том,  что
она пожаловалась на Бернис, которая стащила у  нее  деньги.  Лорд  Генри
тогда не стал вмешиваться, он просто отправил Филиппу к ней  в  комнату,
пробормотав, что не к лицу  ему  обращать  внимание  на  разные  женские
глупости и ссоры. Удивительно, но Филиппа только сейчас подумала о  том,
что отец не заступился за нее, - возможно, потому, что это было  слишком
болезненным воспоминанием и она всячески старалась отогнать его...
   Итак, они хотят выдать  ее  замуж  за  Вильяма  де  Бриджпорта  и  не
собираются выделять приданого. Ну и дела! Ей никогда никто не говорил об
этом. Филиппа с  трудом  осознавала  происходящее.  Из  любимой  младшей
дочери - по крайней мере любимой отцом  -  в  одночасье  превратиться  в
отверженную, которая безразлична для родителей, у  которой  есть  только
нижняя рубашка и ничего более!.. Чем она так сильно оскорбила их, что ее
отбрасывают в сторону, как ненужный хлам?
   Иво шагнул к двери, но Филиппа не могла заставить  себя  двинуться  с
места, и только когда он оказался в полуметре от нее, девушка  пришла  в
себя и бросилась бежать. Длинные, загнутые по  последней  моде  носы  ее
мягких кожаных туфель не годились для этого, и Филиппа по дороге к  себе
в комнату раза два чуть не упала.  Тяжело  дыша,  она  поспешно  закрыла
дверь на задвижку и прислонилась к стене.
   Господи, мало того, что мать и отец ни с того ни с сего возненавидели
ее и решили выгнать из Бошама, так они еще хотят сделать это  с  помощью
жестокого наказания, отдав в жены  ужасному  старику!  За  что  они  так
прогневались на нее? Филиппа подумала,  что  можно,  наверное,  пойти  и
спросить обо  всем  у  лорда  Генри,  но  тут  же  отказалась  от  этого
намерения. Нет, она  слышала  достаточно  и  должна  действовать  иначе.
Девушка подошла к окну и  оглядела  внутренний  двор.  Легкий  восточный
ветерок донес теплый аромат хлева. Отхожие места располагались у внешней
стены западной части замка, и  сегодня,  к  счастью,  их  отвратительный
запах не чувствовался... Филиппа задумалась. Она давно поняла, что  леди
Мод  равнодушна  к  ней  и  любит  только  Бернис;  повзрослев,  Филиппа
попыталась завоевать отца, заставить его гордиться ею. И  была  уверена,
что ей это удалось. А теперь он заодно с  леди  Мод.  Филиппе  предстоит
жить в доме Вильяма де Бриджпорта и делить с ним постель.  На  мгновение
девушка почувствовала  ненависть  к  Бернис,  которая  получала  любовь,
внимание и нежность леди Мод, хоть та и отпускала  поцелуи  или  объятия
такими скудными порциями, словно боялась исчерпать их запас. Но  Филиппе
не перепадала даже малая толика того, что имела ее старшая сестра.
   Может быть, это потому, что у нее нет хрупкости и  изящности  Бернис?
Леди Мод сказала Иво, что Филиппу за глаза зовут "великанша". Девушка не
знала об этом и никогда не слышала подобной клички, даже  от  Бернис  во
время их многочисленных ссор.
   А может быть, ее невзлюбили за то, что она родилась  девочкой,  а  не
мальчиком? Нет, вряд  ли,  иначе  наказание  распространялось  бы  и  на
Бернис.
