  широкой,
мощенной мозаичными плитами площади и взвыла. Впереди  возвышался  храм,
не тот, к которому шли эльфы, а поменьше и попроще,  построенный  руками
людей, а не странными чуждыми силами. Зазвонили колокола,  резные  двери
распахнулись,  выпуская  торжественную  процессию,  во   главе   которой
шествовал прибрюшистый клирик  в  белом,  расшитом  жемчугом  и  золотом
облачении и странной высокой шапке. За ним строго поочередно шли  другие
пастыри, неся на увитых белыми лентами шестах странные символы,  похожие
на сломанную осеннюю ветку, сквозь которую светит звезда.
   Лльяма завыла так,  что  у  Нэо  зазвенело  в  ушах,  глаза  Волчонки
неистово  засветились,  по  загривку  побежали  багровые  искры.   Морда
огненной твари была обращена на восток. На восток двинулся и Святой Ход,
как бы эта процессия ни называлась в этом мире, суть  была  одна.  Вопли
лльямы подняли бы и мертвого,  но  осанистый  священник  с  достоинством
прошествовал сквозь порождение Бездны навстречу  въехавшему  на  площадь
усталому всаднику на усталом, блестевшем от пота коне. Воин  в  измятом,
когда-то белом плаще спрыгнул на землю и  преклонил  колено.  Нэо  видел
измученное лицо, слипшиеся темно-русые волосы, запекшуюся кровь на щеке.
Давешний полководец! Он не сдал свой город, он не сдал  бы  его  никому,
будь у него время.
   - Идемте же, - отчаянно выкрикнул  Нэо,  но  его  друзья  завороженно
смотрели, как клирик простер руки и воин протянул ему меч. Лльяма уже не
выла, а рычала, в ее горле клокотало, как в  гейзерах  Берега  Злобы.  -
Идемте! - безнадежно повторил Рамиэрль, понимая,  что  никто  никуда  не
пойдет. Священник коснулся меча и что-то сказал. Воин ответил  и  тяжело
поднялся с колен, его лицо невольно скривилось. Старая  рана?  Новых  не
будет!
   Клирики продолжили обход площади,  а  полководца  обступили  воины  и
простые горожане, он устало улыбался,  ища  кого-то  глазами.  Нашел!  А
глаза у него странные, не серые, но и не зеленые... Хорошие глаза. Толпа
расступилась,  пропуская  девочку  лет  пяти  в  синем  платьице,   воин
подхватил  ее  на  руки,  девочка  рассмеялась.  Тихо  подошла  женщина,
тоненькая, темноволосая, она могла бы быть  сестрой  Мариты.  В  оленьих
глазах сияла неизбывная нежность. Так Криза смотрела на Уррика, так Геро
смотрела на Рене...
   Трое счастливых среди возбужденной, радостной толпы, звон  колоколов,
яркий, слишком яркий свет и рычащая огневушка, сквозь  которую  проходят
люди, полагающие себя живыми.
   - Свете Милосердный, - прошептал Солнечный принц.
   Милосердный? Свет не может быть Милосердным, так же, как и Тьма. День
померк мгновенно. Мрак накрыл город даже не плащом -  подушкой,  которой
душат  гостей  злодеи-трактирщики.  Только  разгоревшееся  пламя  Бездны
противостояло жуткой пелене, но обреченный город его  не  видел.  Лльяма
была будущим, которого у них не было. Трое эльфов  невольно  подались  к
огневушке, жар был нестерпимым, но живым. Дети Звезд видят в темноте, но
не в такой. Это не было ночью, тьма пещер - и та легче и добрее, Нэо  не
понимал, почему они стоят и смотрят, но они стояли и смотрели.  Когда-то
он, сжав зубы, затерялся в толпе, глядя, как  на  эшафоте  расстается  с
жизнью Эдмон Тагэре, которому он  поклялся  защитить  больного  брата  и
Арцию. В тот трижды проклятый миг  Нэо  не  мог  никого  спасти,  только
освободить от страха и боли, подарив уверенность, что смерти нет.
   Когда все кончилось, эльф-разведчик сказал, что это был самый горький
день в его жизни, день бессилия и лжи. Роман не сомневался, что  худшего
не может быть, но в Эльте он мог сделать  хоть  что-то.  Сейчас  он  был
сильнее, много сильнее, с ним были друзья и порождение Тьмы, но будь  он
богом, как Ангес, и то он мог бы лишь смотреть. Рене  говорил,  что  нет
слова страшнее слова "поздно", как же он был прав!
