вду  сказать,  я
обещала  Роману  не  увлекаться  одиночными  прогулками.   Видимо,   мой
золотоволосый приятель не слишком  доверял  своим  родичам.  По  крайней
мере, некоторым из них. Разумеется, я обещала ему все, что он  хотел,  -
последнее дело заставлять уходящего в бой волноваться за  тех,  кого  он
оставляет за спиной. Но слова - это только слова. Я не собиралась сидеть
всю зиму в золоченой клетке, ожидая возвращения  Рамиэрля  со  товарищи.
Найдет он Проклятого или нет, это еще никому не известно. А  хоть  бы  и
нашел - большой вопрос, захочет ли тот помочь, да и сможет ли управиться
с Белым Оленем <Белый Олень -  кратковременное  материальное  воплощение
гонгу, огромный олень с клыками хищника> . С другой  стороны,  мне  ясно
дали понять,  что,  пока  я  жива,  он  не  сможет  обрести  устойчивого
материального воплощения... Видимо, принцип единобрачия у этой нечисти к
нашему счастью доведен до абсурда. Из этого следовало, что за мной будут
охотиться, то ли чтобы вернуть, то ли чтобы прикончить.
   Я в очередной раз с отвращением вспомнила свою прежнюю жизнь, которую
прожила, как законченная курица. На месте Белого Оленя я постаралась  бы
завести себе подругу поинтереснее и поумнее, хотя, похоже, мой дражайший
отец с детства готовил меня именно в супруги Оленю, или как  он  там  на
самом деле называется... Всадники вроде  бы  звали  его  Ройгу...  Ну  и
имечко! Под стать мерзкой твари, задавшейся целью скрутить  весь  мир  в
бараний рог. Я же со своим счастьем заячьим <Заячье  счастье  -  идиома,
обозначающая хроническую невезучесть> оказалась первой, кто попался  ему
под руку, чтобы не сказать хуже.
   Магия Романа, сначала уничтожившая то, что я  носила  в  своем  чреве
(назвать это ребенком у меня язык не поворачивался), а  потом  вырвавшая
меня из лап смерти, каким-то  непостижимым  образом  вытравила  из  моей
памяти чувства,  оставив  только  события.  Я  помнила  ВСЕ,  чему  была
свидетельницей, но единственная эмоция, которую я могла испытывать,  был
стыд за себя прежнюю... Я ненавидела Герику, тупо исполнявшую  отцовские
приказы. И вместе с тем я  отдавала  себе  отчет  в  том,  что  все  эти
глупости сотворила именно я. Это я оказалась не в состоянии бороться  за
свое счастье. Это я послужила причиной смерти Стефана. Эта  я  позволяла
делать с собой все, что угодно...
   В конечном счете во всем том кошмаре, который случился  в  Гелани,  я
была виновна не меньше отца, теперь же следовало собраться с  мыслями  и
подумать, как исправить то, что я натворила. В который раз взвесив  свои
таланты, я пришла к выводу, что мой единственный козырь - то, что никто,
кроме Романа и Лупе с Симоном,  не  знает,  что  я  научилась  думать  и
разучилась  слушаться.  Проявятся  там  или  нет   какие-то   магические
способности, имея голову на плечах и волю к жизни, можно горы своротить.
Пока же мне лучше оставаться среди эльфов. Никакая  война  до  весны  не
начнется, а я за зиму постараюсь разобраться, во что меня превратили, и,
если у меня есть способности к магии, научусь  хоть  чему-то  полезному.
Благо на острове эльфов все прямо-таки дышит волшебством.
   Уходя, Роман сказал, что я могу во всем доверять его отцу и  дяде,  а
также молодому художнику, кажется, из  Дома  Ивы.  Зато  от  собственной
матери и сестры он меня предостерегал так, словно они были его  злейшими
врагами. Похоже, так оно и было Я сразу заметила двух красавиц,  которые
внимательно, не произнося при этом не единого слова, рассматривали меня,
когда мы, нарушив все здешние  законы,  переправились  на  затерянный  в
топях остров при помощи магии. Ни красота этого  загадочного  места,  ни
радость, обычная для избежавших смертельной опасности,  ни  непритворное
радушие  Астена  и  Эмзара  не  вычеркнули  из   моей   памяти   тяжелый
неприветливый взгляд двух пар прекрасных очей.
