тельных глаз. Он не мог  не  распознать
мучительную боль и страдание в этой напряженной  сжавшейся  фигурке.  Он
медленно опустился на землю рядом с ней. Виктория всхлипнула  и  сделала
безуспешную попытку отстраниться. Очень осторожно Рафаэль  усадил  ее  к
себе на руки и бережно прижал к груди. Крепко обнимая жену одной  рукой,
другой он окончательно освободил от одежды искалеченное бедро.  Ее  рука
протестующе взметнулась, но сразу же бессильно упала. Вздохнув,  Рафаэль
начал медленно массировать сведенные судорогой мышцы.
   Он слышал, как она слабо вскрикнула, но не прервал своего занятия. Он
разминал напряженное бедро, ритмично постукивал и пощипывал его сильными
пальцами.  Только  однажды  он  оглянулся   посмотреть,   где   Дамарис.
Перепуганная девочка послушно сидела на указанном ей месте.
   Прошло довольно  много  времени,  прежде  чем  он  почувствовал,  что
Виктория начала потихоньку расслабляться. Видимо, боль  немного  утихла.
Он задумчиво посмотрел на рваный красный шрам, пересекающий нежную белую
плоть. Мышцы уже не бугрились вокруг него. Виктории явно стало легче.
   Он все еще массировал бедро, но теперь медленнее, мягче.
   - Так хорошо?
   Звук  его  голоса,  раздавшийся  после  бесконечных  минут  молчания,
заставил Викторию подпрыгнуть от испуга. Скрипнув зубами,  она  кивнула.
Ужасную  раздирающую  тело  боль   теперь   действительно   можно   было
контролировать.   Судороги   прекратились,   осталось   только    легкое
покалывание  где-то  внутри.  Когда  боль   стала   терпимой,   Виктория
неожиданно поняла, что не знает, о чем думать.  Она  боялась  что-нибудь
сказать мужу, но еще больше боялась услышать его ответ.
   - С моей помощью ты сможешь сесть на Гэдфли?
   - Да.
   "Неужели этот тоненький, чуть слышный дрожащий звук - мой голос?"
   Кашлянув, она повторила громче и несколько увереннее:
   - Да, конечно.
   Рафаэль как мог поправил  разодранное  им  же  нижнее  белье  жены  и
опустил юбку. Потом он осторожно встал, поддерживая  Викторию,  принимая
таким образом на себя основную часть ее веса.  Глянув  в  ее  бескровное
лицо, он спокойно проговорил:
   - А теперь давай попробуем перебраться через  забор.  Я  помогу  тебе
забраться наверх, перелезу сам и  сниму  тебя.  Ты  обязательно  сумеешь
сделать это, договорились?
   - Да, - ответила она, не поднимая глаз. -  Я  смогу.  Когда  Виктория
очутилась на верхней перекладине забора,  Рафаэль  легко  перебрался  на
другую сторону и протянул к ней руки. Она еще сильнее побледнела и сжала
губы, теперь казавшиеся тонкой нитью. Рафаэль отлично  понимал,  что  ее
нога сейчас болит сильнее. Но этого испытания нельзя было  избежать.  Он
должен доставить Викторию в Драго-Холл и сделает это.
   - Дорогая, - мягко сказал он, - осталось совсем немного, один шаг.
   - Понимаю, - нахмурившись, повторила Виктория, - только один шаг.
   Он помог ей слезть с забора и на секунду прижал к себе, ощутив частые
удары сердца.
   - Все отлично, ты справилась. Нам придется оставить  Тодди  здесь.  Я
помогу тебе сесть верхом на Гэдфли. А может, тебе будет легче  ехать  на
боковом седле?
   - Нет.
   Рафаэль усадил ее на спину спокойно ожидавшего жеребца и вернулся  за
Дамарис.
   - Пошли, малышка.
