не подходить! Он может  размолоть  вас  в
муку своими огромными копытами! - Но тут  он  пригляделся  к  Буйному  и
хлопнул себя по лбу ладонью. - Очевидно, Ракер даже не заметил,  что  вы
взгромоздились на него без седла. Да вы с ума сошли, женщина!
   - Вряд ли, - процедила я, - особенно теперь, когда  я  заверила,  что
старуха привиделась мне в кошмаре! Теперь никто не посчитает меня второй
Кэролайн! Я не причинила вреда ни вашей  лошади,  ни  себе.  А  как  ваш
кинжал, Джон? В полной безопасности? Покоится на своем красном бархатном
ложе?
   - Не нужно, - прошептал он, шагнув ко мне. Ужасно  хотелось  вскочить
на спину Буйного, но я понимала, что не посмею: вряд ли он ударит меня в
присутствии жеребца, игриво толкавшегося  носом  в  мое  плечо.  -  Черт
возьми, не раздражайте меня. Не доводите до крайности.  Ради  вашего  же
блага.
   - Прекратите вести  себя  как  солдат  в  бою  при  виде  противника!
Послушайте, я ничем не  заслужила  вашего  гнева.  Буйный  растоптал  бы
конюха, не возьми я поводья. Этот конь настоящий умница и не подумал  бы
сбросить меня на землю.
   При этих словах Буйный начал жевать мои волосы. Джон перевел взгляд с
него на меня и снова рассмеялся, хотя видно было, что ему не до веселья.
   - Гнева? Вам бы задать хорошую трепку, - пробормотал Джон,  вытягивая
длинную прядь изо рта лошади.  Поскольку  в  моей  голове  не  осталось,
по-видимому, и капли мозгов, я без колебаний осведомилась:
   - И у кого хватило бы глупости поднять на меня руку?
   - Ваша макушка едва доходит мне до подбородка, - медленно начал он. -
Верно, вы сильны, иначе не сумели бы вскочить  на  Буйного:  это  весьма
сложная задача для женщины. Но  мне  совершенно  все  равно.  Я  мог  бы
сделать с вами все, что пожелаю. Так что умерьте ваш пыл,  мадам.  -  Он
внезапно замолчал, устремил взгляд на воду, затем разъяренно прошипел:
   - Будьте вы прокляты за то, что явились сюда! О да, я настолько глуп,
что не задумываясь всыпал бы вам по первое число.
   С этими словами он схватил меня. Буйный заржал, а я  уронила  узду  и
попыталась  вырваться.  Лицо  мое,   должно   быть,   исказилось   таким
несказанным ужасом, что Джон разжал руки. Перед глазами  у  меня  встала
белая пелена, тут  же  налившаяся  багровым,  замелькали  полосы,  и  я,
вскрикнув, повалилась на колени.
   В ушах звучали вопли, агонизирующие, истошные. Откуда-то всплыло лицо
матери, ясно, отчетливо, прямо передо мной. Бледное... по щекам  катятся
слезы... она выглядела совершенно отчаявшейся. Рядом  появился  мужчина.
Огляделся, пожал плечами и ушел. Вопли звучали все громче, пока  все  не
покрыло благословенное белое ничто.
   Джон внезапно тоже оказался на коленях, лицом ко мне. Руки его  сжали
мои плечи, повлекли вперед. Я почувствовала твердость мужской груди и на
мгновение захотела припасть к ней, но этому, конечно,  не  суждено  было
сбыться.
   Он молча осторожно гладил меня по спине и что-то шептал. Что? Я так и
не поняла. Моя шляпка валялась на земле.  Я  ощутила,  как  он  запустил
пальцы в мои волосы и стал  расплетать  косы,  вытаскивая  шпильки,  так
заботливо заколотые Белиндой. Но  тут  он  вдруг  замер  и  отстранился.