   На их месте я бы радовалась появлению  в  Убежище  женщины,  на  фоне
которой их краса казалась еще  убедительнее.  Я-то  прекрасно  понимала,
что,  расставшись  во  время  болезни  с  косами  -  моим   единственным
сокровищем, вряд ли вызвала бы ревность даже у человеческих  женщин,  не
то что у эльфиек. И все равно в их взгляде чувствовался страх и зависть.
Этого мне было не понять...
   Поглощенная своими мыслями, я умудрилась забрести довольно далеко  от
палаццо приютившего меня Астена. Поселение  эльфов,  собственно  говоря,
представляло собой группу вилл, разбросанных  в  светлом  буковом  лесу.
Дома, украшенные высокими изящными шпилями,  небольшими  балкончиками  с
немыслимо красивыми решетками и прелестными статуями, утопали  в  плюще,
диких розах и жимолости. Ограды казались чисто  символическими,  хотя  я
уже  поняла,  что  видимая  легкость  и  хрупкость  отнюдь  не  является
слабостью. На деле  игрушечные  замки  являлись  подлинными  крепостями,
войти в которые вопреки воле хозяев мог только очень сильный волшебник.
   Астен показал мне, как  выходить  и  входить  в  его  дом,  но  чужие
особняки для меня оставались запретными. Впрочем, желания знакомиться  с
соседями у меня пока не возникало. Надо было  освоиться  и  понять  суть
этого места и его обитателей.
   Благополучно миновав десять или одиннадцать голубоватых и серебристых
строений, я оказалась на тропинке,  ведущей  вверх.  Я  знала,  что  там
находится парк и Лебединый Чертог, в котором однажды меня уже принимали,
и мне пришло в голову повторить свой визит. В конце концов, Роман  велел
мне доверять Эмзару, так отчего бы не познакомиться с ним или, по тайней
мере, с его резиденцией поближе?

2228 год от В. И. Полдень 21-го дня месяца Зеркала.
Таяна. Гелань

   Кафедральный собор Гелани медленно, но верно  заполнялся  народом.  С
одной стороны, лишний раз выходить  на  улицу  в  такую  погоду  да  еще
тащиться в место, кишащее страшноватыми воинами регента, мало кто хотел.
С другой - любопытство и  желание  узнать  все  из  первых  рук  присуще
человеческой природе, да и оставаться дома многие опасались  -  желающий
донести на соседа всегда найдется, было б кому доносить.
   При Марко о Ратуше и Высоком Замке  вспоминали  только  тогда,  когда
приходило время платить налоги  или  же  коронный  глашатай  сообщал  об
очередном событии в королевской  семье.  Тогда  геланцы  живо  обсуждали
королевские свадьбы, рождения, смерти, а также всяческие  празднества  и
маневры. Сейчас же шепотом передавали страшные вещи о том, что  творится
за  несокрушимыми  каменными   стенами.   Высокий   Замок   стремительно
становился символом страха, и, разумеется, немедленно появлялись те, кто
в этой взбаламученной воде пытался наловить побольше рыбки  -  устранить
соперника, отомстить, потешить чувство зависти и просто опередить  того,
кто мог бы донести на  тебя.  Потому-то,  услышав  глашатая,  почти  все
заметные и уважаемые жители Гелани обрядились в хорошее,  но  не  лучшее
(по нынешним временам богатством лучше не кичиться) платье и отправились
в храм.
   Ровно в полдень к Преддверию <Преддверие - возвышение в  храме  перед
Небесным Порталом, за которым расположен алтарь> взошел епископ Тиверий.
Нет, уже не епископ, объемистое туловище клирика прикрывали  малахитовые
кардинальские одежды. Рядом  стоял  легат  Архипастыря  в  темно-зеленом
облачении. Любопытство собравшихся возросло. А  легат  красивым,  хорошо
поставленным  голосом,  которым  обладают  лишь  клирики   да   лицедеи,
оповестил  жителей  города  Гелани,  что   Конклав   единодушно   избрал
Архипастырем  <Архипастырь  -  глава  Церкви  Единой   и   Единственной>
Благодатных земель <Благодатные земли-земли, заселенные людьми>  верного
и благочестивого сына Церкви Единой и  Единственной  кардинала  Амброзия
Гэзского. Учитывая же заслуги епископа Тиверия перед Церковью и Творцом,
новый Архипастырь назначил оного  Тиверия  кардиналом  Таяны,  Тарски  и
Эланда.