   Девочка все еще была страшно напугана. Ему очень  хотелось  успокоить
ее, но он боялся свести на нет эффект от сделанного перед этим  строгого
внушения.
   - Дэми, я посажу тебя на лошадь впереди Виктории.  Ты  должна  сидеть
тихо и спокойно. Я хочу, чтобы ты о ней позаботилась, договорились?
   - Да, Рафаль.
   - Называй меня  просто  дядей,  ладно?  -  не  смог  сдержать  улыбки
Рафаэль.
   - Что с тобой. Тори?
   - Ничего, родная, все в порядке.
   Усадив Дамарис, Рафаэль тоже забрался на спину Гэдфли.
   Возмущенный дополнительной нагрузкой, жеребец  начал  бурно  выражать
свое недовольство, но был быстро укрощен твердой рукой сурового хозяина.
   - Не волнуйся за Тодди, я сейчас же пошлю за ней Флэша.
   Виктория не ответила. Все ее  внимание  было  сосредоточено  на  том,
чтобы усидеть на лошади и  не  выпустить  из  рук  Дамарис.  Нога  снова
заболела сильнее, мышцы свело.
   "Я не заплачу. Мне нельзя плакать".
   Через  десять  минут  Рафаэль  остановил  тяжело  дышащего  Гэдфли  у
Драго-Холла.
   Последние гости уже уехали, поэтому возле дома  было  пусто.  Рафаэль
был очень признателен судьбе хотя бы  за  эту  милость.  Он  спрыгнул  с
лошади и взял на руки Дамарис.
   Но куда деть ребенка?
   Слава Богу, на свете еще  не  перевелись  такие  слуги,  как  Лиггер.
Тяжелые дубовые двери отворились,  и  на  пороге  возникла  его  грузная
фигура.
   - Господин Рафаэль, есть проблемы?
   - Да, будь добр, отнеси, пожалуйста, девочку в детскую. Теперь все  в
порядке, дорогая, - ласково проговорил Рафаэль, целуя в  щечку  все  еще
дрожавшую  малышку.  -  Мы  с   Викторией   зайдем   к   тебе   попозже.
Договорились?
   - Хорошо, дядя Раф... Дядя.
   Он усмехнулся и передал девочку Лиггеру.
   - А теперь твоя очередь, дорогая.
   Виктория с готовностью протянула руки и обняла мужа за шею. Он  ловко
снял ее со спины Гэдфли и поставил на землю.
   - Я скажу тебе те же слова, Виктория: теперь все в порядке.
   "Разумеется,  все  в  порядке,  просто  в  удивительном  порядке",  -
подумала Виктория с безнадежной иронией.
   Она позволила себе на секунду расслабиться в объятиях мужа, но  сразу
же опомнилась и высвободилась из его крепких надежных рук.
   "Боже мой, как болит нога!"
   Рафаэль увидел, что из-за угла показалась одна из служанок.  Кажется,
ее звали Молли. Судя по ее пустым глазам и  застывшему  выражению  лица,
она явно не блистала интеллектом. Впечатление усиливал  съехавший  набок
чепчик.
   Рафаэль вздохнул и сухо приказал:
   - Принесите мне очень горячее полотенце, Молли,  а  через  пятнадцать
минут еще одно.
   Девушка удивленно и непонимающе заморгала, но согласно кивнула.
   - Ты когда-нибудь  пользовалась  горячими  полотенцами,  чтобы  снять
боль? - спросил Рафаэль.
   - Нет, но раньше мне всегда помогали горячие ванны.
   - А сейчас попробуем полотенца. Это очень хорошее средство. Мой врач,
Блик, всегда применял этот способ.
   Видя, что Виктория с трудом держится  на  ногах,  Рафаэль  решительно
подхватил ее на руки и понес по лестнице.
   К сожалению, по крайней мере с  точки  зрения  Виктории,  в  коридоре
второго этажа они встретили Элен. Она окинула их  самым  неодобрительным
взглядом, на который была способна.
