азвала свое имя. Циала. Это ему ничего не сказало, тогда гостья,
смело глянув ему в  глаза,  добавила:  "Вспомни  смерть  Анхеля".  И  он
вспомнил.
 
2869 год от В.И, 
Вечер 10-го дня месяца Волка. 
Арция. Эльта 
 
   Рауль впервые видел этот высокий,  похожий  на  башню  утес  с  моря.
Эльтова скала дала название городу, в  котором  осели  жители  Эланда  и
Гверганды, не пожелавшие искать счастья  за  морями  или  в  метрополии.
Четыреста лет назад море медленно, но верно стало пожирать  сушу,  стало
ясно, что Эландский полуостров и Побережье  до  Зимней  гряды  обречены.
Правивший тогда Этьен Четвертый предложил эландцам и  жителям  Гверганды
на выбор любые свободные земли, а калиф Вахид -  Берег  Бивней,  некогда
захваченный атэвамиу черных племен. Именно туда  и  увели  свои  корабли
последние паладины Зеленого храма, предпочтя союз с язычниками  обществу
изрядно усилившихся антонианцев.
   Странный союз извечных врагов, ставших после Войны Оленя  союзниками,
оказался на удивление крепким. Вот  уже  три  сотни  лет  Берег  Бивней,
превратившийся в настоящий бич  для  флотилий  ортодоксов  <Ортодоксы  -
представители образованных равноапостольно" Циалой воинских формирований
Церкви, призванные следить за соблюдением Запретов, в частности за  тем,
чтобы корабли не  пересек  Запретную  черту>,  сторожит  южные  моря  от
чужаков. На север потомки эландцев отчего-то  смотреть  избегали,  редко
заходя дальше Мирии, где продавали заморские диковины арцийским  купцам.
Болтали,  что  эландцы  окончательно  погрязли  в  ереси,  то  ли  вновь
вернувшись к своим старым богам, то ли вовсе вбили себе в голову, что их
дело дождаться своего сгинувшего за Запретной чертой вождя. В  последнее
Рауль Тарве, впрочем, верил с трудом. Клирики обожают обвинять  в  ереси
всех, кто не желает платить церковную долю, которая, останься маринеры в
лоне Церкви, была бы очень велика. Однако ни черных жемчугов, ни  белого
золота, ни перьев сиреневых птиц и коралловых ветвей,  не  говоря  уж  о
китовом усе и изумрудах Дальнего  Сура,  церковники  не  видели,  вот  и
злились. Ну и Проклятый с ними.
   Рауль сам не понял, почему вдруг ему на ум пришли дела давно минувших
дней, наверное, из-за встречавшей корабли похожей на башню скалы. Жители
Эльты утверждали, что в новолуние там происходит что-то странное и лучше
туда не соваться. Иногда на вершине утеса видели  костер,  не  гаснувший
даже  в  бурю.  Кто-то  заметил  возле  него  две  тени,  кто-то  слышал
немыслимой красоты пение, а городской  дурачок  Кристиан  Капустные  Уши
клялся, что на вершину скалы спускался сам Антипод в виде черного  коня.
Как бы то ни было, эльтцы старались смотреть на каменную башню пореже и,
несмотря на все усилия своего герцога, наотрез отказывались ставить  там
маяк.
   Последнее обстоятельство  доставляло  немало  неудобств  морякам,  но
Эльта была непреклонна: Скала стоит не для того, чтоб  на  нее  залезали
людишки и что-то там строили. Это особое место,  и  лучше  не  тревожить
обитающие там силы. Вечная человеческая надежда на то, что  спящее  лихо
не проснется, если ходить на цыпочках!  Рауль  Тарве  на  жизнь  смотрел
