новь и вновь возвращались к Шарлю Тагэре и к Рене. Оба  не
имели себе равных, оба не хотели власти и были вождями  по  призванию  и
избранниками судьбы. Оба были непобедимы, и  оба  были  побеждены.  Кем?
Почему? Как? О Шарло мне было думать легче,  и  я  пыталась  представить
себе его жизнь и смерть.
   Однажды я собралась с духом и расспросила Александра про отца. Далось
мне это недешево. Я знала сероглазого герцога всего ничего,  но  он  был
первым из тех, кого я встретила, вернувшись и став сама собой. Все  было
именно так, как я и думала. Все удары  в  лицо  Тагэре  отражал,  и  его
ударили в спину. Сандер был тогда еще ребенком, но знал много -  видимо,
расспрашивал взрослых. Отца он обожал и мог рассказывать о  нем  часами,
хотя порой мне казалось, что он говорит сам с собой.  Что  ж,  меня  это
устраивало.
   Сандер, сам того не зная, сообщил немало важного, но,  даже  не  будь
семья Тагэре избранной, я должна была узнать  о  судьбе  людей,  которых
когда-то спасла.
   Теперь я не сомневалась, чью смерть почуяла в саду Адены, когда  едва
не  дала  пощечину  Эрасти.  Наша  ссора   стала   началом   пробуждения
Проклятого, и за это следовало  благодарить  Шарло,  сумевшего  до  меня
докричаться, даже умирая. Теперь рядом со мной  был  его  сын.  Если  мы
уцелеем, я заставлю Эрасти избавить Сандера от горба, но  сначала  нужно
уцелеть...
   Смешно, но я расстроилась, узнав, какой стала  Эста.  Я  была  о  ней
лучшего мнения, видя в молодой графине эдакую  Ланку,  а  она  оказалась
самоуверенной дурой; ее отношения к сыну я и вовсе понять не могла. Даже
если до нее дошло, что ее любовь безответна, а это было именно так.
   Я видела Эстелу вместе с Шарлем всего лишь раз, после боя на  дороге.
Шарло выглядел так, что краше в гроб кладут,  но  храбрился,  а  Эста...
Нет, Геро, ты так и не научилась, смотря, видеть! Эста смотрела на Шарло
и немного на меня, а он на меня и от усталости в землю. Он не любил,  но
женился. Она любила  и,  не  найдя  того,  чего  ожидала,  стала  искать
виноватых. Даже не знаю, кому пришлось хуже: Рене с Ольвией или Шарло  с
Эстелой.
   Ольвия была расчетливой, блудливой стервой, но она, по крайней  мере,
не требовала  от  Рене  любви  и  не  ревновала.  Эста  с  ее  ощущением
собственной правоты и превосходства  и  привычкой  судить  других  могла
вколотить в гроб даже эльфа. Уж лучше бы она изменяла,  чем  размахивала
своей непорочностью, как плеткой... Сколько таких вот баб считают себя и
почитаются другими за идеальных жен и матерей, портя жизнь  и  детям,  и
мужьям и ревнуя их чуть ли не к пням в лесу.
   Самое изумительное - они всерьез полагают, что во всем правы и  любят
семью. Эстела пошла дальше. Ее врагом стал собственный сын - то ли из-за
увечья, то ли из-за действительной или мнимой измены Шарло. Лично  я  бы
предпочла, чтоб он и впрямь изменял жене - герцог заслуживал тепла, а не
проповедей.
   Зря я не оставила малышку ре Фло у циалианок, она б немного поскучала
и нашла себя. Хотя тогда бы я вряд ли спасла Шарло. Да  нет,  все  равно
спасла бы! В Мунт меня бы понесло так и так, я бы узнала о казни, пришла
бы посмотреть и не выдержала бы.
