о женское
тело во мраке ночи, освещенное лишь  неясным  лунным  светом.  Он  осторожно
коснулся ее груди.
   - Ты несравненна, - выдохнул он. Дэниелла, открыв  глаза,  посмотрела  на
мужчину, любовницей которого была вот уже почти четыре месяца.
   - Да, - пробормотала она,  сама  не  сознавая,  что  говорит,  и  провела
ладонью  по  его  груди,  наслаждаясь  ощущением  жестких  вьющихся   волос,
бугрящихся мышц.  Рука  скользнула  ниже,  по  плоскому,  теплому,  упругому
животу, и отыскала набухшую мужскую плоть. Женщина блаженно вздохнула.  Найт
застонал.
   - Ты к тому же еще  и  ненасытна,  -  страдальчески  улыбнулся  он,  едва
сдерживаясь.
   - Возможно, - промурлыкала она, лаская его, - а ты  ужасно  похотлив.  Не
будешь же отрицать это?
   - Святая правда, - согласился Найт, врезаясь в нее одним мощным  толчком.
Охнув от неожиданности, она тем не менее тут  же  изогнулась  навстречу  его
уверенным движениям, а Найт сжал ее бедра, притягивая еще ближе.
   Глаза Дэниеллы были закрыты, губы напряженно сжаты. Но в этот момент Найт
вновь отстранился, пристально глядя в ее  лицо,  забавляясь  разочарованием,
мгновенно мелькнувшим в глазах.
   - Животное, - прошептала Дэниелла, рывком поднимая бедра. Когда он  вновь
наполнил ее, женщина застонала и обвила ногами его талию.
   "Теперь мне не вырваться", - подумал  Найт,  проникая  дальше  и  дальше.
Дэниелла почти достигла экстаза - он чувствовал, понимал это, слишком хорошо
изучив ее тело за эти  недели:  легкая  дрожь  мышц  живота,  спазматическое
сжатие бедер и ягодиц, прерывистые стоны,  рвущиеся  из  горла,  -  хриплые,
уродливые,  неподдельно  мучительные.  Но  Найт  безжалостно  переходил   от
быстрого неровного ритма к медленному, все более глубокому, пока Дэниелла не
выкрикнула, молотя кулачками по его плечам:
   - Найт!
   Улыбнувшись, он очень тихо сказал:
   - Хорошо...
   Его рука скользнула между их телами, длинные пальцы умело ласкали  ее,  и
Дэниелла  громко  закричала,  судорожно  выгибаясь,  уставившись  на   Найта
огромными невидящими глазами.
   В эти  мгновения  Найт  всегда  чувствовал  себя  совершенно  одиноким  и
невероятно могущественным. Ни разу с  девятнадцати  лет,  того  возраста,  в
котором он впервые научился доставлять женщине наслаждение, Найт не оставлял
своих любовниц неудовлетворенными, всегда безошибочно ощущая, когда  женщина
притворяется: слишком хорошо он знал все уловки, чтобы  позволить  одурачить
себя.  Увидев,  что  Дэниелла  обмякла  и  лежит  неподвижно,  не  в   силах
пошевелиться, Найт позволил обжигающему потоку семени вырваться на волю.
   - Ну что ж, - сказал он больше ей, чем себе, немного погодя, когда сердце
вновь забилось ровно и спокойно, - думаю, на сегодня из меня выжали все, что
можно.
   Дэниелла улыбнулась сытой улыбкой  удовлетворенной  женщины,  заставившей
Найта вновь почувствовать свою  неограниченную  власть.  Найт  пригладил  ее
волосы, нежно поцеловал в губы, поднялся и, потянувшись, зажег лампу.  Потом
встал на колени у камина и подбросил дров в огонь.
   - Холодно сегодня, - заметил  он  несколько  минут  спустя,  когда  начал
умываться из тазика, стоявшего на комоде.