   Посланец также поведал, что безбожие эландских властителей  закрывших
храмы и иглеции <Небольшой храм, посвященный одному из святых>  и  вновь
возжегших маяки в угоду мерзким фантомам, именуемым  в  Эланде  Великими
Братьями, переполнило чашу терпения Церкви, и посему объявляется  Святой
Поход. Дабы раз и навсегда  повергнуть  оплот  еретиков  и  присоединить
Эланд к благочестивой Таяне, процветающей  под  благочестивой  же  рукой
Михая Годоя.
   Люди молча слушали, качали головами и  понимали  только  одно  -  это
война. Война, в которой Церковь выступила на стороне Годоя, а  раз  так,
то и толковать не о чем - против лома нет приема. Воевать с  Эландом  не
хотелось: слишком памятны были годы дружбы, да  и  иметь  в  противниках
людей, подобных Рене Аррою, не хотел никто. Даже если гнездо  Альбатроса
и не устоит, сколько крови при этом прольется!  Хорошо  бы,  Годой  увел
туда по весне своих головорезов, но ведь он  заставит  идти  с  собой  и
таянцев.  Поборы  увеличатся,  наверняка  новоявленные  фискалы   начнут
хватать налево и направо за симпатии к Эланду...  Из  храма  расходились
молча, настороженные и подавленные. И не только люди... Присутствовавший
на службе в качестве офицера при особе регента Уррик пад  Рокэ  был  вне
себя. Он не терпел лжи - гоблины вообще очень правдивы по своей  натуре.
Кроме того, орк  ненавидел  и  презирал  Церковь,  считая  ее  одним  из
порождений подлых пришельцев, некогда истребивших Истинных Созидателей и
загнавших гоблинов в Последние горы.  Собственно  говоря,  и  на  призыв
Михая горцы откликнулись только потому, что Белые Жрецы <Белые  Жрецы  -
принятое у гоблинов название ройгианцев> подтвердили связь  тарскийского
господаря с Истинными.
   Уррик, как и его соплеменники, пришедшие в Таяну служить Михаю,  а  в
его лице великому Омму, не любил и не уважал регента, ему претило многое
из того, что делалось, но гоблин  старательно  закрывал  на  это  глаза.
Великая цель оправдывала средства, тем паче  по  отношению  к  тем,  кто
когда-то  ничтоже  сумнящеся  уничтожал  целые  города.   Люди,   дважды
предавшие  богов  и  поклонявшиеся  разрисованным  доскам,   не   стоили
жалости...
   Но затем Уррик понял, что люди бывают разными. Илана,  жена  регента,
оказалась лучше, благороднее, умнее и смелее всех,  кого  он  когда-либо
встречал.  Молодой  горец  полюбил  ее  со  всей  присущей  его   народу
доверчивостью и преданностью, а ведь она была человеком! А затем,  затем
его встреча с эльфом - существом по  определению  богомерзким,  злобным,
отвратительным и низким. Но Рамиэрль из Дома  Розы  оказался  не  таким,
каким должен был быть  согласно  "Завету"  <"Завет"  -  священная  книга
гоблинов, в которой  рассказана  история  сотворения  Тарры,  пришествия
Семерых Разрушителей, уничтоживших Истинных Созидателей, и Пророчества о
том, что рано или поздно  последыши  Разрушителей  будут  низвергнуты  и
только те, кто не предал истинных Созидателей, спасутся>. Конечно,  эльф
был уродлив, хоть и не в той степени, как о том говорилось в  сказаниях,
но он был истинным воином и вел себя так, что вызвал невольное  уважение
Уррика, весьма щепетильного в вопросах чести.
   Гоблин был искренне благодарен либру за то,  что  тот  не  выдал  его
тайну, не предал, выполнил все свои обещания. Про  себя  молодой  офицер
решил при случае оказать эльфу равную услугу. Кроме  того,  был  Шандер.
Шандер, чью смелость и преданность той же  Bлане,  которую  тот  пытался
спасти от Михая и (гоблина внутри передернуло) от Белых Жрецов, -  Уррик
не мог не оценить по достоинству. А эта  их  дорога,  во  время  которой
больной, измученный Шани держался с мужеством, достойным великих  героев
древности, деяниями которых  Уррик  бредил  с  детства?!  Разве  не  так
улыбался, стиснув зубы, умирающий от неизлечимого  яда  Великий  Воитель
Архтонг пад Краннаг,  которого  безутешные  друзья  несли  на  плаще  по
бескрайним Ларгам?!
   Бедный гоблин не мог ничего поделать с тем, что искренне привязался к
Шандеру.  Да,  среди  людей   случались   исключительно   достойные.   И
исключительно мерзкие. Такие, как Тиверий.