иначе. Лучше не уповать на то, что пронесет, а идти навстречу  опасности
с мечом в руке.
   - Сигнор Тарве, что прикажете просигналить капитану порта?
   Рауль, словно проснувшись, с удивлением взглянул на ожидавшего ответа
моряка. Проклятый, надо же так замечтаться!  -  Передайте,  что  эскадра
Аданы  под  командованием  виконта  Тарве  прибыла  в  распоряжение  его
светлости герцога Тагэре.
   Для  капитана  порта  этого  достаточно.  Все  остальное  он  сначала
расскажет Шарло. Тарве следил за удаляющейся шлюпкой. Четверть оры туда,
четверть обратно, десятинка <Десятинка - одна десятая оры.> на  берег...
Проволочек не будет, его в Эльте знает каждая собака.
   Проклятый! Как же все-таки удачно вышло.  Правду  говорят  что  удачи
растут из неудач, потому что больше им не из чего расти.
   Когда же он в последний раз был в Эльте? Неужели прошло четыре года?!
Да, именно так, и годы эти были достаточно мерзкими. Собственно  говоря,
от Арции остался только север до Фло и Койлы, Мальвани  и,  с  некоторой
натяжкой, Гартаж и Босха, нобили которых хоть и поддерживают Лумэнов, но
имеют и свою голову на плечах. Все остальное постепенно  превратилось  в
придаток Ифраны, где хозяйничают эскотские наемники,  недобитые  Фарбье,
и, разумеется, Ее Величество. Опекаемый супругой король тише  воды  ниже
травы, зато и в селах, и в городах, не говоря  уж  о  баронских  замках,
медленно и уверенно зреет бунт. Не понимать это могли  лишь  законченные
бестолочи, к каковым, без сомнения, принадлежали Ее Величество и  прочая
шатия, живущая лишь сегодняшним днем.
   Во всех своих неудачах эта свора винила Тагэре, но у них пока хватало
ума держаться от севера подальше. Зато с Аданой  они  решили  покончить.
Для начала королева пожелала сместить  Рауля  и  назначить  вместо  него
одного из Фарбье. К сожалению, родич "Святого Духа"  лично  в  Адану  не
явился, прислав туда аюданта с королевским указом, каковой и был оглашен
перед гарнизоном и моряками. Бедный малый храбрился  изо  всех  сил,  но
было видно, что вернуться живым не  чает.  Однако  все  обошлось.  Рауль
улыбнулся, вспомнив сцену на Якорной площади, когда он заявил, что готов
сложить с себя капитанские полномочия, если на то будет воля  Аданы,  на
службе у которой он себя полагает.
   То, что началось,  описанию  не  поддавалось.  Всю  ночь  гарнизонные
офицеры  и  капитаны  в  присутствии   толпы   добровольных   помощников
составляли ответ Агнесе, в которое подробно  излагалось  их  видение  ее
родословной и  пребывания  в  Арции,  а  также  высказывались  пожелания
определенных новшеств в личной жизни Ее Величества. Утром аюдант ускакал
в Мунт,  провожаемый  издевательским  улюлюканьем.  Но  Тарве  прекрасно
понимал, что этим дело не кончится.
   Взять Адану с берега не так уж и трудно.  Мальвани  это,  по  крайней
мере, делал. Конечно, под зиму Агнеса  и  иже  с  ней  вряд  ли  рискнут
затевать  кампанию,  но  летом  схватки  не   избежать.   Тарве   решил,
воспользовавшись последними погожими днями, увести корабли  в  Эльту,  с
тем чтобы по весне вернуться с подмогой.
   Нравится  Шарло  это  или  нет,  но  на  этот  раз  воевать  придется
по-настоящему. Чтобы в Арции наступил мир, нужна война...
 