   Страх кричит, ужас лишает голоса.  Обреченный  город  замер,  за  его
стенами в такой же смертной муке застыли недавние  враги,  а  дальше  на
север, юг, запад, восток, в селах, городах, замках, хижинах перепуганные
люди призывали непослушными губами разных богов  и  святых.  А  звери  и
растения никого не призывали, они не умели ни молиться, ни  каяться,  ни
грешить...  Сколько  длилось  молчание?  Нэо  не  знал.  Рядом   коротко
простонал Норгэрель, Аддари снова воззвал к Свету, вокруг лльямы плясали
багровые сполохи, глаза и пасть огневушки горели, она была готова к бою,
но враг ушел давным-давно, если вообще приходил.
   Мрак вспороло сияние, но свет этот был не добрее  секиры  палача.  Со
всех сторон зарычал гром, а может, это был не  гром,  а  зов  чудовищной
трубы. Тучи разошлись, чтоб дать обреченным увидеть, как с неба сыплются
звезды, словно крошки со сдернутой со стола  бархатной  скатерти.  Когда
скатилась последняя, сквозь иссушающий душу рев стали проступать  слова.
Тяжелые, отрывистые, они  падали  комьями  земли  в  могилу.  Заголосила
какая-то женщина. Другая заломила руки и  бросилась  на  пыльные  плиты.
Раненый воин зарычал, сорвал окровавленную повязку, бросил  под  ноги  и
стал топтать. На той стороне площади отчаянно ржали и рвались лошади.  В
перерывах между словами  раздавался  звон  колокола,  но  он  больше  не
казался величественным, а звенел жалко и тускло, словно  ударяли  ложкой
по оловянной миске.
   Кто-то вцепился Нэо в плечо, Аддари.  Норгэрель  -  тот  стоит,  сжав
зубы, и смотрит, смотрит,  словно  хочет  запомнить  все  до  мельчайшей
подробности. И воющую старуху, и троих обнявших  друг  друга  друзей,  и
девочку лет четырнадцати с родимым пятном на щеке,  похожим  на  летящую
чайку...
   - Тут мало детей и почти совсем нет нищих, -  Норгэреля  это  удивило
лишь сейчас.
   - Это город воинов... - а может, родич прав и в  этом  есть  какой-то
смысл. Тяжелый голос умолк. Крики, стенания, колокольный  звон,  конское
ржание сливались в один раздирающей душу гул и при этом казались мертвой
тишиной.
   - Что будет теперь? - неужели Аддари даже сейчас не жалеет о том, что
покинул Луциану?!
   - Не знаю... - он не знает и знает...
   Теплый жемчужный свет. Возникшая из ниоткуда сверкающая арка. И новый
голос, исполненный сочувствия и любви. Он зовет за собой, зовет,  обещая
искупление,  прощение  и  вечную,  незамутненную  страстями  и   грехами
радость.  Жемчужное  сияние   ширится,   накрывая   стенающую   площадь,
растекается дальше, дальше.
   - Это конец? - Аддари все еще надеется. Вот уж в чьем сердце  нет  ни
капли - нет, не Тьмы, ибо Тьма не есть зло, - грязи.
   Если бы это было концом,  но  это  не  конец.  Это  обман,  пустышка,
дурман, которым он опоил перед смертью Эдмона.  Свет  прощения  заливает
город, но он не светит.  Толпящиеся  люди  тонут  во  мраке.  Их  фигуры
кажутся уродливыми и страшными в сравнении с жемчужными переливами.  Они
несовместны, эти низкие существа и высшая благодать.
   Зря он сравнил свой  обман  с  этим.  Он  облегчил  Эдмону  и  другим
осужденным уход, а это - это  пытка!  Страшная,  безжалостная  пытка,  и
кто-то еще принимает ее за Милосердие.
   - Смотри! - вскрикнул, почти простонал Аддари. - Девочка  и  женщина.
Они прощены! Прощены!
   - Да, верно. - Неужели он ошибся?
   Жемчужное сияние  нежно  окутывало  подругу  полководца  и  ее  дочь,
придавая им неземное совершенство. Даже красота Детей Звезд, и та меркла
перед этой чистотой и невинностью.  Волна  света  омыла  их  и  погасла,
осталось  лишь  слабое  сияние  над  головами.  Вновь  раздался   голос,
призывавший избранных, и женщина медленно и отрешенно  пошла  к  сияющей
арке.