   Пытаясь хоть как-то связать разваливающуюся на глазах простую и ясную
схему, в которой на одной  стороне  было  кромешное  Зло,  а  на  другой
бесконечное Добро и Справедливость, возлюбленный Иланы цеплялся на  свою
ненависть к Церкви - этому средоточию скверны и мракобесия. И Тиверий  в
этом был для Уррика истинной находкой: лицемерный, трусливый,  жирный  -
он воплощал в себе все самое  отвратительное,  а  сегодня  его  объявили
кардиналом! Объявили лживо - Уррик как никто другой знал, что легатом  с
помощью нехитрой  магии  прикинулся  один  из  Белых  Жрецов,  сменивший
убитого адмиралом Арроем господина Бо.
   Вот этого-то честный гоблин понять не мог. Прикажи ему регент немедля
разметать  по  кирпичику  храмы,  возжечь  костры   в   честь   Истинных
Созидателей и перетопить в Рысьве всех  клириков  Гелани,  бравый  вояка
взялся бы за дело с радостью, не испытывая не малейших колебаний, -  зло
должно быть уничтожено! Но те, кто говорит о том,  что  их  единственная
цель - возвращение Созидателей, решили спрятаться за Церковь!  Объявляют
Святой  Поход,  пользуются  услугами  жирного  слизняка  Тиверия  и  его
прихлебателей! Этого Уррик пад Рокэ  стерпеть  не  мог.  Чем  больше  он
чувствовал себя грешником, прелюбодействуя с замужней женщиной,  да  еще
человеческого рода, чем больше он презирал  и  ненавидел  ее  мужа,  тем
более нетерпимым в вопросах чести и веры он становился. Теперь  же  удар
был нанесен и по последнему оплоту.
   Уррик не заметил, как оказался в Высоком Замке, - раздумья съели  всю
дорогу. Видеть никого, кроме Иланы, не хотелось, но ее он сможет  обнять
только завтра - им приходилось таиться; и прямой по натуре горец  терпел
это лишь из боязни навредить любимой. Коротко кивнув своим, воин  прошел
в зверинец.
   Гоблины любят  и  понимают  всяческое  зверье  не  хуже,  чем  эльфы.
Разумеется, это не мешает им быть  прекрасными  охотниками  или  снимать
шкуры со своих странных горбатых быков, но за пределами неизбежного  для
обеспечения жизни они всегда будут помогать малым сим: кормить,  лечить,
защищать...  Неудивительно,   что   заброшенный   королевский   зверинец
незаметно оказался на попечении гоблинских наемников, опекавших зверей в
меру своего разумения.
   Уррик больше всего любил птиц, с которыми вечно возился, если не  нес
службу, не встречался со своей возлюбленной и не читал,  -  в  последнее
время с подачи Ланки он приохотился к этому  столь  не  подходящему  для
мужчины делу. Впрочем, читал он опять же в зверинце  на  голубятне,  где
его за этим предосудительным занятием никто не видел. Неудивительно, что
расстроенный и растерянный гоблин туда и направился, дабы привести  свои
мысли и чувства хотя бы в относительный порядок. И там же пришла  ему  в
голову  мысль,  сначала  показавшаяся   кощунственной,   но   постепенно
полностью захватившая.
   Доверенный  телохранитель  регента  Таяны  решил  написать  в  Эланд!
Доставить почту было просто - среди  голубей,  которых  он  каждый  день
кормил, было несколько почтовых эландских, о чем возвещала  табличка  на
вольере.  Да  и  Илана   как-то   проговорилась,   что,   если   бы   не
конфиденциальность  письма,  она  послала  бы  голубя,  а  не  стала  бы
подвергать опасности жизнь возлюбленного.  Сейчас  же  главным  была  не
тайна, а скорость.
   Уррик больше не колебался. Вырвав из книги чистый лист,  он  принялся
составлять  послание,  в  котором  говорилось  о   сегодняшнем   подлоге
кардинала и о Святом Походе. Оставшись довольным своим творением, гоблин
задумался над подписью, она должна внушать доверие, но ни в коем  случае
не наводить на его след или, упаси Истинные Созидатели, бросать тень  на
Илану. Наконец его осенило. Уррик пад Рокэ обмакнул перо  в  разведенную
сажу и старательно вывел внизу эльфийское слово "эмико"  <Эмико  -  друг
(эльф.)>.

2228 год от В. И. Полдень 21-го дня месяца Зеркала.
Эланд. Ветровая бухта.

