убовой рощи. Ее ввели туда  двое  мужчин,
подталкивая вперед, так, что она чуть не  падала  на  колени.  Положив  свои
ручищи ей на плечи, они заставили ее сесть у его рабочего стола. Он улыбался
ей в лицо, но не сказал ни слова, пока те двое не вышли, тихо  притворив  за
собой дверь. Потом сказал, тыча в нее пальцем:
   - Ты жалко выглядишь в этих серых тряпках, Салли!  А  волосы!  Ты  только
взгляни на них: все спутаны! Ты даже  не  потрудилась  накраситься  в  честь
встречи со мной, лицо без макияжа, на губах - ни следа помады!  В  следующий
раз придется попросить, чтобы они  как-то  занялись  тобой  перед  тем,  как
приводить ко мне.
   Она слышала каждое слово  и  всякий  раз  чувствовала  боль,  которую  он
намеренно старался ей причинить.  Но  понимание  быстро  угасло,  сменившись
безучастностью. Она только слегка пожала плечами, совсем чуть-чуть, ведь так
трудно заставить свои плечи подняться и опуститься,  чтобы  изобразить  этот
жест.
   - Ты пробыла со мной уже почти неделю, Салли, но  тебе  ничуть  не  стало
лучше. Ты по-прежнему страдаешь манией преследования. Если ты слишком глупа,
чтобы понять значение этих слов, что  ж,  придется  сказать  попроще.  Ты  -
сумасшедшая, Салли,  просто  чокнутая,  и  такой  останешься.  Для  тебя  не
существует лекарства. А теперь,  уж  если  мне  придется  смотреть  на  твою
физиономию еще какое-то время, отчего бы тебе по крайней мере не  произнести
что-нибудь? Может, даже споешь маленькую песенку, хотя бы ту, что ты  обычно
напевала в душе? Да, я знаю, что ты пела под душем. Так как?
   Странно.  Хотя  ее  сознание  больше  не  воспринимало  смысл,   все   же
неприкрытая злоба, откровенная жестокость задели за живое. Каким-то  образом
ей удалось приподняться, наклониться вперед и плюнуть ему в лицо.
   Он выскочил из-за стола, вытирая лицо рукой. Рывком подняв Салли на ноги,
он ударил ее так сильно, что она покачнулась и рухнула на пол. В тот же  миг
дверь распахнулась и в комнату влетели те двое, что притащили ее сюда.
   Интересно, они пекутся о его безопасности?
   Салли слышала, как он сказал:
   - Она плюнула в меня, а потом набросилась. Принесите мне три  миллиграмма
халдола. На этот раз никаких пилюль. Нужно слегка успокоить нашу бедняжку!
   Нет! Она знала, что, если они дадут ей еще хоть немного этой гадости, она
умрет.  Она  это  знала,  знала...  Собрав  все  силы,  Салли,  пошатываясь,
поднялась на ноги. Подбежала к широкому окну. Слыша  за  спиной  крики,  она
бросилась прямо в стекло. На мгновение взлетела, воспарила, стряхивая с себя
осколки стекла, взвиваясь все выше над прекрасной лужайкой, улетая прочь  от
него, от всех ужасов, связанных и с ним, и с  этим  местом.  Потом  она  уже
больше не летела. Она слышала визг и осознала,  что  это  визжит  она  сама.
Салли почувствовала, как боль наваливается на нее, давит,  тянет  вниз,  все
ниже и ниже, пока не наступила темнота и прекрасное Ничто...

***

   Но крик не прекращался. Как же так?! Она не может  кричать,  она  же  без
сознания!
   Следующий крик заставил ее мгновенно проснуться. Девушка приподнялась  на
кровати и напряженно прислушалась. Кричали здесь, в доме Амабель, а вовсе не
в ее сне. Салли не шевелилась, только ждала и ждала...  Кот?  Нет,  это  был
человеческий голос, крик боли -  уж  ей  ли  не  знать!  Бог  свидетель,  за
последний год она наслушалась этого достаточно.
   Кто же это? Амабель? Накануне вечером тетушка уложила  ее  еще  в  девять
часов, положив сверху целых три одеяла,  двигаться  не  хотелось,  но  Салли
заставила себя выбраться из теплой постели. В маленькой комнате  для  гостей
было холодно, как в холодильнике, и черно, как на дне иед1, миною  котла.  У
Салли не было  халата,  только  длинная  фланелевая  ночная  рубашка.  Скотт
терпеть не мог ее ночные рубашки, он ненавидел... нет, к  черту  Скотта,  не
надо о нем думать! На самом деле он для нее  ничего  не  значит,  уже  давно
перестал значить.
