со  столь  лучезарной
улыбкой, что, залюбовавшись ими, Патрисия Уиндем  даже  забыла  на  какой-то
момент о сокровище.
   Очнувшись, Патрисия сказала:
   - Столько всяких намеков и хождений вокруг да около. Почему бы им было не
отдать  сокровище  прямо  в  руки  Локриджу  Уиндему  и  избавить  следующие
поколения  от  головной  боли?   Столько   всякой   мешанины   и   путаницы!
Неудивительно, что ни один из потомков так и не отыскал клад.
   - Осмелюсь заметить, мэм, - начал Спирс, - сокровище в те времена вряд ли
могло открыто находиться в доме Уиндемов. Король или Кромвель могли узнать о
нем и отнять, ведь оно подлежало конфискации в пользу королевской казны.  За
его сокрытие можно было, полагаю, поплатиться головой.
   - Мне кажется, - сказал Баджи, - что старый Локридж Уиндем хотел  назвать
своему сыну точное место клада, но умер внезапно, так  и  не  успев  сделать
этого. Загадка осталась в наследство будущим поколениям.
   - Монахи написали даже две разные книги с намеками на сокровища, - сказал
Марк. - Одну из них они оставили Локриджу Уиндему, а к кому  попала  вторая?
Мы никогда этого не узнаем.  В  конце  концов,  она  всплыла  в  антикварном
магазинчике Боргеса.
   - Разные люди читали ее, но так и не поняли, - сказала Мэгги. - Все  наши
рассуждения хороши, но где же все-таки сокровище, мистер Спирс?
   - Полагаю, для него вполне  может  быть  предусмотрено  местечко  в  этой
комнате, - сказал Марк.
   - Но ведь здесь нет ни дуба, ни колодца, - заметил Баджи. -  Если  же  не
принимать их во внимание, то тогда какой же это ключ?
   - Но колодец находится под землей,  разве  не  так?  -  сказала  Патрисия
Уиндем.
   - В таком случае,  -  поддержала  ее  Дукесса,  -  сокровище  может  быть
спрятано  под  полом,  ровно  напротив  дубового  дерева,  нарисованного  на
потолке.
   - Небольшое уточнение, - сказала Патрисия Уиндем. - На потолке  несколько
таких деревьев,  а  сокровище  должно  быть  под  той  сценкой,  на  которой
символически  показан  басовый  ключ  и  Янус.  Басовый  ключ  указывает  на
подземелье, а Янус - это страж. Благодаря ему сокровище сохранилось.
   - Мой Бог! - воскликнул Марк. - Сэмпсон, зови сюда Горацио.
   - Да поторопитесь, мистер Сэмпсон, - попросила и Мэгги, - мне не терпится
взглянуть наконец на это проклятое сокровище.
   Обюссонский ковер  был  свернут.  Мебель  сдвинули  к  краям,  освобождая
широкое пространство пола, приходящееся на сценку  с  символическим  Янусом.
Плотник  Горацио  ползал  на  коленях,  осторожно   простукивая   молоточком
старинный паркет. Наконец он поднял голову и широко улыбнулся.
   - Милорд, здесь не чувствуется  опорной  балки,  проходящей  вдоль  всего
пола. Кажется, там  пустота.  -  Он  начал  осторожно  приподнимать  плотный
дубовый паркет.
   Мэгги суетилась и нервничала, негодуя на его медлительность. "Кого  может
беспокоить паркет, который все равно потом накроют ковром?" - думала она.
   Спирс шикнул на нее и обратился сам к плотнику:
   - Горацио, не могли бы вы чуть-чуть ускорить работу? Вы ведь не священную
гробницу откапываете, не так ли?
   - Я бы хотел сделать это  побыстрее,  но  паркет  такой  крепкий,  каждая
дощечка плотно прилегает к другой. Я даже не вижу линий стыка между ними.
   - Быстро! - скомандовала Патрисия. - Сэмпсон, принесите еще свечей.