   Холодный порывистый ветер бросал в лицо соленые брызги,  пробирал  до
костей, но двоих маринеров <Маринер - изначально вольный моряк, иногда -
торговец, иногда - наемник, иногда - пират. Маринеры имели  свой  кодекс
чести, нарушитель которого приговаривался к смерти Советом, куда входили
самые уважаемые  вольные  капитаны.  В  описываемые  времена  маринерами
называли  эландцев,  связавших  свою  жизнь  с  морем>  причуды   погоды
нисколько не волновали - они в своих странствиях видали и хуже.  Правда,
оба давно, слишком давно, не ощущали под собой танец  палубы.  Один  был
слишком стар, другого судьба выбросила на берег и  заставила  заниматься
тем,  что  ему  с  детства  внушало  глубочайшее  отвращение,  а  именно
политикой. Здесь же, у продуваемых всеми ветрами скал бухты,  получившей
за это в древности имя Ветровой,  моряки  чувствовали  себя  как  нельзя
лучше, но даже бешеный грохот прибоя не мог заглушить тревоги в  сердцах
людей, почитаемых самыми отважными в Эланде, а значит, и во всей Тарре.
   - Я не знаю, что мне делать, Эрик, - Рене Аррой  не  жаловался  и  не
просил совета, он просто  говорил  все  как  есть.  Говорил  не  столько
собеседнику, сколько себе самому.
   - По тебе этого не скажешь, -  старый  маринер  с  сомнением  покачал
головой, - я не могу тебе не верить, но все твои приказы и  распоряжения
кажутся очень толковыми...
   - Вот именно что кажутся, - Рене ухмыльнулся уголками рта, - этого  я
и добивался. Люди уверены, что все в порядке, все делают именно то,  что
нужно, и мы обязательно победим в  приближающейся  войне.  Мы  укрепляем
берег Адены, учим моряков драться на земле, выставляем дозоры. Вроде  бы
все правильно, но я-то знаю, что это бессмысленно.
   - Вот как?  -  Эрик  внимательно  вгляделся  в  лицо  бывшего  своего
ученика, а ныне герцога и почти короля.  -  А  мне  помнится,  ты  сумел
управиться с такой  нечистью,  о  существовании  которой  мы  раньше  не
догадывались. Ты ведь боишься, что в этой войне  главным  оружием  будет
магия, не так ли?
   - Разумеется, боюсь, - Аррой не скрывал  своего  раздражения,  -  что
значит шпага, даже самая лучшая, против заклятий?!
   - Ты забываешь о том, что твоя шпага способна творить  чудеса  и  без
всякой магии. А потом, если магия столь уж всемогуща тебя уже не  должно
быть на свете. Нет, мужество бойцов и выучка нужны по-прежнему...
   - На это и надеюсь, - Рене привычным жестом  отбросил  со  лба  прядь
волос. Несмотря на стремительно вступающую в свои права зиму, он  упрямо
ходил с непокрытой головой,  подавая  не  самый  лучший  пример  молодым
воинам, особенно из числа таянцев, привыкших к более мягкому климату.  -
Но все равно мы должны придумать что-то еще... Успокойся, Эрик, я  вовсе
не считаю наше положение безнадежным, просто магии, с которой мы  должны
столкнуться, нужно что-то противопоставить, а я пока  не  знаю  что.  Не
молитвы  же  Максимилиана.  Оно,  конечно,  тоже  не  мешает  -  внушает
некоторым веру в победу, а человек уверенный в себе намного сильнее.  Но
я видел то, что сотворило одно-единственное чудовище с сильным воином  в
Ласковой Пуще. Я каждый день захожу к Шани, которому не в  силах  помочь
лучшие медикусы, и понимаю, что радоваться-то нечему. Да еще сны эти,  -
Рене покачал головой, - раньше они мне снились  раз  или  два  в  год  и
всегда были связаны с какой-то бедой, а теперь через ночь одно и то же.
   - И что же тебе снится? - участливо поинтересовался старый Эрик.
   - Какой-то бред. Будто я ранен, умираю и надо мной пролетают какие-то
птицы. А я никак не могу их сосчитать... И на этом все кончается... Хотя
нет. Теперь снится что-то еще, что-то ускользающее.
   - Мне  кажется,  ты  должен  вспомнить,  -  задумчиво  сказал  старый
маринер. - От сна отмахиваться нельзя.
   - Твоими бы устами, - отозвался Рене, - но все плывет,  я  ничего  не
могу вспомнить...
   - А ты подумай. Может быть, в  твоем  сне  кто-то  появляется?  Враг?
Друг? Кто-то теб