   Стал бы Шарль без Эстелы счастливее? Может быть, но тогда на свете не
было бы сероглазого рыцаря,  который  сейчас  проминает  по  заснеженным
тропкам атэвского коня. Был бы кто-то другой, и наверняка хуже.  Значит,
все  правильно,  только  жаль  загубленную  жизнь  Шарля  Тагэре  и  его
бессчастного сына. Я никуда  не  потащу  Александра  этой  зимой,  пусть
думает, что отсюда нет выхода. Он из тех, которые умеют  переносить  то,
что не в силах изменить, - горб ли, погоду  ли,  и  при  этом  он  умеет
замечать маленькие радости. Лес лечит, особенно тех,  в  ком  есть  хоть
капля эльфийской крови. Решено, ждем весны, благо есть где.
   С избушкой в болоте  нам  сказочно  повезло.  Ее  прошлый  обитатель,
довольно-таки мерзкий человечишка, вздумал наняться проводником  к  тем,
кто искал Александра. Я как раз раздумывала, что мне делать и куда идти,
потому что оставаться на опушке было глупо,  когда  радом  объявилось  с
пяток воинов и мерзавец, оравший  на  всю  пущу,  что  он  здесь  прожил
тридцать лет и знает каждую тропку. Утопить всю  свору  в  трясине  было
даже приятно, а обиталище доносчика оказалось настоящим подарком.
   Я  прикрыла  глаза,  дотягиваясь  мысленным  взглядом  до  кошки.  Та
восседала на плече у Сандера, и забрались они довольно далеко. Покойного
лесника донимали мыши, и он держал кошку,  которую  я  и  сделала  своим
вторым "я". Сгодилась бы и какая-нибудь лесная тварь, но человеку, придя
в себя, приятнее увидеть мурлыкающую киску, а не лисицу или кабана.
   Забавно - я в первый раз в  жизни  кого-то  жду,  чтобы  встретить  и
накормить. С Рене такого счастья у нас не было. Мы  все  время  были  на
виду, и от нас что-то хотели. Я бы душу продала за  то,  чтобы  так  вот
ждать его в зимнем лесу, но зачем думать о невозможном? Никто не  знает,
какой волной смыт след Рене Арроя; я чувствовала, что он жив, но даже  я
не могла придумать, что с ним сталось.
   Рене... Память - это проклятие и награда. Без нее  нас  нет,  но  она
стоит десятка палачей. Я повернулась к огню, стараясь взять себя в руки.
Мне казалось, я навсегда забыла о  холоде,  но  сердце  мерзнет  даже  у
порождений Тьмы, или как тут меня называли циалианки.  Зимними  вечерами
вечно лезет в голову всякая муть.
   Когда я была Горной Ведьмой иссков, не знавшей о себе  ничего,  и  то
порой хотелось выть от одиночества и пустоты, а сейчас я помнила, кого и
что  потеряла.  Мне  стало  невмоготу  сидеть  в   заснеженной   халупе,
любоваться  на  потухающий  очаг  и  перебирать  в  памяти  сказанные  и
несказанные слова, улыбки, прикосновения! И я позвала.
   ...Сандер засмеялся и поворотил коня.  Услышал.  Вернее,  не  столько
услышал, сколько захотел домой. Не пройдет и пол-оры, он будет здесь. Мы
будем о чем-то болтать, шутить, смеяться, и память отступит. До ночи.
 
2895 год от В.И. 
1-й день месяца Вепря 
АРЦИЯ. МУНТ 
 
   Филипп с удивлением смотрел  на  стоявшего  в  дверях  караул-декана.
Охрана не прислуживала заключенным в Речном Замке принцам, а в том,  что
они  -  узники,  а  не  владельцы  крепости  посреди  реки,  Филипп   не
сомневался. Это братишку в его десять лет можно водить за нос, а  бывший
принц Гаэльзский прекрасно понимал, что происходит. То, что  краснорожий
вояка со смущенным видом трется у дверей, могло  означать  лишь  одно  -
известие с воли. Базиль вернулся?  Так  скоро?  Филипп  поймал  себя  на
мысли, что впервые думает о единоутробном брате как о друге.