   Дэниелла наблюдала за любовником; пламя камина и мягкий свет  лампы  ясно
обрисовывали силуэт мускулистого тела. Женщина подумала, что редко встречала
столь  красивых  мужчин,  с   волосами   такого   необычного   оттенка:   не
иссиня-черными, как у ирландских повес, с которыми она зналась когда-то,  не
угольно-черными, как у нее самой, отражавшими свет и игравшими  темно-рыжими
переливами, нет, волосы у Найта очень густые, темные, почти  черные,  слегка
вьющиеся на концах.
   Но самой привлекательной чертой Найта были глаза,  карие,  с  золотистыми
искрами, как у лиса,  умные,  проницательные,  циничные.  Природа  наградила
Найта идеальным сложением. Он  славился  как  атлет  и  спортсмен,  считался
лучшим наездником Клуба Четырех Коней и, к чести его, был  любимым  учеником
Джентльмена  Джексона,  знаменитого  боксера,  обучавшего  своему  искусству
богатых  людей.  Джексон  во  всеуслышание  утверждал,  что  виконт  Каслроз
обладает   прекрасными    познаниями,    необычайной    силой    и    редкой
сообразительностью. Дэниелла не  совсем  понимала  смысл  этих  похвал,  но,
похоже, ее любовник и здесь превзошел всех,  и  она  наслаждалась  сознанием
этого, потому что он принадлежал ей, пусть  даже  не  навсегда.  Уже  четыре
месяца... пролетели как один день. Когда он устанет от нее?
   Дэниелла бессознательно качнула головой, боясь даже подумать о  том,  что
ожидало ее в будущем. Но ведь ни одной женщине не удалось получить  над  ним
власть,  даже  благородным  высокорожденным  леди...  а  она  даже  не  была
таковой... Сколько раз Найт, смеясь, решительно заявлял, что женитьба не для
него, что он  верит  в  принципы,  исповедовавшиеся  отцом,  считавшим,  что
жениться нужно, самое раннее, в сорок лет и  выбрать  при  этом  девушку  не
старше восемнадцати, здоровую,  как  буйволица,  покорную,  словно  овца,  и
способную нарожать кучу детишек.
   Сам отец произвел на свет наследника и рано покинул его, так что  мальчик
рос, так и не узнав о многих причудах и капризах родителя.  Найту  Уинтропу,
виконту Каслрозу, только три месяца назад исполнилось двадцать  семь,  и  до
рокового сорокалетия было еще далеко. Он  считался  закоренелым  холостяком,
обладавшим определенной долей язвительного цинизма  во  взглядах,  хотя  был
лишен жестокости в суждениях.
   Дэниелла жадно смотрела на любовника. Тот, не обращая  на  нее  внимания,
плавными грациозными движениями мыл  длинные  ноги.  Плавная  медлительность
была особенностью его манер: точно так он занимался  любовью  -  никогда  не
спешил, всегда держал себя в руках и такой чувственной сдержанностью доводил
Дэниеллу до мучительно-небывалого блаженства. Но она почему-то понимала, что
даже в минуты близости он был далек от нее, пребывая в своем неведомом мире,
там, куда ей было  не  дано  проникнуть.  Дэниелла  осознала  это,  наблюдая
однажды за его лицом в момент наивысшего наслаждения.
   - Даже твои ноги прекрасны, - вырвалось у нее.
   Вскинув голову, Найт засмеялся:
   - Что ты сказала? Мои ноги что? Дэниелла тряхнула головой, только  сейчас
сообразив, что говорит вслух, и, осознав, какую  глупость  совершила,  выдав
себя, быстро поправилась:
   - Пет, нет, милорд, я сказала, что ваши ноги ужасно грязные  и  нужно  их
получше вымыть.
   Он ничего не желал слышать о чувствах и прогонит ее, если узнает, что она
видит в нем не только щедрого покровителя. Найт не совершит ничего  злобного
или жестокого... просто уйдет. Навсегда.