Пришлось против воли поднять на него глаза. Мы стояли на коленях,  лицом
друг к другу. Ужасно странно... Но ведь это так нехорошо, ведь я замужем
за его дядей,  и  это  соображение  перевесило  все,  даже  страх  перед
близостью с человеком, который так легко мог бы сломить меня, унизить. Я
отшатнулась от него, и он  опустил  руки,  встал,  шагнул  к  Буйному  и
вскочил на него. И с этой огромной высоты пробормотал:
   - Я уже говорил, что в жизни не причиню вам зла. Ваш страх, тот,  что
таится в самом темном, потаенном уголке души, гнездится в вас,  разлагая
душу ядовитой ржавчиной. Именно он управляет вашей жизнью. Потому  вы  и
вышли замуж за старика. А я, мадам? Только взгляните,  что  делается  со
мной в вашем присутствии! Иисусе, я  превращаюсь  из  мужчины  в  жалкий
тюфяк! - Он покачал головой. Лицо  было  искажено  такой  мукой,  что  я
боялась на него смотреть. - Это должно прекратиться!
   Он вонзил каблуки в бока Буйного и ускакал.
   Я долго не могла пошевелиться, и еще больше времени ушло на то, чтобы
кое-как заплести и сколоть волосы и нацепить шляпку.  До  дома  было  не
менее двадцати минут хода. Лошадь, на которой  приехал  Джон,  наверное,
уже в конюшне.
   Я встретилась с миссис Редбрист, обсудила замену белья,  уже  не  раз
подвергавшегося починке. Потом поговорила с кухаркой  относительно  меню
на следующую неделю. Поиграла с Джорджем и  Джудит,  посидела  на  уроке
географии и поучилась здороваться на  мандаринском  диалекте  китайского
языка.
   Вечером мисс Крислок спустилась к ужину, и я очень  обрадовалась  ей,
единственной, кто находился здесь из-за меня и ради меня. Она знала меня
с детства. Знала и любила.
   Джона не было.
   Как только муж проводил мена до спальни и поцеловал в щеку,  я  взяла
Джорджа и погуляла с ним часок, пока  противный  холод  не  прогнал  нас
домой.
   Спала я ужасно. Джордж безмятежно прохрапел всю ночь напролет.

Глава 18

   Дни летели быстро. Джона почти никогда  не  бывало  дома.  Я  слышала
забавные истории о том, что леди Эпплби все-таки удалось поймать  его  и
приковать к обеденному столу, чтобы ее  доченька  могла  строить  глазки
потенциальному жениху.
   Томас, казалось, полностью вернулся к  прежнему  образу  жизни,  став
самим собой, хотя я так и не узнала, почему в  тот  день  он  был  столь
рассеян. Вскоре он вообразил, что подхватил ветряную оспу от кого-то  из
деревенских ребятишек. Однако, поскольку в деревне в тот момент не  было
ни одного случая ветрянки, Амелия  решила,  что  грубый  шерстяной  шарф
натер ему грудь, и с  этого  момента  собственноручно  проверяла  каждый
предмет туалета, которому суждено было коснуться кожи ее супруга.
   Лоренс, бывало, разглагольствовал, как быстро Джон учится всему,  что
касается хозяйства, и именно поэтому мы так редко его  видим.  Племянник
занят с утра до вечера. И хотя я понимала, что это  к  лучшему,  все  же
непослушное сердце ныло. Сердце идиотки!
   Шло время, а я по-прежнему не видела его.  Прекрасно!  Так  и  должно
быть!
   И если меня посещали в связи с этим другие мысли,  я  старательно  их
гнала.
   Элегантный маленький "дерринджер", который мистер Форрестер привез из
Йорка, благополучно прятался под  подушкой,  завернутый  в  мой  носовой
платок. Дедушка научил меня стрелять. Как-то я  даже  ушла  подальше  от
дома, чтобы потренироваться.