   Наконец было расчищено достаточно широкое пространство, чтобы в него  мог
спуститься один человек. Первым это сделал Марк как граф и глава семьи, хотя
вокруг и  слышалось  недовольное  брюзжание,  особенно  со  стороны  женщин,
которым не терпелось взглянуть на сокровище.
   - Здесь так темно, мама, - крикнул  Марк.  -  Тебе  бы  здесь  совсем  не
понравилось. А сколько здесь пауков, ты даже не можешь  представить.  А  ты,
Мэгги, может быть, хочешь изорвать платье и украсить свои прекрасные  волосы
паутиной? Дукесса, ты еще слишком слаба, чтобы глотать  мошек  и  жуков.  Не
станешь же ты держать свой рот закрытым. Мэгги, неси мне большой подсвечник,
с одной свечой здесь нечего делать.
   Затем наступило молчание.
   Марк  находился  в  какой-то  узкой  и  длинной   норе,   представлявшей,
по-видимому, подземный ход. Высота этого туннеля была  чуть  больше  четырех
футов. Он мог находиться в  нем  лишь  сгорбившись.  Неровное  пламя  свечей
освещало опорные балки.  Казалось,  здесь  не  было  ничего,  кроме  пыли  и
паутины. Марк упрямо продвигался дальше, пока, наконец футов через  двадцать
не наткнулся на стену. Неужели есть? Что за предмет прислонен  к  стене?  Во
всяком случае, не  сундук  с  сокровищами.  Марк  придвинулся  ближе,  держа
подсвечник перед собой, и тут же отпрянул. Он вскрикнул, глотая пыль  вместо
воздуха.
   - Боже,  что  же  это?  Неужели  скелет?  -  Марк  снова  вытянул  вперед
подсвечник, прерывисто дыша от нехватки воздуха.
   Нет, это не  был  скелет,  скорее  какое-то  чучело,  набитое,  возможно,
соломой. Вокруг шеи виднелась веревка, тянувшаяся выше  к  одной  из  балок.
Потолок оказался более высоким  в  этой  части  подземелья,  и  чучело  было
повешено. На нем был пышный камзол елизаветинских времен. Марк прикоснулся к
кружевам на одном из рукавов, и они тут же рассыпались в прах. У чучела было
искусно нарисованное  лицо,  выражавшее  алчность,  жадность  и  невероятную
жестокость. Тупой разврат и  бесконечное  нахальство  были  в  этих  круглых
глазах.
   Он вздрогнул, узнав утрированный портрет Генриха VIII, чей образ был  ему
знаком по полотнам кисти Гольбейна.  Марк  усмехнулся  своим  мыслям.  Какая
ерунда! Промелькнула мысль: сколько же  соломы  понадобилось,  чтобы  набить
чучело короля? Но зачем его сделали и притащили сюда? Что все это значит?
   Он слышал голоса над своей головой, требовательные, громкие, беспокойные.
Даже голос Дукессы звучал как-то резко. Он крикнул:
   - Да, кое-что есть. Чучело, набитое соломой, с нарисованным лицом. Похоже
на Генриха VIII. Оно было подвешено за шею  к  потолку.  Готовьтесь,  сейчас
будем вытаскивать его наверх.
   И тут, попробовав взяться за эту толстую фигуру, облаченную  в  пурпурный
бархат  с  горностаевой  отделкой,  он  вдруг  почувствовал  ее  невероятную
тяжесть. Нет, она не была набита соломой, внутри  находилось  нечто  другое.
Засунув руку за воротник с пышными брыжами, Марк вытащил нитку великолепного
жемчуга. Таких крупных, отборных жемчужин ему никогда не приходилось видеть.