   В кромешной тьме Салли  с  трудом  нашла  дорогу  к  двери  и,  осторожно
толкнув, открыла ее.  В  узком  коридоре  царила  такая  же  темнота.  Салли
подождала немного, потом еще  немного,  не  желая  услышать  этот  крик,  но
чувствуя, что ей придется его услышать. И точно, снова раздался этот ужасный
вопль. Может, в нем прозвучало удивление, сейчас она не могла бы  сказать  с
уверенностью. Ступая по полу в одних носках, она двинулась в сторону спальни
Амабель. Снова послышался  крик,  Салли  споткнулась  и  опрокинула  столик.
Кричали снаружи, она была в этом уверена. Это не Амабель, слава Богу, с  ней
все в порядке. Тетя, наверное, знает, что предпринять.
   Что же это было? Салли потерла ушибленное бедро  и  поставила  столик  на
прежнее место у стены. Вдруг дверь в спальню Амабель внезапно распахнулась.
   - Что происходит? Салли, это ты?
   - Я, Амабель, - прошептала Салли. - Я  услышала,  как  кто-то  кричал,  и
подумала, что это вы. Что это?
   - Я ничего не слышала.  Возвращайся  в  кровать,  дорогая.  Наверное,  ты
видела дурной сон,  и  поэтому  тебе  послышалось.  Господи,  ты  белая  как
полотно. Тебе действительно снились кошмары?
   Салли кивнула, потому что так оно и было. Но ведь крик  звучал  несколько
раз, снова и снова, он не мог быть частью ее сновидения.  Ее  кошмар  -  это
воспоминания, которые она ненавидела, но ничего не могла  поделать  с  ними.
Они всегда приходили к ней во сне, когда она была против них бессильна.
   - Иди в кровать. Бедная девочка, ты вся дрожишь, как осенний лист, ложись
скорее.
   - Но я слышала крик дважды. Сначала мне показалось, что это вы, но  потом
я поняла, что кричат на улице.
   - Нет, детка, на улице никого нет. Ты так устала, за последние  несколько
дней произошло столько всякого, что я бы не удивилась, если бы  ты  услышала
"Роллинг Стоунз", орущих на предельной мощности своих легких. Это был  всего
лишь ночной кошмар, не более того. Не забывай,  дорогая,  что  мы  в  Коуве.
Здесь никогда ничего не случается. Если ты и  вправду  что-то  слышала,  то,
поверь мне, это был ветер. Возвращайся в постель.
   Салли вернулась к себе. Она лежала, но не могла расслабиться и напряженно
ждала. Ей было так холодно, что она даже подумала: интересно,  замерзнут  ли
слезы на щеках, если она заплачет. Она готова была поклясться, что услышала,
как тихо открылась и закрылась  дверь,  но  ей  не  хватило  духу  встать  и
посмотреть, в чем дело. Она было расслабилась, но потом снова одеревенела  в
предчувствии проклятого крика. Но криков больше не было. Возможно, Амабель и
права. Салли была совершенно измотана, а крик во сне был жутким и  до  ужаса
реальным. А  может,  она  и  впрямь  ненормальная  -  параноик,  шизофреник,
психопатка... Они целых полгода называли ее чем-то в этом  роде.  Интересно,
если бы она воочию увидела человека, который действительно кричал, это  тоже
было бы галлюцинацией? Плодом ее воображения? Не исключено. Нет, сейчас  она
не станет об этом думать, это слишком больно. Под утро она наконец уснула  и
на этот раз без снов.

Глава 3

   Джеймс Рейли Квинлан почувствовал прилив сил, которого не было всего лишь
минут двадцать назад. Его тело, буквально гудело от избытка  энергии  -  все
потому, что она здесь, теперь он был в  этом  уверен.  Он  почти  ощущал  ее
присутствие. Ему  всегда  было  присуще  какое-то  шестое  чувство  -  нечто
большее, чем интуиция. Оно снисходило на него внезапно, и  он  всегда,  даже
еще будучи ребенком, следовал его голосу. Пару раз он  не  послушался,  и  в
результате оба раза оказывался в глубоком  дерьме.  А  сейчас,  когда  он  в
крайне критическом положении, если ошибется, ему придется за это  заплатить.
Но он не ошибается. Он нутром чувствовал ее присутствие в этом маленьком,  в
высшей степени очаровательном и ухоженном городке.
   Чертов городишко! До того  безупречен,  совершенен,  словно  голливудская
декорация, точь-в-точь как родной город Терезы.  Реакция  знакомая.  Квинлан
вспомнил, что такую  же  смутную  неприязнь  он  испытал,  когда  приехал  в
небольшой город в штате Огайо,  чтобы  жениться  на  Терезе  Раглан,  дочери
местного судьи.
