- те, которых они хотят и добиваются.
   Дедушка умер. Я искренне и глубоко скорблю. Да и кто бы не скорбел  о
таком человеке? Но я вовсе не окружаю себя черным облаком.

***

   Встретившись с ним в третий раз, я по-прежнему не имела понятия,  кто
он. Он беседовал с  другом  моего  дедушки,  лордом  Теодором  Анстоном,
джентльменом, все еще по стародавней  моде  прикрывавшим  лысину  густым
курчавым париком. Лорд Анстон носил панталоны до  колен  повсюду,  а  не
только в клубе "Олмэкс" по средам. Он катался в обществе своры гончих  в
Гайд-парке, но охотился не на лис, а на хорошеньких дам и их  горничных.
Дедушка как-то поведал мне, тихо смеясь и прикрывая рот ладонью, что Тео
надел черные атласные панталоны  даже  на  кулачный  бой,  проводимый  в
Хаунслоу-Хит, и один из боксеров  был  так  поражен,  что  уставился  на
лорда, забыв обо всем, а противник воспользовался моментом и послал  его
в нокаут.
   Лорд Анстон улыбнулся, показывая на удивление хорошие зубы,  похлопал
незнакомца по плечу и стукнул тростью с  набалдашником  в  виде  львиной
головы о плиту тротуара. На нем были черные атласные  туфли  с  большими
серебряными пряжками. Для человека, поднятого на два дюйма  над  землей,
он двигался с поразительной грацией.
   Шагай я чуточку быстрее, мужчины не увидели бы меня, но мне взбрело в
голову сначала воззриться на туфли лорда Анстона и прикинуть, как бы они
выглядели на мне, потом остановиться перед лужей. Зачарованно  глядя  на
грязную воду, я думала, что он непременно ступит в нее и забрызгается  с
головы до ног, и, конечно, замешкалась. Он  немедленно  оказался  рядом,
открыв в улыбке все тридцать два зуба, и негромко осведомился:
   - Как? Опять без Джорджа? Бедняга, скоро он  растолстеет  от  лени  и
неподвижности.
   - Джордж, к сожалению, страдает от приступа  лихорадки.  Правда,  ему
немного получше, но все же слишком рано подвергать его испытанию  плохой
погодой.
   Надо сказать, день выдался ясным и солнечным, но он кивнул и с мудрым
видом изрек:
   - Да, лихорадка - штука опасная. Я держал бы Джорджа  взаперти,  пока
он не сумеет одновременно поднять хвост и лизнуть вашу ладонь.
   Я прыснула, представив Джорджа за завтраком и  рыжий  флажок-хвостик,
которым он усердно вилял, пока миссис Дули скармливала ему с руки добрую
дюжину маленьких рольмопсов  из  семги,  приготовленных  специально  для
него.
   - Наконец-то я вас поймал, - объявил он, и я  отступила,  прежде  чем
поняла, что это совершенно ни к чему.
   Он  вопросительно  склонил  голову  набок,   но   я   не   собиралась
признаваться, что ни на йоту не доверяю ни ему и  ни  одному  мужчине  в
мире.
   - Не бойтесь, - вымолвил он наконец, недоуменно хмурясь. -  Просто  я
имел в виду, что если мужчина способен рассмешить женщину,  значит,  она
попала в его сети.
   Я все еще качала головой, когда он добавил, снова улыбаясь:
   - Это шутка, но в каждой шутке есть доля истины. Лорд  Анстон  открыл
мне, кто вы. Я просил его не окликать вас, боясь, что вы  испугаетесь  и
убежите. И знаете, что он  ответил?  "Что-что,  Джон?  Отпугнуть  девицу
Джеймсон? Ха! Ни капли страха в этом  изящном  маленьком  создании!  Она
ведь поет, и, следовательно, голос  у  нее  сильный.  Возможно,  чувство
ритма внесло лепту в грациозность ее движений, а занятия танцами сделали
совершенной фигуру, хотя мне трудно судить. Может, она  мила  и  добра?"