   - Что произошло, Виктория? Почему ты позволяешь Рафаэлю  носить  тебя
на руках по дому? - Тут ее взгляд несколько смягчился. -  Ты,  очевидно,
повредила ногу. Да, наверное, так оно и есть. Ты слишком много танцевала
ночью, буквально со всеми! Я...
   - Увидимся позже, Элен, - перебил  ее  Рафаэль  и  с  громким  стуком
захлопнул за собой дверь спальни. Он донес Викторию до кровати и бережно
уложил. - Скоро принесут  горячее  полотенце.  Позволь,  я  помогу  тебе
раздеться.
   Виктория  промолчала.  Она  просто  не  знала,  как   выразить   свою
признательность за внимание, участие, желание помочь. Но  когда  Рафаэль
начал стаскивать с нее сапог для верховой езды, ногу свело  так  сильно,
что она невольно закричала и, поджав ее, перекатилась  на  бок.  Рафаэль
отступил,  соображая,  что  можно  предпринять.  Ей  обязательно   нужно
раздеться.  Потом  подержать  горячие  полотенца   и   принять   немного
лауданума.
   - Потерпи еще несколько секунд! Скоро тебе станет легче, обещаю!
   Стиснув  зубы,  Виктория  стойко  выдержала   мучительную   процедуру
раздевания. Рафаэль едва успел укрыть жену одеялом, когда раздался  стук
в дверь. На пороге появилась Молли в еще более съехавшем на ухо чепчике,
но зато с горячим полотенцем. Рафаэль не стал выяснять, как  она  сумела
справиться с поставленной задачей.  Он  просто  поблагодарил  девушку  и
послал за следующим.
   Виктория лежала, закрыв глаза, и не переставая массировала бедро.
   - Давай попробуем, - сказал он и сел рядом. Очень  осторожно  Рафаэль
обернул больное место горячим полотенцем. - А  теперь,  чтобы  сохранить
тепло, укройся одеялом.
   Полотенце было таким горячим, что у Виктории перехватило дыхание.
   Рафаэль устроился рядом и  через  горячее  полотенце  снова  принялся
сильно разминать напряженные мышцы.
   - Я понимаю, что тебе больно. И, наверное, довольно сильно  жжет.  Но
ты должна потерпеть. Скоро станет легче...
   "Сколько раз за сегодняшний день я уже обещал ей это?"
   К великому облегчению Виктории, когда принесли третье полотенце, боль
совсем прошла.
   - У меня больше ничего не  болит?  -  радостно  и  немного  удивленно
заявила она.
   - Прекрасно. Подержи полотенце еще несколько минут. - Рафаэль уже  не
лежал рядом. Он стоял возле кровати и внимательно  смотрел  на  жену.  -
Хочешь немного лауданума?
   - Нет, я его  принимаю  очень  редко.  Только  если  не  хватает  сил
терпеть.
   Виктория закрыла глаза. Ей не в чем было упрекнуть мужа. Он вел  себя
прекрасно. Ни  разу  ей  не  удалось  заметить  на  его  лице  выражение
брезгливости или отвращения.
   Она вздрогнула, когда он неожиданно резко спросил:
   - Почему ты мне ничего не сказала? Получается, что все знают о  твоей
травме, кроме меня. Интересно... Все-таки я твой муж!
   В душе Виктории шла мучительная борьба.
   - Так  почему,  Виктория?  Насколько  я  понимаю,  это  и  есть  твой
физический недостаток? Именно в этом ты собиралась  признаться?  Почему,
черт возьми, ты этого не сделала?
   Она медленно повернула голову и наконец отважилась  открыть  глаза  и
взглянуть в лицо мужу. Он был очень зол на нее. Хотя нет,  это  была  не
просто злость. Его захлестнула холодная сдержанная ярость.
   - Да, - тихо, ни на что особенно не надеясь, проговорила она.  -  Это
мой физический недостаток. Согласись, нога  выглядит  ужасно.  Именно  в
этом я хотела признаться.