   Неделю спустя Лоренс предложил мне пригласить на Рождество Питера.  Я
тут же написала кузену, и Лоренс отправил франкированное  письмо.  Какой
все же великолепный человек мой муж! Такой внимательный!
   Когда в тот день у ручья Джон сказал, что страх правит моей жизнью  и
именно страх побудил  меня  выйти  замуж  за  его  дядю,  он  ничуть  не
преувеличивал. Да, все верно, но я не  хотела  ничего  менять,  если  не
считать моментов, когда лежала в постели, пытаясь заснуть. Джон снова  и
снова прокрадывался в мои мысли,  и  я  чувствовала  непрошеные  боль  и
сожаление,  рано  или  поздно  уходившие,  но  оставлявшие   мучительную
пустоту. А при свете дня я вспоминала, кем он  мне  приходится.  Как  он
огромен и опасен. Если в моей душе, по его словам, и царит тьма, то лишь
из-за него. И из-за остальных мужчин.
   У меня совсем не было времени: приходилось  вникать  во  все  детали,
готовиться к балу. Список гостей был составлен,  исправлен,  уточнен,  и
наконец разослали приглашения с конюхами и лакеями. Лоренс  был  доволен
тем, как идут приготовления. Общими усилиями выбрали меню.  Я  спросила,
нельзя ли нанять оркестр, который играл на балу в честь моего дебюта два
года назад. Лоренс, мой  добрый  муженек,  велел  управляющему  Суонсону
позаботиться об этом.
   Слава  Богу,  так  много  дел!  Черная  комната  и   чье-то   злобное
присутствие начисто  выветрились  из  моей  памяти.  Я  больше  туда  не
входила,  как  и  в  музыкальную  комнату  Кэролайн.  И  я  каждую  ночь
старательно запирала дверь своей  спальни,  проверяя  на  всякий  случай
замок.
   За три дня до бала прибыли родители Амелин. Ее отец, Хобсон  Борленд,
виконт Уэверли, был столь погружен в собственные мысли и идеи, а также в
постоянные  дискуссии  по  вопросам  сверхъестественных  явлений  и  так
рассеян, что уже через пять минут после знакомства с семьей наткнулся на
стул и вылил чай в большое растение в горшке, стоявшее как раз у дивана,
на котором он расположился рядом с женой Джулией. Большую часть  времени
он упорно смотрел в дальний угол гостиной.
   Как ни странно, но отец  Амелии  оказался  таким  же  красавцем,  как
Томас. Правда, виконт был полностью  погружен  в  мир  духов,  а  Томаса
целиком поглощали проблемы  собственного  здоровья,  тайны  которого  он
считал ничуть не менее увлекательными,  хотя  многие  могли  бы  с  этим
поспорить.
   Интересно было также, что Амелия  относилась  ко  всем  эксцентричным
выходкам отца, как и к поведению Томаса, с любовью, снисходительностью и
бесконечным терпением.
   Виконтессе  пришлось  долго  стараться,  прежде  чем  она  умудрилась
привлечь внимание своего мужа.
   - Хобсон, - объявила она наконец, - дорогой мой, здесь тебе  придется
разгадать немало загадок. Не помнишь? Твоя дочь Амелия  писала  тебе  об
этом. Упоминала, что нуждается в тебе, чтобы справиться с  необъяснимыми
проблемами.
   - Амелия? Да-да, прелестная дочь, которую я  сумел  привести  в  этот
магический мир, когда врач ухитрился свалиться в канаву и  только  через
три  дня,  со  сломанной  рукой,  явился  взглянуть  на   несостоявшуюся
пациентку.
   - Да, и ты прекрасно справился!
   - Разве я здесь не по просьбе Амелии?
   - Да, отец. Слишком много загадок, как говорит мама. И кроме того, мы
устраиваем рождественский бал.  Дядюшка  Лоренс,  мой  отец  к  тому  же
великолепный танцор. Совсем как Томас. Столь же грациозен.