   Если бы Клэр  мог  их  видеть,  он  бы  создал  величайшее  из  своих
творений, но их видел Нэо,  и  он  не  чувствовал  ни  благоговения,  ни
радости от того, что двое из тысяч признаны достойными.
   Ноги прощенных сначала ступали по  камням,  потом  перед  ними  упала
светящаяся тропа, и они пошли по звездам навстречу вечной жизни. Неужели
она все забыла? Забыла того, на кого смотрела такими глазами?! Неужели и
Криза так же пошла бы по звездному вихрю навстречу чужому зову, забыв  о
том, чем билось ее сердце? Геро, бросившаяся в огонь,  Марита,  нашедшая
утешение в реке, приняли бы они спасение, отринув то, что любили  больше
жизни?
   Уходящая  застыла  на  пороге  Спасения,  прижала  к  себе  дочку   и
обернулась. Ее глаза отчаянно призывали того, кого она оставляла навеки.
   Он ответил. Нэо не понимал слов, но кому нужны слова,  когда  говорит
нечто высшее! Женщина  покачала  головой  и  внезапно  толкнула  девочку
вперед, та скрылась в  жемчужном  сиянии,  а  ее  мать  побежала  назад.
Мужчина бросился к ней. Они стояли, обнявшись, посреди замершей площади,
потом он поцеловал жену в  губы  и,  развернув,  легонько  подтолкнул  в
направлении жемчужной  арки.  Она  остановилась  и  вдруг  бросилась  на
колени, простирая руки к порталу, в глубине  которого  стала  проступать
соразмерная мужская фигура. Мягкий и величавый голос произнес  несколько
слов, женщина пала ниц, а потом вскочила, по ее лицу текли слезы, но это
были слезы  счастья.  Она  бросилась  к  мужу,  жемчужный  свет  воссиял
сильнее, его отблеск пал на лицо  воина.  Ему  было  даровано  прощение!
Полководец обнял жену, а затем резко отстранился и пошел к арке, печатая
шаг и положив руку на рукоять меча. Женщина  закрыла  лицо  руками.  Она
знала, кого любила, и поняла, что сейчас произойдет.
   Когда  между  Судией  и  человеком  осталось  несколько  шагов,   тот
заговорил. И Роман, не зная  ни  одного  слова,  понял  все,  представив
вместо безвестного вождя Рене Арроя. Этот человек был таким  же,  он  не
мог принять благодать, оставив свой народ умирать, каким бы тот ни  был.
Ореол света вокруг чела гордеца угас,  но  его  жену  по-прежнему  ждало
Спасение. Она могла уйти, грехи мужа на ее плечи не давили, но она  лишь
покачала головой.
   - Она вымолила для него прощение, но он остался со своими  людьми.  А
она осталась с  ним...  -  зеленые  глаза  Аддари  казались  вместилищем
скорби.
   - Арде, - шепнул Норгэрель, не в силах оторвать взгляд от  мужчины  и
женщины, отринувших Спасение, - но что будет дальше?
   - Дальше? Забыли?! На закате прольется огненный дождь и будет лить до
полуночи. Не уцелеет никто.  Звездный  Лебедь,  что  такое  я  несу!  Не
уцелеет... Не уцелел! Это было до того, как в Тарре появилась эта  тварь
из моря. Хватит! - Роман схватил Норгэреля за руку. - Идем!  Я  не  хочу
видеть, как Александр Тагэре отрекается от Благодати, как этот, в  белом
плаще... В Тарре никаких Труб Небесных и чужих Прощений не будет!
   На  этот  раз  его  послушались.  Последним,  что   увидел   зачем-то
оглянувшийся Рамиэрль, была девочка,  бегущая  от  спасительной  арки  к
матери, и чудовищная ненависть, исказившая лицо Норгэреля.

2896 год от В.И.
Ночь с 21-го на 22-й день месяца Лебедя
ОРГОНДА. КЕР-ЖЕНЕВЬЕВ

   Из задумчивости сигнора  Аршо-Жуая  вырвал  конский  топот  и  крики,
сначала недоуменные, а потом злые  и  растерянные.  Кричали  у  входа  в
лагерь, видимо, там что-то произошло. Второй маршал  Ифраны  был  не  из
тех, кто не обращает внимания на мелочи, так как из  них  вырастают  как
крупные удачи, так и здоровенные неприятности. Ипполит быстро, однако  с
достоинством направился к ис