Ощупав руками камзол,  он  понял,  что  чучело  набито  до  отказа  твердыми
предметами. Он чувствовал под своими руками всевозможные украшения,  монеты,
даже, как ему показалось, четки,  скипетры.  Совершенно  ясно  прощупывались
блюда и кубки, была даже книга,  очень  толстая,  с  неровной  крышкой,  без
сомнения, украшенной  разными  драгоценными  камнями.  Марк  не  сомневался,
чувствуя под своими руками разнообразную церковную  утварь,  что  перед  ним
находятся сокровища аббатства Сент-Сваль.
   - Спирс! - крикнул он наверх. - Сюда надо спустить носилки с веревкой,  я
один не вытащу чучело. Оно набито не соломой...

Глава 27

   - Ты сама понимаешь, насколько соблазнительно выглядишь?  Как  действуешь
на меня?
   Она усмехнулась с довольным видом, глядя на него. Сверкающая нить жемчуга
свисала с ее шеи до самого живота.  Больше  на  ней  ничего  не  было.  Марк
считал, что, кроме этого великолепного  жемчуга,  ей  ничего  не  нужно.  Он
сказал, что она может считать это подарком  ко  дню  рождения  на  три  года
вперед, беря во внимание, какую ценность он представляет.
   - Уверен, что ты в восторге от моего подарка и от меня. Я узнал  от  тети
Гвент, что твой день рождения в середине сентября.
   - А я узнала от Фанни, что твой  -  в  начале  октября.  Придется  и  мне
подобрать для тебя какую-нибудь маленькую драгоценную вещицу, чтобы  ты  мог
носить ее и вспоминать обо мне, Марк.
   - Кажется, Фанни стремится преодолеть свою влюбленность в меня или просто
начинает важничать, становясь взрослой, - Не сомневаюсь, что она  преодолеет
свою влюбленность, - сказала Дукесса. - Еще  каких-нибудь  два  года,  и  мы
отправим Близнецов в Лондон, Там у нее будет много  новых  знакомств,  а  на
тебя она станет смотреть, как на старика, вышедшего в тираж. Но  вернемся  к
твоему подарку. Ты считаешь, что его хватит на три моих дня рождения вперед?
   - Да, это на три года. - Он взял жемчужную  нитку  за  кончик,  свисавший
ниже ее талии, и внимательно стал рассматривать. -  Они  переливаются  ярче,
полежав  несколько  минут  на  твоем  прекрасном   белоснежном   животе.   -
Наклонившись, он начал целовать его.
   Коснувшись рукой его волос, Дукесса сказала:
   - Отлично, Марк. Я надену этот жемчуг снова  четырнадцатого  сентября.  А
что для себя выберешь ты? Я хочу увидеть  на  твоем  пальце  кольцо  с  этим
невероятно огромным рубином.
   - Только одно кольцо и больше ничего?
   - Больше ничего.
   - Когда твой день рождения, Дукесса?
   - Думаю, он начнется уже минут через  десять.  Нет,  он  уже  начался.  Я
возрождаюсь, чувствуя прикосновения твоих губ.
   Рассмеявшись, он продолжал целовать ее, играя одновременно с жемчужинами.
   - Проклятие,  -  сказал  он,  вдруг  отстраняясь  от  нее.  -  Мы  должны
подождать, когда ты снова почувствуешь себя хорошо. Ты  все  еще  нездорова,
как это ни печально.
   - Я чувствую себя нормально.  Уже  прошло  три  недели.  Со  мной  все  в
порядке, даже бок не болит.
   Он нахмурился, проведя кончиками пальцев по еще свежему розовому шраму на
ее боку, вспомнив, как игла вонзалась в ее плоть, делая стежки.
   - Хватит, Марк, сколько можно вспоминать об этом. Мне очень  хорошо,  все
закончилось. Нам повезло. Мы выжили. Твои раны тоже зажили, и даже  быстрее,
чем я ожидала.
   - Да, ты права, - сказал он. - Благодарение Богу, все позади, и теперь  я
намерен заботиться о тебе как никогда. Не возражай мне, Дукесса. Если бы  ты
только знала, как я хочу тебя! Еще больше, чем дивный  карбонад,  запеченный
Баджи, или его тающие во рту  медальоны  из  телячьей  печенки  в  соусе  из
портвейна. - Марк произносил названия блюд по-французски.