   Филиппа решительно тряхнула головой. Никакая она не великанша, просто
высокая девушка, вот и все!  Филиппа  отвернулась  от  окна  и  оглядела
комнату. Здесь было тепло и уютно, каменный пол устилали сухие травы...
   Нет, она должна что-то делать! Нельзя же просто сидеть и ждать,  пока
за ней придет Вильям де Бриджпорт!
   Филиппа  замерла  от  мысли,  неожиданно  пришедшей  ей   в   голову:
интересно, а почему это лорд Генри так старался  обучить  младшую  дочь,
если его единственным желанием было выдать ее за Вильяма де  Бриджпорта?
Ужасная глупость! Впрочем, может быть, мерзкий старик  мечтает  получить
жену, племенную кобылу и управляющего в одном лице?  Филиппа  вела  дела
лорда Генри последние два года - с того дня,  когда  старый  управляющий
умер от дизентерии, - и уже набралась достаточно опыта, так что  тут  де
Бриджпорт не  промахнулся...  Ну  нет!  Да  и  какое  это  сейчас  имеет
значение, раздраженно подумала Филиппа,  развязывая  кожаный  пояс.  Она
сняла свободную верхнюю накидку без  рукавов  из  бледно-голубого  льна,
потом длинное  приталенное  шерстяное  платье.  Минуту  девушка  стояла,
одетая лишь в белую льняную  нижнюю  рубашку,  которая  не  доходила  до
колен, затем резко сдернула ее через голову. Она вдруг вспомнила, что во
внутреннем дворе замка стоят повозки, груженные сырой шерстью.
   Повозки отправлялись на ярмарку в Сент-Ивес; две из них  принадлежали
местным крестьянам из свободных, а одна - лорду Генри.
   Филиппа стояла обнаженная и слегка дрожала, но не  от  холода,  а  от
мысли, что она должна сделать все, чтобы избежать сетей  этого  гнусного
брака, а не сидеть и хныкать, как беспомощная  сиротка.  Филиппа  словно
наяву услышала презрительный голосок Бернис:  "Старикашка  -  для  тебя,
красивый юноша - для меня. Я - любимица, а ты никому  не  нужна,  вот  и
отправляйся в одной рубашке к своему славному муженьку!.."
   Филиппа едва не подскочила от охватившего ее негодования и  мгновение
спустя уже натягивала старое, потерявшее форму платье  поверх  такой  же
старой рубашки; затем она нацепила накидку,  которая  от  частых  стирок
потеряла цвет и стала неопределенно-серой; девушка сменила модные  туфли
на стоптанные сапожки,  доходившие  ей  до  щиколоток,  и  подвязала  их
крест-накрест полосками ткани, заново заплела косу, обернула  ее  вокруг
головы и натянула сверху шерстяной колпак. Колпак был слишком маленьким,
последний раз она надевала его, когда ей было девять лет, но  все  равно
он поможет ей на первое время.
   Теперь оставалось лишь дождаться темноты. Кузен Филиппы, сэр  Вальтер
де Грассе, племянник леди Мод, жил около Сент-Ивеса. Он был кастеляном в
Крандалле - владении могущественного Грейлама де Моретона из  Вулфитона.
Филиппа встречалась с сэром Вальтерем всего дважды, и  он  показался  ей
очень добрым человеком. Решено, она поедет  к  кузену.  Он,  разумеется,
возьмет ее под свою опеку, а потом... Филиппa повернулась к окошку  и  с
ужасом увидела, как крестьяне и трое стражников  отца  вскарабкались  на
повозки. Они собираются ехать прямо сейчас!