   - Но почему ты молчала? В нашу первую брачную ночь? До свадьбы?
   - Я хотела все тебе  рассказать  в  ту  ночь,  вспомни!  Но  когда  я
попыталась, ты решил, что я собираюсь признаться в потере девственности.
Ты так упивался мнимым оскорблением, нанесенным  твоему  доброму  имени,
что не желал ничего слушать. Тебе не нужна была правда!
   Казалось, Рафаэль не обратил никакого внимания на ее слова. Возможно,
до него даже не дошел их смысл. Немного поразмыслив, он снова заговорил:
   - Воистину нет ничего тайного, что не стало бы  явным!  За  последний
час мне стало очень многое понятно из того, что я раньше  никак  не  мог
объяснить.  Например,   я   вспоминаю   ночь,   когда   спас   тебя   от
контрабандистов. Ты бежала от меня и упала. Наверняка  ты  тогда  сильно
ушибла ногу, но ничего мне не объяснила. Было и еще несколько случаев...
Ты отчаянно старалась, чтобы я не узнал, что ты.., не вся целая.
   Виктория почувствовала, что под теплым одеялом  ее  внезапно  охватил
озноб. А обличительный монолог продолжался:
   - Итак, ты решила  наказать  меня  молчанием.  Твое  тупое  упрямство
превратило мою жизнь в сущий  ад,  хоть  это  ты  понимаешь?  Ты  вообще
собиралась когда-нибудь довериться мне? Или я был обречен всю оставшуюся
жизнь спать за плотно задернутым пологом и не видеть тела жены?
   - Я собиралась рассказать тебе, - устало прошептала  Виктория,  но  в
ответ услышала только очередную резкость. - Но это чистая правда! -  Она
повысила голос и почувствовала, что в ее душе начинают подниматься волны
праведного гнева.  -  Как  ты  смел  подумать,  Рафаэль,  что  я  хотела
признаться в любовной связи с твоим братом! Ты мне не поверил, был  груб
со мной! Как ты мог заподозрить меня в  подлости  и  низости!  Я  же  не
давала никакого повода! Почему  же  я  должна  была  выложить  тебе  всю
правду? Разве ты ее заслужил?
   Создавалось впечатление, что он слушает  ее,  но  ничего  не  слышит.
Дождавшись конца гневной тирады, он очень спокойно произнес:
   - Когда мы в последний раз занимались любовью, ты все время лежала на
левом боку. Ты страстно отвечала на мои ласки,  хотела  их  и  при  этом
чувствовала себя в полной безопасности. Я  ведь  всегда  боялся  быть  с
тобой слишком требовательным. И в ту ночь я не просил тебя лечь на спину
или на живот. Я никогда не пытался дотронуться до каждой клеточки твоего
тела ни руками, ни губами.
   - Я боялась, что уродство оттолкнет  тебя,  ты  почувствуешь  ко  мне
отвращение...
   -  А  почему  ты  считаешь,  что  этого  не  произошло?  У   Виктории
перехватило дыхание. И все ее существо пронзила боль. Огромная, жестокая
боль, оставляющая в покое тело, но уничтожающая душу. По сравнению с ней
боль в израненной ноге казалась мелочью, пустяком.
   - Уходи, - сказала она, понимая, что  больше  не  выдержит.  -  Прошу
тебя, не говори ничего, просто уходи.
   - Да, скорее всего я так и поступлю. Но сперва я закончу  начатое.  -
Он сел на кровать, откинул одеяло и убрал остывшее  полотенце.  Кожа  на
бедре покраснела. Он легонько провел рукой по грубому шраму. Мышцы  были
мягкими, расслабленными.
   - Все хорошо, - удовлетворенно отметил он  и  встал.  -  Теперь  тебе
следует поспать. . С этими  словами  он  круто  повернулся  и  вышел  из
спальни.