   - Я люблю танцевать, - кивнул виконт, - чтобы скоротать  время  между
сеансами общения с духами. И рад, что сейчас  не  приходится  танцевать,
поскольку здесь  что-то  произошло.  Именно  в  этом  углу.  Неужели  не
чувствуете?
   Последние слова были обращены ко мне. Я покачала головой  и  поспешно
произнесла, пока он еще меня слушал:
   - Но в доме есть две комнаты, исследовать  которые  вам,  несомненно,
доставит огромное  удовольствие.  Мы  были  бы  вам  весьма  благодарны,
милорд.
   Виконт поднялся, оглядел присутствующих и изрек:
   - Ну? Где эти комнаты? Неужели мы так  и  просидим  весь  день  сложа
руки? Однако этот угол все равно интересует меня. Джулия, запиши в  свою
книжку, чтобы я проверил его позднее.
   - Да, дорогой Хобсон, - послушно согласилась виконтесса.
   Мне пришлось вернуться в Черную комнату. Джон, которого я  не  видела
полтора дня, показался как раз в тот  момент,  когда  приехали  родители
Амелии. Он и проводил Амелию, меня и виконта в  западное  крыло.  Лоренс
уклонился от посещения Черной комнаты под тем предлогом,  что  не  любит
ничего потустороннего. Что  же  касается  Томаса,  он  лишь  рассмеялся,
погладил жену по щеке и попросил:
   - Только не засни в какой-нибудь каморке, дорогая.
   Амелия мгновенно побелела, но тут же взяла себя в руки  и  улыбнулась
мужу.
   - Кому-то известно, что  случилось  в  этой  комнате?  -  осведомился
виконт. - Что-нибудь страшное?
   - Ничего, - объяснила я. - Никто даже не помнит, отчего ее  выкрасили
в черный цвет.  Амелия  поведала  мне,  что  самая  интересная  история,
которую рассказывают про эту комнату, -  о  том,  как  графиня  заколола
любовника, но доказательств тому не существует. Никто,  кроме  меня,  не
почувствовал присутствия  здесь  зла,  омерзительного  ощущения  чего-то
пагубного.  Кроме  меня,  никто  не  находит  в  этом  помещении  ничего
необычного.
   - Хм-м...  посмотрим.  Значит,  вы  чувствительны  к  подобного  рода
вещам?
   - До сих пор и не подозревала об этом.
   Я никак не могла  сдержать  дрожь  волнения.  Амелия  же  преспокойно
переступила порог вместе с Джоном и отошла, давая отцу пройти, что он  и
сделал очень медленно, по  одному  шажку,  принюхиваясь,  прислушиваясь,
такой сосредоточенный, что едва не споткнулся о табурет и не упал.
   И тут он внезапно замер. Застыл, уставившись в угол, откуда  на  меня
наплывал леденящий холод. Однако лорд Уэверли отнюдь не был трусом  и  в
следующее мгновение направился прямо туда. Я отступила в коридор.
   - Чувствуете, сэр? - окликнула я. - Это место излучает холод, который
просачивается прямо в кости и душу.
   Лорд Уэверли ничего не ответил. Просто закрыл глаза. Никто не  сказал
ни слова, все молча наблюдали.
   Наконец он открыл глаза, кивнул дочери и, вернувшись в коридор,  сжал
мои руки.
   - Видите ли, дорогая леди, это не дух,  терзаемый  давно  совершенным
преступлением. Я испытал то же, что и вы, даже больше. Да, тут сотворено
преступление, но зло, которым пропитан воздух, исходит не из мира духов,
а от живых людей. Оно существует здесь, с нами, в этом доме.
   И тут отец Амелии снова смежил веки и соскользнул по стене на пол. Я,
насмерть перепуганная, упала на колени.
   - Нет, Энди, все в порядке. С ним всегда так  бывает.  Наверное,  эти
переживания слишком его изматывают. Джон, не мог бы  ты  отнести  его  в
спальню? Он поспит час-другой и наберется сил.