2870 год от В.И. 
Вечер 20-го дня месяца Копьеносца. 
Арция. Мунт 
 
   Трудно было найти двоих столь несхожих и внешне  и  внутренне  людей,
как кардинал Арции и командор  Мунта,  однако  Евгений  и  Обен  неплохо
ладили.  Обен  частенько  исповедовался  Его  Преосвященству,  тщательно
перечисляя свои прегрешения. Особенно рьяно толстый барон каялся в своем
любопытстве, подробно расписывая, какие неприглядные тайны  ему  удалось
разузнать. Евгений сурово отчитывал грешника и отпускал, наложив на него
суровую  епитимью,  в  основном  ущемляющую  кулинарные  запросы  Обена.
Правда, тот с помощью своих  многочисленных  поваров  умело  выходил  из
положения, но это Его Высокопреосвященства не касалось.
   Приближенные Евгения знали,  что  после  длиннющих  исповедей  Трюэля
кардинал очень устает и надолго уходит  к  себе  отдыхать.  Как-то  один
молодой  и  ретивый  клирик  предложил  Его  Высокопреосвященству  взять
обжору-командора  на  себя,  но  Евгений,  раздраженный  тем,  что   ему
намекнули на его  старость  и  болезнь,  решительно  отказался,  и  Обен
по-прежнему получал отпущение только у кардинала.
   Близились зимние  праздники,  и  богобоязненный  барон  вновь  явился
каяться. Отпустив грешника с миром, Евгений, как всегда, заперся у себя,
но не лег, а взялся за перо. Он знал, что рано или поздно напишет  такое
письмо, и вот это время пришло.
   Кардинал решительно вывел на бумаге:  "Протектору  Севера.  Наступило
время, когда я  со  всей  ответственностью  утверждаю,  что  промедление
смерти подобно. Если Арция потеряет следующую весну,  осени  у  нее  уже
может не быть..."
 