***

   Филиппа застыла, но лишь на мгновение. Замок Бошам  был  ее  домом  в
течение восемнадцати лет, она знала здесь каждый  камень.  Девушка  тихо
выскользнула из комнаты, пробралась по лестнице в зал, убедилась, что на
нее никто не обращает внимания, и выскочила через открытые дубовые двери
во внутренний двор. Быстро, приказала она себе, я должна двигаться очень
быстро! Через потайную дверь Филиппа проникла в подземный ход  и  вскоре
оказалась за крепостной стеной. Подойдя ко  рву,  она  передернулась  от
отвращения, но, зажав пальцами нос, решительно ступила  в  мутную  воду.
Неожиданно ее ноги провалились в густой липкий ил, а вода дошла до самой
шеи. Отплевываясь и кашляя, Филиппа перебралась на другую  сторону  рва,
вскарабкалась на скользкий  берег  и  побежала  к  лесу.  Ее  неотступно
преследовал запах вонючей жижи из рва.
   Ну, в конце концов, не собирается  же  она  в  Лондон  на  встречу  с
королем! Она всего лишь бежит из  родительского  дома.  Филиппа  обтерла
лицо рукавом и спряталась на  обочине  узкой  лесной  дороги.  Крестьяне
наверняка поедут этим путем!
   И действительно, минут через  двадцать  вдалеке  показались  повозки.
Филиппа натянула колпак поглубже и пригнулась. Повозки  медленно  катили
по дороге; до нее доносились хохот стражников и их шутки по поводу одной
из местных женщин, что может измочалить мужчину больше, чем  целый  день
работы в поле.
   Из своего укрытия Филиппа бросила на другую сторону дороги  несколько
мелких  камешков,  которые  с  шумом  приземлились  в  густом  подлеске.
Стражники немедленно остановили лошадей и велели возницам придержать их.
Воспользовавшись тем, что  стражники  обследуют  кусты,  Филиппа  быстро
забралась на вторую повозку и зарылась там в грязную серую кучу, даже не
почувствовав  зловония  сырой  шерсти  -  все  перебивал  непередаваемый
"аромат" воды из крепостного рва. Шерсть была грубой и нещадно кололась;
не  защищенные  одеждой  руки  и  лицо   Филиппы   мгновенно   покрылись
царапинами, но  девушка  старалась  не  обращать  внимания  на  подобные
мелочи. Она дрожала мелкой дрожью, боясь, что ее  обнаружат,  и  немного
успокоилась, лишь когда услышала голоса перекликающихся стражников.
   - Здесь никого.
   - Это был кролик или тетерев.
   - А я-то надеялся, что это голодная ведьма ждет  не  дождется,  чтобы
заполучить меня и мою лошадь.
   - Ха! На тебя польстится только самая неразборчивая шлюха!
   Стражники не прекращали своих шуточек до тех пор, пока  не  заметили,
что крестьяне тихо смеются, прикрывая ладонями рты. Тогда  один  из  них
заорал:
   - Двигайте вперед, ленивые недоумки, иначе  испробуете  острие  моего
меча!

Глава 2

Замок Сент-Эрт, около залива Сент-Ивес, Корнуолл, Англия

   Овцы мертвы. Погибли все принадлежавшие ему овцы, сорок четыре штуки,
и все потому, что пастух, Робин,  наелся  ягод  боярышника  и  заработал
страшный понос, а животные разбрелись  по  сторонам,  попали  в  сильную
бурю, со страху бросились на  крутые  скалы  около  Ирландского  моря  и
сорвались вниз...
   Сорок четыре овцы! Боже мой, это несправедливо.  Что  же  ему  теперь
делать? У него нет денег, по крайней мере их не хватит, чтобы купить  на
ярмарке в Сент-Ивесе новое стадо овец, да еще таких, которые  не  прошли
весеннюю стрижку.
   Ему нужна одежда, его сыну нужна одежда, его воинам нужна одежда,  не
говоря уже обо всех его слугах. В  замке  есть  люди,  способные  ткать:
дармоед Принк,  который  вместо  работы  бьет  баклуши,  круглыми  днями
просиживая свою жирную задницу, и старуха  Агнес,  которая  всем  отдает
приказы, но сама при этом ничего не делает, только брюзжит,  жалуется  и
выводит его из себя.
   Дайнуолд де Фортенберри выругался, ударил себя кулаком по ляжке и тут
же почувствовал, как его шерстяная туника треснула от локтя до запястья.
Тяжелая зима почти доконала обитателей Сент-Эрта. Впрочем, его люди  уже
начали сажать пшеницу и  ячмень  -  этого  достаточно,  чтобы  все,  кто
работал на него и зависел от его щедрости, не умерли  с  голоду.  Многие
хозяева не обращают внимания на то, что их крепостные живут в  землянках
и им почти нечего есть, но Дайнуолд считал подобные вещи  недопустимыми:
ему вовсе не хотелось по собственной глупости  терять  работников,  ведь
мертвецы не смогут посадить пшеницу, или подковать лошадей, или защитить
Сент-Эрт. С другой стороны, мертвецам не нужна  одежда,  мрачно  подумал
Дайнуолд, вспомнив о гибели овец... Он все еще пребывал в  размышлениях,
гадая, что же делать, когда перед ним появился его шут, Круки. В детстве
на него упало дерево, и мальчик вырос горбуном. Сейчас Дайнуолду было не
до кривляний шута, и он махнул рукой, отсылая его прочь. В  ответ  Круки
принялся скакать на одной ножке, и Дайнуолд понял,  что  шут  хочет  ему
что-то сказать.  Минуту  понаблюдав  за  прыжками,  он  не  сдержался  и
рявкнул:
   - Убирайся вон, надоедливый болван! Ты меня отвлекаешь.
   Круки присел в гротескной пародии на  реверанс,  затем  опустился  на
пол, изобразил работу иглой и запел:

   Мой дорогой милорд,
   Ты обтрепан, но горд.
   Не напрягай свой мозг понапрасну,
   Сюда приближаются три повозки, полные шерсти,
   Их легко забрать себе.

   - Здесь нет ни одной рифмы, придурок! Ты зря тратишь мое  драгоценное
время! Убирайся с глаз долой!

   Мой милый хозяин Сент-Эрта,
   Зачем тебе быть нищим,
   Одетым лишь в грязное рубище?
   Сюда едут три повозки шерсти, и
   Их охраняют всего лишь несколько стражников.

   - Хватит молоть чепуху! - Дайнуолд рывком поднялся и шагнул к  Круки,
который лежал на полу, улыбаясь хозяину. - Встань и  расскажи  подробнее
об этой шерсти.
   Круки  начал  новую  пантомиму:  он  изобразил  возчика,  со  страхом
озирающегося по сторонам. Дайнуолд пнул шута ногой под ребра:
   - Прекрати. У тебя таланта к представлению меньше, чем у моих  дохлых
овец.
   Круки, всегда  прекрасно  чувствующий  настроение  хозяина  и  скорее
хитрый, чем умный, догадался, что Дайнуолд уже не шутит, поэтому  быстро
перевернулся на живот, поднялся на колени  и  рассказал  обо  всем,  что
недавно узнал.
   Дайнуолд задумчиво потер рукой подбородок. Он сел в  кресло,  вытянул
вперед ноги и только тут заметил, что у него на колене дыра. Значит,  из
Бошама идут три повозки с шерстью. Давненько он хотел помериться силой с
этим жирным лордом Генри, но тот слишком могуществен  и  имеет  в  своем
подчинении слишком много воинов. Краем глаза Дайнуолд заметил, как в зал
тихонько  проскользнул  его  сын  Эдмунд  в  короткой  дырявой   тунике,
изношенной и донельзя грязной. Штаны мальчика окончательно порвались,  и
он давно обходился без них. Сын хозяина замка выглядел  хуже  последнего
крепостного.
   Но Эдмунда, похоже, ничуть не смущал его обтрепанный вид; улыбнувшись
Круки, который подмигнул  ему  и  приветственно  махнул  рукой,  мальчик
уставился на отца.
   - Пап, эта правда, что можно  украсть  шерсть?  -  невинным  голоском
спросил он.
   Ничего не ответив, Дайнуолд еще раз внимательно  оглядел  прорехи  на
локтях у Эдмунда и вызвал начальника стражи Элдвина. Тот появился  через
несколько секунд, и Дайнуолд догадался, что он подслушивал за дверью.
   - Выбери восемь воинов, самых сильных и свирепых на вид. Не забудь  о
Страшиле Горкеле - увидев его, возницы попадают в обморок от  страха.  И
передай  этим  бездельникам  Принку  и  Агнес,  что  скоро  им  придется
хорошенько поработать.
   - Можно я пойду с тобой, пап?
   Дайнуолд покачал головой и нежно похлопал мальчика по  плечу,  отчего
тот пошатнулся и чуть не свалился на пол.
   - Нет, Эдмунд. Ты будешь охранять крепость в мое отсутствие, и именно
тебе придется выслушивать бесконечное нытье старой Агнес!