   - Сигнор Сашни, - кажется,  он  правильно  вспомнил  имя,  хотя  этот
караул-декан похож на второго, как близнец, разве что  усы  подлиннее  и
нос чуть на сторону, - вы хотите мне что-то сказать?
   - Да, монсигнор, - кивнул Сашни, -  именно  что  хочу...  Ваш,  прошу
прощения, брат просил меня, если что... Ну, в общем...
   - Базиль? Он здесь? Ты его видел?
   - Нет, монсигнор, - шумно вздохнул Сашни, распространяя вокруг  запах
хорошо прожаренного лука, который Филипп терпеть не мог,  -  но  он  мне
вперед запла... То есть попросил, чтобы я, если чего...
   - И что? - быстро переспросил принц, которому вдруг стало страшно.
   - Монсигнор, ужин-то сегодня у вас не правильный будет.
   - То есть?
   - Ну, на поварне... - потупился караул-декан, - обычно вам здесь ужин
варят. Ну, конечно, получше, чем нам, но здесь.  Так  сегодня  Бланшотта
все сготовила, как обычно, а я... Ну вы и брат ваш, уж  простите,  едоки
не больно резвые... То есть все равно оставалось бы...
   Так вот в  чем  дело,  а  он  было  подумал  невесть  что.  Стражники
потихоньку с помощью этой самой Бланшотты  объедают  узников  и,  верно,
попались на горячем. Или боятся, что попадутся, если их с Алеком  начнут
расспрашивать, что и как было на ужин.
   - Успокойтесь, Сашни, нам всего хватает. Если вы, скажем так,  берете
из нашего котла, то на здоровье. Мы вас не выдадим.
   И без того красная рожа Ива стала совсем багровой.
   - Вы уж простите, монсигнор, плохо это,  что  мы  делали.  Прям  хоть
сквозь землю провалиться...
   - Да ладно, я не  сержусь,  -  махнул  рукой  Филипп,  потянувшись  к
"Скорбной и славной истории благородного герцога Леонарда".
   - Монсигнор, я не о том. То есть и о том, конечно, но не в этом дело.
Так вот, Бланшотта сегодня все сготовила,  вынесла,  значит,  на  холод,
чтоб вечером только разогреть осталось, а я к ней и завернул. Ну  и  она
решила мне, по доброте душевной... - Лицо Сашни изображало  такие  муки,
что Филиппу стало смешно. - Ну мы и пошли с ней. Но не вошли, там дверка
вторая есть, с окошечком, так там учитель  ваш  крутился,  да  не  один.
Белый, тот на  дверь  пялился,  а  другой,  уж  простите,  ужин  ваш  из
скляночки приправлял.
   - И что? - переспросил принц, в горле которого пересохло.
   - А то, что мы  подождали,  как  те  убрались,  я  отрезал  кусок  да
кухонной кошке скормил. Так она... Нет, не сдохла, уснула...  Мы  что  с
ней только не делали: и водой поливали, и за лапы трясли - спит, и все.
   - Значит, спит? И мы уснем, если поужинаем, так, выходит?
   - Уснете, точно. Сильная штука... И вот еще что. Я,  как  узнал  это,
решил в город податься. Я, как бы это сказать... С  Трюэлями  знаюсь,  с
покойным Обеном еще дело имел. Сейчас особняк ихний заколоченный  стоит,
но Пикок, камердинер покойника, в Мунте. Я и решил с ним посоветоваться,
до ужина-то далеко еще.  Так  не  выпустили  меня!  Говорят,  кто-то  из
гвардейцев этих новых заболел чем-то. Пока медикусы  не  разберутся,  не
выйти. Была раньше у меня дверка, в которую я бегал, если в город  нужно
было, так даже там охрану поставили, мышь не проскочит. Только не  болен
из них никто.
   - Не болен?