2870 год от В.И. 
Вечер 12-го дня месяца Медведя. 
Арция. Тагэре 
 
   Крупный орел сделал несколько кругов над замком и, величаво взмахивая
крыльями, поплыл в сторону Эльты. Шарло проводил взглядом редкую даже  в
этих краях птицу. При желании это можно считать хорошей  приметой.  Хотя
будь вместо орла в небе стая крыс на земле, споткнись под ним  на  мосту
конь или случись еще какая гадость, это бы ничего  не  изменило.  Тянуть
дальше было нельзя. Агнеса вконец распоясалась, и ее  нужно  остановить.
Правда,  севернее  Фло  ифранка  и  ее  наемники  не  совались,  зато  в
серединной Арции творили все, что хотели.
   Шарль уже перестал считать письма и  грамоты  от  нобилей  купеческих
старшин, эркардов <Эркард - бургомистр.> и просто  отчаявшихся  людей  а
количество крестьян, бегущих с благодатных прилыоферских  черноземов  на
север стало угрожающим. Тагэре понимал, что так дальше  продолжаться  не
может и что именно ему предстоит схватиться с людьми, ведущими  себя  на
собственной земле хуже  захватчиков.  Оставалось  решить,  когда  и  как
начинать. На первый вопрос ответил кардинал Евгений, а на  второй  Рауль
Тарве, заявившийся по  осени  в  Эльту  с  целой  флотилией.  Похождения
племянника  вызвали  у  Шарло  белую  зависть  и  тоску  по  собственной
разухабистой молодости. Хотя войны на его век тоже  хватит,  только  вот
испытывать от этого радость он теперь вряд ли  сможет.  Филипп  и  Эдмон
радуются, что едут с отцом, а  он  с  удовольствием  избавил  бы  их  от
участия в войне арцийцев с арцийцами.
   Герцог вздохнул. Сколько ни смотри на небо, приходится  вернуться  на
землю. Все готово, ждут  лишь  его.  Две  тысячи  человек  погружены  на
корабли, которые с приливом снимутся с якоря.  Он  же,  как  и  положено
сюзерену, последнюю ночь перед походом провел в своем доме. Так повелось
с незапамятных времен, сам Шарло не слишком-то чтил обычаи, но людям это
было важно.
   Что ж, он сделал все, как надо. Проследил за погрузкой и, оставив  на
всякий случай в Эльте Тарве, вернулся в замок. Остался на ночь в спальне
Эсты, сказал что-то умное младшим сыновьям, поцеловал дочерей, преклонил
колена в замковом  иглеции,  выпил  принесенного  престарелым  капитаном
замка вина и в полном одиночестве поднялся на башню.
   Это тоже было традицией.
   Шарло в последний раз обвел взглядом вьющуюся вдоль реки дорогу, юную
зелень кустов, кладбище с тонущей в черемуховой пене часовней,  лес,  на
опушке которого он должен был встретиться с Солой... Вот и  все.  Теперь
нужно спуститься во двор, где уже выстроились все домочадцы, вскочить на
коня  и,  больше  не  оглядываясь  (дурная  примета),  в   сопровождении
аюдантов, оруженосцев и нескольких приближенных выехать из ворот.
   Герцог Тагэре легко сбежал по ступенькам и вскочил в седло. Пепел был
готов пуститься в путь немедленно, но у моста вышла какая-то заминка,  и
Шарль все же обернулся к вышедшей на крыльцо семье.
   Эстела, чью зрелую красоту подчеркивал отделанный куницей  золотистый
плащ, стояла  впереди,  чуть  сзади  дочери  и  сыновья:  Марта,  Лаура,
Жоффруа, Александр... Младший, как всегда, позади. Никто не  думал,  что
он выживет, а он выжил. Чужой в собственной семье даже внешне.  Странное
дело, все - и девчонки, и старшие сыновья удались в  Тагэре  -  крупные,
светловолосые, только глаза у кого материнские, у кого дедовы, а  Сандер
словно подменыш, а вот глаза серые, совсем как у Шарло, и  смотрит  так,
как не смотрят в восемь лет.
   - Александр, - Шарль сам удивился своему порыву, - иди сюда.
   Мальчик вздрогнул, словно не поверил,  что  его  зовут,  но  подбежал
сразу же. Шарль склонился с седла и, наверное, в  первый  раз  поцеловал
сына в лоб.
   - Сандер, запомни. Не  Арция  для  Тагэре,  а  Тагэре  для  Арции.  -
Проклятый, ну зачем он это говорит?
   - Я понял. -  Мальчик  взглянул  в  отцовские  глаза,  отражение  его
собственных. Странно, похоже, малыш действительно понял. Надо побольше с
ним бывать. Вот он вернется... Шарль выпрямился, помахал  всем  рукой  и
тронул коня.
   - Что он тебе сказал? - крупный жизнерадостный Жоффруа ткнул братишку
кулаком в бок.
   - Сказал, что не Арция для Тагэре, а Тагэре для Арции.
   - А... - протянул Жоффруа, - а  я  думал,  он  тебе  что-то  привезти
обещал.
 
ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ 
 
   Qui tollis peccata mind
   <"Искупающий грехи мира" (лат.). Слова из заупокойной молитвы.
   Перевод Т.Л. Щепкиной-Куперник.>
 
   Я знаю, что меня сломает ваша сила.
   Я знаю, что меня вдет страшная могила,
   Вы одолеете меня, я сознаюсь...
   Но все-таки я бьюсь, я бьюсь!
   Э.Ростан
 