   Дэниелла слегка приподнялась и  потянулась,  выгибаясь  всем  телом,  как
кошка, чувствуя  на  себе  его  взгляд.  Потом  таким  же  лениво-бесстыдным
движением вновь скользнула под одеяло.
   - Надень что-нибудь или тебе не сдобровать, - внезапно  охрипшим  голосом
пробормотал Найт. Боже, он снова  хотел  ее,  эту  соблазнительную  женщину,
лежавшую на боку в такой небрежной позе,  -  пышные  груди  прижаты  друг  к
другу,  изящный  изгиб  бедра  вызывал  непреодолимое  желание  сжать  ее  в
объятиях. Волосы такие черные, какие  бывают  только  у  итальянок,  а  кожа
белая, как... "Нет, не снег,  -  внезапно  решил  он,  -  слишком  банальное
сравнение". Просто бледная, и все. А в темных миндалевидных глазах светилась
неуемная страсть ее неаполитанских предков.
   Бросив ей прозрачный  пеньюар  цвета  персика,  подаренный  им  несколько
недель  назад,  он  наблюдал,  как  она  заворачивается  в  него  заученными
движениями невинной соблазнительной девственницы, не сознающей своей силы.
   - Чай, милорд?
   Найт кивнул, неожиданно почувствовав громкое бурчание в пустом желудке:
   - Осталось что-нибудь от ужина?
   - Разве ты не наелся на свадебном банкете?
   - Я слишком нервничал, -  поморщился  Найт.  Господи,  жених  с  невестой
просто вцепились друг в друга,  истекая  патокой.  А  дамы  всех  возрастов!
Хихикали и оглядывали меня как жирного гуся, словно  прицеливаясь,  в  какое
место лучше выстрелить! Открыли на  меня  форменную  охоту!  Я  собственными
ушами слышал, как одна матрона говорила другой, что  ее  дочь  -  именно  та
жена, которая нужна виконту Каслрозу. Вообрази, какая наглая старая идиотка!
   Дэниелла рассмеялась и вышла из спальни. Ее горничная,  Марджори,  давно,
спала, а кухарка и экономка были приходящими. Через  четверть  часа  женщина
вернулась с подносом, на котором красовались  блюдо  с  холодным  цыпленком,
нарезанный хлеб, масло, мед и чайник с драгоценным индийским чаем.
   Найт успел натянуть халат, помог ей поставить поднос на постель  и,  пока
она перелезала через него, успел шлепнуть ее по соблазнительной попке.
   - Ага, - сказала Дэниелла,  хихикнув,  -  значит,  вот  для  чего  я  вам
понадобилась, милорд виконт!
   - В данный  момент,  -  невнятно  пробормотал  Найт,  вгрызаясь  в  ножку
цыпленка, - все, что мне необходимо, у меня во рту, и поверь, это сейчас так
же важно, как любые другие нужды... в свое время.
   Заметив, что Дэниелла не понимает, о чем идет речь, Найт просто улыбнулся
и протянул ей крылышко.  Несколько  минут  они  молча  дружно  жевали,  пока
наконец Дэниелла, наевшись, не попросила:
   - Расскажи о венчании и свадебном приеме. Там были твои лучшие друзья?
   Найт знал, как она любит слушать  о  знатных  леди  и  джентльменах,  его
знакомых, испытывая при этом, по его мнению, что-то вроде  зависти,  однако,
не споря, подчинился:
   - Ты имеешь в виду Берка Драммонда и его Жену Ариель?
   - Он граф Рэйвнсуорт?
   - Да, они, конечно, были, поскольку новобрачная - его бывшая невестка. Он
и Ариель выглядят прекрасно, по уши влюбленными друг в Друга.
   - Ты не одобряешь их брак? Графу еще нет сорока.
   - Запомнила, что я говорил?