   Виктория еще долго смотрела на закрывшуюся дверь. Потом медленно,  по
давно укоренившейся привычке, начала массировать бедро.
   Она честно постаралась уснуть, но  не  смогла.  Спать  совершенно  не
хотелось. Немного поворочавшись, она откинула одеяло и встала. Небольно.
Она сделала несколько шагов и перенесла весь свой вес на левую ногу. Все
равно небольно. Действительно все прошло.
   Через десять минут Виктория уже была одета. Тодди, наверное,  еще  не
вернулась на конюшню. Что ж, это не имеет значения. Она пойдет  на  пруд
Флетчера пешком.

***

   Прислонившись к толстому стволу старого клена,  Виктория  моментально
уснула. Не помешали даже громкие вопли  возмущенного  Кларенса.  Она  не
подумала принести ему  хлеба  и  теперь  была  за  это  наказана.  Он  и
ближайшие родственники подняли такой галдеж, что непонятно было, как она
умудрилась уснуть.
   Она проснулась внезапно. Голова была  на  удивление  ясная.  Виктория
немного озябла: клонившееся к закату солнце уже не согревало  ее  своими
теплыми лучами. Еще не открыв глаза, она вдруг поняла, что  рядом  стоит
Рафаэль и загораживает от нее солнце.
   Он действительно возвышался над ней: ноги слегка расставлены, руки на
бедрах. Ему очень шел костюм для верховой  езды,  подчеркивая  стройную,
крепкую, мускулистую фигуру. Роскошная шевелюра переливалась  на  солнце
всеми оттенками черного  цвета:  от  серебристо-серого,  как  глаза,  до
насыщенного густого  цвета  воронова  крыла.  Виктория  могла  временами
обожать мужа или ненавидеть его,  но  не  оценить  его  строгую  мужскую
красоту было невозможно.
   - Как ты можешь спать при таком шуме? - поинтересовался он.
   - Я привыкла к Кларенсу. Он просто  сердится,  что  я  не  догадалась
принести ему хлеба.
   - А кто такой Кларенс?
   - Вон тот неповоротливый селезень, который орет громче всех.
   - Какой он жирный и противный! - скривился Рафаэль.
   - Он очень ласковый и дружелюбный, если его досыта накормить хлебом.
   - Да, -  задумчиво  протянул  Рафаэль.  Между  ними  повисло  тяжелое
неловкое молчание. Кларенс,  убедившись,  что  новый  пришелец  тоже  не
принес хлеба, важно проследовал к пруду. Он бесшумно скользнул в воду  и
величаво поплыл,  словно  приглашая  родичей  последовать  его  примеру.
Неожиданно для самого себя Рафаэль понял, что улыбается.
   - Расскажи мне об этом.
   Виктория недоуменно взглянула на мужа.
   -  Расскажи,  когда  и  где  это  произошло.  Он  сел   рядом,   тоже
облокотившись о кленовый ствол. Некоторое время оба молчали, внимательно
наблюдая  за  водными  процедурами  Кларенса   и   его   многочисленного
семейства.
   "Почему бы и нет?" - подумала Виктория.
   - Мне было восемь лет. Я каталась верхом. Я с самого раннего  детства
очень любила это занятие. У меня  неплохо  получалось.  Я  считала  себя
вполне взрослой в восемь лет и к тому же лихой наездницей. Грума у  меня
не было. В тот день мне очень не везло. Моего пони  укусила  пчела.  Это
так странно... Он испугался и сбросил  меня.  Я  ударилась  о  забор.  К
несчастью, торчавший огромный ржавый гвоздь сильно распорол мне ногу.  -
На секунду она замолчала, отчетливо вспомнив ужасную боль и сменивший ее
шок...  Воспоминания  были  столь  реальными,  что  она   побледнела   и
почувствовала легкую тошноту.
   - А что потом?