   -  Каким  образом  ты   узнал   французские   названия   этих   блюд?   -
поинтересовалась Дукесса.
   - Моя дорогая жена, во время твоей  болезни  мне  приходилось  утверждать
меню Баджи.
   Недоверчиво посмотрев на него, она хихикнула.
   - Как я рад, что ты здорова и смеешься, как бы мне хотелось всегда видеть
тебя такой веселой и бодрой! Я в восторге от того, что ты желаешь  меня,  но
еще слишком рано. Можешь проклинать меня или грозиться отравить, я сочту это
лишь одним из проявлений твоей страсти.  Можешь  вылить  на  меня  все  свое
недовольство, я буду даже рад... -  Заметив  ее  блеснувшие  глаза  и  губы,
приоткрывшиеся для возражений, он вдруг резко поднялся и  отошел  на  добрых
девять шагов от постели. - Нет! Хотя мне и  пришлось  туго,  глядя  на  тебя
обнаженную. Я бы хотел целовать твой живот без конца,  но  это  может  плохо
кончиться, Дукесса. Я сильный человек и вполне могу управлять  собой.  Стану
думать о драгоценных кубках, Библии и другой церковной утвари. Полагаю,  все
найденное надо отправить в Рим, в Ватикан. Себе мы оставим только украшения.
   - Да, - сказала она, - я тоже думала об этом. Мне приятно, что ты и Мэгги
сделал подарок.
   - Хотел бы я знать, не лежит ли она теперь в своей комнатке, как и ты,  с
единственным изумрудным кулоном на шее?
   - Нет, она  сидит  сейчас  перед  зеркалом,  потряхивая  рыжей  гривой  и
наслаждаясь зеленым мерцанием изумрудов на их фоне. Твоя мать обещала надеть
алмазную тиару вечером к ужину. Близнецы в восторге от подаренных браслетов.
   - К сожалению, Спирс с  Баджи  отказались  что-нибудь  принять.  Когда  я
предложил Спирсу несколько старинных монет, он посмотрел сначала  на  кончик
своего носа, а потом на меня, совершенно  так,  как  делал  это  твой  отец,
заставая Чарли и Марка за какой-нибудь шалостью, и заявил, что он не охотник
до чужих вещей. Что касается Баджи, то я просто боюсь  наткнуться  вновь  на
его оскорбленный взгляд за ужином. Он заявил, что такой  презренный  соблазн
не может оставаться безнаказанным на небесах. Я ничего не понял  и  спросил,
что это значит. Он же ответил, что должен еще подумать об этом.
   - Какой вздор! Хорошо, но что касается тебя, то я хочу,  чтобы  ты  носил
кольцо с рубином.
   Он вдруг встряхнул головой, будто освобождаясь от наваждения.
   - Пожалуй, я чересчур увлекся твоей красотой и переоценил свою стойкость.
- Глаза его были полны вожделения. - Позволить тебе одеться и отвести  глаза
от твоего тела - выше моих сил! Если бы ты только  могла  понять,  насколько
соблазнительна в этой позе, с жемчужным ожерельем на груди...
   Взяв его руку, она приложила ее к своей груди.
   - Марк...
   Он не мог отвести взгляда от ее молочно-белого тела.
   - Хватит этих глупостей, Марк. Я чувствую себя хорошо. Если хочешь знать,
Джордж осмотрел меня сегодня и сказал то же самое.
   - Кажется, я не должен был позволять ему осматривать тебя. Как  он  может
знать наверняка, что чувствует женщина?
   - Ты тоже не можешь этого знать. Только я могу решать, что  мне  можно  и
когда. Надеюсь, ты будешь нежен со мной... Но прежде  надень  это  рубиновое
кольцо.