2870 год от В.И 
Вечер 19-го дня месяца Влюбленных. 
Арция. Адана 
 
   Короткое злое  ржание  разорвало  тишину,  и  Шарль  Тагэре  невольно
улыбнулся. Пепел явно не доверял ни шатким сходням, ни  конюхам.  Герцог
не сомневался, что сводить упрямца на землю предстоит  ему,  но  сначала
пусть попробуют управиться сами. Иногда это забавно.
   Проклятый, какая жара! Если так пойдет до самого Мунта,  легче  сразу
удавиться, а ведь еще лишь начало лета. Пепел  снова  заржал.  Вообще-то
жеребец был  прекрасно  выезжен,  но  нахал  не  хуже  красивой  женщины
понимал, когда и с кем можно капризничать.
   - Что смеешься? - Рауль Тарве в белой полотняной рубашке  походил  на
поселянина, а не на рыцаря.
   - Да вот пришло в голову, что лошади, как женщины.
   - Ну, не скажи, - засмеялся Рауль, - Агнеса, та больше на сумасшедшую
козу смахивает.
   - Ну, я же сказал "женщины", а не Агнеса, - пожал плечами Тагэре.
   - Она, кстати, нам здорово  помогла.  Назначила  маршалом  очередного
"Святого Духа".
   - А Конрад?
   - Опять погнали. Из-за тебя, между прочим. Агнеса решила,  что  Батар
не устоит перед твоим обаянием и юношескими воспоминаниями.
   - Ну и дура, - припечатал Шарло, срывая огромный лис лопуха,  которым
и принялся обмахиваться, -  Конрад  хоть  чего-то  от  старого  Мальвани
набрался, а меня любит, как Агнеса Миранду.
   - Да, с этим нам повезло... Хотя их тоже можно понять когда на одного
семеро приходится, можно и Фарбье марша лом поставить.
   - Лучше уж сразу Пьеровых хомяков. Проклятый, и  как  только  дамы  с
этими веерами управляются! Стану королем, заведу себе опахальщиков,  как
в Атэве.
   - А куда ты их зимой девать будешь?
   - Зимой, - задумался Шарло, - зимой не знаю... Можно дорожки в  снегу
будут протаптывать. - И прервал сам себя. -  Тоже  мне  вояки,  с  одной
лошадью справиться не могут.  -  Тагэре  засмеялся  и  пошел  к  кораблю
вызволять запарившегося конюха.  Пепел,  увидев  хозяина,  не  то  чтобы
совсем успокоился, но  позволил  свести  себя  на  берег.  Сходни  вдруг
оказались устойчивыми, а вода внизу и люди на  берегу  не  такими  уж  и
противными. Тагэре потрепал скакуна по лоснящейся шее.  Отчего-то  очень
захотелось проехаться в одиночку вдоль берега, не видя пусть знакомых  и
дорогих, но внезапно надоевших лиц.
   Море лениво лизало неостывший  с  вечера  песок.  Ночь  обещала  быть
жаркой и душной, но все же  была  добрее  раскаленного  дня.  Шарль  сам
оседлал  жеребца,  получая  удовольствие   от   привычных   неторопливых
движений, и вскочил в седло. Тарве  было  дернулся  за  ним,  но  герцог
махнул рукой, мол, наблюдай за  разгрузкой,  и  поехал  вдоль  берега  в
сторону высокого мыса.
   Пепел тихо брел по колено в  почти  пресной  воде,  лениво  помахивая
хвостом. Обоих, всадника и  коня,  окружала  тяжелая  беззвездная  ночь,
отрезая и от прошлого, и от настоящего. Наедине с затопившей  все  сущее
тьмой герцог чувствовал себя свободным и сильным, словно сам был  частью
этой странной ночи. Они обогнули похожий на притаившуюся кошку мыс, пора
было возвращаться, иначе Тарве вообразит Проклятый знает что и  бросится
на  поиски.  Шарло  не  хотелось,  чтобы  кто-то,  пусть  и  из   лучших
побуждений, разрушил  странное  наваждение.  Иногда  одиночество  -  это
свобода, по крайней мере другой свободы герцог Тагэре не знал уже давно.
   Порыв прохладного ветра, неожиданный в вязкой жаркой тьме. Как крик в
ночи, взъерошил волосы, пелена туч расступилась  на  две  части,  словно
разрубленная атэвским клинком  перина,  обнажив  звездные  россыпи.  Над
головой тревожно мерцала Ангеза, такой яркой герцог ее еще не видел.  Он