Да, именно так и объявил лорд Анстон. И добавил еще, что знаком с вами с
того момента, как вы срыгнули молоко на воротничок его сорочки.
   - Вполне возможно, - согласилась я. - Только не помню, как это  было.
Лорд Анстон - старинный друг моего деда. Но пою я куда хуже,  чем  играю
на фортепиано.
   - Он сказал мне, кто вы. Должен признать, что немало удивлен. Так  вы
кузина Питера Уилтона?! Мы вместе учились в Итоне. Вы Андреа! Он часто о
вас говорил!
   - Нет, - покачала я  головой.  -  Вы  совершили  ужасную,  но  вполне
понятную ошибку. Такое бывает. Не стоит терзаться  угрызениями  совести.
Завтра все забудется. Прощайте. Желаю приятно провести день.
   Я все-таки не выдержала и оглянулась. Он стоял, глядя мне вслед,  все
еще вопросительно наклонив голову. И поднял  было  руку,  чтобы  махнуть
мне, но тут же медленно опустил и отвернулся.
   Вот уже в третий раз вижу его и по-прежнему не знаю, кто  он.  Только
имя: Джон. Обычное, ничем не примечательное,  совершенно  не  отражающее
его  сути.  Но  с  меня  и  этого  достаточно.  Я  ощущала   с   роковой
определенностью, что он опасен.
   Всякий человек,  для  которого  смех  привычен,  как  старые  удобные
шлепанцы, крайне опасен.

Глава 2

   Я лежала на одном из дедушкиных изумительных  аксминстерских  ковров,
подняв ноги на подлокотники большого кожаного кресла, и читала  о  своем
герое лорде Нельсоне. Будь я на борту "Виктории" рядом с ним и  оберегай
его спину, он и по сей день был  бы  жив.  Теперь  же  Нельсон  -  часть
истории, существует только на страницах книг. Но я отдала бы  все,  лишь
бы он сидел рядом, повествуя о своих приключениях, особенно об  амурных,
тех, где речь идет о леди Гамильтон. "Ах,  какая  безнравственность!"  -
сказал бы дед. Не то чтобы я одобряла этот возмутительный роман, но  так
уж сложилось. И хотя меня это бесило и казалось отвратительным,  так  уж
сложилось.
   "Настоящий мужчина, - не раз говаривал дед. - Ненавидел беспомощность
и некомпетентность, презирал безумие короля, сражался  с  министерством,
чтобы выбить побольше денег  на  корабли  и  жалованье  морякам,  храбро
боролся с проклятыми лягушатниками и оставался верным стране.  Я  хорошо
его знал и в жизни не видел более храброго и мужественного человека".
   Иногда, придя в хорошее настроение и залихватски подмигивая,  дедушка
рассказывал, что леди Гамильтон хотела его, а не лорда Нельсона, но дед,
к сожалению, был  женат,  и  Эмме  Гамильтон  пришлось  довольствоваться
Горацио Нельсоном.
   "Знаешь, Энди, он был коротышкой. Смешным  коротышкой,  но  восполнял
все недостатки умом и сообразительностью.  Хотя,  впрочем,  и  мозги  не
всегда ему помогали. Никак  не  мог  взять  в  толк,  как  сделать  даму
счастливой. Впрочем, и леди глупыми назвать было нельзя. Взгляни хотя бы
на бабушку: вот эта женщина всю жизнь держала меня по  стойке  "смирно".
Язык у нее работал  так  же  безупречно,  как  мозги.  Одинаково  хорошо
смазаны... Так вот, Энди, хочу сказать, что лорд Нельсон был  мастак  по
части замечательных новых стратегий и уловок, но ни одна из них так и не
смогла сделать женщину счастливой".