   Недовольно  пробормотав   что-то   неразборчивое,   он   повиновался   ее
настойчивому взгляду. Дукесса спокойно наблюдала, как он раздевался; рубин в
лучах солнца светился ярким огнем на его руке.
   Присев на край  постели,  он  провел  кончиками  пальцев  по  жемчужинам,
одновременно  касаясь  ее  груди.   Его   осторожные   медленные   воздушные
прикосновения вызвали у нее острую волну желания.
   Он целовал ее грудь, потом губы, очень осторожно входя в нее и первый раз
чувствуя ее мягкую податливость.
   Наконец-то между ними ничего не стояло. Ей удалось завоевать его  сердце,
и теперь она открыто наслаждалась его упоительными требовательными  ласками,
трепетно принимая его. Она благодарила Бога за воссоединение их душ!
   На следующее утро в пятницу, заглянув в библиотеку, Дукесса так и застыла
на пороге, услышав пение Марка. Конечно, это был не тот  бархатный  баритон,
что у Спирса, но все же выходило очень неплохо.  Она  хорошо  знала  эту  не
совсем пристойную песенку...
   Почувствовав ее присутствие, он  обернулся  и,  усмехнувшись,  пристально
посмотрел на нее.
   - Недурные куплеты, не правда ли?
   - Да, и мелодия тоже чудесная.
   - Вообще-то, - начал он, внимательно разглядывая кончик  ногтя  на  своем
большом пальце, как будто там  могло  быть  что-то  интересное,  -  как  раз
мелодия здесь меня не очень устраивает. Мне  кажется,  я  бы  мог  придумать
что-нибудь получше. Ты ведь знаешь мой  особый  талант  к  музыке,  особенно
когда все дело в том, чтобы подыграть каким-то непристойным  стишкам.  Хотел
бы я познакомиться с человеком, написавшим эту песенку. Мы  бы  могли  стать
неплохими партнерами. Он бы писал слова, а я - мелодию. Какая жалость! Такие
веселенькие стишки, и такая невыразительная мелодия.
   - Ничтожество!  Твое  зазнайство  просто  смешно!  Эта  песенка  чудесна,
восхитительна, и ее поют  повсюду,  на  всех  кораблях  Королевского  флота.
Оставь свою критику, Марк, это просто глупо.
   - Но я  же  не  сказал  ничего  плохого  о  ней.  По  моему  мнению,  она
продержится еще не больше месяца. К моему дню рождения ее уж точно  забудут.
Я и сам уже забыл ее, в особенности мелодию.
   Подхватив с инкрустированного столика увесистый  фолиант  "Тома  Джонса",
она запустила им в Марка. Он успел поймать его, заметив:
   - Никогда не думал, что "Том Джонс" такой тяжелый. Том  с  такими  яркими
поучительными историями  брошен  в  наказание  за  критику  каких-то  глупых
незначительных куплетиков, доставляющих ничтожное развлечение! Боже, но ведь
без четкой ясной мелодии они не запомнятся. Какая жалость,  что  я  не  знаю
парня, написавшего их. У него нет никаких шансов  на  длительный  успех  без
поддержки такого таланта, как я.
   Став совершенно пунцовой, она блуждала глазами по столу, в поисках другой
толстой книги. Не найдя ее, она попыталась стащить с ноги  комнатную  туфлю,
забыв, что она привязана к ее щиколотке лентами. Взглянув вниз, она  поняла,
что необходимо  развязать  бант.  Но  у  нее  ничего  не  получилось,  кроме
уродливого узла. Сев на пол, она изо всех сил потянула  ленту,  еще  сильнее
затягивая узел, отчего в бешенстве крикнула:
   - Ты свихнувшийся идиот, эти куплеты просто великолепны!  Что  ты  можешь
понимать в них?
   Он взглянул на нее, сидящую на полу и изнемогающую от  ярости.  Это  была
уже не мелодрама, а водевиль: вместо ботинка со шпорой  -  комнатная  туфля.