   Он поставил свой серый "бьюик-регал" на размеченную  стоянку  автомобилей
перед магазином "Лучшее в мире мороженое". Два широких  окна  с  зеркальными
стеклами были отделаны по всему периметру ярко-голубой полосой.  Сквозь  них
был виден интерьер магазина: маленькие круглые столики и  старомодные  белые
стулья из кованого железа. За прилавком стояла пожилая  женщина.  Зачерпывая
из встроенной в прилавок  емкости  шоколадное  мороженое,  она  одновременно
беседовала с покупателем. Фасад магазина был  выкрашен  в  безупречно  белый
цвет. Местечко прелестное, как раз под стать всему остальному городку, но по
какой-то необъяснимой причине Квинлану не нравилось то, что он видел.
   Он вышел из машины и огляделся. По  соседству  с  магазином  расположился
небольшой универмаг. Вывеска на фасаде, буквы которой, казалось, попали сюда
прямо из викторианской эпохи, гласила: "Пурн Дэвис: вам нужно - я продам!"
   С другой стороны с магазином мороженого соседствовал маленький магазинчик
одежды. На вид он казался дорогим и элегантным. Название  "Интимные  обманы"
вызывало в воображении картины черных кружев на белых простынях или на белой
коже.
   Тротуары выглядели абсолютно новыми, а черный асфальт  проезжей  части  -
безупречно ровным, нигде ни единой впадинки, рытвинки, в  которой  могла  бы
скопиться дождевая вода. Должно быть, после дождя на этой дороге не будет ни
одной лужи.
   Все места для парковки были размечены на стоянке толстыми белыми линиями.
Среди них не было ни одной стершейся! При въезде  в  город  Квинлан  заметил
новые дома - похоже, они построены совсем недавно.
   В городке была еще скобяная лавка, магазин "Сейфвэй",  размеры  которого  едва  позволяли  разместить  вывеску,  химчистка,
срочная фотография и "Макдональдс" с весьма скромной золотой аркой.
   Своеобразный процветающий городок,  в  котором  все  безупречно.  Квинлан
опустил ключи в карман куртки. Первым делом надо найти, где остановиться.
   Прямо через дорогу  он  заметил  вывеску:  "Гостиница  Тельмы.  Ночлег  и
завтрак". Никаких выкрутасов ни в названии, ни в вывеске. Квинлан  достал  с
заднего сиденья черную дорожную сумку и направился  к  гостинице.  Это  было
большое белое здание в вычурном  викторианском  стиле  с  широкой  верандой,
которая опоясывала весь дом. Хорошо бы получить комнату наверху, в одной  из
тех круглых башен!
   Для старого здания гостиница была на удивление в хорошем состоянии. Доски
сияли белизной, а  бледно-голубая  и  розовая  краска  на  филенках  окон  и
карнизах казалась совсем свежей. Квинлан ступил на крыльцо  -  под  тяжестью
его веса белые половицы даже не скрипнули - доски были новыми, а перила - из
прочного дуба.
   В фойе за старинной стойкой орехового дерева стояла  улыбающаяся  женщина
лет под шестьдесят. На ней был фартук,  весь  перепачканный  мукой.  Квинлан
поздоровался,  представился  и  объяснил,  что  хотел  бы   снять   комнату,
предпочтительно  в  башне.  Услышав  за  спиной  что-то  вроде   старческого
покашливания, он оглянулся. В проеме двери, ведущей в просторную гостиную, в
старинном кресле-качалке раскачивалась взад-вперед  крепкого  вида  старуха.
Прямо перед носом она держала нечто, напоминавшее по виду дневник, в  другой
руке у нее была авторучка. Каждые несколько секунд она смачивала конец ручки
языком, отчего на его кончике уже образовалось большое черное пятно.
   - Мадам, - поинтересовался Квинлан, кивая в сторону  престарелой  дамы  в
кресле, - вы уверены, что чернила не токсичны?
   - Даже если и так, они ее не убьют, - ответила женщина за  стойкой.  -  У
нее наверняка давно уже выработался на них иммунитет. Еще в  те  в  времена,
когда Тельма с мужем  впервые  появились  в  Коуве  -  а  было  это  году  в
сороковом, - у нее уже были этот дневник и черное пятно на языке.
   Старушка снова хихикнула, а потом вдруг воскликнула:
   - Вы ведь не женаты, молодой человек?
   - Довольно нескромный вопрос, даже для пожилой леди.