   Мне часто хотелось спросить деда, откуда  он  взял  столь  интересную
теорию. Кроме того, я умирала от желания объяснить, что для мужчин самое
главное - собственное счастье.  Как  только  женщина  оказывалась  в  их
власти - чего еще желать?! И не о чем волноваться.
   - Энди, где, черт возьми, ты пребываешь?
   Подняв глаза, я узрела своего кузена Питера.
   - Питер! Господи, да ведь ты в Париже! Ох,  ну  какая  я  глупая!  Ты
приехал! Наконец-то!
   - А ты валяешься на ковре, задрав  ноги  и  уткнувшись  в  книгу!  Не
представляешь, сколько раз я воображал тебя в подобном виде.
   Я подскочила и бросилась  ему  на  шею.  К  счастью,  Питеру  удалось
вовремя поднять руки и подхватить меня на лету. Я покрыла его поцелуями,
вплоть до кончиков ушей.
   - Ты дома, - прошептала я, продолжая целовать и обнимать кузена.
   Питер, смеясь, стиснул мои плечи. Наконец он поставил меня на ноги и,
отстранившись, принялся изучать.
   - Неплохо выглядишь, - признал он, и я грустно усмехнулась, распознав
ложь: слишком тонко чувствую не правду, вот и не поддаюсь на лесть.
   Я продолжала  гладить  его  руки,  словно  желая  убедиться,  что  он
действительно здесь.
   - Откуда ты взялся?  Я  не  ожидала  тебя.  О  Боже,  неужели  что-то
случилось?
   Питер покачал головой.
   - Я ненадолго, - бросил он через плечо и,  подойдя  к  буфету,  налил
себе бренди. - Скоро придется вернуться в Париж.
   Он снова поднял графин, и я кивнула. Питер налил мне чуть-чуть в один
из великолепных хрустальных бокалов деда. Мы чокнулись и выпили.  Только
сейчас я поняла, что Питер  ужасно  зол.  Как  странно  следить  за  его
размеренными движениями, понимать, что он всеми силами пытается  держать
себя в руках. Я, со своей стороны, постаралась не дать волю  любопытству
и, затаившись, стала выжидать. Мы не  виделись  с  Питером  полгода.  Он
совсем не изменился, разве что стал еще красивее, чем в тот день,  когда
покинул Англию, отправляясь в Брюссель. В жизни не молилась я так  часто
и истово, как в недели, предшествующие роковой битве при Ватерлоо. Питер
был наследником деда, сыном Рокфорда Уилтона, погибшего вместе с  женой.
Тогда моему кузену было всего пять лет. Его растили мои  родители,  пока
дед не объявил, что Питер может ехать в Итон.  Помню,  кузен  любил  мою
мать, но понятия не имею, какого мнения он был о моем отце.
   Питер напоминал мне того человека, Джона, фамилию которого я  до  сих
пор не знала, хоть и встречалась с ним три раза.  И  последний  разговор
произошел три месяца назад. Время  тянулось  бесконечно.  Стоял  ноябрь,
холодный и сырой, ни  проблеска  солнца  на  затянутом  тучами  небе.  Я
ненавидела такую погоду. Дым из сотен каминных труб. смешался  с  желтым
туманом и был таким плотным, что, казалось, его можно было резать ножом.
Белый - не тот цвет, который можно носить осенью и зимой в Лондоне.
   Я хотела поехать в деревню, где воздух свеж и чист, но  мисс  Крислок
нездоровилось. Не могла же я требовать от бедняжки, чтобы она провела  в
карете четыре дня. Не сейчас.
   В дедушкином кабинете было тепло, шторы задернуты и не пропускают  ни
ветра, ни холода.
   - Садись, Питер, - пробормотала я, все еще не в силах отвести от него
глаз, - и расскажи, что тебя так рассердило.