   - Я хоть и похож на дурака, но не первый год здесь. Никто сегодня  не
приходил и не уходил. Как вчера  Бланшотта  на  ужин  накрывала,  так  и
сегодня на завтрак и на обед. Все пришли, и все жрали, как кони. Никаких
больных. Не нравится мне это.
   - Благодарю вас, сигнор Сашни, - сказал Филипп, - я ожидал  чего-либо
подобного, хотя и не так быстро. Будьте так  добры,  подождите  немного.
Мне надо подумать и кое-что написать. Жаль, мне нечем вас угостить.
   Ив молча сел. Он не отказался бы выпить,  а  вот  есть  караул-декану
сегодня не хотелось.  Ему  вообще  ничего  не  хотелось,  будь  оно  все
проклято с востока на закат и от головы к пяткам!  Сашни  примостился  в
вытертом кресле, угрюмо уставившись  на  святого  Амброзия,  с  идиотски
счастливой  рожей  пробуждавшегося  в  пустыне  после  ниспосланных  ему
откровении.
   Тишину нарушал лишь шорох пера по бумаге да треск огня  в  камине.  В
комнате принцев было жарко, но Иву казалось, что он промерз до костей.
   Караул-декан никогда не утруждал себя досужими  рассуждениями,  но  в
этот зимний вечер вдруг понял, что есть в жизни нечто более ценное,  чем
сытое пузо да ауры в кармане. Он сам не знал, что должно  случиться,  но
чувствовал, что с прежней жизнью  и  с  прежним  Ивом  Сашни,  любителем
пожрать, выпить да поругаться с дураком Виктуаром, покончено.
   - Сигнор Сашни! - Филипп протянул ему  несколько  листков  бумаги.  -
Прошу вас, прочитайте.
   -  Монсигнор,  -  заморгал  караул-декан,  -  я...  того...  Прошение
нарисовать могу, ну, вывеску разберу, где что подают. Или там  из  Книги
Книг, а это...
   - Хорошо, - кивнул золотой головой принц, - тут три документа  и  три
письма. Слушайте. Первый - это  манифест.  То  есть  то,  что  для  всех
арцийцев. Пьер Тартю, чтоб жениться на моей сестре, уничтожил  документы
о том, что мы бастарды Филиппа Четвертого, так что теперь  я  -  король.
Понимаете?
   - Да, монсигнор, - боднул воздух Ив Сашни. И как  только  он  сам  не
догадался, что если невеста короля - законнорожденная, то  и  ее  братцы
тоже. Ну а Пьер, выходит, просто муж принцессы  Тагэре.  Ну  и  ублюдок,
разумеется.
   - Ну вот я и  пишу,  как  король,  -  прервал  размышления  стражника
Филипп. - Конечно, я несовершеннолетний, но все равно...
   "Мы, Филипп Пятый Арцийский, доводим до сведения жителей королевства,
что  Пьер  Тартю  является   преступником   и   узурпатором,   незаконно
захватившим трон при помощи предательства, ифранского золота и магии. Мы
призываем всех арцийцев, которым дороги честь и  закон  и  небезразлична
судьба страны, подняться против тирана..." -  Филипп  опустил  бумагу  и
внимательно посмотрел в глаза караул-декану. - Вы  понимаете,  почему  я
это написал?
   - Вы решили, что вас убьют?
   - И меня, и брата. Живые мы Тартю не нужны.
   - Ну... - замялся Сашни и, понимая, что врет в первую очередь  самому
себе, добавил:
   - Ну че б тогда  возиться  с  сонным  зельем,  они  б  просто  отраву
положили.