Вновь сосредоточив внимание  на  своем  ногте,  Марк  заговорил,  растягивая
слова, нудным, неестественным тоном, стараясь еще сильнее раздразнить ее:
   - Я слышал много подобных куплетов с одним и тем же недостатком. Да,  они
далеки от совершенства.
   - Ты знаешь много таких куплетов? Невозможно! Ты не в состоянии запомнить
и одного целиком, глупый идиот. Спирс - другое дело.
   Марк игнорировал ее замечание.
   - Я все подумываю, не отправиться ли мне к Хукэму и  не  попросить  ли  у
него адрес этого Кутса? По-моему, он  должен  понять,  что  мое  предложение
станет самым настоящим подарком для этого парня. Что скажешь,  Дукесса?  Ах,
какой упрямый узел, никак не поддается. Может быть, хочешь,  чтобы  я  помог
тебе? О, я вижу, ты принялась уже за другой.  Какая  сообразительность!  Да,
гнев прекрасен, но его необходимо выпустить наружу. Что было бы с нами, если
бы мы копили его в себе...
   Распустив бант на другой ноге, она стянула туфлю и, вскочив, бросилась на
Марка.
   Он смеялся, когда она колотила его  мягкой  комнатной  туфлей  по  груди.
Когда же ему надоела эта игра, он, держа ее руки, сказал:
   - Может быть, мне написать этому парню Кутсу? Пусть он  знает,  что  есть
человек; который хочет и может обеспечить ему  успех.  По-моему,  он  должен
просто второй раз родиться при этом известии, как считаешь?
   - Черт побери, да что ты все заладил:  парень,  парень,  -  возможно,  он
вовсе никакой не парень - это когда-нибудь приходило в твою больную  голову?
Нет? По-твоему, ум и  воображение  -  это  качества,  которые  присущи  лишь
мужчинам, не так ли?
   - Ну, разумеется, радость моя. Хотя ты и  не  какая-нибудь  заурядная,  а
прекрасная и очень изящная женщина. Но тем не менее ты всего  лишь  женщина.
Ты ведь сама в восторге от стихов этого Кутса, но никогда не решишься писать
подобное, потому что только мужчина может придумывать  стоящие  песни.  Этот
Кутс способный малый, хотя и не совсем в ладах с музыкой.
   Марк вдруг расхохотался. И тут Дукесса успокоилась.
   - Ты знаешь.
   - Знаю что?
   - Все о Кутсе.
   - Боже, ну, конечно, простофиля! Как же тебя легко  поддеть!  -  Перестав
смеяться, он вдруг так крепко прижал Дукессу к  себе,  что  у  нее  чуть  не
хрустнули ребра. - И я очень, очень горжусь тобой.
   - Но я вполне могла убить тебя, швырнув томом "Тома Джонса".
   - Да, ты могла бы расколоть мою голову как орех.
   - Прекрати насмехаться надо мной, Марк.
   - Да, сейчас, подожди, я постараюсь. Однако согласись, ты заслужила  этот
спектакль. Почему ты не захотела поделиться со  мной  своим  успехом?  Можно
было сделать это еще в мой первый приезд в  коттедж  "Милый  Крошка".  Какая
была необходимость выслушивать мои обвинения? Ведь  я  заподозрил  тебя  бог
весть в чем! Ты же вполне могла гордиться своим  заработком.  Признайся,  ты
наверняка и сейчас что-нибудь сочиняешь?
   - Да, но у меня возникли затруднения.., с мелодией, да,  со  словами  все
хорошо, они сразу нашлись  и  встали  в  нужном  порядке,  но  мелодия,  она
постоянно ускользает от меня.
   Взяв  за  подбородок,  он  поцеловал  ее,  потом,   чуть   отстранившись,
залюбовался лежащими на ее груди жемчужинами. Марк никак не мог решить,  что
прекраснее - переливы драгоценного украшения или белизна