***

   Зловоние было нестерпимым. К вечеру первого дня пути,  когда  повозки
остановились на привал возле ручья неподалеку  от  Сент-Хилари,  Филиппа
готова  была  объявить  о  своем  присутствии,  лишь  бы  получить  хоть
маленький кусочек жарящегося на костре кролика. Но она сдержалась:  надо
терпеть - завтра поздно вечером они прибудут на ярмарку в Сент-Ивес. Она
выдержит, хотя  мерзкий  запах  сырой  шерсти,  вонь  болотной  жижи  из
крепостного рва, которая толстой коркой  засохла  у  нее  на  волосах  и
одежде, и мучительное чувство  голода  доводили  ее  до  полуобморочного
состояния.  Правда,  Филиппе  кое-как  удалось  слегка  раздвинуть  тюки
шерсти, и теперь в ее укрытие проникала слабая струя воздуха, но сделать
отверстие больше девушка не осмеливалась: кто-нибудь  заметит,  и  тогда
пиши пропало. Они, разумеется, посочувствуют  ей,  позволят  помыться  и
накормят, но потом вернут в Бошам -  их  преданность  и  сами  их  жизни
принадлежали лорду Генри...
   Филиппа попыталась воскресить  в  памяти  образ  своего  кузена  сэра
Вальтера де Грассе; интересно,  что  он  скажет,  когда  она  неожиданно
возникнет в Крандалле, словно  кошмарная  вонючая  колдунья  из  болота?
Можно представить, как сморщится его длинный  тонкий  нос!  Нет,  он  не
выгонит ее, не посмеет выгнать! Но этот запах...  Господи,  хоть  бы  до
прибытия в Крандалл ей удалось умыться в каком-нибудь ручье.
   День, как назло, выдался очень жарким. Сидя  под  колючей  шерстью  и
чувствуя, как пот заливает лицо, Филиппа подумала,  что  ад,  в  красках
описанный ей капелланом лорда  Генри,  -  довольно  милое  местечко  для
отдыха по сравнению с ее теперешним убежищем.
   У Филиппы чесалось все тело, но она  боялась  даже  пошевелиться.  Ее
охватило отчаяние. Чего ради ей приспичило  прыгать  в  крепостной  ров?
Неужели она не могла найти другого способа попасть  в  лес?  "Ты  всегда
сначала действуешь, а потом думаешь, Филиппа", -  частенько  выговаривал
ей отец, и этот раз не стал исключением: она, ни  о  чем  не  размышляя,
сиганула в ров.
   Сколько еще пройдет времени, прежде чем она сможет выбраться  отсюда?
Ей придется ждать, пока они не приедут на ярмарку  в  Сент-Ивес  или  же
пока люди лорда Генри не обнаружат ее. Но тогда  все  ее  муки  окажутся
напрасными. Нет, она вытерпит, не отступит!  В  желудке  Филиппы  громко
урчало от голода, язык пересох...
   Весь вечер она вынуждена  была  слушать  рассказы  стражников  об  их
любовных приключениях.
   - Эх, - начал разговор Альфред,  который  весил  больше,  чем  лучший
племенной бык лорда Генри, - когда ты их берешь, они  притворяются,  что
им больно, а потом, когда ты уже получил удовольствие и думаешь, как  бы
отдохнуть, начинают выпрашивать какую-нибудь безделушку! Ха!
   Филиппа даже представить себе не могла,  какой  выносливостью  должна
обладать женщина, способная выдержать такую огромную тушу; Иво и тот был
довольно тяжел, но Альфред превосходил его раза в три, если не больше.