   - Ты не меньше трех раз повторил  эту  интересную  истину,  так  что  она
навеки запечатлелась в моей памяти.
   Найт усмехнулся:
   - Надеюсь, я не становлюсь занудой, дорогая. Нет, Берку далеко до сорока,
он мой ровесник. А его жена...погоди... - Найт помедлил,  вызывая  в  памяти
Ариель, какой она была во время первой встречи в Рэйвнсуорт  Эбби.  -  Думаю
она сейчас здорова.
   - Здорова? Чем же она болела?
   - Я бы сказал, скорее болезнь духа. - Он намазал хлеб толстым слоем масла
и меда. - Ариель прекрасная женщина. Храбрая и верная. Мне она нравится.
   - Означает ли это, что вы изменили мнение насчет женитьбы, милорд?
   - Боже милосердный, нет! Она идеальная жена для Берка, но не для меня.
   - Лора наслаждалась ночами, проведенными в объятиях графа.
   У Найта хватило совести смущенно отвести глаза:
   - Я забыл об этом, - признался он, - Берк был  в  ужасном  состоянии,  он
безумно желал Ариель и не мог получить ее. Тогда они даже  не  были  женаты,
сама знаешь. А Лора сейчас с лордом Иглмером, не так ли?
   Дэниелла кивнула:
   - Он ей не нравится. Свинья, да к тому же требует от нее  ужасных  вещей!
Неестественных...
   - Посоветуй ей оставить его, - пожал плечами Найт.
   Дэниелла молча посмотрела на него, покачав головой. Временами этот  умный
человек бывал тупым, как тыква! До него попросту не доходило,  что  Лора  не
может уйти от лорда Иглмера... по крайней мере,  пока  не  вытянет  из  него
побольше денег. Решив сменить тему, Дэниелла спросила:
   - Ты не любишь детей?
   - Вовсе нет. Я просто их не знаю.
   - Но себя знаешь?
   - У меня пока нет причин связывать себя с детьми. Насколько тебе известно
- это, кажется, в четвертый раз мы обсуждаем - отец никогда  не  обращал  на
меня внимания, и только поэтому я вырос, обладая собственными  достоинствами
и не унаследовав его недостатков. Он любил повторять в тех  редких  случаях,
когда видел меня, что я всеми своими  несовершенствами  обязан  лишь  самому
себе, а он тут ни при чем. Возможно, у Берка и Ариель родятся дети. Тогда  я
стану хоть и не родным, но любящим дядюшкой. Ну а теперь, дорогая  Дэниелла,
налей мне еще чашку чая, а потом сними этот противный пеньюар. Вся эта еда и
разговоры возбудили во мне более низменный голод.

Бельгия, Предместье Брюсселя. Сентябрь 1814 года.

   Тристан Монро Уинтроп, тихо напевая что-то себе под  нос,  ускорил  шаги,
весело улыбаясь, как подобает человеку, довольному собственными  успехами  и
изобретательностью.
   Подумав о Лили, ожидавшей его дома с детьми,  Тристан  едва  не  пустился
бежать. Его не было всего три дня, но как же он соскучился по ним!  Конечно,
желание поскорее увидеть детей совсем не то же, что тоска по Лили. Красавице
Лили, которая скоро станет его женой!
   Самому себе Тристан не стеснялся признаться,  что  бесстыдно  использовал
детей, чтобы получить согласие девушки. Детей и  то  обстоятельство,  что  у
Лили не было иного выхода. Девятнадцатилетняя девушка одна в чужом городе...
Нужно было платить за похороны отца, каким-то образом пытаться удовлетворить
его многочисленных кредиторов. Отец Лили, барон Маркхем, азартный, но крайне
невезучий игрок, был другом Тристана. Тот несколько раз выручал его из почти
безнадежных историй, спасая не столько барона, сколько его  дочь:  владельцы
игорных притонов не задумались бы  забрать  прелестную  девушку  в  качестве
платы за долги, причем без согласия отца.