   Тельма пропустила замечание мимо ушей, - Итак, что вы  делаете  в  Коуве?
Приехали отведать лучшего в мире мороженого?
   - Я видел вывеску. Обязательно попробую, но позже.
   - Возьмите персиковое. Хелен только что его придумала, на прошлой неделе.
Это просто класс! Значит, вы приехали не за мороженым. Тогда зачем же?
   "Ну вот, - подумал Квинлан, - начинается".
   - Я - частный детектив, мадам. Родители моего клиента пропали  без  вести
где-то в этом районе три с половиной года назад, полиция их так и не  нашла.
Сын нанял меня, чтобы выяснить, что с ними произошло.
   - Они были старые?
   - Да. Они путешествовали по всей стране на своем "виннебаго". Машина была
обнаружена  на  рынке  подержанных  автомобилей  в   Споукэне.   Похоже   на
преступление, но никому так и не удалось ничего выяснить.
   - Тогда зачем же вы здесь, в Коуве? У нас никогда  ничего  не  случается,
вообще ничего. Помнится, я как-то сказала своему мужу Бобби  -  он  умер  от
пневмонии сразу после того, как Эйзенхауэра переизбрали  на  второй  срок  в
1956-м, - так вот, я сказала ему, что этот город никогда не знавал расцвета,
но тем не менее каким-то образом  он  все  еще  существует.  И  знаете,  что
произошло потом? Что ж, я вам расскажу.  Банкир  из  Портленда  скупил  уйму
участков на побережье и понастроил коттеджей для отдыхающих. Он выстроил  их
в два ряда от сто первого шоссе до самого океана.  -  Тельма  снова  лизнула
кончик ручки и вздохнула. - Потом, в шестидесятых, все стало  разваливаться:
люди снимались с места и уезжали, похоже, всем стало скучно в нашем городке.
Так что вам, как видите, нет никакого смысла здесь задерживаться.
   - Я собираюсь использовать город как своего рода  базу,  с  которой  буду
отправляться на поиски. Может быть, мадам, вы помните, как эта пожилая  пара
проезжала через город...
   - Я уже сказала вам, молодой человек, что меня зовут Тельма.  "Мадам"  на
свете много, а я - только одна, и мое имя - Тельма Неттро.  Доктор  Спай-вер
несколько лет назад объявил меня  мертвой,  но,  как  видите,  ошибся.  Боже
правый, вы бы видели лицо Ральфа Китона, когда он уже приготовился  обмывать
меня, чтобы положить в эту свою покойницкую! Я его самого чуть не до  смерти
перепугала, когда вдруг села и спросила, какого черта он собирается  делать.
Да, доложу я вам, это было что-то! Он так напугался, что с воплем помчался к
преподобному Гарольду Ворхизу,  чтобы  тот  оградил  его  своими  молитвами.
Можете называть меня Тельмой, молодой человек.
   - Хорошо, Тельма, может быть, вы помните этих людей? Мужчину звали  Харви
Дженсен, имя его жены - Мардж. Милая пожилая парочка, по словам их сына.  Он
сказал, что родители были настоящими любителями мороженого.
   "А почему бы и нет,  -  подумал  Квинлан.  -  Будь  конкретным  и  будешь
выглядеть более правдоподобно. Кроме того, мороженое любят все.  Надо  будет
обязательно его попробовать".
   - Харви и Мардж Дженсен, - повторила  Тельма.  Теперь  она  раскачивалась
сильнее, ее старческие руки со вздутыми венами и темными пятнами  сжимали  и
отпускали ручки кресла. - Не могу сказать, что помню кого-то  в  этом  роде.
Говорите, они путешествовали на "виннебаго"?.. Пойдите-ка, попробуйте  рожок
персикового мороженого Хелен.
   - Скоро я так и сделаю. Мне понравился рекламный щит  на  развилке  шоссе
сто один и сто один А. Художник здорово схватил коричневый цвет  -  выглядит
точь-в-точь как густое шоколадное мороженое. Да, они ехали на "виннебаго".
   - Эта штука привлекает к  нам  массу  народа.  Государственные  бюрократы
хотели, чтобы мы опустили ее пониже, но один из наших горожан - Гас Эйснер -
знаком с кузиной губернатора штата, и ему удалось отстоять нашу рекламу.  Мы
платим штату три сотни долларов в год только за то, чтобы она оставалась  на
прежнем месте. Каждый год, в  июле,  Амабель  подновляет  ее:  в  канун  Дня
Независимости мы  отмечаем  нечто  вроде  годовщины  открытия.  Пурн  Дэвис,
правда, заявил, что краска на рекламе слишком темная, но на  него  никто  не
обратил внимания. Он хотел жениться на Амабель после смерти ее мужа, но  она
не пожелала иметь с ним ничего общего. Вот с этим и не смирился.  Ха,  какой
прилипала, правда?