   - Совсем как вы, Амелия?
   - Именно. Во мне течет отцовская кровь. Но в этой комнате я ничего не
чувствую, только мрачная черная краска раздражает, верно, Джон?
   Я посмотрела вслед Джону, который перекинул через плечо лорда Уэверли
и понес по коридору. Леди Уэверли только кивнула, когда ей сообщили, что
муж мирно дремлет в своей постели.
   - Мой милый Хобсон скоро оправится, а потом выпьет  три  чашки  очень
крепкого чая. Таков уж его обычай. - И с улыбкой прибавила:
   - Надеюсь, он сумел помочь вам, леди Девбридж?
   - Да, мэм, - обронила я, не найдясь, что еще сказать  или  объяснить,
что в доме царит  зло,  недавно  совершенное,  но  живое,  как  случайно
уцелевшая змея, которая время  от  времени  поднимает  голову,  стараясь
ужалить. Оно тут, я это знаю. Тут. И выжидает.
   Но чего?

***

   На следующее утро, за завтраком, я слушала рассказ  лорда  Уэверли  о
разрушенном замке в Корнуолле, рядом с Пензансом,  в  котором  он  лично
обнаружил  двенадцать  весьма  активных,  если  можно  так   выразиться,
призраков умерших людей.
   - Ни один не желал покидать руины, хотя там давно никто  не  обитает.
Они  ясно  давали  понять,  что  им  там  хорошо.  Призраки  никогда  не
беспокоили местных жителей,  зато  наслаждались,  терроризируя  приезжих
англичан, которые желали осмотреть замок.
   Я не хотела верить этому, но пришлось. Виконт, кроме того,  собирался
осмотреть  маленькую  комнату,  где  заснула  Амелия.  Лоренс,  накануне
провожая  меня  до  спальни,  обмолвился,  что   хотел   бы   при   этом
присутствовать. Он улыбнулся мне, нежно притронулся  ладонью  к  щеке  и
похвалил:
   - Вы так хорошо справляетесь со своими обязанностями, Энди.  Я  очень
горжусь вами. Вчера, когда был в деревне, я слышал, как вас восхваляют в
каждой лавке, где вы так  мудро  потратили  немного  денег.  Теперь  все
торговцы от вас без ума. Молодец!
   Он поцеловал меня  в  щеку,  к  чему  я  уже  привыкла  и  больше  не
отстранялась, даже мысленно. "Прогресс, - подумала я, - доверие к мужу".
Лоренс хороший человек, и я снова пообещала себе, что никогда не забуду,
сколько он сделал для меня.
   Но что же именно он сделал для меня?
   Превратил в хозяйку прекрасного  дома,  дал  свое  имя,  не  требовал
выполнения супружеского долга. А я? Чем ответила я?
   Я не какая-нибудь неловкая краснеющая  барышня,  но  так  ли  уж  это
важно? Не злобная, не подлая, не сварливая.  Он  часто  твердил,  что  я
развлекаю его. Я неплохо ладила с  его  родными  и  слугами.  Мы  с  его
дочерью подружились, ко всеобщему благу, конечно.
   Но теперь  я  сумела  понять,  что  все  это  время  была  невыносимо
высокомерна. Диктовала  свои  правила  и  предполагала,  что  все  будут
следовать им.
   И хуже всего, что я была невероятно  глупа.  Совершеннейшая  идиотка.
Только полная кретинка могла совершить эту роковую ошибку - стать  женой
Лоренса. Но что сделано, то сделано. Никогда, никогда Лоренс  не  увидит
от меня ничего,  кроме  симпатии  и  уважения,  доброты  и  преданности,
которые я готова отдать ему.
   Этим утром за столом, кроме меня и, разумеется,  Джорджа,  была  лишь
чета Уэверли. Виконтесса просто влюбилась в Джорджа, и  тот  бессовестно
этим пользовался.