   Вернувшись  домой   после   очередного   приключения,   барон,   внезапно
схватившись  за  грудь,  рухнул  на  пол.  Сначала  Лили,  не  понимая,  что
происходит, недоуменно  смотрела  на  отца.  Барон  прожил  еще  два  дня  и
скончался, оставив дочь ни с чем, кроме разве одежды, висевшей в гардеробе.
   Но все это время рядом был Трис. Он нравился Лили, она  любила  детей,  и
дети  любили  ее.  Он  пригласил  Лили  жить  с  ним  и  детьми.  Она  долго
отказывалась, пока он не убедил ее в том, что детям необходима  гувернантка.
Но согласилась она выйти за него всего два месяца назад. К тому времени Трис
доказал Лили, не имеет вредных привычек, обладает остаточно  острым  умом  и
сообразительностью, а дети, благослови их Бог,  успели  навек  завоевать  се
верное любящее сердечко.
   Лили Тремейн. Девушка такой красоты, что при виде ее дух  захватывало.  И
как ни странно,  не  подозревающая  о  том,  какое  неотразимое  воздействие
производит на мужчин.  Невероятно  прекрасные  волосы  цвета  светлого  меда
падали на плечи густыми волнами. Но она почти не обращала на  них  внимания,
заплетала в косы и  укладывала  узлом  на  голове  или  просто  перевязывала
лентой, что делало ее еще более прелестной. Глаза Лили  были  светло-серыми,
спокойными и безмятежными, но Тристан был убежден: это спокойствие -  только
маска. Она полна страсти, и он докажет это Лили и самому  себе,  как  только
она станет его женой.
   Тристан снова ускорил шаги. Боже, как он хотел ее! Она на семнадцать  лет
младше, но это неважно. С таким отцом взрослеют быстро. Правда, с его  точки
зрения, Лили  слишком  худа,  но  она  еще  успеет  налиться  соками,  когда
забеременеет!  Тристан  считал,  что  причиной  всему  постоянная   тревога,
вызванная  необходимостью  в  течение  пяти  лет  заботиться   о   ветреном,
непостоянном, но обладавшем фатальным обаянием отце, беспокоиться о том, как
достать денег на еду и плату за  дом,  а  иногда,  правда  в  крайне  редких
случаях, надевать шелка и бриллианты и ехать на бал.
   Верная, мужественная Лили. Перед глазами Тристана  вновь  всплыли  образы
Лили и детей, машущих руками  на  прощание.  Конечно,  он  был  бы  счастлив
признаться ей, что самые безумные  мечты  сбылись,  и  теперь  они  сказочно
богаты, но не мог. Он давно понял,  что  Лили,  с  се  странными  принципами
честности и порядочности, возможно основанными  на  том,  что  ее  отец  был
негодяем, я хотя и чрезвычайно неудачливым, вряд ли поймет его.  Конечно,  у
Тристана не было намерений объяснять своим детям, что их отец - вор,  правда
не какой-то мелкий воришка,  а  блестящий  стратег  И  крупный  мошенник.  И
безжалостный, по крайней мере, в этом случае. Согласно его расчетам, Монк  и
Бой к этому времени должны уже благополучно оказаться за решеткой. В Париже.
Подальше от него и его  семьи.  Потребовалось  дать  взятки.  Но  дело  того
стоило. Больше эти алчные бессердечные ублюдки не будут его преследовать!
   Мастерский ход, но ему удалось его проделать! Победитель получает все,  а
он вышел победителем! Никогда больше не придется ему беспокоиться, есть ли у
детей еда и крыша над головой. Он может дать им и Лили все на свете.
   Тристан почти добрался до маленького двухэтажного  дома  на  Ларош-авеню.