вообще не видел, чтоб звезды сияли столь неистово,  а  вдобавок  и  море
начало светиться  серебром,  превратив  ночь  в  сумерки.  Свежий  ветер
приятно холодил  лицо,  играл  гривой  коня,  манил  смутными  видениями
невиданных  стран  и  городов,   гор,   выдыхающих   огонь,   белокрылых
парусников, взлетающих на пенные гребни. Сердце Шарля  забилось,  как  в
юности перед  боем.  Он  всматривался  в  серебряный  горизонт,  сам  не
понимая, чего ждет.
   Герцог ждал, но первым учуял гостя Пепел. Испуганно захрапев, жеребец
попробовал развернуться и броситься назад;
   Шарлю не сразу удалось с ним справиться.
   - Он боится Гиба, но тут уж ничего не  сделаешь.  Тагэре  показалось,
что он бредит наяву,  но  перед  ним,  словно  бы  из  ниоткуда,  возник
всадник. Огромный вороной конь рыл копытами воду, словно обычный  песок.
Света было довольно, и Шарло прекрасно видел  бледное  правильное  лицо,
сильные руки, небрежно  перебирающие  конскую  гриву,  странную  цепь  с
зелеными, светящимися, словно кошачьи глаза, камнями. Тагэре  никогда  в
жизни не встречал этого человека, если  это,  конечно,  был  человек,  и
вместе с тем ему казалось, что он знает его  всю  жизнь.  Шарль  сам  не
понял, как с его губ сорвался вопрос. Один-единственный.
   - Что я должен сделать, монсигнор? Красивые губы тронула улыбка.
   - Ты должен только то, что ты должен,  Шарль-Аларик  Тагэре  из  рода
Арроев. Твоя совесть и твоя кровь всегда  при  тебе,  они  подскажут.  Я
уверен в тебе... Мы уверены... Но одну вещь ты должен  узнать.  Идет  не
просто война. От того, кто победит, зависит, быть или не быть не  только
Арции, но и Тарре. Тебе выпала непростая судьба, Шарло. В юности  многие
мечтают удержать плечом небо, но это слишком тяжелая ноша... Я хотел  бы
сказать тебе больше, но и сам не знаю, кто и из какого окна бросит  нож.
Будь осторожен, если сможешь, конечно.
   - Монсигнор, - Шарль с неожиданной болью вгляделся в огромные голубые
глаза, - я и понимаю, и нет. Война с Лумэнами не первая, чем же она  так
важна?
   - Внутри каждого мира спрятана его гибель, и разбудить ее  может  то,
что кажется обыденным, - пожал плечами ночкой всадник,  и  Тагэре  почти
равнодушно отметил, что на вороном нет  ни  седла,  ни  узды.  -  Знаешь
притчу о войне, разгоревшейся из-за пролитой торговцем капли меда? Такой
вот каплей стало то, что некогда сотворил первый из Лумэнов.  Он  думал,
что действует сам, и, собственно говоря, так оно и было... Не понимаешь?
Наши поступки - это наши поступки, но они падают на общие весы. Когда их
набирается достаточно, в игру вступают другие силы, и уже  их  победы  и
поражения становятся ступенями для других... Я не  знаю,  где  кончается
эта лестница и где начинается. Тарру создали и владели ею  великие.  Они
нынче мертвы или почти мертвы, но и до них было что-то. Надо полагать, с
гибелью и этого мира, и других что-нибудь да останется,  но  я  не  хочу
такого конца. Самое странное, что все в руках смертных. Все решается  их
выбором, а не волей высших сил, хотя тот, кто сдвинул камень,  вызвавший
обвал, может никогда не узнать о том, что сотворил.
   - Похожее говорят в Книге Книг. О Последнем Грехе и Искуплении...
   - Это так и не так, Шарло. - Незнакомец снова  улыбнулся,  хоть  и  с
горечью, и  внезапно  лихо  тряхнул  головой,  отбрасывая  седую  прядь,
падающую на лоб. - Церковь пугает грехами и  карой  за  них,  заставляет
чувствовать вину безвинных, а виноватых  чуть  ли  не  гордиться  своими
делами. Самый страшный удар Тарре нанесла Циала, а ее  объявили  святой.
Антоний   пред