   Собеседники засыпали Альфреда  многочисленными  и  весьма  красочными
советами и наставлениями, затем  последовали  их  собственные  долгие  и
сочные рассказы о "подвигах", ни один из  которых  не  был  совершен  на
ратной службе... Филиппе хотелось зажать уши руками и  крикнуть,  что  в
повозке  сидит  юная  леди,  которой  не   пристало   слушать   подобные
откровения, но, к счастью, ее сморил сон.
   Ночь не принесла ожидаемой  прохлады;  следующий  день  оказался  еще
жарче предыдущего, но голод и жажда заставили Филиппу на время забыть об
отвратительных запахах. Она была настолько  измучена,  что  ее  охватило
какое-то тупое равнодушие, она словно  впала  в  оцепенение...  Внезапно
раздался тревожный крик одного из стражников, и Филиппа подняла голову к
просвету между тюками шерсти.
   - На нас напали! Прикрывайте последнюю повозку! Нет, сюда! Скорее!
   Боже мой! Воры!
   Повозка,  в   которой   находилась   Филиппа,   резко   остановилась,
накренилась влево, потом вправо,  но  в  конце  концов  выровнялась.  До
девушки донеслись вопли грабителей, приближающийся  цокот  копыт,  затем
буквально у нее над головой зазвенели мечи; послышались  стоны  и  топот
бегущих ног. Ей хотелось помочь людям отца, но как? Разве что вылезти из
повозки: может, от ее вида воры тут же  умрут  со  страха...  Нет,  надо
притаиться и ждать, пока стражники не отобьются от разбойников.
   Филиппа услышала громкий булькающий звук и похолодела  от  ужаса.  За
ним последовал пронзительный вопль и отчетливая  вибрация  тетивы  лука.
Раздался громкий удар о землю - всадник  упал  с  лошади,  а  потом  все
перекрыл спокойный и, как ей  показалось,  очень  злой  голос  человека,
который отдавал приказы. Это  не  обычный  вор,  подумала  Филиппа.  Она
замерла. Снаружи воцарилась тишина. Короткая битва завершилась,  и  было
ясно, что выиграли ее отнюдь не люди лорда Генри. Филиппа ждала,  затаив
дыхание.
   - Послушайте меня, - вновь раздался тот же голос.  -  Ваша  трусливая
охрана сбежала, получив всего лишь несколько царапин, но я не  испытываю
особого желания перерезать вам глотки. А может, стоит? Как вы считаете?
   Осберт, один из возниц, от страха вряд ли был способен в полной  мере
оценить шутку.  В  глотке  у  него  пересохло,  как  в  пустыне,  однако
беспокойство за свой товар развязало ему язык.
   - Милорд, позвольте проехать хотя бы одной повозке! - выдавил Осберт.
- Она моя собственная, моя и моего брата, и это все наше имущество. Если
вы заберете нашу шерсть,  мы  умрем  с  голоду.  Остальные  две  повозки
принадлежат лорду Генри де Бошам. Он  богат  и  даже  не  заметит  такой
незначительной потери. Пожалейте нас, милорд.
   Филиппу  так  и  подмывало  выскочить  и  хорошенько  отделать  этого
отъявленного лгуна Осберта.  Умрут  с  голоду,  как  же!  Владеет  самым
прибыльным хозяйством в округе, к тому же свободный - фримен, - и  плата
лорду Генри не слишком опустошает его кошелек. Да  за  такое  нахальство
ему уши мало отрезать!