   - Потом я поехала домой. А там мне сказали, что мои родители погибли.
- Ее голос был холоден и удивительно спокоен. - Я не  знала,  что  можно
было сделать с раной, поэтому не предприняла ничего. На  следующее  утро
приехал один из моих старших кузенов. Его звали Мишель, тогда  ему  было
уже лет двадцать. Он заметил кровь на  моем  платье  и  на  ноге.  Можно
считать, что он спас меня. Мишель сделал все, что  надо,  отвез  меня  к
доктору, но было уже  поздно,  рана  сильно  воспалилась...  Что  ж,  по
крайней мере мне не отрезали ногу. И то слава Богу.
   Услышав это, Рафаэль вздрогнул, но промолчал. А  Виктория  продолжала
говорить тем же спокойным равнодушным тоном:
   - Вскоре после этого случая меня отослали к дяде Монтгомери. Тогда  я
и познакомилась с Элен. Она была его младшей дочерью. В то время  только
она жила с родителями. Я  моложе  ее  на  пять  лет.  Странно,  но  дядя
Монтгомери никогда не был  моим  опекуном.  Этого  я  никогда  не  могла
понять... Вот с тех самых пор моя  нога  выглядит  столь  плачевно.  Она
временами болит, если я забываю об  осторожности  и  слишком  устаю,  ее
сводит ужасными судорогами, и боль становится невыносимой...
   "Так получилось и в этот раз", - подумал Рафаэль.
   - Ты  рассказываешь  довольно  бессвязно,  -  задумчиво  заметил  он,
представляя себе маленькую девочку, ребенка, терзаемую болью,  с  плачем
едущую домой, чтобы пожаловаться маме,  где  ее  ждал  жесточайший  удар
судьбы, надолго поселивший боль и обиду в душе. Впрочем, нет,  вовсе  не
бессвязно. Она сумела выразить свою боль, но  постаралась  не  причинить
лишней боли ему.
   - Как умерли твои родители?
   - Он погибли. В дороге сломалось колесо. И карета свалилась с утеса.
   - А моих родителей убили французы. Думаю, ты знаешь об этом.
   - Да, я слышала.  Кажется,  они  были  на  борту  английского  судна,
направлявшегося в Севилью, когда на него напали французы. Так  мы  и  не
навестили родителей твоей матери в Испании. -  Виктория  замолчала,  все
так же глядя в  сторону.  -  Я  знаю,  что  ты  был  не  просто  морским
капитаном, Рафаэль. Ты работал на наше правительство, против  Наполеона.
Это из-за своих родителей? Ты хотел отомстить?
   Рафаэль задумался и ответил не сразу:
   - Ты права. Вначале мною руководила только месть. Прошли годы, прежде
чем я наконец понял, что могу приносить  вполне  реальную  пользу  своей
стране. То, что я делаю, спасает жизни моих  соотечественников-англичан,
а в некоторых случаях изменяет исход сражения или решает судьбу  города.
И тогда  мои  личные  мотивы  несколько  ослабели...  Кто-то,  по-моему,
Фрэнсис Бэкон, сказал, что месть - это один из видов дикого  правосудия.
Вероятно, он прав, но я сумел освободиться от этого  чувства.  Я  понял,
что мне нравится постоянно  подстерегающая  на  каждом  шагу  опасность,
поединок умов, умов между мной и врагом... Но вернемся к тебе, Виктория.
Скажи, если бы в нашу первую брачную ночь я не повел себя как  последний
дурак, ты бы рассказала мне всю правду?
   - Конечно, - не задумываясь, ответила она. - Я как раз собиралась это
сделать. Разумеется,  я  ужасно  боялась,  что,  увидев  такое  вопиющее
уродство, ты не захочешь меня. Должна признаться,  я  отлично  понимала,
что обязана была рассказать тебе все еще до свадьбы. Но  знала,  что  не
смогу. Если бы ты только мог себе представить, как я трусила! У меня