   - Я совершенно спокоен, - отрезал он таким сухим, жестким тоном,  что
моя рука, державшая бокал, чуть дрогнула. Но я тут же сообразила, что  в
дверях стоит миссис Приндж, старая экономка, служившая у нас едва ли  не
с сотворения мира.  Она  внимательно  прислушивалась  к  каждому  слову,
недоуменно подняв густые черные брови.
   - Не будете так добры принести чай, миссис Приндж? - попросила я.
   Миссис Приндж была поистине  внушительной  леди,  куда  шире  и  выше
дедушки, и всегда  носила  платья  из  тяжелого  фиолетового  бомбазина.
Похоже было, что  она  не  собирается  сдвинуться  с  места,  благослови
Господь ее душу. Она знала нас с пеленок и  теперь  желала  понять,  что
происходит, а затем помочь  исправить  все,  что,  по  ее  мнению,  было
неладно, и решить все проблемы. Она просто чуяла, когда дело было плохо.
Я, естественно, прекрасно представляла, почему Питер  появился  здесь  в
таком свирепом состоянии, но предпочитала услышать правду из его  уст  и
без миссис Приндж с ее неодобрительной физиономией и поджатыми губами.
   Но Питер замер, глядя на  меня  с  таким  видом,  словно  я  внезапно
превратилась в одного из солдат его полка, по ошибке проткнувшего штыком
не врага, а союзника. "Слишком красив, а  такое  к  добру  не  ведет,  -
говаривал дедушка и с трагической миной добавлял:
   - Чересчур много волос, куда больше, чем заслужил этот щенок.  Нет  в
этом мире справедливости!"
   Сам дедушка начал катастрофически лысеть за полгода до сорокового дня
рождения.
   Но мне было абсолютно безразлично,  смахивает  Питер  на  ангела  или
чудовище. Я никогда  его  не  боялась.  И  безгранично  доверяла  ему  с
трехлетнего возраста, когда он вытащил меня из вонючего болота у  пруда,
подбежав едва ли не в последнюю минуту, - меня уже почти засосало. С той
поры я поклонялась ему, к его неподдельному  отвращению  и  досаде,  что
было легко объяснимо. Бойкий, живой мальчик,  один  из  лучших  учеников
Итона, он имел обыкновение привозить на каникулы друзей. Они в изумлении
шарахались от маленькой кузины, с  неприкрытым  обожанием  взиравшей  на
него и протягивавшей тощие ручонки в немом призыве поднять ее на руки.
   - Скажи, что это не правда, - вымолвил он наконец.
   - Именно поэтому ты приехал? И так злишься?
   - Естественно. Я понятия ни о чем не имел. Случайно услышал от майора
Хенчли, которому написала жена. У тебя даже не хватило духа прислать мне
письмо и объяснить свои намерения. Скажи мне, что  это  ошибка,  мерзкие
сплетни, и ничего более.
   - Мне двадцать один  год.  Я  сама  себе  хозяйка  и  не  нуждаюсь  в
разрешениях или одобрении. Ты не мой опекун, Питер.
   - Вот тут ты не права. Я не только седьмой герцог Браутон, но и  твой
опекун. Возможно, ты действительно взрослая женщина, но все же  женщина,
а это означает, что, пока у  тебя  есть  старшие  родственники  мужского
пола, на них возложена обязанность заботиться о твоей безопасности.
   - Но речь идет вовсе не о том, чтобы защитить меня, Питер. Мы говорим
о замужестве, обыкновенном простом замужестве.
   - Ничто в твоей жизни не  может  считаться  обыкновенным  и  простым,
Энди.  У  тебя  поистине  макиавеллиев-ский  ум.  Дедушка   всегда   это
утверждал. Он восхищался твоими мозгами, бесконечно писал о том, как  ты
решила  ту  или  иную  головоломку,  предложила  сразу  три  выхода   из
затруднительного положения и при этом не пропустила ни одного  бала  или
приема. Он говорил, ты просто упиваешься сложностями и загадками. Но  по
моему мнению, твой ум, блестящий и временами изощренный,  выбирает  чаще
всего самые извилистые пути,  и  ты  не  всегда  знаешь  меру  и  можешь
зарваться.