   - Да, пожалуй.
   - Скажите Амабель, что считаете  ее  шоколадный  цвет  замечательным,  ей
будет приятно.
   Амабель. Амабель Порди. Ее тетя.
   Коренастая седовласая женщина за стойкой портье тихонько кашлянула, якобы
прочищая горло. Квинлан обернулся, и она улыбнулась.
   - Что ты сказала, Марта? Говори громче! Ты  же  знаешь,  что  я  тебя  не
слышу.
   "Черта с два, - подумал Квинлан. - Эта старая карга наверняка слышит все,
что происходит в радиусе трех миль вокруг".
   - И прекрати теребить этот жемчуг! Ты  уже  столько  раз  рассыпала  свои
бусы, что я сбилась со счета.
   Жемчуга Марты действительно выглядели слегка потертыми.
   - Марта, так что тебе нужно?
   - Мне необходимо зарегистрировать мистера Квинлана, Тельма. И  нужно  еще
успеть допечь шоколадный кекс до ленча с мистером Дрэппером. Но прежде всего
я хочу устроить мистера Квинлана.
   - Ну и займись этим! Хватит без толку стоять  тут,  сложа  руки!  И  будь
осторожна с Эдом Драп-пером, он парень шустрый! Я вчера заметила, Марта, что
у тебя опять появились пигментные пятна. Прежде, я слышала, они появлялись у
тебя, когда ты слишком много занималась сексом. Да,  и  не  забудь  положить
орехи в шоколадный кекс! Я люблю орехи.
   Джеймс повернулся к Марте - этакой даме,  приятной  во  всех  отношениях,
полногрудой, с пышными седыми волосами и в очках,  постоянно  съезжавших  на
кончик носа. Она поспешно сунула руки в карманы, пряча пресловутые пятна.
   Джеймс рассмеялся  и,  прекрасно  зная,  что  Тельма  их  слышит,  громко
произнес:
   - Старуха - жуткий тиран, правда?
   - О, она не просто тиран, мистер Квинлан, - шепотом ответила Марта. - Она
гораздо хуже: бедному Эду Дрэпперу уже шестьдесят три года! -  Она  повысила
голос:
   - Нет, Тельма, я не забуду про орехи.
   - Ну да, просто знакомый. - Джеймс улыбнулся Марте. Глядя на нее,  трудно
было  представить,  что  эта  женщина  вообще  когда-нибудь  в  своей  жизни
занималась сексом. Марта снова принялась теребить свое жемчужное ожерелье.
   Потом она проводила его в комнату, как он и  просил,  в  башне.  Из  окна
открывался замечательный вид на океан. Джеймс  подошел  к  окну  и  выглянул
наружу. Но его интересовал вовсе не океан, искрившийся в  лучах  полуденного
солнца, как драгоценный камень, а люди внизу. Через дорогу,  прямо  напротив
магазина Пурна Дэвиса, четыре  старика  вытащили  на  улицу  стулья.  Джеймс
увидел, как  они  расселись  вокруг  старой  дубовой  бочки,  которая  была,
наверное, старше его деда. Один из них достал колоду карт. Джеймсу казалось,
что он наблюдает за давно сложившимся ритуалом.  Один  раздал  карты,  потом
сплюнул на тротуар, другой откинулся на  спинку  стула,  засунув  скрюченные
старческие пальцы за подтяжки. Да, по всему видно, это  многолетний  ритуал.
"Интересно, - подумал Квинлан, -  нет  ли  среди  них  этого  Пурна  Дэвиса,
который критиковал цвет шоколада на рекламном щите всего  лишь  потому,  что
Амабель когда-то  отказалась  выйти  за  него  замуж.  А  преподобного  Хэла
Ворхиза? Нет, тот уж не стал бы, поплевывая, перекидываться  в  картишки  на
улице".
   Впрочем, не важно. Скоро он все равно разберется, кто есть кто. Поскольку
никому и в голову не  придет  усомниться,  зачем  он  здесь,  Джеймс  и  эту
компанию расспросит об исчезнувших Харви и Мардж Дженсен.  Он  поговорит  со
всеми, кто встретится у него на пути, и никто ничего не заподозрит.
   Квинлан готов был поспорить на предстоящую  месячную  зарплату,  что  эти
старые хрычи знают обо всем, что  происходит  в  их  городе.  Они  наверняка
видели все и всех, в том числ