   - Яд можно  обнаружить.  Придушить  спящих  и  списать  на  лихорадку
надежней. Такое было уже, - принц кивнул на "Историю Леонарда". - Если я
ошибся и нас не убьют, пусть эти документы останутся у  вас.  Или,  того
лучше, отнесите их Пикоку, он найдет, что с Ними сделать. Луи  Трюэль  в
Гваре, но слуга, несомненно, знает, как передать хозяину весточку. Ну  а
если убьют... Тогда сделайте то же самое и еще передайте завещание и эти
письма. - Принц глянул на клепсидру. - У нас есть три четверти оры, пока
наш "наставник" занимается с моим братом. Днем учит Книге Книг, а  ночью
придет и убьет... Воистину, сердца Белых рыцарей обращены к Триединому и
Равноапостольной!
   - Монсигнор!
   - Ив, я хочу, чтобы  вы  дослушали  до  конца.  Королевский  манифест
вступает в силу, когда его огласят перед подданными. Сколько  их  должно
быть - не определяется. Значит, может быть и один.
   - Один? - захлопал глазами караул-декан.
   - Вы - арциец, Ив Сашни. Вы слышите то, что слышите, и это становится
законом. Я действую по всем правилам, меня ведь готовили к царствованию.
Я  чуть  с  ума  не  сошел,  зазубривая  все  эти  тонкости,  а  сегодня
пригодилось.
   Филипп дочитал оказавшийся  очень  коротким  манифест  и  перешел  ко
второму документу, в котором подтверждал подлинность уничтоженных Пьером
Тартю доказательств незаконности брака Элеоноры Гризье и Филиппа  Тагэре
и отрекался от прав на корону от имени всех потомков этого союза как  по
мужской линии, так и по женской.
   - После истребления всех  Ларрэнов  и  Бэрротов  право  на  арцийскую
корону переходит к дому оргондских герцогов, - тихо и  безнадежно  читал
сын Филиппа и Элеоноры. - Следующим наследником является Рафаэль  Кэрна,
принадлежащий к одному  из  династических  домов  Благодатных  земель  и
названный в свое время Александром Тагэре в случае его  смерти  регентом
Арции  при  несовершеннолетнем  короле.  На  престоле  Арции  не   может
находиться бастард или потомок бастардов, даже  если  Церковь  Единая  и
Единственная объявит  этот  запрет  недействующим.  А  теперь,  господин
Сашни, я оглашу свое завещание и перестану вас терзать.
   Завещание  пятнадцатилетнего  короля,  не  правившего  ни  оры,  было
коротким. Все, чем он владел, он оставлял кузену Шарлю Тагрэ  или,  если
тот погибнет,  кузине  Катрин,  а  затем  -  Рафаэлю  Кэрне  или  любому
представителю дома Мальвани, начиная со старшего. Было еще  два  письма,
сложенные, но незапечатанные. Шарлю Тагрэ и Рафаэлю Кэрне.
   - Я не скрываю их содержание, - тихо  сказал  король,  -  они  совсем
короткие. Я прощаюсь и желаю удачи тем, кто остается. Если увидите моего
брата, скажите, что он был во многом прав и... что я его люблю. Матери я
не пишу, она виновата во всем,  я  не  могу  ей  простить  предательства
короля и королевства, но она моя мать. И проклясть ее я тоже не могу.  А
теперь идите, и спасибо за все.
   - Может, еще обойдется, монсигнор, - пролепетал Сашни.
   - Может, - сжал губы принц, - но я не верю.  И  еще  одно.  Если  они
решили убить нас сегодня, они  это  сделают,  поэтому  не  вмешивайтесь.
Напейтесь, украдите сонного зелья, но сделайте так, чтобы вас ни  в  чем
не заподозрили. А потом воспользуйтесь первой же возможностью и уходите.
Лучше всего - в Гвару... Стойте! - Филипп бросился к письменному столу и
торопливо набросал несколько строк.
   - Я... Я ничем не могу вас отблагодарить, но если вы выберетесь...  Я
- бастард, а не король, сожженные улики ничего не меняют, но  Ра-Гвар  -
настоящий владетель. Я прошу его сделать вас нобилем.
   - Монсигнор... Я...
   - Уходите и приготовьтесь врать.