   Я как раз намазала маслом тост, скормила Джорджу  кусочек  хрустящего
бекона, от которого тот должен был бы отказаться, не будь таким обжорой,
ибо леди Уэверли уже пожертвовала ему  целых  три  ломтика.  Но  тут  на
пороге возник Брантли с серебряным подносиком.
   - Письмо для вас, миледи, - объявил он и покинул комнату так же тихо,
как появился.
   - Я с самого начала знала, что он библейский Моисей,  -  сообщила  я,
улыбаясь гостям. И в следующий же миг пришла в такое волнение, что  едва
не разорвала конверт. - Это от моего кузена!
   Я старательно расправила листок бумаги. Вряд  ли  это  ответ  на  мое
приглашение: слишком рано. Может, Питер хочет примириться со мной? Какое
длинное послание! Две страницы!
   Я принялась читать первую.

   25 ноября 1817 года
   Брюссель, Бельгия
   Моя дорогая Энди!
   Я буду с тобой, как  только  смогу  оставить  Брюссель.  Прошу,  нет,
умоляю прочитать вложенное в конверт письмо от твоего отца. Он  отправил
его мне, боясь, что ты не захочешь даже развернуть его  послание.  Кроме
того, насколько я понял, он опасается, что письмо перехватят  и  оно  до
тебя не дойдет. Хотя причины его волнения мне не известны, он  вне  себя
от страха за тебя и всеми силами рвется в Девбридж-Мэнор.
   Прочти письмо,  Энди,  хотя  бы  ради  меня.  Увидимся  к  Рождеству.
Пожалуйста, побереги себя.
   Любящий тебя Питер.

   Я подняла  голову,  и  хотя  слышала  голоса,  лица  присутствовавших
расплывались перед глазами. Отец. Только не он, этот мерзкий  предатель!
Я всегда считала, что он мертв. Он давно уже должен был сойти в ад,  где
ему место! Однако он пишет  мне!  Мне,  после  того  как  убил  матушку,
которая вот уже десять лет лежит в могиле!
   Дрожащими пальцами я медленно расправила измятую страничку.  Большие,
округлые, слегка наклонные буквы.

   22 ноября 1817 года
   Антверпен, Бельгия
   Дражайшая дочь!
   Молю Бога о том, чтобы ты прочла это письмо. Не стану тратить  время,
рассказывая, сколько горя принесла мне наша  долгая  разлука.  Возможно,
скоро ты дашь мне шанс все объяснить и я увижу, какой ты стала.
   Я узнал о твоем  замужестве.  Этого  быть  не  может,  Андреа.  Ты  в
опасности, смертельной опасности.  Я  знаю,  тебе  трудно  поверить,  но
сделай то, о чем я прошу.  Немедленно  оставь  Девбриджа  и  позаботься,
чтобы никто не проследил, куда ты поедешь. Вернись в Лондон, в дом деда.
Я буду с тобой, как только смогу, и все  объясню.  Питер  ждет,  пока  я
закончу письмо, и я могу лишь добавить, что безмерно люблю тебя.
   Твой отец Эдвард Кент Джеймсон.

   Я встала из-за стола, улыбнулась лорду и леди Уэверли и, извинившись,
сказала, что у меня много дел. Джордж с лаем побежал за мной. Я прошла в
бальную залу в самой глубине дома. Здесь  никого  не  было,  хотя  всего
неделю назад слуги суетились, вытирая пыль и полируя паркет. Хрустальные
подвески люстр сверкали,  словно  драгоценные  камни.  Тяжелые  парчовые
шторы, закрывавшие высокие окна, сняли и выбили накопившуюся за пять лет
пыль.
   Я снова развернула письмо, подошла к дальним окнам, таким чистым, что
стекол, казалось, не было, и перечитала каждую строчку.
   Отец хотел, чтобы я  немедленно  уехала  отсюда.  Но  почему?  В  чем
причина? Почему он не объяснил?