Это была спокойная, тихая улица, обсаженная тополями, достаточно бедная  для
его утонченного вкуса, особенно  теперь,  когда  его  положение  неожиданным
образом улучшилось. Теперь он может позволить себе все, наслаждаясь  удачей,
наконец пришедшей к нему в тридцать семь лет, настоящей удачей. Он никого не
убил, никому не причинил ала. Монк и Бой не в счет.  Теперь  Тристан  богат,
так безобразно богат, что даже его блестящий ум не в силах осознать это.
   Вдруг в его мысли ворвался хриплый голос:
   - Ты, грязный подлый ублюдок! Он даже не успел обернуться, когда  гладкое
холодное лезвие кинжала одним ударом вонзилось в спину, и он даже не  понял,
что случилось, только почувствовал внезапный резкий озноб и ускорил шаги. Но
тут же, к собственному ужасу, узнал тихий  злобный  голос  Монка,  вселивший
ледяной страх в сердце:
   -  Ладно,  парень,  ты  заплатишь,  но  сначала  признавайся,  куда   дел
сверкалки?!
   Тристан  не  верил  ушам.  Медленно  повернувшись,  он  увидел   прежнего
партнера, Монка Буша, напоминавшего темным  уродливым  лицом  средневекового
пирата.
   - Монк... - слабо пробормотал он.
   - Где, Трис, дьявол тебя побери? Бой, иди сюда, он у нас в руках.
   Тристан  неожиданно  споткнулся,  и  Монк  заметил,  как  по  его   спине
расплывается багровое пятно.
   - Бой, проклятый  идиот!  Ты  ударил  его  ножом!  Скотина!  Говорил  же,
поосторожнее!
   - Eh! Arrete! Qu'est qui se passe? ).  -  Здесь  и
далее прим. пер.>
   Монк выругался. Этот чертов ночной дозор!
   - Помогите! Помогите! - завопил Тристан изо всех сил.
   - Aidez-moi! Aidez moi!
   Раздался  громкий  резкий  свисток.  Монк  и  Бой  переглянулись,   хором
выругались и исчезли. Тристан  поглядел  им  вслед,  потом  медленно,  очень
медленно опустился на колени. Как он хотел в последний раз  увидеть  Лили  и
детей!
   - Лили, - прошептал он, падая ничком.
   Только сейчас Тристан осознал, что должен все рассказать ей, убедить, что
теперь у них всегда будет достаточно денег для нее и  детей...  если  только
она сможет заставить себя хоть немного поступиться своим  принципами.  Боже,
хоть бы в последний раз увидеть ее! Но  атому  не  суждено  было  случиться.
Теперь он не успеет объяснить ей, где искать...
   Последнее, что увидел в жизни  Тристан,  было  лицо  молодого  стражника,
наклонившегося над ним.

Дэмсон Фарм, Йоркшир, Англия. Октябрь 1814 года.

   Лили сидела на узкой постели, поджав под себя ноги. Тео, Сам и  Лора  Бет
собрались вокруг нее. Все четверо находились в крохотной спальне,  одной  из
тех, что предназначались для слуг, на третьем  этаже  Дэмсон  Хаус.  Девушку
больше не трясло от страха. После нападения Арнольда, едва не закончившегося
изнасилованием, ярость постепенно улеглась, и теперь Лили, по крайней  мере,
немного успокоилась, обретя способность хладнокровно мыслить. Очевидно,  что
теперь ни ей, ни детям здесь, в доме сестры Триса, оставаться нельзя. И  все
из-за мужа Гертруды, Арнольда. Сама Гертруда, неплохо относившаяся к  детям,
невзлюбила Лили с первого взгляда и находила  злобное  удовольствие  в  том,
чтобы обращаться с ней, как со служанкой. Скоро она узнает  о  его  любовных
притязаниях и, конечно, выставит Лили, а детям, разумеется, не позволят уйти
с ней.
   Какое ужасное положение! Арнольд совершенно  потерял  голову  и  едва  не
рыдал, умол