   - Ты оскорбляешь меня?
   - Нет. Ты сама прекрасно знаешь, когда мне  приходит  в  голову  тебя
оскорбить. Например, сейчас. Приготовься. - И, не  дав  мне  и  секунды,
чтобы прийти в себя, он неожиданно заорал диким голосом:
   - Если весь этот вздор - правда, значит, ты идиотка, Энди! Безмозглая
кретинка, которую следует посадить под  замок,  что  я  скорее  всего  и
сделаю!
   - Ты говоришь как  любой  заурядный  мужчина!  -  завопила  я,  почти
радуясь возможности излить собственные гнев и бессильную горечь. -  Меня
не удивило бы, если бы ты пал так низко! Все ради  удовлетворения  своих
желаний!
   Питер отступил, сжал кулаки, но, быстро.взяв себя  в  руки,  произнес
уже спокойнее:
   - Прости за то, что накричал на тебя. Нет, мы не станем хватать  друг
друга за горло или  сыпать  взаимными  обвинениями,  способными  нанести
непоправимый вред нашим отношениям. Давай спокойно все обсудим. Я старше
тебя  почти  на  шесть  лет.  Согласись,  что   человек   я   спокойный,
рассудительный и здравомыслящий. Кроме того, я герцог  Браутон.  Ты  моя
подопечная. Я люблю тебя, но сейчас лучше  всего  будет  рассказать  мне
правду.
   Я молча смотрела на него, потрясенная яростью,  которую  ощущала  под
внешним спокойствием. Видела, как она копится и переполняет  его.  Питер
глубоко вздохнул,  чуть  откинул  голову  и  взревел  так,  что  в  ушах
зазвенело:
   - Какой дьявол вселился  в  тебя,  чертово  отродье?!  И  не  пытайся
отделаться  отговорками!  Признавайся,  что  творится  в  твоей   глупой
голове?!
   Я молча глотнула бренди. Отчего-то это  рассердило  его  еще  больше.
Кузен нахмурился  и,  забыв  о  своем  требовании,  вдруг  уклонился  от
предмета беседы:
   - Я сам дал его тебе, черт меня побери!  Тебе  не  следует  пить  это
зелье! Только мужчины  пьют  бренди!  Это  дед  тебя  приучил!  Будь  он
проклят! Неужели не понимал, что  тринадцатилетней  девочке  не  следует
давать спиртное?!  Проклятие,  Энди,  да  говори  же.  И  только  посмей
заикнуться, что не можешь обойтись без бренди!
   - Я сделала то, что посчитала правильным, - проронила я и снова стала
выжидать.  Обычно  за  первым,  самым  оглушительным  взрывом  следовало
несколько менее сильных. Но не на этот раз.  Питер  указал  на  удобное,
обитое парчой кресло.
   - Сядь и выслушай меня.
   Я повиновалась.
   - Я приехал прямо из адвокатской конторы. Слишком долго я  откладывал
это визит. Поверенный дедушки мистер Крейгсдейл все объяснил.  Ты  очень
богата и, вероятно, знаешь об этом.
   - Знаю. Очень богата.
   - Я сначала отправился к Крейгсдейлу,  потому  что  хотел  хорошенько
поразмыслить. Он, разумеется, упомянул о  твоих  планах,  так  что  это,
вероятно, правда, хотя я молюсь, чтобы ты передумала.  Не  делай  этого.
Энди. Не делай.
   - Я сделаю это, - возразила я.  -  Жаль,  что  ты  не  одобрил  моего
замысла, Питер, но пойми же наконец; это моя  жизнь,  мой  выбор,  а  не
твой, и не стоит вмешиваться не в свои дела. Ты, возможно,  мой  опекун,
но не тюремщик. Я поступаю так, как считаю нужным. Неужели ты полагаешь,
будто я настолько глупа и несообразительна, что действую себе во вред?