   Ив Сашни неуклюже бухнулся на колено, пародируя некогда  виденную  им
придворную церемонию.
   - Монсигнор, клянусь, я все сделаю.
 
2895 год от В.И. 
1-й день месяца Вепря 
ГРАЗСКАЯ ПУЩА 
 
   Зима перевалила за половину, холод для этих мест стоял немыслимый, но
выросший на севере Александр им откровенно наслаждался,  так  же  как  и
тем, что снова ходит, как нормальные люди. Если бы  не  плечо...  но  об
этом он запретил себе думать много лет назад. Начинать день с жалости  к
себе - значит к вечеру возненавидеть всех остальных или повеситься.
   Александр не сразу привык к тому, что не хромает. Иногда он  об  этом
забывал и спотыкался, но все  реже  и  реже.  Теперь  он  изо  всех  сил
старался быть полезным своей хозяйке,  а  в  свободное  время,  которого
оставалось достаточно, тренировался с мечом и разминал Садана.  Странно,
но в тренировках ему помогала кошка Ликии, которая, хоть  и  терпеть  не
могла холодный мокрый снег, повадилась танцевать вокруг него,  заставляя
Сандера выделывать немыслимые па. Сначала он не понимал, чего ей  нужно,
и боялся ненароком пришибить, а потом возблагодарил  Святого  Эрасти  за
такую помощницу, так как к  нему  не  только  стремительно  возвращались
былые сила  и  ловкость,  но  и  появлялось  нечто  новое.  Александр  с
удивлением почувствовал, что предугадывает стремительные движения  своей
соперницы, - такого раньше с ним не бывало.
   Он научился охотиться не как нобиль, которому для того, чтоб  загнать
оленя,  нужна  прорва  двуногих  и  четвероногих   помощников,   а   как
крестьянин, ставящий силки на зайцев и подбивающий стрелой тетерева  или
снежного петуха. Александру нравилось бродить  по  заснеженному  лесу  с
кошкой на плече, которая сопровождала его и здесь, выказывая  недюжинные
способности по части обнаружения дичи. Они редко возвращались домой  без
зайца, а то и двух. Где-то  за  заснеженными  оврагами  лежали  деревни,
дороги, города, но Садан никогда не пройдет по такому снегу,  а  значит,
нужно ждать весны. И он ждал и не  ждал  одновременно,  находя  странное
удовольствие в осознании того, что зима приковала его к лесной хижине  и
ее странной хозяйке.
   Домой, так как это сейчас был его дом, они  добрались,  когда  совсем
стемнело, и синие тени деревьев  слились  в  одну  огромную,  называемую
ночью. Маленький желтый огонек в подслеповатом оконце уютно дрожал, и  у
Александра сжалось сердце. Бывают же счастливцы, которых ждут вот  такие
огоньки, которым не нужно отворачиваться от  своей  уродливой  тени,  не
нужно думать и решать за других...
   Ликия уже ждала их на пороге. Ведьма с улыбкой взяла невезучего зайца
и протянула охотнику какое-то горячее травяное пойло. Сандер уже  привык
и к странным словам ведьмы, и к ее травам; она  так  ничего  о  себе  не
рассказала, но королю порой казалось, что он знает о своей спасительнице
все. То есть не все, но самое главное. Он верил этой женщине и отчего-то
очень ее жалел, хоть и не показывал виду. Как к своему гостю  относилась
Ликия, понять было трудно, но Александру хотелось думать,  что  она  ему
рада. Вот кошка, та выказывала  свои  чувства  более  определенно,  явно
предпочитая его общество обществу хозяйки.
   - Твоя кошка стала совсем  собакой,  -  улыбнулся  король,  возвращая
Ликии пустую кружку.
   - Да, - кивнула та, - охотится, сторожит, любит - все как положено...
Но ты сам виноват.
   - Я?
   - Конечно. Собака примет любого хозяина, а кошка