   - Андреа! - прогремел Питер, и, услышав свое полное имя из его уст, я
едва не упала на колени.
   Он не называл меня Андреа с тех пор, как мне исполнилось  пятнадцать.
В тот  день  я  заставила  кобылу  перепрыгнуть  через  слишком  высокую
изгородь и едва не сломала себе ноги. Он был вне себя от бешенства, чего
я в то время не понимала, поскольку так мучилась  от  боли,  что  хотела
умереть. Зато поняла позже. И вот теперь снова стала  Андреа.  Вероятно,
он очень расстроен и крайне недоволен мной.
   - Мне известно, что граф Девбридж - вдовец лет  пятидесяти,  если  не
старше, имеет двух племянников, один  из  которых  мой  ровесник  и  его
наследник. Короче говоря, он  пожилой  человек,  слишком  старый,  чтобы
жениться на девушке двадцати одного года. Скажи мне, что это не  правда.
Скажи, что разорвала помолвку, или все это дурацкие слухи,  или  что  ты
опомнилась и отделалась от графа. - Он осекся и, подняв на  меня  глаза,
охнул:
   - Да что это с тобой? Господи, ты белее моего галстука! Ты  сотворила
эту глупость, верно? Проклятие, ты дала слово злосчастному старику!
   Я едва подавила безумный  порыв  умолять  его  о  прощении.  Лишь  бы
стереть с  его  лица  выражение  неверия  и  брезгливости!  Но  пришлось
сдержаться. Я продолжала сидеть, наблюдая  за  кузеном,  в  полной  мере
осознав глубину его шока и ужаса. Но к чему столько  эмоций?  Разве  так
редко молодые девушки выходят замуж за мужчин, вошедших  в  зимнюю  пору
своего существования? А ведь Лоренс едва достиг осени,  если  можно  так
выразиться. У  него  все  зубы  свои.  Он  сохранил  прямую  осанку,  не
горбится, не нянчит свою подагру.
   - Я обязательно сообщила бы тебе, - выдавила я наконец. - Написала бы
письмо.  Просто  не  думала,  что  ты  приедешь  на  свадьбу,  поскольку
церемония будет чрезвычайно скромной. В конце концов, ты ведь не  почтил
своим присутствием похороны дедушки!
   Питер вскочил и принялся метаться по длинной узкой комнате. Потом все
же подошел, сжал мой подбородок и силой приподнял его:
   - Смотри мне в глаза, черт тебя побери!
   - Я смотрю.
   - Верно, но что при этом видишь? Смотри  на  меня,  Энди,  на  своего
кузена, который любит тебя и считает родной сестрой. Ладно, я и без того
достаточно накричал на тебя. Этим толку не добьешься. Правда, если  твой
противник - мужчина, крики словно отворяют шлюзы, и вся горечь вытекает,
давая место разуму и логике. Но  женщины  отвечают  либо  слезами,  либо
упорным сопротивлением, что не приводит ни к  какому  результату,  кроме
обид и истерик. А теперь слушай и не отводи глаз. Я больше не повышу  на
тебя голоса. И все, что прошу, - объяснить, почему ты согласилась  выйти
за человека почти втрое старше.
   Какие трезвые доводы могла я  привести?  Мямлить,  что  все  в  жизни
бывает и это не его дело? Нет, он окончательно взбесится.
   Питер все еще сжимал мой подбородок, и я не могла убежать.
   - Граф не так уж стар, - неожиданно вырвалось у меня.
   Питер выругался, разжал пальцы и снова стал мерить шагами библиотеку.
   - Ты выходишь за него не ради положения в обществе и, уж конечно,  не
из-за денег! - неожиданно остановившись, воскликнул он. - Господи,  ведь
ты богата и к тому же внучка  герцога!  Можешь  выбрать  любо